А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Там говорится, что по подсказке этих тварей люди начали сооружать исполинского идола, высекая его из белого утеса, поднимающегося из моря прямо к облакам; он был так высок, что вершина его постоянно была укрыта туманом. Над гигантской статуей трудилось несколько поколений добровольных ваятелей и золотильщиков, камнерезов и плотогонов. Разумеется, сами люди при этом и пальцем не пошевельнули — они только управляли своими Ка.— А как же там с ленью, с неприспособленностью к труду, утопании в роскошном безделье? Неужели мыши так оболванили людей, что тех потянуло если не к труду, то хотя бы к его имитации?Ты опять произносишь слова, которые тебе не должно знать!Тонкие пальцы (тоже, кстати, не отмеченные следами грубой работы) едва заметно дрогнули и сжались.— Оболванили. Слово для меня новое, но довольно точное. Но как могло быть иначе, если все, внушаемое мышланами, воспринималось, как говорится, «с молоком матери»… Хотя, как я полагаю, с материнским молоком можно получить только заразную болезнь, а память младенца формируется из впервые услышанного и увиденного.Сэнни с трудом сдержалась, чтобы не поморщиться: она сама не помнила собственной матери, как и все королевские дети Джаспера, но все-таки…— Внушение. То, что слышали кампьерры, едва получив способность воспринимать окружающий мир, было нашептано им мышланами. Пожизненный гипноз. Такое неискоренимо. Так что культ Человека, этого, с позволения сказать, венца мира, был прямо-таки в крови у каждого жителя Староземья. Без исключений. Что же касается лени, то каждый староземец, лелея себя, несомненно предавался праздным, бездумным упражнениям, которые совершенствовали плоть, но не тревожили ум. «Несметные тьмы людские раскинули на брегах Светозарного моря свои блистательные шатры» — так говорят полустертые записи в подземельях Древнехранища, и за этими словами отнюдь не кроется принуждение; напротив, мне кажется, что путешествие к морю было для нескольких поколений чем-то вроде религиозного паломничества… Так в течение нескольких веков создавался гигантский златовенчанный идол, столь величественный, что невесомая мантия облаков, нависшая над ним, не смела коснуться его плеч, по-человечески теплых; он светился даже в ночи, но три полустертые фрески, сохранившиеся в самой глубокой пещере, рисуют его в мягком сиянии не по-здешнему туманного дня.— На нашем языке это называется «триптих»… — прошептала она, безуспешно напрягая память, в глубинах которой гнездилась не менее загадочная картина, но вот какая именно, она припомнить не могла. — Ты своими глазами это видел или знаешь по рассказам?Видел. Довелось. На первой Он изображен в полный рост, — продолжал Горон с невольным благоговением, — и Его можно принять за алебастровую статуэтку, забытую на прибрежном мелководье. Но на другом рисунке крошечная былинка, едва угадываемая на фоне золотого пьедестала, на самом деле оказывается парусной лодкой, причалившей к ступеням островного золотоколонного храма — циклопического подножья венценосного колосса. Крошечная человеческая фигурка, воздевшая руки в молитвенном порыве, кажется мошкой по сравнению с нависающими над нею пальцами ног, которым хватило бы малейшего шевеления, чтобы нечувствительно для себя обратить в прах все окрестное толчище беззаботной людской мошкары. А на третьей картине уже нет и человека — только отраженный в стоячей воде парус пустой лодки, предвозвестник стремительно надвигающихся времен, когда на берегах этого моря не останется уже ничего живого… Но пока этот идол царил над миром, и имя ему было наречено Рекс, что значит не просто король или правитель, а — Владыка Всего Сущего.Где-то и сейчас плескалось это пустынное море, а здесь медвяный запах, сгустившийся до непрозрачности, пеленал доверчивую гостью слоистым туманом, застилал нависшую прямо над головой глянцевитую зелень…— Счастливые люди, — пробормотала она, — никто их на берег морской не ссылал, жили по собственной воле…— Счастливые. Да. — Голос, такой же завораживающий, как и это чародейное благоухание, доносился из невидимого далека, и если бы не усилие, которое ей приходилось постоянно прикладывать, чтобы расслышать каждое слово, она, наверное, уже свернулась бы на траве — или на Гороновых коленях. — Но за счастье надо платить. Особенно за бездумное.