Сдали её мне Захаровы только из опасения, что её заселят нежелательным элементом.
Вскоре одну из хозяйских комнат почти насильственно занял по мандату совдепа офицер Академии Генерального штаба Василий Фёдорович Чебановский, и для хозяев остались только две комнаты.
Жилось недурно. Днём ко мне приходили не зачисленные в штат Народного банка служащие и занимались окончанием отчётности. Сам я не брезговал физическим трудом — пилил и рубил дрова и не стеснялся удивлённых взглядов клиентов банка, когда они, проходя по улице, останавливались и с удивлением смотрели на управляющего, чистившего тротуары и скалывавшего лёд.
Физический труд на воздухе, по первости тяжёлый, действовал на меня, как нарзан. Я чувствовал прилив сил. Крайняя утомлённость духа, вызванная политическими событиями, постепенно исчезала, и являлась какая-то жизнерадостность. Вопрос о куске хлеба, несомненно, грозный для моей семьи в будущем, как-то стушёвывался и застилался мечтой о возможности жить физическим трудом. Несмотря на мои сорок семь лет и ожиревшее сердце, мне мечталось о небольшом хуторке, уютном домике, хорошем огороде, пахучем клевере да о колосистой пшенице. Право же, если бы я был врачом, я не прописал бы нашей интеллигенции иного лечения, как здоровый физический труд на свежем воздухе. Бодрость духа поддерживалась и сознанием полезности бытия. Будучи не у дел, я всё же поддерживал кое-каких знакомых в их саботаже. В это же время в Екатеринбург прибыли великие князья.
Произошло это при следующих обстоятельствах. В начале Страстной недели в Народном банке, куда я еженедельно ходил за получением с текущего счёта очередных ста пятидесяти рублей, я встретил В. А. Поклевского-Козелла. Он поведал мне, что приходит в отчаяние от поисков квартиры для великого князя Сергея Михайловича. От своего доверителя Поклевский-Козелл получил телеграфный приказ подыскать комнату и устроить двоюродного брата Императора. На просьбу великого князя поместить его в Талице, в имении Поклевского-Козелла, из-за запрета Талицкого совдепа ему пришлось ответить отказом. Никто из граждан Екатеринбурга из опасения репрессий со стороны совдепа комнату великому князю не сдавал.
Мне стало безгранично жаль изгнанника. Правда, я даже не знал о существовании такого князя… Под впечатлением от рассказа Поклевского-Козелла я сказал, что, если ему не удастся найти помещения, могу временно приютить гостя у себя в хозяйских комнатах, так как хозяева на праздники, скорее всего, не приедут. К тому же и офицер-квартирант уехал в отпуск на Украину, сказав, что вряд ли вернётся обратно и, вероятно, перейдёт на службу к Скоропадскому.
Дня через два, в пятницу 20 апреля, часов в десять утра в мою квартиру приехал Поклевский, сопровождая великого князя и его слугу Ремеза. Будучи в старой тужурке и туфлях, я вышел в таком виде в прихожую, не подозревая, что приехал великий князь.
Передо мной стоял Сергей Михайлович во весь свой огромный рост, ещё более увеличиваемый серой папахой. Одет он был в серую поддёвку солдатского сукна. Его худое, скуластое, бритое, с желтоватым оттенком кожи и выцветшими серыми глазами лицо имело мало сходства с фамильным типом Романовых.
— Вы Владимир Петрович Аничков?
— Да, я.
— Я к вам с покорнейшей просьбой приютить меня у себя… Я выслан из Вологды и в силу имеющегося у меня разрешения жить в Вятской и Пермской губерниях вынужден был остановить свой выбор на Екатеринбурге. В Перми проживает Михаил Александрович, и мы из опасения каких-либо осложнений по отношению к нему решили там не останавливаться.
Я ответил, что сочту за счастье оказать ему приют, но, опасаясь возможных репрессий со стороны совдепа, прошу доставить разрешение квартирной комиссии на занятие комнат. Прибавив, что сдать комнаты не могу, поскольку я не владелец, я уведомил гостя в том, что недели через две приедут хозяева, с коими ему и предстоит вести дальнейшие переговоры. Поклевский-Козелл, одевавшийся обычно франтовато, выглядел сконфуженным. Он стоял без воротничка и без галстука. Поклевский-Козелл ещё спал, когда к нему явился великий князь. Этот визит настолько взволновал моего приятеля, что он не успел нацепить привычные детали туалета.
