инстинкт отпускает всего лишь миг на то, чтобы решиться — броситься на врага, защищая свое гнездо, или бежать без оглядки. Но сейчас этот миг что-то подзатянулся.— Прости меня, великодушный властитель. — Мона Сэниа поспешила склониться перед ним самым почтительным и демонстративным образом. — Я замешкалась, а моя прислужница, как я вижу, утомила тебя своим присутствием.— Не извиняйся, дитя мое. — Он уже овладел собой и медленно расправлял плечи и опускал кулачки, судорожно прижатые к груди; даже при свете послезакатной рыжеватой луны было заметно, что между сухими старческими пальцами что-то поблескивает.Алмазы. Полные горсти алмазов. Черные небеса, неужели беззащитный королек испугался, что его ограбят?Алэл, похоже, угадал ее мысли.— Я изумился, потому что никак не ожидал увидеть здесь чужеземку. Ведь она, если я не ошибаюсь, соплеменница того, кто был счастлив подарить миру такого славного малыша? — Мона Сэниа, спохватившись, поискала глазами — так и есть, безмятежно спящий Эзрик сопит в углу, ничьими заботами не обласканный. — И, насколько я могу догадаться, эта почтенная женщина так же, как и другой твой чернокожий гость, лишена летучего дара?Странно. Одного предположения о возможной причастности Паянны к племени «перелетных» вроде бы маловато, чтобы до такой степени напугать чародея. А вот о новоявленных способностях Харра она ему рассказать не успела и, наверное, правильно сделала; во всяком случае, умолчать — это еще не обмануть.— Ты совершено прав, о мудрый король. Видно, на то была воля древних богов, чтобы число наших наследников сравнялось с числом твоих внуков; вот мне и понадобилась помощница. Я выбрала именно Паянну в нянюшки нашему приемышу, потому что боялась поселить здесь прислужницу, обладающую даром перелета через ничто — ведь тогда я не чувствовала бы себя в полной безопасности ни за своих детей, ни за народ твоих островов. Скажи, разве я не права?Но Алэл задумчиво глядел куда-то повыше ее плеча и словно не слышал обращенного к нему вопроса.— Да, — проговорил он, наконец, так задумчиво, словно обращался к себе самому. — Мне нужно закончить высокий труд, возложенный на меня судьбой… или волей древних богов. Поэтому до его окончания дни мои будут отягчены нелегкой властью над стихией земли. А за это время ты, неутомимая владетельница острова, который ты так причудливо нарекла Игуаной, должно быть, закончишь строительство нового дома.Последовала недоуменная пауза. Что за странный логический переход? «Да он ведь ждет приглашения!» — вспыхнула нежданная догадка.Вот это действительно сюрприз!— Ты угадал, всеведущий Алэл, — она снова поклонилась, — строительство близится к концу, и мы с мужем были бы несказанно счастливы, если бы ты, полновластный государь всех Первозданных островов, благословил наш новый замок, первым переступив его порог. Этот дом возводится из камня, поэтому твоя власть над всеми дарами земли принесет ему удачу.Алэл снова устремил взгляд куда-то вдаль:— Нет… Нет. В тот день я испрошу власти у другого божества, ибо мне понадобится владение иной стихией.— О, разумеется. — Она вспомнила его первое появление — легкокрылая лодка в ночи и черная величественная тень могучего короля (на скамейке стоял, как она потом догадалась). — Но путь по морским волнам неблизок, так что моя дружина, да и я сама к твоим услугам, король Алэл. Тем более если это приглашение примут и твои дочери вместе со своими…—Нет!Это «нет» было столь решительно и поспешно, что несколько камешков, сверкнув в лунных лучах, выскользнули из его рук и глухо затукали, прыгая по утоптанному земляному полу.В воздухе повисла напряженная тишина, только с моря доносился отдаленный плеск и редкие, неразличимые возгласы, которыми перебрасывались припозднившиеся рыбаки.Алэл и сам почувствовал ни с чем несообразную резкость своего тона:— Я хотел сказать: нет, не воды морей и земных источников будут подчинены мне в этот день. Мне понадобится мудрость всеведения, даруемая самой загадочной, пятой стихией, коей подвластна вся живая плоть.