Дело было так. Нойдак, поняв, что Рахту уже не вернуть, просто сказал Сухмату, что теперь их пути могут — если то того пожелает — разойтись. Ведь Сухмат, кажется, потерял с гибелью побратима, интерес не только к цели их похода, но и к жизни вообще. И Нойдак дал понять, что они могут разъехаться — раз уж их больше ничего не связывает…
— Не морочь голову, — отозвался Сухмат угрюмо, — вместе выехали, вместе и дело сделаем, вместе и вернемся. И, вообще, запомни, парень! Ты — единственное, что мне осталось на память о Рахте. Так что считай меня другом, если ты не против, конечно…
— Ты — мне друг! — подтвердил Нойдак и замолчал.
Так они молча и ехали всю дорогу. Не было и Духа. Куда запропастился снова этот мальчишка? Неизвестно… Но Нойдак на этот раз серьезно опасался за него. Ведь Дух собирался, кажется, отыскать Рахту. И если богатырь попал, вслед за возлюбленной, в Мир Мертвых, то соваться туда даже такому независимому созданию, каким был Дух, было не безопасно. Это для людей он был невидим и неощутим. А как насчет богов? Ну, как разгневается Повелитель мертвых? Нойдак хорошо помнил, как Дурий бог не только поймал Духа за ухо, но и отшлепал мальчугана по мягкому месту. Но Ванек был божеством, в целом, добрым, чего нельзя было ожидать от Вия. Да и как Повелитель Мертвого Мира может быть добрым? Нет, разумеется нет. И потому Нойдак сильно беспокоился за своего невидимого дружка.
Был и еще один момент, связанный с тем, что Дух до сих пор не появился. Сразу после гибели Рахты Сухмат предложил Нойдаку справить хотя бы малую тризну — хоть и не так, как большая, а все ж — мертвому в помощь. Ты какой-никакой, а все ж — ведун. Своих-то собратьев в мир мертвый провожал?
— Провожал…
— Ну, и обычаи русские повидал ведь?
— Повидал…
— Так все рано окромя тебя нет у меня волхва! — заключил Сухматий.
— Ты так уверен, что Рахта умер? — неожиданно усомнился Нойдак, — Где его мертвое тело, в таком случае?
— Сгинуло в пропасти бездонной…
— Может, сгинуло, а может, и нет, — продолжал надеяться неизвестно на что Нойдак.
— А чего гадать?
— То-то и оно, что гадать нечего, надо Духа дождаться, вернется — расскажет, жив ли Рахта, али предстал…
— Может, ты и прав… — неожиданно согласился богатырь, — Подождем!
* * *
Как видно, и внешний вид, и отношение других людей к тебе очень зависит от того, каков ты внутри. Вот Сухмат, кляня себя за гибель побратима, тащится на коняге с понурой головой, за ним, столь же невесело — Нойдак. Совсем не тот вид, что парой дюжин дней раньше! И к чему это приводит? Да к тому, что встречные, ну скажем, лихие люди, уже не воспримут Сухмата как богатыря русского, непобедимого…
Да, когда что-то должно случиться, оно непременно случается. Наши путники и оглянуться не успели, как были окружены целой дюжиной разбойничков. Те, дурачье, думали, что им легкая добыча попала в ручонки…
Нойдак только успел вытащить меч — но куда там! Воспользоваться им так и не пришлось. Зато Сухмат был буквально ненасытен. Для разбойников неожиданное превращение Сухматия из понурого путника в неистового бойца явилось настоящим потрясением. Богатырь рубил и рубил мечом налево и направо, разил свободной рукой, не давая пощады. Шестеро скрылись в лесу, другие шестеро не успели… А Сухмат продолжал в неистовстве превращать уже истекающих кровью разбойников в некое подобие того, во что превращают бабенки капусту перед тем, как уложить ее в бочки для закваски. Забыв обо всем, он вымещал и вымещал на них всю ту злость, что накопилась в нем за последние дни…
* * *
— Неправильно это, — сказал Сухмат то ли Нойдаку, то ли самому себе, то ли неведомому божеству, — неправильно живому в Мир мертвых попадать. Не по закону это!
— А мертвой среди живых бродить — по закону? — одернул друга Нойдак.