Великому князю комнаты понравились, и он отправился в совдеп, а часа через полтора уже приехал с вещами к нам.
По его словам, председатель совдепа Белобородов настолько смутился, когда великий князь назвал себя, что даже вскочил.
— Как, вы великий князь и нас никто об этом не предупредил?
— Я не один, со мной приехали князья Иоанн с супругой Еленой Петровной, Константин и Игорь Константиновичи и князь Палей. Они остались на вокзале, ожидая приискания квартир.
— Но где же мы вас всех поместим? У нас нет квартир и нет даже свободных комнат.
— Я нашёл себе две комнаты у Аничкова по фетисовской улице, дом номер пятнадцать.
— Конечно, занимайте. Слава Богу, что нашли.
Несмотря на дословно переданный Сергеем Михайловичем разговор, мне, как ни было больно, пришлось напомнить, что необходим мандат квартирной комиссии.
Сергей Михайлович дал слово исполнить просьбу.
Перед завтраком я постучал в дверь комнаты великого князя и, войдя, просил разрешения не величать его «Вашим Высочеством», а называть Сергеем Михайловичем. Прислуга могла донести о титуловании, что приведёт к большим неприятностям как для него, так и для моей семьи. На моё приглашение позавтракать он не только ответил согласием, но попросил накормить и его слугу. При этом великий князь заметил, что он неприхотлив, может есть что угодно.
И вот за нашей скромной трапезой волею судеб оказался высокий гость. Думал ли я когда-нибудь, что буду запросто принимать у себя великого князя? Чего не делает судьба, чего не творит революция…
Несмотря на необыкновенную простоту Сергея Михайловича, в первое время совместного житья всё же чувствовалась какая-то натянутость. Особенно стеснялся его присутствия мой милый Толя, правовед, воспитанный на благоговейном уважении к попечителю училища принцу Ольденбургскому. Он упорно именовал Сергея Михайловича «Ваше Высочество». Стеснялась, конечно, и моя жена, часто приходя в отчаяние из-за невозможности достать на базаре подходящую для гостя провизию. С продуктами становилось всё тяжелее. Да и мне как безработному не позволяли шиковать далеко не блестящие средства.
Однако стол был обставлен если не лучшим образом, то по времени настолько хорошо, что Сергей Михайлович был доволен. К завтраку подавали два блюда, обед — тоже в два блюда. Кусочек сыру и чашка кофе были великому князю по вкусу.
Сергея Михайловича очень интересовала наша семья, жизнь провинциальных интеллигентов. Он с первых же дней часто заглядывал в единственную свободную от кроватей комнату, игравшую одновременно роль гостиной и столовой, и почти всегда долго засиживался за столом. И если бы не желание выкурить сигару, чего он не решался делать при жене, то эти интересные беседы длились бы часами.
Незадолго до приезда великих князей в Екатеринбург в наш город был привезён и Государь с семьёй. Говорили, Наследник с Татьяной остались в Тобольске по болезни Алексея.
Царскую семью поместили в доме Ипатьева, предварительно окружив две его стороны по фасаду, выходящему на площадь и улицу, высоким, наскоро сколоченным забором. Любопытных собралось столько, что поезд пришлось передать с главного вокзала на Екатеринбург-Второй, и уже оттуда их на автомобилях доставили в приготовленный дом. Сопровождавших Государя графа И. Л. Татищева, князя В. А. Долгорукова, графиню Гендрикову и фрейлину Шнейдер отправили прямо с вокзала в тюрьму, куда был позже привезён и епископ Гермоген.
Лица, видевшие Государя (Коля Башкевич уверял, что был его шофёром), говорили, что он постарел, но вид имеет бодрый.
Много публики проходило мимо дома. Многие ходили по противоположному берегу озера, с которого был виден балкон, выходящий на двор дома Ипатьева, в надежде повидать Царя. На этом балконе постоянно находился часовой, которого многие и принимали за Государя. Ошибиться было легко, ибо расстояние было большое — около версты.
Очень часто, почти каждый день, на набережной можно было видеть карету архиерея. Очевидно, он тоже приезжал сюда понаблюдать за домом Ипатьева.