Спать, спать… Почему она не позволяет себе уступить этому неодолимому дурману, властному и нежному, как… как руки Властителя Ночи?Потому, что за словами Горона скрывается тайна, которую ты пока только смутно предощущаешь.Так и есть. Значит — не спать.Она встрепенулась:— Кому платить? И чем?..Она, не глядя, все же почувствовала — Горон досадливо шевельнулся, наверное, пожал плечами:— Плата. Мерзкое слово. Тем более что здесь пришлось расплачиваться не отдельным людям, а всему человечеству. Ка подчинялись единой цели, изначально заложенной в их памяти: прежде всего обеспечить каждому обитателю Староземья исполнение всех его прихотей. А это год от года становилось все труднее. Бесценным стало то, о чем раньше никто и не задумывался: то, что природа давала даром. Мелкие моря затягивались гниющими водорослями, удушливый жаркий туман отравлял каждый глоток воздуха, ни один клочок истощенной земли не рождал больше естественной пищи…— Я догадываюсь, — перебила его Сэнни. — Потом настали Темные Времена.— Непроглядные Дни, — поправил он. — Но они настали не сами собой — это сделали маггиры. Они, наконец, вышли из своих горных отшельнических скитов и обратились к замкнувшимся в своих прозрачных скорлупках людям с призывом — а может, мольбой: отказаться от владычества тех, кто давно уже стал истинными хозяевами планеты. И самое надежное — уничтожить их всех, до единого.— Всех до единого? Но как же тогда жить, ведь именно Ка обеспечивали…— Ка? Бездушная механическая челядь. Нет. Речь шла о мышланах, льстивых, сладкоречивых, почти бесплотных тварях. Маггиры утверждали, что они поставили своей целью подчинить себе разум людей — любой ценой: что злобная воля мышлановой стаи ведет человечество к неминуемой и предопределенной гибели. Но слова, как и ожидалось, оказались бесполезны— Знаешь, Горон, я бы тоже не поверила. Маленькие безобидные мышки, наставники детишек и забава стариков… Не вяжется. И главное — зачем? Зачем? Добро бы… — Она запнулась, потому что едва не произнесла: если бы это были крэги.Но ты никогда не рассказывала Горону о существах, именуемых крэгами.Еще бы — слишком уж несовместимы они были с лунной сказкой этой заповедной земли.— Зачем? — Хорошо еще, что Горон так увлекся собственным повествованием, что не заметил ее запинки.— На этот вопрос маггиры ответить не смогли, а без этого их предостережения просто повисли в воздухе. И тогда им осталось впервые проявить всю мощь своего чародейства: на планету опустилась ночь. Предание гласит, что из глубин небытия они вызвали дракона-солнцееда, который заслонил своей мерзостной тушей дневное светило, так что над всею землей распростерлась непроглядная мгла, а по ночам его мерцающий хвост закрывал собой половину небосвода, не давая пробиться ни единому лунному лучу. И так продолжалось несколько суток, пока на земле не осталось ни одного живого мышлана.А ведь такие хвостатые облака она встречала где-то в созвездии Костлявого Кентавра. Становилось все интереснее, даже сон понемногу отступил.— Впервые слышу, чтобы мыши боялись темноты.— Невнимательность. Естественное следствие чрезмерного любопытства. Ведь я говорил тебе, что мышланы, точно так же как и Ка, питались светом. Только лунным. И потому все до единого погибли от голода. А когда Непроглядные Дни миновали, бездушные Ка, насытившись солнечными лучами, вернулись к жизни, как ни в чем не бывало, но вот мышланы навсегда исчезли с лица Старой Земли. Впрочем, существовало предположение, — он заговорил медленнее, словно впервые обдумывал и взвешивал каждое слово, — что они просто стали невидимыми, а главное — души их вселились в Ка. Если…Он долго молчал, потом пробормотал едва слышно:— Конечно. Они и до этого там пребывали.Ну, это чересчур даже для легенды. А «лягушки»-то молодцы, победили — как-никак, творения технического прогресса… Она сонно прищурила один глаз и поглядела на пушистую зверушку, черным столбиком замершую у ее ног. Идолище сиятельное, столь высокопарно нареченное Рексом, кто-то догадался запечатлеть на стенке, а вот мышланы сохранились лишь в виде механических плюшевых игрушек. Зачем только? Своеобразный юмор, по всей видимости.