— Не простят Рахте боги, что по мольбе его Полина мертвой средь живых обитала? — продолжал раздумывать вслух Сухмат.
— Они не простят ему того, что он любил ее, мертвую, — напомнил Нойдак, — сие, я знаю, запрещено. И по законам моего рода, и по русским обычаям…
— То верно, — согласился Сухмат, — и страшно мне за Рахту, даже за мертвого! Эх, кабы знать, как в Навь попасть, я б к нему…
— Но оттуда никто еще не возвращался! — сказал Нойдак.
— А Полина?
— Она туда попасть не успела, она мертвая среди живых задержалась…
— Может, и есть оттуда дорога, — продолжал перебирать в голове страшные варианты Сухмат, — если б знать дорогу туда, я бы…
— Я знаю одну из дорог, — сказал Нойдак, — но это далеко, очень далеко… И давно, может и нет уже этой дороги!
— Как это давно? — не понял Сухмат.
— Я же рассказывал, что долго спал, — напомнил ведун, — а вход в Мир мертвых был посреди озера лесного, там, где водоворот. Но давно это было, даже звезды поменялись с тех пор, может, нет уже того озера, да и не найду я его, потому как лесов тех, уж точно, нет. Или другие они…
— Ты говоришь, звезды поменялись? — удивился Сухмат, — попадали что ли?
— Кто их знает, я тайн ведуньих не познал, никто учить не стал, — вспомнил старые обиды Нойдак.
— Значит, не найдешь ту дорогу?
— Нет!
— Может, и найдешь, да не хочешь, — вздохнул Сухмат, — не хочешь, чтобы и я сгинул?
— И это тоже, — честно признался Нойдак.
И двое продолжали неспешный путь. А дело шло к осени. К утру на одежде уже откладывался белый иней, но снега еще не бывало ни разу. Осень была суховата. А это — не к добру, проморозит землю, не будет урожаю…
* * *
— А, Морозко долбанный, всю землю проморозил! — ругался Дурий.
Сухмату и Нойдаку, только что выехавшим из лесной чащи на полянку, представилась картина не совсем обычная. Мало того, что на поляне лежали огромные каменные глыбы, невесть какой силой сюда занесенные. В самом центре поляны веснушчатый молодец в расшитой рубахе копал лопатой землю и при этом непристойно ругался. Рядом лежал меч огромадных размеров. Такой весь из себя сияющий, богатырский взгляд привлекающий… Сухмат хотел было что-то сказать, но Нойдак остановил его, подняв кверху палец и покрутив головой.
— По здорову живешь, Дурашечка? — спросил ведун, спрыгнув с лошади и поклонившись.
— А что мне сделается? — отвечал ему Дурий, — Да, и тебе тоже, кстати…
— Это друг мой, сильный богатырь Сухмат свет Сухматьевич! — представил друга Нойдак.
— И ты здоров будь, сильный богатырь! — приветливо улыбнулся Сухмату Дурень.
— А и ты здоров будь, добрый молодец! — ответил «сильный богатырь». Дурень, кажется, понравился ему, хотя Сухмат, понятное дело, и не подозревал, кто стоит сейчас перед ним, — А что это за меч у тебя такой?
Ну, разумеется! Чтобы Сухмат, даже в самом сквернейшем настроении, и не заинтересовался бы прекрасным оружием? А тут такое этакое чудо! Да этот меч был даже и покрасивее того, что в степном кургане закрыт был…
— Меч как меч, — отозвался Дурий несколько сварливо, — что, ни разу меча-кладенца не видал, что ли?
— Меч-кладенец… — повторил враз поверивший юноше Сухмат. Эти слова звучали для него, как прекраснейшая музыка, они манили его больше, чем нежнейшая из девушек…
— Да, меч-кладенец, мало ли их таких…
— А ты его что, сейчас здесь откопал? Тебе клад открылся? Как? — забросал Сухмат Дурия вопросами.
— Да нет, — покачал головой веснушатый, — я его наоборот, того, закапываю. Видишь — скала заветная, она над ним стоять будет… Потом переставлю… Сам виноват, все ленился да ленился, а как яму копать — землица и замерзла, — пожаловался сам на свою лень Дурий Бог.