Пребывание у нас великого князя вызвало, конечно, со стороны большевиков усиленный контроль за нашей квартирой. Так, напротив нас, выселив бухгалтера Азовско-Донского банка Буховецкого, поселили нескольких красноармейцев, которые день и ночь наблюдали за нашей квартирой. Дабы облегчить им эту задачу, мы, с согласия Сергея Михайловича, решили не опускать по вечерам шторы, надеясь предотвратить более энергичное вмешательство большевицкой власти в нашу жизнь. Однако на другой же день его приезда к нам явился какой-то матрос с требованием осмотра квартиры.
— Кто живёт у вас? — спросил он жену.
— Бывший великий князь, — ответила жена (так буквально значилось в его паспорте).
— Покажите вашу домовую книгу.
Убедившись, что великий князь прописан, матрос стал мягче и даже отказался от осмотра всего помещения, сказав, что он верит жене на слово в том, что свободных комнат нет.
Сергей Михайлович через приотворённую дверь слышал весь этот разговор и, когда опасность миновала, вышел в прихожую и хвалил жену за её умение говорить с «товарищами».
ПАСХА
Пасхальную заутреню великий князь решил — по нашему совету — провести в храме реального училища, где обычно бывали и мы. Узнав о том, что у него больные ноги, я предложил мой экипаж, и он охотно воспользовался им. В церкви Сергей Михайлович стоял на правой стороне, сзади учеников.
В городе быстро разнеслась весть о приезде великих князей, и, уже зная, что Сергей Михайлович остановился у меня, многочисленные знакомые обращались ко мне с разными вопросами и с просьбой показать им князя.
Большой рост, серенький скромный пиджак, так плохо гармонирующий с окружающей сюртучной публикой, выдавали великого князя. Все обращали свои взоры в его сторону. Мне казалось, что это было не праздное любопытство, а взгляд измученных революцией людей, полных веры и надежды вернуться к прошлому и вновь увидеть Россию сильной и могучей державой под скипетром Романовых, власть которых могла быть ограничена конституцией.
Так мечтала тогда бoльшая часть буржуазии и интеллигенции. Не чужды были этой идее и многие эсеры, обладавшие мужеством сознаться в бесплодности социалистических мечтаний.
За заутреней мне сообщили, что Царской семье будто бы разрешено встретить праздник в церкви Вознесения.
Когда великий князь пришёл к нам разговляться, я предложил ему проехать со мной в Вознесенский собор, дабы повидать Государя, но Сергей Михайлович нашёл это предложение опасным и отклонил его.
Впоследствии оказалось, что Царская семья не была допущена в церковь, заутреню служили на дому, на разговение был дан всего один небольшой кулич, пасха и по одному яичку.
За столом засиделись. Сергей Михайлович был очень мил и весел, много шутил, разбивал яйца о свой лоб.
Выяснилось, что он ничего не пьёт, тогда как до этого всё время спрашивал, много ли у нас вина. Оказалось, что он знавал нескольких моих однофамильцев, и все они были большими пьяницами, почему он и предполагал, что и я должен был иметь пристрастие к спиртным напиткам. Недоразумение разъяснилось, и мы много смеялись над тем, что подозревали друг друга в одном и том же грехе (обратив внимание на его частые вопросы о вине, я с большим трудом достал для разговения великого князя несколько бутылок вина).
На другой день пришлось, по обычаю, принимать визитёров. На этот раз их было не меньше обыденного, несмотря на то что я уже не состоял директором банка. Объяснял я это, конечно, не столько добрым отношением к моей семье, сколько любопытством, связанным с приездом великого князя.
Сергею Михайловичу тоже было любопытно посмотреть на провинциальное общество, и он с самого начала визитов не покидал того уголка общей комнаты, который заменял нам гостиную.
Особенно интересен был для него визит местного духовенства, посетившего нас из-за присутствия князя в большем против обычного числе. Многие из причта были навеселе. Войдя в прихожую, они направились в комнату великого князя и, не найдя его там, прошли в столовую, где сидел Сергей Михайлович. Думаю, ему впервые пришлось видеть духовенство в таком виде: Сергей Михайлович их рассматривал с большим любопытством, делая знаки моей жене, чтобы она угостила их водкой. Но жена продолжала предлагать пасху и кулич. Сергей Михайлович не выдержал и сам начал наливать им водки и вина. Особенно поразило его поведение дьячка, таскавшего яйца со стола в свой карман.