Никаких игрушек, никакого юмора. Не забывай — тайна, неведомая даже мне, еще не раскрыта.— Все, — с видимым облегчением проговорил Горон, поднимаясь. — Остальное самоочевидно. Староземье все быстрее и необратимее становилось непригодным для жизни, начался хаос и мор. И единственное, до чего додумались староземцы — это заставить своих Ка построить несколько гигантских железных птиц, которые, опираясь на огненный хвост, могли перенести некоторое число людей на новые земли.— Но ведь эти края принадлежали твоему племени? Горон скорбно покачал головой:— Когда-то. Но моего народа больше не существовало. И такая же участь постигла тех кампьерров, которым не нашлось места на кораблях. Маггирам же удалось захватить всего одну, последнюю исполинскую птицу… Поистине героический акт, ведь убеждения не позволяли им убивать даже ради спасения собственной жизни.— Тогда им нужно было остаться в Староземье и из сострадания закончить свое существование вместе с обреченными, — насмешливо бросила принцесса, в которой проснулось неприятие ложного гуманизма.Горон не принял ее иронии:— Сострадание. Вот оно-то и двигало теми из маггиров, кто прекрасно понимал, что на новых землях кампьерры могут не вынести тягот самостоятельной жизни и погибнут все до единого. Так что захват последнего корабля был деянием, продиктованным добротой, а не борьбой за собственную шкуру. И они были правы: в непривычных, можно сказать — нечеловеческих условиях двух-трех поколений оказалось достаточно, чтобы кампьерры утратили все свои знания, а немногие машины, в том числе и Ка, в этой немыслимой жаре стремительно пришли в негодность. Иссякли захваченные с собой лекарства, а с ними и неограниченная продолжительность жизни, которая, укороченная лишениями, стала теперь одним несмышленым детством с бездумной юностью, после чего сразу же следовала скоротечная старость.Вот тебе и сказка!Не все то злато, что блестит.— Ну, какая-никакая, а все-таки жизнь, — удрученно пробормотала девушка, — и она продолжается…— Теплится. И, несомненно, угасла бы окончательно, если б не обилие скороспелых плодов, да подземные воды, ставшие доступными благодаря чародейству маггиров, и… И жестокие законы Лунного Нетопыря.— Хорошенькая доброта, которая отсюда и досюда. Что же маггиры не помогут остальным людям заменить жестокость справедливостью?— Умолкни. Не нам с тобой осуждать тех, кто возвышен над нами даром чародейства, — тон Горона стал вдруг неестественно высокопарным, и вокруг что-то переменилось — светлее стало, что ли? — Поднимайся, нас ждут.Она, прежде всего, подняла ресницы, и не без труда: действительно, нависавшая зелень как будто раздалась в стороны, прижавшись к стенам; занавес, сотканный из вьюнков, и вовсе исчез, а вправо и влево открылись широкие проходы — как бы нижние ветви того «лежачего дерева», каким увиделось ей со стороны оранжерейное поселение маггиров. А прямо перед ними возник нескладный человеческий детеныш, с любопытством разглядывавший ее. Никакой утонченной грации, так поразившей ее при встрече с кампьеррами — подвижное личико с утиным носом, какие-то лоскутные штанишки, угловатые мальчишечьи плечи и торс не слишком хорошо кормленого пажа из захудалого семейства. Ни малейших следов воинской выучки. Ко всему еще одной босой ногой чешет другую.Но глаза — огромные, жадно распахнутые, они настолько ощутимо притягивали к себе, что ей показалось, будто что-то — легчайшая невидимая оболочка ее тела — отделяется от нее и летит ему навстречу, а он впитывает этот фантом всем своим существом, как иссохший, но еще не умерший лист впитывает влагу тумана… Еще один волшебный персонаж из ее собственной, единоличной сказки.— Привет тебе, чужак Горон, — проговорил, наконец, человечек ломким голосом, встряхивая шапкой нечесаных волос, словно освобождаясь от какого-то наваждения. — Меня прислали сказать, что твой вопрос услышан, а желающие ответить собрались… Многовато их что-то сегодня.Он улыбнулся так доверчиво и простодушно, что его замечание не показалось принцессе непочтительной вольностью.