— Как закапываешь? — не понял Сухмат, — ведь меч-кладенец искать-находить положено, раскапывать, слово заветное зная… А кто же его закапывает?
— Как кто? Я! — в свою очередь удивился Дурень, — Ну, посуди сам, глупая твоя голова, если мечи заветные кто-то откапывает, значит их перед этим закопали! Откуда же им в противном случае взяться? — и Дурий развел руками.
— Так ты его закапываешь? — Сухмат, окончательно обалдев, поверил и этому, тем более, что Дурень на его глазах уложил меч на дно ямы и начал забрасывать его землей, — Но почему ты? — вопрос был глуп, но надо же было чего-то сказать.
— Если не я, то кто? — ответ, кажется, стоил вопроса.
— И что, ты все мечи заветные закапываешь? — Сухматий, кажется, уже не знал, что и сказать…
— Если бы все! — голос Дурия стал сварлив, — с некоторыми еще как повозиться приходится! Вот давеча, лет всего… — он что-то посчитал на пальцах, — да совсем недавно пришлось один меч в камень запихать — да еще по самую рукоять! Вот возни было!
— А зачем… в камень? — удивился богатырь.
— Да поверье у них такое, кто его из камня вытащит, тот великим каганом станет… А, может, ханом… Как у них там, в этой… Британи, князья называются? Забыл… Может шахами?
— Ну и как, вытащил кто этот меч из камня? — заинтересовался Сухмат, которого мало интересовали самоназвания туземных князьков.
— А кто его знает… — пожал плечами Дурий бог, — Да и не все ли равно?!
— А я бы попробовал! — мечтательно сказал Сухмат.
— Бодливой корове Род рогов не дал! — заметил Дурий сварливо и вдруг переключился на Нойдака, — Я, между прочим, работал-трудился, землю копал-перекопал! И теперь голодный-преголодный! Я ведь кто? Твой бог, сам ведь признал! А богу положены требы, про между прочим…
— Какие требы? — растерялся Нойдак. Понятно, что слово «треба» не вызывала у него особого энтузиазма…
— А что есть в котомке вкусного, того и пожертвуй! — Дурий внимательно взглянул на походную сумку Нойдака, — Да не скупись, не говори: «На тебе боже, что нам не гоже!» Я-то все вижу! И зайца печеного, и каравай вчерашний, но вроде еще мягкий, и сало…
— Ну, раз ты такой всевидящий, — поклонился Сухмат, до которого, наконец, дошло, кто перед ним, — то милости прошу присоединиться к нашему скромному пирку!
— Вот, хорошего человека сразу видать! — резюмировал Дурень.
Пока все ели, Сухмат продолжал, слегка прибалдев, смотреть в рот Дурию. За свою жизнь он с кем только не едал — и с богатырями, и с князьями, и с ханами, и с ведунами, и с магами… Но вот нямнямкать в компании со всамделишным богом ему еще не приходилось. Хотелось что-то спросить такое умное, да ничто не приходило в голову.
— Слышал я, — наконец, решился Сухмат, — что немцы да греки поклоняются богу, Крестом называемому… Или Христом, но на кресте…
— Ну и что? — лениво отозвался Дурий, которого эта тема совсем не занимала, другое дело — печеная зайчатина…
— Видел я, как Перун силу являет, люди верные рассказывали, как Вия видывали, моему побратиму Лель являлся…
— Этот неженка? — Дурий сплюнул, — Неплохой, конечно, парень, этот Лель, но уж и пальцем его не тронь… Впрочем, ты, кажись, о другом?
— Да, вот хотел спросить, а есть ли этот самый Христ на самом деле? Или враки?
— Не знаю, есть ли, но что был — это точно! — Дурашка разлегся на травке, не обращая внимание на то, что было уже далеко не лето — впрочем, чего с него возьмешь — мало того, что бог, еще и дурень! — Было дело, говорит мне как-то одна подруга, Артюшка, бой-девка, про между прочим, вот и говорит она мне: пошли, мол, посмотрим, там нового бога делать будут. Ну я ей — лень, мол, а она — пошли да пошли, одной мне, мол, скучно, а я тебя пирожком угощу сладким, все равно там уже все наши собрались! И, действительно, все там наши были. Перун, как сейчас помню, таким отвратным иудеем перекинулся, с такими сальными пейсами, как его… раввином, и все кричал: «Распни его, распни!». Правда, его тогда не Перуном звали…
— А как?