Когда великий князь поделился со мной своими впечатлениями об этом, я ответил, что не только дьячок, но и батюшка и отец дьякон тоже взяли по яичку и в этом я не вижу ничего худого.
— Ведь и ваши камергеры занимались, наверное, тем же, таская с царского стола разные предметы на память. Меня лично это очень трогает, так что будьте уверены: яйца эти будут долгие годы храниться как святыня в божнице и сотни раз будут показываться всем знакомым как яйца с пасхального стола великого князя.
Один из местных генералов, занимавшийся в штабе большевиков, войдя в гостиную, очень фамильярно обратился к великому князю со словами:
— Вы меня узнаёте, Сергей Михайлович?
На что великий князь сдержанно ответил:
— Да, узнаю. Вы большевик.
Видный генерал густо покраснел и начал оправдывать своё поведение желанием принести пользу Родине в деле воссоздания армии.
Несмотря на опасность положения, некоторые офицеры академии всё же приходили к великому князю и расписывались на листе. Великий князь просил передать посетившим его офицерам привет и благодарность, прибавив, что он лишён возможности ответить им на визит из боязни их скомпрометировать.
Из горожан Сергей Михайлович долго беседовал с Ильёй Ивановичем Симоновым, бывшим городским головой, тридцать лет назад принимавшим Сергея Михайловича и его отца в Екатеринбурге. Старик был сильно растроган внимательным приёмом и плакал, сидя у князя.
По просьбе моей жены принял князь и Милославскую — дочь умершего врача. Она тридцать лет назад, будучи гимназисткой, подносила букет юному Сергею Михайловичу. Ныне, сама нуждаясь, Милославская спрашивала мою жену, не примет ли великий князь от неё несколько пар белья, оставшихся от её покойного отца. Но князь в белье не нуждался.
Зато денег — как у него, так и у князя Палея — не было. Поэтому я предложил великому князю сделать небольшой заём и, получив согласие, уговорил С. Жирякова дать пять тысяч рублей Сергею Михайловичу, а З. Х. Агафурова — князю Палею.
Сергей Михайлович говорил мне, что всё его состояние заключалось в пятистах тысячах рублей, помещённых в «Заём Свободы», и что сумма эта записана в долговую книгу Государственного банка. На руках у него ничего не имелось.
О нужде его в деньгах я узнал по следующему поводу.
Сергей Михайлович любил пить кофе со сливками. К сожалению, наша единственная корова почти прекратила давать молоко; достать сливки было трудно. Наконец нашлась поставщица, бравшая сравнительно недорого — по семь рублей за полбутылки. Но князь, узнав об этой цене, от сливок отказался. Получив наше молоко, он уверял меня, что оно гораздо лучше сливок, и с наслаждением вечерком варил себе кофе и выпивал его совместно с Ремезом. Этот случай указал мне на скудность его средств.
Его Ричардо, бедный Ремез, был небольшого роста и плотно сложен. Был очень экономен и хозяйствен, и, сопоставляя его фигуру и практические качества с великим князем, поневоле приходило в голову: Дон Кихот и Санчо Панса.
ВЕЛИКИЕ КНЯЗЬЯ
Отношение Сергея Михайловича к прочим членам Царской фамилии, прибывшим в Екатеринбург, за исключением князя Палея, которому он благоволил, не было ни близким, ни отдалённым. Зная, что в Екатеринбурге нет свободного жилья, я предложил ему уступить одну из моих комнат двум несчастным беженцам. Великий князь категорически запротестовал:
— Нет уж, будет с меня и Вологды. Я там прекрасно устроился, чувствовал себя почти так же хорошо, как и у вас. И меня выслали за компанию с Константиновичами, ибо из-за их поклонения архиереям и монашкам создалось паломничество в монастырь, где Иоанн Константинович руководил хором. И путешествие наше сюда в вагоне я никогда не забуду. Они вечно ссорятся, мирятся и снова ссорятся, поют, кричат… Нет уж, прошу вас избавить меня от совместного с ними жительства.
Ввиду этого я начал подыскивать комнату для Палея и Константина Константиновича у знакомых. Игорь Константинович хотел жить совместно с Иоанном и Еленой Петровной, успевшей подыскать себе маленькую квартирку и даже начавшей делать кое-какие хозяйственные покупки, которые её очень забавляли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Вскоре одну из хозяйских комнат почти насильственно занял по мандату совдепа офицер Академии Генерального штаба Василий Фёдорович Чебановский, и для хозяев остались только две комнаты.