И снова его взгляд метнулся к Паянне, теперь уже, похоже, независимо от его воли. Но тут, как видно, коса на камень нашла: чернокожая великанша фыркнула, как добрый боевой конь, сделала несколько решительных шагов и встала рядом со своей госпожой, уперев ручищи в бока и набычившись:— И чем же это я тебе не угодила, государь мой добрый? — пророкотал воеводшин бас, в котором не проскальзывало ни малейшей убежденности в королевской доброте.Алэл от неожиданности дернул головой, заставил себя улыбнуться:— Владетельная мона, скажи своей прислужнице, что слуге надлежит угождать только собственному господину. А в знак того, что нет у меня к ней никакого нерасположения, пусть она возьмет любой из камней бесценных, что лежат на земле.Паянна фыркнула еще громче:— Да на кой ляд они мне, старухе? Ты уж одаривай ими своих дочерей, король мой милостивый, раз уж ничем другим осчастливить их не смог!Принцесса только ахнула и, метнувшись в сторону, подхватила на руки небрежно спеленутого Эзрика.— Ты прости ее, великодушный Алэл, она прибыла из диких земель…— Не тревожься понапрасну. — Голос короля потеплел и утратил монаршие интонации; воеводшиной грубости он как будто и не слышал. — Тем более что сейчас кто-то беспокоится за тебя гораздо сильнее.Намек был недвусмысленным.Мона Сэниа торопливо поклонилась, цепко ухватила за плечо распоясавшуюся няньку, нимало не заботясь о том, что это отнюдь не безболезненно, и в следующий миг они вместе с приемышем очутились возле своего маленького замка, центральный купол которого был, как всегда увенчан недвижно замершей белоперой птицей.Колокольчиковый луг, при свете пряничной луны казавшийся лиловым, был пуст, если не считать Пы, неприкаянно болтавшегося возле привратного кораблика — похоже, ожидал Паянну, к которой в последнее время испытывал прямо-таки сыновнюю привязанность.— Ты с ума сошла! — напустилась принцесса на свою спутницу, едва лишь их ноги коснулись отяжелевших от ночной росы цветов. — Никто не смеет разговаривать таким тоном с королем Первозданных островов… вообще с любым королем!— Чевой-то ты распетушилась? — хмыкнула воеводша; вот уж что роднило ее с Харром, так это стойкое наплевательство к канонам субординации. — Тоже мне королек сероштанный, даром что они у него шелками понавышиты. И рожа-то наярена, точно кувшин расписной. А сам — хмырь болотный, вот что я тебе скажу.— Держи свое мнение при себе, на кухне! — окончательно вышла из себя принцесса. — Он — владелец земли, на которой мы живем, и наш ближайший сосед…— А то это жизня! Да и сосед таковский, коли твоих чад, что рожоного, что подкидышей, в упор зреть не желает. Вишь, не ровня они царевниным высеркам, а!— Паянна!!!— Ну и что — Паянна? Не правду баю? Я-то на евонную королеву, Ушиню-лапушку глядючи, обмирала от зависти — ведь и лицом мила, и душой щедра; думала, и мужик над нею всем гораздый, уж не хужее мово покойника. А этот — тьфу, шмакодявка. Не, была бы Ушиня всем островам господарыней, она б и рыбачьим народом своим мудрее правила, и в собственном дому достатку было бы поболее — не смерды, чать; да и мелюзгу свою вкупе с нашими содержать велела, дитям-то в куче все веселее, с малолетства сдружились бы — всю жисть их было бы водой не разлить. Такое что в бою, что в беде дороже золота. Даж голубого.— Королевская воля не обсуждается, Паянна, хотя справедливости ради должна тебе сказать, что о детях я точно так же думаю. Ради них я тоже предпочла бы видеть на троне мудрую Ушинь, по никогда не позволю себе обсуждать это даже в самом тесном кругу. Король — это тебе не твой придорожный князь.— Так был бы король, а то — обсосок…За спиной кто-то икнул, давясь смехом, и принцесса, круто обернувшись, только сейчас обратила внимание на Пыметсу, который ловил каждое слово своей опекунши с немым восторгом.— Пы, ты в карауле? Нет? Тогда — марш спать. А с тобой, Паянна…С верхушки центрального корабля раздалось восторженное уханье Гуен, и одновременно возле самого порога возникли две фигуры. Эрм и… да не кто иной, как собственный муж. И где это он так поздно пропадал?В следующий миг она досадливо прикусила губу: из-за этой неотесанной бабищи она не успела не только привести себя в порядок, но и подумать о том, как же она будет, старательно избегая явной лжи, оправдывать свое столь долгое отсутствие. Тут главное — не допустить, чтобы вид был виноватый. Ну, хоть это-то она успеет?..