— Как? Забыл, что-то такое, с харей связанное, ну бывает оное на роже…
— Родинки?
— Нет!
— Может, бородавки?
— Да нет же, это так со ртом бывает… Ну, да не все ли равно, как его тогда звали. Короче, кричал громче всех, но другие, все остальные — тоже кричали. Там много разных было, даже какой-то Кецалькоа… или Коцакеоатль… ну, не важно, главное, из-за моря-окияна прилетел посмотреть… Тоже глотку драл! Да Артюшка тут начала за ним увиваться, он-то думал, что как за мужиком, наивный… Да все знают, что Артюшу любовное дело не интересует, ей все равно, она мужчин не жалует, просто углядела, что у бога заморского крылья под одеждой спрятаны, да за дичь приняла и поохотиться размечталась… Она-то на охоте сдвинутая, известное дело. Интересная потом история была!
— Ну, а этого, Христа, что? Распяли?
— Да, что-то там делали… Ну, да мне все равно из-за спин ничего видно не было! Я и не думал, что нашего брата на свете так много поразвелось…
— Ну, и чем кончилось?
— А кто его знает… Я не досмотрел, пирожки сладкие доел да и смотался, — пожал плечами Дурень, — с пирожками Артюша не обманула, и с яблоками медовыми были, и с малиной… Эх, пирожка бы сейчас сладенького!
— А потом встречал этого… Христа?
— Не, не встречал… Может, не получился из него бог…
Кажется, тема была исчерпана и собеседники замолчали. Дурень прикрыл глаза. «Еще соснет!» — подумал Сухмат.
— А еще слышал я, бывает, с неба камни падают, — нашел он новую тему.
— Бывает… — зевнул Дурий.
— Вот и было дело, упал с неба камень, не простой, а железный, и была за тот камень драчка малая…
— Чего это? Вроде руда не перевелась? — бросил равнодушно Дурень.
— Потому что это железо не простое, а божеское, из самого вирия! Так Белоян сказал! А ты, Дурень, в вирии был?
— Был.
— Кока-колу пил?
— Пил.
— Тьфу… — и Дурий сплюнул.
/Ну, общибся автор, не про кока-колу Сухмат Дурня спрашивал, про что-то другое, аналогичное, богами в вирии распиваемом…/
— Так вот, добыли тот камень, в бою добыли, и были в том бою не только воевода Претич, но и сам князь, да что князь — сам волхв волхвов Белоян, — неизвестно почему, но Сухмат настолько проникся доверием к божественному придурку, что начал рассказывать даже то, что чужим знать и не следовало, — и сковал Людота из того камня железного меч для князя…
— Что, ваш князь тыщу лет жить собирается? — лениво осведомился Дурень.
— При чем здесь жить тыщу лет? — осекся богатырь.
— А чего тогда такие хлопоты? — пожал плечами Дурий бог, — То железо, что с неба падает, тыщу лет не ржавеет, то всем ведомо! Вот я и подумал, что князь у вас — долгожитель…
— Не ржавеет, это знатно! — Сухмат впервые такое услышал, — Но и сила ведь в том камне божественная должна быть, коли он из вирия? — и тут богатырь заметил сам за собой, что говорит как-то неуверенно, что-то нарушилось в привычной для него схеме представлений о божественном и чудесном.
— С чего это? — удивился Дурий бог, — Что ж ты думаешь, ежели скажем, Скотского бога, который, на земле будучи, вдруг животом пронесет, так тот навоз его лучше землю удобрит, чем от простого быка, что ли? Али губы теми каками намазамши, великие истины речь будешь?
Сухмат был обескуражен. Если бы такое говорил, скажем, волхв, он бы и поверил в божественную силу дерьма, богом оставленного, но вслушиваясь в насмешливый тон, с которым говорил свои речи Дурий бог, он начал понимать некие истины. Типа: дерьмо оно всегда дерьмо…
Странно, почему его называют Дурнем? Ведь сейчас этот паренек в испачканной рубахе казался Сухмату почти мудрецом. Может, просто это Дурень среди богов? Нет, зря не скажут, если сказали — Дурень, значит, так оно и есть!