Жилось недурно. Днём ко мне приходили не зачисленные в штат Народного банка служащие и занимались окончанием отчётности. Сам я не брезговал физическим трудом — пилил и рубил дрова и не стеснялся удивлённых взглядов клиентов банка, когда они, проходя по улице, останавливались и с удивлением смотрели на управляющего, чистившего тротуары и скалывавшего лёд.
Физический труд на воздухе, по первости тяжёлый, действовал на меня, как нарзан. Я чувствовал прилив сил. Крайняя утомлённость духа, вызванная политическими событиями, постепенно исчезала, и являлась какая-то жизнерадостность. Вопрос о куске хлеба, несомненно, грозный для моей семьи в будущем, как-то стушёвывался и застилался мечтой о возможности жить физическим трудом. Несмотря на мои сорок семь лет и ожиревшее сердце, мне мечталось о небольшом хуторке, уютном домике, хорошем огороде, пахучем клевере да о колосистой пшенице. Право же, если бы я был врачом, я не прописал бы нашей интеллигенции иного лечения, как здоровый физический труд на свежем воздухе. Бодрость духа поддерживалась и сознанием полезности бытия. Будучи не у дел, я всё же поддерживал кое-каких знакомых в их саботаже. В это же время в Екатеринбург прибыли великие князья.
Произошло это при следующих обстоятельствах. В начале Страстной недели в Народном банке, куда я еженедельно ходил за получением с текущего счёта очередных ста пятидесяти рублей, я встретил В. А. Поклевского-Козелла. Он поведал мне, что приходит в отчаяние от поисков квартиры для великого князя Сергея Михайловича. От своего доверителя Поклевский-Козелл получил телеграфный приказ подыскать комнату и устроить двоюродного брата Императора. На просьбу великого князя поместить его в Талице, в имении Поклевского-Козелла, из-за запрета Талицкого совдепа ему пришлось ответить отказом. Никто из граждан Екатеринбурга из опасения репрессий со стороны совдепа комнату великому князю не сдавал.
Мне стало безгранично жаль изгнанника. Правда, я даже не знал о существовании такого князя… Под впечатлением от рассказа Поклевского-Козелла я сказал, что, если ему не удастся найти помещения, могу временно приютить гостя у себя в хозяйских комнатах, так как хозяева на праздники, скорее всего, не приедут. К тому же и офицер-квартирант уехал в отпуск на Украину, сказав, что вряд ли вернётся обратно и, вероятно, перейдёт на службу к Скоропадскому.
Дня через два, в пятницу 20 апреля, часов в десять утра в мою квартиру приехал Поклевский, сопровождая великого князя и его слугу Ремеза. Будучи в старой тужурке и туфлях, я вышел в таком виде в прихожую, не подозревая, что приехал великий князь.
Передо мной стоял Сергей Михайлович во весь свой огромный рост, ещё более увеличиваемый серой папахой. Одет он был в серую поддёвку солдатского сукна. Его худое, скуластое, бритое, с желтоватым оттенком кожи и выцветшими серыми глазами лицо имело мало сходства с фамильным типом Романовых.
— Вы Владимир Петрович Аничков?
— Да, я.
— Я к вам с покорнейшей просьбой приютить меня у себя… Я выслан из Вологды и в силу имеющегося у меня разрешения жить в Вятской и Пермской губерниях вынужден был остановить свой выбор на Екатеринбурге. В Перми проживает Михаил Александрович, и мы из опасения каких-либо осложнений по отношению к нему решили там не останавливаться.
Я ответил, что сочту за счастье оказать ему приют, но, опасаясь возможных репрессий со стороны совдепа, прошу доставить разрешение квартирной комиссии на занятие комнат. Прибавив, что сдать комнаты не могу, поскольку я не владелец, я уведомил гостя в том, что недели через две приедут хозяева, с коими ему и предстоит вести дальнейшие переговоры. Поклевский-Козелл, одевавшийся обычно франтовато, выглядел сконфуженным. Он стоял без воротничка и без галстука. Поклевский-Козелл ещё спал, когда к нему явился великий князь. Этот визит настолько взволновал моего приятеля, что он не успел нацепить привычные детали туалета.