И с удивлением поняла, что если у кого-то из присутствующих вид донельзя растерянный, так это как раз у доблестного командора.Нападение — лучший способ защиты.— Смею спросить тебя, благородный эрл, и кто это в последнее время донимает меня упреками за поздние прогулки?А что, так уж поздно? — Как будто луна не над самой головой! — Знаешь, мы с Эрмом как-то заболтались на берегу, тут одна неувязочка выплыла: сервы, не разобравшись, конюшню на втором этаже лепить начали, вот мы и решили ее не сносить, а приладить под спортивный зал… Ему слетать пришлось в Асмуров замок, кое-что на месте проверить…Убедительно. Одно только насторожило: многозначительный взгляд, которым ее супруг обменялся — но не с Эрромиоргом, а с Паянной.— А дети где?— Как — где? Спят без задних ног. Набегались.— Одни?— Что это сегодня с тобой, мое твое величество? Когда это наши дети оставались одни? Сорк возле них. И Дуз с Кихом в шатровом. Пошли, пошли…Он протянул ей руку и вдруг замер с самой восторженной физиономией:— Ты… Ты сегодня… сделай милость, подними руку, словно хочешь достать стрелу из колчана, который за спиной… Так. Не хватает только Бэмби с рожками, и тогда я буду первым мужиком, который имел… Кхм. Паянна, ну что стоишь? Покорми Оську и уложи по-быстрому.— Кормлен. От пуза.— Так чего же ты ждешь? А ты, Эрм, можешь вернуться в замок, но завтра с утра мы продолжим… то, что начали.Ох, темнит звездный эрл, темнит. И очень кстати.— Ты хотел что-то сказать, муж мой, любовь моя? — вкрадчиво напомнила мона Сэниа, когда они остались одни.— Я хотел сказать, что буду первым мужиком в истории… — Он подхватил жену на руки, понес к дому торжественно, словно почетный трофей. …который имел честь… Не дрыгай ногами… Дело в том, что Артемида-девственница, она же по совместительству и Диана-охотница, предводительница нимф, охранительница флоры и фауны, ревнительница целомудрия и прочая, и прочая, похожа на тебя, как две капли воды. На своем веку сия дева страсть, сколько мужиков загробила, и все только потому, что они осмелились глаз на нее положить. Кровожадная была, недотрога античная, ей даже человеческие жертвы приносили. Завтра я покопаюсь в Ююшкиных книжках, покажу тебе ее на картинке.Она обняла его за шею, доверительно шепнула:— Мне бы столько титулов и, как говорят к тебя на Земле, общественных нагрузок по совместительству — тоже навсегда в девочках осталась бы…Он почесал в затылке, как делал всегда, когда пытался что-то припомнить (и постоянно забывая о том, что это чувствительнейшим образом ее раздражало).— Да, чуть не забыл: прибавь ко всему еще и диадему лунной владычицы! Представь себе: ты — в пелене лунного света…Вот к этому она никак не была готова — из мягкого плена любимых рук ее точно отбросило назад, в душную полночь, где черные скалы перечеркнуты ослепительным серебром, оливковое кружево подлесий таится в долинах… И неизбывная боль на губах. Впервые — между нею и Юргом.Ну, уж нет! Что подвластно Юпитеру… А в первую очередь ему подвластен он сам (плохо же она Юпитера знала…) Так что это наваждение она сейчас пригасит. Не впервой.— Не дрожи, не поможет, — свирепым басом, которому позавидовал бы любой козлонравный сатир, уже отловивший свою нимфу, пообещал командор, перенося жену через порог их жилища. — Пора поставить на всей этой мифологии жирный крест.Она заставила себя засмеяться:— Хвастун! А если получится клякса?— Не дразни античного героя!..И уже за полночь, когда над Бирюзовым Долом торопливо выкатилась пятая луна, мона Сэниа уловила сонный шепот: «Ну, теперь и помереть не жалко, пусть хоть вепри рвут, хоть псы грызут…»Банально, конечно, но что еще возьмешь с простодушного варвара, мнящего себя Геркулесом по завершению тринадцатого подвига? Она не отозвалась. Как и на всякую женщину, отрезвление нисходило на нее прежде, чем на ее супруга; но, как и каждая Настоящая Женщина, она никогда не давала почувствовать этого мужу. Тем более что мысленно она была уже в непредставимом для него далеке, в царстве Лунного Нетопыря, где до желанной цели — талисмана, который, черт побери, достанется ей и только ей, оставалось всего несколько шагов. Если бы не заунывный рассказ Горона, она, может быть, к этому времени уже получила бы от маггиров заветный амулет… или убедилась в том, что и на этой планете искать его бесполезно.