«Да что это я все не о том? — оборвал рассуждения Сухмат, — попался тебе бог, с которым поговорить можно по человечески, так и спрашивай то, что тебе более всего надобно!». Богатырь одернул себя как раз вовремя. Тем более, что Дурень уже начал посапывать носом.
— Ты, вроде, говорил, что надо еще и скалу на место поставить? — напомнил он своему новому знакомому богу.
— А, потом поставлю, — лениво протянул Дурий, — только подремлю маленько!
— Слушай, Дурень, есть у меня один вопрос, для меня важный!
— Валяй… — Дурень и не думал открывать глаз.
— Не укажешь ли ты, где ход-проход в Мир мертвых? Очень мне это нужно!
— А зачем?
— Хочу туда попасть, там мой друг и побратим…
— Ну ты и дурак! — молвил Дурий, но все-таки открыл глаза — посмотреть на еще одного дурня…
— Пусть дурак, но скажи-покажи!
— Да полно этих проходов, — веснушатый бог привстал, — и тут, и там, да хоть вот за той скалой!
— Которую ты передвинуть должен был?
— Вот настырный! — вздохнул Дурень, — Ладно, поставлю скалу, как надо. А вход в Мир мертвых совсем за другой глыбой, вот за этой, смотри, это — Алатырь-камень… — Дурий встал, почесался, прошел десяток шагов, повздыхал и легко, как пушинку, сдвинул огромную — в три человеческих роста — каменную глыбу в сторону.
И, действительно, из открывшегося прохода на Сухмата дохнуло ледяной сыростью мертвого мира. Хотя скала и сдвинулась легко, Дурень, кажется, самую малость не рассчитал сил, и каменная глыба упала на него самого, придавив самым нелепым образом. Из под глыбы торчали голые пятки Дурьего бога, которые смешно дрыгались. Похоже, не смотря ни на силу, ни на бессмертие, этот бог пока что не мог понять, как ему, собственно, выбраться из такого глупого положения…
— Сюда, скорее, вот выход!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
— Не морочь голову, — отозвался Сухмат угрюмо, — вместе выехали, вместе и дело сделаем, вместе и вернемся. И, вообще, запомни, парень! Ты — единственное, что мне осталось на память о Рахте. Так что считай меня другом, если ты не против, конечно…
— Ты — мне друг! — подтвердил Нойдак и замолчал.
Так они молча и ехали всю дорогу. Не было и Духа. Куда запропастился снова этот мальчишка? Неизвестно… Но Нойдак на этот раз серьезно опасался за него. Ведь Дух собирался, кажется, отыскать Рахту. И если богатырь попал, вслед за возлюбленной, в Мир Мертвых, то соваться туда даже такому независимому созданию, каким был Дух, было не безопасно. Это для людей он был невидим и неощутим. А как насчет богов? Ну, как разгневается Повелитель мертвых? Нойдак хорошо помнил, как Дурий бог не только поймал Духа за ухо, но и отшлепал мальчугана по мягкому месту. Но Ванек был божеством, в целом, добрым, чего нельзя было ожидать от Вия. Да и как Повелитель Мертвого Мира может быть добрым? Нет, разумеется нет. И потому Нойдак сильно беспокоился за своего невидимого дружка.
Был и еще один момент, связанный с тем, что Дух до сих пор не появился. Сразу после гибели Рахты Сухмат предложил Нойдаку справить хотя бы малую тризну — хоть и не так, как большая, а все ж — мертвому в помощь. Ты какой-никакой, а все ж — ведун. Своих-то собратьев в мир мертвый провожал?
— Провожал…
— Ну, и обычаи русские повидал ведь?
— Повидал…
— Так все рано окромя тебя нет у меня волхва! — заключил Сухматий.
— Ты так уверен, что Рахта умер? — неожиданно усомнился Нойдак, — Где его мертвое тело, в таком случае?
— Сгинуло в пропасти бездонной…
— Может, сгинуло, а может, и нет, — продолжал надеяться неизвестно на что Нойдак.
— А чего гадать?
— То-то и оно, что гадать нечего, надо Духа дождаться, вернется — расскажет, жив ли Рахта, али предстал…
— Может, ты и прав… — неожиданно согласился богатырь, — Подождем!