Великому князю комнаты понравились, и он отправился в совдеп, а часа через полтора уже приехал с вещами к нам.
По его словам, председатель совдепа Белобородов настолько смутился, когда великий князь назвал себя, что даже вскочил.
— Как, вы великий князь и нас никто об этом не предупредил?
— Я не один, со мной приехали князья Иоанн с супругой Еленой Петровной, Константин и Игорь Константиновичи и князь Палей. Они остались на вокзале, ожидая приискания квартир.
— Но где же мы вас всех поместим? У нас нет квартир и нет даже свободных комнат.
— Я нашёл себе две комнаты у Аничкова по фетисовской улице, дом номер пятнадцать.
— Конечно, занимайте. Слава Богу, что нашли.
Несмотря на дословно переданный Сергеем Михайловичем разговор, мне, как ни было больно, пришлось напомнить, что необходим мандат квартирной комиссии.
Сергей Михайлович дал слово исполнить просьбу.
Перед завтраком я постучал в дверь комнаты великого князя и, войдя, просил разрешения не величать его «Вашим Высочеством», а называть Сергеем Михайловичем. Прислуга могла донести о титуловании, что приведёт к большим неприятностям как для него, так и для моей семьи. На моё приглашение позавтракать он не только ответил согласием, но попросил накормить и его слугу. При этом великий князь заметил, что он неприхотлив, может есть что угодно.
И вот за нашей скромной трапезой волею судеб оказался высокий гость. Думал ли я когда-нибудь, что буду запросто принимать у себя великого князя? Чего не делает судьба, чего не творит революция…
Несмотря на необыкновенную простоту Сергея Михайловича, в первое время совместного житья всё же чувствовалась какая-то натянутость. Особенно стеснялся его присутствия мой милый Толя, правовед, воспитанный на благоговейном уважении к попечителю училища принцу Ольденбургскому. Он упорно именовал Сергея Михайловича «Ваше Высочество». Стеснялась, конечно, и моя жена, часто приходя в отчаяние из-за невозможности достать на базаре подходящую для гостя провизию. С продуктами становилось всё тяжелее. Да и мне как безработному не позволяли шиковать далеко не блестящие средства.
Однако стол был обставлен если не лучшим образом, то по времени настолько хорошо, что Сергей Михайлович был доволен. К завтраку подавали два блюда, обед — тоже в два блюда. Кусочек сыру и чашка кофе были великому князю по вкусу.
Сергея Михайловича очень интересовала наша семья, жизнь провинциальных интеллигентов. Он с первых же дней часто заглядывал в единственную свободную от кроватей комнату, игравшую одновременно роль гостиной и столовой, и почти всегда долго засиживался за столом. И если бы не желание выкурить сигару, чего он не решался делать при жене, то эти интересные беседы длились бы часами.
Незадолго до приезда великих князей в Екатеринбург в наш город был привезён и Государь с семьёй. Говорили, Наследник с Татьяной остались в Тобольске по болезни Алексея.
Царскую семью поместили в доме Ипатьева, предварительно окружив две его стороны по фасаду, выходящему на площадь и улицу, высоким, наскоро сколоченным забором. Любопытных собралось столько, что поезд пришлось передать с главного вокзала на Екатеринбург-Второй, и уже оттуда их на автомобилях доставили в приготовленный дом. Сопровождавших Государя графа И. Л. Татищева, князя В. А. Долгорукова, графиню Гендрикову и фрейлину Шнейдер отправили прямо с вокзала в тюрьму, куда был позже привезён и епископ Гермоген.
Лица, видевшие Государя (Коля Башкевич уверял, что был его шофёром), говорили, что он постарел, но вид имеет бодрый.
Много публики проходило мимо дома. Многие ходили по противоположному берегу озера, с которого был виден балкон, выходящий на двор дома Ипатьева, в надежде повидать Царя. На этом балконе постоянно находился часовой, которого многие и принимали за Государя. Ошибиться было легко, ибо расстояние было большое — около версты.
Очень часто, почти каждый день, на набережной можно было видеть карету архиерея. Очевидно, он тоже приезжал сюда понаблюдать за домом Ипатьева.