Теперь придется ждать, пока муж не начнет похрапывать отнюдь не на античный манер. Горон тем временем отправится в обратный путь, маггиры разбредутся кто куда и ради нее уж конечно снова не соберутся. И во всем виновато ее любопытство, как будто нельзя было оставить до лучших времен эту доисторическую междоусобицу с мышами и лягушками…Хотя что-то в этой эпопее было нелогичным. Ну, оказались мышланы не плюшевыми зверюшками, а коварными вездесущими крэгами — так этого можно было ожидать, сами же джасперяне, отдавая последний долг почившим предкам, и раскидывали их осиротевших спутников-поводырей по всем, какие ни попадя, планетам Вселенной. Тут-то они и расплодились…Стоп. Вот и неувязка: ведь крэги соглашались оставаться только на незаселенных планетах.Хотя — привез же их кто-то в незапамятные времена на Тихри. И на Джаспер. И от многолюдства Равнины Паладинов они не передохли, размножились как миленькие.А в этом самом легендарном Староземье мышланы вели себя так, как и следовало ожидать от крэгов: исподволь, от поколения к поколению завладевали умами людей, чтобы привести их к полному повиновению, дабы стать полновластными хозяевами планеты. Умудрились вселиться в этих загадочных Ка.Но маггиры, надо отдать должное, вмешались вовремя. Только как же тогда быть со знаменитой доктриной крэгов, которую в последние секунды своей жизни выдал вероломный тихрианский колдун Кадьян? Ведь целью своего существования крэги считали не уничтожение человечества и даже не безграничную власть над ним; у нее в памяти, врезавшись навечно, были отчеканены слова: «Необходимым и достаточным условием покорения Вселенной в целом является подчинение себе на каждой отдельной планете той имманентно присущей ей ноосферной надсистемы, которая…»Тогда, помнится, громовой раскат заглушил окончание фразы, но оно воспроизводилось однозначно: «…которая на ранних стадиях развития цивилизации именуется богом».Но ведь летучие мышланы не делали никаких по пыток прибрать к рукам бога кампьерров — да и как это можно было сделать практически? Статуя Рекса была только исполинской игрушкой, поклонение ему скорее напоминало модное времяпрепровождение — если только любая религия со всеми ее прибамбасами не есть самое долговременное и грандиознейшее воплощение моды…Она повернулась на бок, подсунула ладошку под щеку. Благородный эрл даже не шевельнулся. Для надежности надо подождать еще пару минуток, а то ведь нельзя каждый раз оправдываться тем, что захотелось окунуться в полночное море.Море!Она сразу вспомнила недоумение, которое охватило ее, когда она услыхала из уст Горона это слово. Его родная земля, выжженная смертоносными солнечными лучами, где нет, не то чтобы озерца — лужи с открытой водой. И совершенно естественный рассказ о море! Непостижимо. И говорил-то он о море как о чем-то реальном, словно видел его собственными глазами… Где только?Сонные чары, которыми пытались усыпить ее маггиры, притупили ее ум, и сейчас она с трудом представляла себе и мелкое розоватое море, и белоснежного колосса, вознесшегося золотой своей тиарой под самые облака. Хотя вряд ли он устоял за столько-то лет — чем крупнее такой исполин, тем он уязвимее для малейшего подземного толчка. И, скорее всего, сейчас лишь раскиданные по дну бесформенные обломки проступают сквозь толщу мутноватой морской воды… Да, так оно и есть. Цепочка мелких островков. И еще что-то изжелта-белое, похожее на скелет громадной рыбы… Да ведь это те самые кости, которые были найдены на берегу, где сервы возводили их новый замок! Но почему они не тонут, а плавают на поверхности свахейского залива?Она осторожно, чтобы не разбудить мужа, спустила ноги с постели прямо в теплую воду и побрела, подбирая края своего сиреневого одеяния, к витыми золоченым колоннам полузатопленного храма, радуясь тому, что вода едва-едва доставала до колен; но внезапно костяной хребет, стремительно обрастая зловонной плотью, по-кошачьи изогнулся горбом и надвинулся на нее, и она, заходясь детским безудержным страхом, закричала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55