* * *
Как видно, и внешний вид, и отношение других людей к тебе очень зависит от того, каков ты внутри. Вот Сухмат, кляня себя за гибель побратима, тащится на коняге с понурой головой, за ним, столь же невесело — Нойдак. Совсем не тот вид, что парой дюжин дней раньше! И к чему это приводит? Да к тому, что встречные, ну скажем, лихие люди, уже не воспримут Сухмата как богатыря русского, непобедимого…
Да, когда что-то должно случиться, оно непременно случается. Наши путники и оглянуться не успели, как были окружены целой дюжиной разбойничков. Те, дурачье, думали, что им легкая добыча попала в ручонки…
Нойдак только успел вытащить меч — но куда там! Воспользоваться им так и не пришлось. Зато Сухмат был буквально ненасытен. Для разбойников неожиданное превращение Сухматия из понурого путника в неистового бойца явилось настоящим потрясением. Богатырь рубил и рубил мечом налево и направо, разил свободной рукой, не давая пощады. Шестеро скрылись в лесу, другие шестеро не успели… А Сухмат продолжал в неистовстве превращать уже истекающих кровью разбойников в некое подобие того, во что превращают бабенки капусту перед тем, как уложить ее в бочки для закваски. Забыв обо всем, он вымещал и вымещал на них всю ту злость, что накопилась в нем за последние дни…
* * *
— Неправильно это, — сказал Сухмат то ли Нойдаку, то ли самому себе, то ли неведомому божеству, — неправильно живому в Мир мертвых попадать. Не по закону это!
— А мертвой среди живых бродить — по закону? — одернул друга Нойдак.
— Не простят Рахте боги, что по мольбе его Полина мертвой средь живых обитала? — продолжал раздумывать вслух Сухмат.
— Они не простят ему того, что он любил ее, мертвую, — напомнил Нойдак, — сие, я знаю, запрещено. И по законам моего рода, и по русским обычаям…
— То верно, — согласился Сухмат, — и страшно мне за Рахту, даже за мертвого! Эх, кабы знать, как в Навь попасть, я б к нему…
— Но оттуда никто еще не возвращался! — сказал Нойдак.
— А Полина?
— Она туда попасть не успела, она мертвая среди живых задержалась…
— Может, и есть оттуда дорога, — продолжал перебирать в голове страшные варианты Сухмат, — если б знать дорогу туда, я бы…
— Я знаю одну из дорог, — сказал Нойдак, — но это далеко, очень далеко… И давно, может и нет уже этой дороги!
— Как это давно? — не понял Сухмат.
— Я же рассказывал, что долго спал, — напомнил ведун, — а вход в Мир мертвых был посреди озера лесного, там, где водоворот. Но давно это было, даже звезды поменялись с тех пор, может, нет уже того озера, да и не найду я его, потому как лесов тех, уж точно, нет. Или другие они…
— Ты говоришь, звезды поменялись? — удивился Сухмат, — попадали что ли?
— Кто их знает, я тайн ведуньих не познал, никто учить не стал, — вспомнил старые обиды Нойдак.
— Значит, не найдешь ту дорогу?
— Нет!
— Может, и найдешь, да не хочешь, — вздохнул Сухмат, — не хочешь, чтобы и я сгинул?
— И это тоже, — честно признался Нойдак.
И двое продолжали неспешный путь. А дело шло к осени. К утру на одежде уже откладывался белый иней, но снега еще не бывало ни разу. Осень была суховата. А это — не к добру, проморозит землю, не будет урожаю…
* * *
— А, Морозко долбанный, всю землю проморозил! — ругался Дурий.
Сухмату и Нойдаку, только что выехавшим из лесной чащи на полянку, представилась картина не совсем обычная. Мало того, что на поляне лежали огромные каменные глыбы, невесть какой силой сюда занесенные. В самом центре поляны веснушчатый молодец в расшитой рубахе копал лопатой землю и при этом непристойно ругался. Рядом лежал меч огромадных размеров. Такой весь из себя сияющий, богатырский взгляд привлекающий… Сухмат хотел было что-то сказать, но Нойдак остановил его, подняв кверху палец и покрутив головой.
— По здорову живешь, Дурашечка? — спросил ведун, спрыгнув с лошади и поклонившись.