Пребывание у нас великого князя вызвало, конечно, со стороны большевиков усиленный контроль за нашей квартирой. Так, напротив нас, выселив бухгалтера Азовско-Донского банка Буховецкого, поселили нескольких красноармейцев, которые день и ночь наблюдали за нашей квартирой. Дабы облегчить им эту задачу, мы, с согласия Сергея Михайловича, решили не опускать по вечерам шторы, надеясь предотвратить более энергичное вмешательство большевицкой власти в нашу жизнь. Однако на другой же день его приезда к нам явился какой-то матрос с требованием осмотра квартиры.
— Кто живёт у вас? — спросил он жену.
— Бывший великий князь, — ответила жена (так буквально значилось в его паспорте).
— Покажите вашу домовую книгу.
Убедившись, что великий князь прописан, матрос стал мягче и даже отказался от осмотра всего помещения, сказав, что он верит жене на слово в том, что свободных комнат нет.
Сергей Михайлович через приотворённую дверь слышал весь этот разговор и, когда опасность миновала, вышел в прихожую и хвалил жену за её умение говорить с «товарищами».
ПАСХА
Пасхальную заутреню великий князь решил — по нашему совету — провести в храме реального училища, где обычно бывали и мы. Узнав о том, что у него больные ноги, я предложил мой экипаж, и он охотно воспользовался им. В церкви Сергей Михайлович стоял на правой стороне, сзади учеников.
В городе быстро разнеслась весть о приезде великих князей, и, уже зная, что Сергей Михайлович остановился у меня, многочисленные знакомые обращались ко мне с разными вопросами и с просьбой показать им князя.
Большой рост, серенький скромный пиджак, так плохо гармонирующий с окружающей сюртучной публикой, выдавали великого князя. Все обращали свои взоры в его сторону. Мне казалось, что это было не праздное любопытство, а взгляд измученных революцией людей, полных веры и надежды вернуться к прошлому и вновь увидеть Россию сильной и могучей державой под скипетром Романовых, власть которых могла быть ограничена конституцией.
Так мечтала тогда бoльшая часть буржуазии и интеллигенции. Не чужды были этой идее и многие эсеры, обладавшие мужеством сознаться в бесплодности социалистических мечтаний.
За заутреней мне сообщили, что Царской семье будто бы разрешено встретить праздник в церкви Вознесения.
Когда великий князь пришёл к нам разговляться, я предложил ему проехать со мной в Вознесенский собор, дабы повидать Государя, но Сергей Михайлович нашёл это предложение опасным и отклонил его.
Впоследствии оказалось, что Царская семья не была допущена в церковь, заутреню служили на дому, на разговение был дан всего один небольшой кулич, пасха и по одному яичку.
За столом засиделись. Сергей Михайлович был очень мил и весел, много шутил, разбивал яйца о свой лоб.
Выяснилось, что он ничего не пьёт, тогда как до этого всё время спрашивал, много ли у нас вина. Оказалось, что он знавал нескольких моих однофамильцев, и все они были большими пьяницами, почему он и предполагал, что и я должен был иметь пристрастие к спиртным напиткам. Недоразумение разъяснилось, и мы много смеялись над тем, что подозревали друг друга в одном и том же грехе (обратив внимание на его частые вопросы о вине, я с большим трудом достал для разговения великого князя несколько бутылок вина).
На другой день пришлось, по обычаю, принимать визитёров. На этот раз их было не меньше обыденного, несмотря на то что я уже не состоял директором банка. Объяснял я это, конечно, не столько добрым отношением к моей семье, сколько любопытством, связанным с приездом великого князя.
Сергею Михайловичу тоже было любопытно посмотреть на провинциальное общество, и он с самого начала визитов не покидал того уголка общей комнаты, который заменял нам гостиную.
Особенно интересен был для него визит местного духовенства, посетившего нас из-за присутствия князя в большем против обычного числе. Многие из причта были навеселе. Войдя в прихожую, они направились в комнату великого князя и, не найдя его там, прошли в столовую, где сидел Сергей Михайлович. Думаю, ему впервые пришлось видеть духовенство в таком виде: Сергей Михайлович их рассматривал с большим любопытством, делая знаки моей жене, чтобы она угостила их водкой. Но жена продолжала предлагать пасху и кулич. Сергей Михайлович не выдержал и сам начал наливать им водки и вина. Особенно поразило его поведение дьячка, таскавшего яйца со стола в свой карман.