— Благодарю. Мы готовы следовать за тобой, — величественно, но отнюдь не высокомерно ответствовал Горон, нетерпеливым жестом призывая спутницу подняться наконец с земли.— Нет, — с явным разочарованием возразил юнец, — твоя маленькая чужестранка там не нужна. Знаешь, кое-кто из старших пытался наслать на нее медвяный дурман, но она почему-то не приняла ни один из волшебных снов… Я потом спрошу у нее, как ей это удалось, ладно?Нашли, на кого чары наводить, чудодеи доморощенные — на нее, в жилах которой кровь с живой водой! И этот сопливый утконосик, так непочтительно повернувшийся к ней задом…А вот тут ты ошибаешься — в отличие от твоего проводника, он уже уловил веяние нездешнего чародейства.Действительно, уловил — развернулся к ней с неловкой ужимкой, опустив одно плечо; как видно, это должно было означать поклон.— А сейчас черный эльф со всем почтением проводит тебя в гостевое преддверие.— Возражаю. Я не затем… — Вот теперь в голосе Горона зазвучало ну прямо-таки царственное высокомерие.Ага, здесь, значит, он мог позволить себе и такой тон.Принцесса вскинула руку:— Постой, Горон, может быть, так и лучше, — проговорила она просто и в то же самое время так, как привыкла отдавать распоряжения в своем собственном замке. — Договорись сначала с маггирами с глазу на глаз, а то вдруг мое присутствие затруднит ваши переговоры. Когда же вы достигнете согласия, я к вам присоединюсь. Ну а если что — ты знаешь, где мы условились встретиться. И не беспокойся за меня, этот мышлан — прекрасный проводник.Горон, следом за мальчиком уже направившийся к левому проходу, обернулся:— Ошибаешься. Эта пушистая юркая зверушка, Эссени, всего лишь эльф на посылках. А мышланы… Это ведь были мыши не простые, а летучие, которые садились на плечи человеку и нашептывали …— Что? — крикнула она, вскакивая на ноги. — ЧТО?!Летучие… 19. Рондо каприччиозо Она бежала, не разбирая дороги и видя перед собою только темный ворсистый тар, до которого, как бы она ни убыстряла свой бег, неизменно оставался один шаг, так что наступить на него было невозможно. Домой, немедленно домой! Теперь нужно только скрыться за каким-нибудь поворотом, чтобы Горон, изумленно глядевший ей вслед, не был еще больше потрясен ее загадочным исчезновением. Вьюнковая завеса, которая пропустила их с недоуменным шелестом… пологие ступени… всюду резной камень, маслянистый и полупрозрачный, точно агальматолит… еще одна залитая трепещущими солнечными бликами оранжерея…Тролль ледяной, да откуда же здесь столько воды? Ручьи, каскады, бассейны. Она вгляделась, чтобы запомнить это чудо с предельной четкостью — на предмет возвращения. В последний миг отметила: а вода вроде бы под тончайшей, поблескивающей на изломах пленкой.— Жди меня на этом месте и никому ничего не говори! — крикнула она своему бесхвостому провожатому, впрочем, по всей видимости, и без того бессловесному.Ринулась в какую-то нишу, традиционно занавешенную вьюнковым пологом — неглубокий грот с дерновой скамьей, как раз то, что нужно; а дальше через привычное ничто прочь из этой сказки, прямо в тусклую невзрачность джасперянского лунного мерцания. Такой вот перелетный вселенский мотылек, порхающий из ночи в день, изо дня — в ночь…После ослепительных бликов невестийского солнца розоватая перепрелая луна, зависшая над игрушечным садиком Алэла, казалась давно не мытым тусклым фонарем, и все-таки при ее свете принцесса сразу распознала, что происходит что-то неладное: Паянна вжалась своим необъятным задом в зеленое ограждение, того и гляди, проломит его и полетит вниз, на узенькую прибрежную полоску, мощенную тесаным камнем. Чтобы что-то могло напугать бывалую воеводиху?Мона Сэниа догадалась, что это «что-то» у нее за спиной; она резко обернулась, проклиная себя за то, что, пускаясь в свой волшебный вояж, на этот раз пренебрегала даже компактным карманным десинтором… И очутилась нос к носу с Алэлом, замершим на ступеньках лесенки, по которой он, совершенно очевидно, только что спустился с вершины холма.Вид у маленького короля был еще тот: взъерошенный и одновременно ошеломленный, он напоминал небольшого зверька, который внезапно увидел перед собой хищника, превосходящего его и величиной, и силой;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55