Когда великий князь поделился со мной своими впечатлениями об этом, я ответил, что не только дьячок, но и батюшка и отец дьякон тоже взяли по яичку и в этом я не вижу ничего худого.
— Ведь и ваши камергеры занимались, наверное, тем же, таская с царского стола разные предметы на память. Меня лично это очень трогает, так что будьте уверены: яйца эти будут долгие годы храниться как святыня в божнице и сотни раз будут показываться всем знакомым как яйца с пасхального стола великого князя.
Один из местных генералов, занимавшийся в штабе большевиков, войдя в гостиную, очень фамильярно обратился к великому князю со словами:
— Вы меня узнаёте, Сергей Михайлович?
На что великий князь сдержанно ответил:
— Да, узнаю. Вы большевик.
Видный генерал густо покраснел и начал оправдывать своё поведение желанием принести пользу Родине в деле воссоздания армии.
Несмотря на опасность положения, некоторые офицеры академии всё же приходили к великому князю и расписывались на листе. Великий князь просил передать посетившим его офицерам привет и благодарность, прибавив, что он лишён возможности ответить им на визит из боязни их скомпрометировать.
Из горожан Сергей Михайлович долго беседовал с Ильёй Ивановичем Симоновым, бывшим городским головой, тридцать лет назад принимавшим Сергея Михайловича и его отца в Екатеринбурге. Старик был сильно растроган внимательным приёмом и плакал, сидя у князя.
По просьбе моей жены принял князь и Милославскую — дочь умершего врача. Она тридцать лет назад, будучи гимназисткой, подносила букет юному Сергею Михайловичу. Ныне, сама нуждаясь, Милославская спрашивала мою жену, не примет ли великий князь от неё несколько пар белья, оставшихся от её покойного отца. Но князь в белье не нуждался.
Зато денег — как у него, так и у князя Палея — не было. Поэтому я предложил великому князю сделать небольшой заём и, получив согласие, уговорил С. Жирякова дать пять тысяч рублей Сергею Михайловичу, а З. Х. Агафурова — князю Палею.
Сергей Михайлович говорил мне, что всё его состояние заключалось в пятистах тысячах рублей, помещённых в «Заём Свободы», и что сумма эта записана в долговую книгу Государственного банка. На руках у него ничего не имелось.
О нужде его в деньгах я узнал по следующему поводу.
Сергей Михайлович любил пить кофе со сливками. К сожалению, наша единственная корова почти прекратила давать молоко; достать сливки было трудно. Наконец нашлась поставщица, бравшая сравнительно недорого — по семь рублей за полбутылки. Но князь, узнав об этой цене, от сливок отказался. Получив наше молоко, он уверял меня, что оно гораздо лучше сливок, и с наслаждением вечерком варил себе кофе и выпивал его совместно с Ремезом. Этот случай указал мне на скудность его средств.
Его Ричардо, бедный Ремез, был небольшого роста и плотно сложен. Был очень экономен и хозяйствен, и, сопоставляя его фигуру и практические качества с великим князем, поневоле приходило в голову: Дон Кихот и Санчо Панса.
ВЕЛИКИЕ КНЯЗЬЯ
Отношение Сергея Михайловича к прочим членам Царской фамилии, прибывшим в Екатеринбург, за исключением князя Палея, которому он благоволил, не было ни близким, ни отдалённым. Зная, что в Екатеринбурге нет свободного жилья, я предложил ему уступить одну из моих комнат двум несчастным беженцам. Великий князь категорически запротестовал:
— Нет уж, будет с меня и Вологды. Я там прекрасно устроился, чувствовал себя почти так же хорошо, как и у вас. И меня выслали за компанию с Константиновичами, ибо из-за их поклонения архиереям и монашкам создалось паломничество в монастырь, где Иоанн Константинович руководил хором. И путешествие наше сюда в вагоне я никогда не забуду. Они вечно ссорятся, мирятся и снова ссорятся, поют, кричат… Нет уж, прошу вас избавить меня от совместного с ними жительства.
Ввиду этого я начал подыскивать комнату для Палея и Константина Константиновича у знакомых. Игорь Константинович хотел жить совместно с Иоанном и Еленой Петровной, успевшей подыскать себе маленькую квартирку и даже начавшей делать кое-какие хозяйственные покупки, которые её очень забавляли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43