— А что мне сделается? — отвечал ему Дурий, — Да, и тебе тоже, кстати…
— Это друг мой, сильный богатырь Сухмат свет Сухматьевич! — представил друга Нойдак.
— И ты здоров будь, сильный богатырь! — приветливо улыбнулся Сухмату Дурень.
— А и ты здоров будь, добрый молодец! — ответил «сильный богатырь». Дурень, кажется, понравился ему, хотя Сухмат, понятное дело, и не подозревал, кто стоит сейчас перед ним, — А что это за меч у тебя такой?
Ну, разумеется! Чтобы Сухмат, даже в самом сквернейшем настроении, и не заинтересовался бы прекрасным оружием? А тут такое этакое чудо! Да этот меч был даже и покрасивее того, что в степном кургане закрыт был…
— Меч как меч, — отозвался Дурий несколько сварливо, — что, ни разу меча-кладенца не видал, что ли?
— Меч-кладенец… — повторил враз поверивший юноше Сухмат. Эти слова звучали для него, как прекраснейшая музыка, они манили его больше, чем нежнейшая из девушек…
— Да, меч-кладенец, мало ли их таких…
— А ты его что, сейчас здесь откопал? Тебе клад открылся? Как? — забросал Сухмат Дурия вопросами.
— Да нет, — покачал головой веснушатый, — я его наоборот, того, закапываю. Видишь — скала заветная, она над ним стоять будет… Потом переставлю… Сам виноват, все ленился да ленился, а как яму копать — землица и замерзла, — пожаловался сам на свою лень Дурий Бог.
— Как закапываешь? — не понял Сухмат, — ведь меч-кладенец искать-находить положено, раскапывать, слово заветное зная… А кто же его закапывает?
— Как кто? Я! — в свою очередь удивился Дурень, — Ну, посуди сам, глупая твоя голова, если мечи заветные кто-то откапывает, значит их перед этим закопали! Откуда же им в противном случае взяться? — и Дурий развел руками.
— Так ты его закапываешь? — Сухмат, окончательно обалдев, поверил и этому, тем более, что Дурень на его глазах уложил меч на дно ямы и начал забрасывать его землей, — Но почему ты? — вопрос был глуп, но надо же было чего-то сказать.
— Если не я, то кто? — ответ, кажется, стоил вопроса.
— И что, ты все мечи заветные закапываешь? — Сухматий, кажется, уже не знал, что и сказать…
— Если бы все! — голос Дурия стал сварлив, — с некоторыми еще как повозиться приходится! Вот давеча, лет всего… — он что-то посчитал на пальцах, — да совсем недавно пришлось один меч в камень запихать — да еще по самую рукоять! Вот возни было!
— А зачем… в камень? — удивился богатырь.
— Да поверье у них такое, кто его из камня вытащит, тот великим каганом станет… А, может, ханом… Как у них там, в этой… Британи, князья называются? Забыл… Может шахами?
— Ну и как, вытащил кто этот меч из камня? — заинтересовался Сухмат, которого мало интересовали самоназвания туземных князьков.
— А кто его знает… — пожал плечами Дурий бог, — Да и не все ли равно?!
— А я бы попробовал! — мечтательно сказал Сухмат.
— Бодливой корове Род рогов не дал! — заметил Дурий сварливо и вдруг переключился на Нойдака, — Я, между прочим, работал-трудился, землю копал-перекопал! И теперь голодный-преголодный! Я ведь кто? Твой бог, сам ведь признал! А богу положены требы, про между прочим…
— Какие требы? — растерялся Нойдак. Понятно, что слово «треба» не вызывала у него особого энтузиазма…
— А что есть в котомке вкусного, того и пожертвуй! — Дурий внимательно взглянул на походную сумку Нойдака, — Да не скупись, не говори: «На тебе боже, что нам не гоже!» Я-то все вижу! И зайца печеного, и каравай вчерашний, но вроде еще мягкий, и сало…
— Ну, раз ты такой всевидящий, — поклонился Сухмат, до которого, наконец, дошло, кто перед ним, — то милости прошу присоединиться к нашему скромному пирку!
— Вот, хорошего человека сразу видать! — резюмировал Дурень.
Пока все ели, Сухмат продолжал, слегка прибалдев, смотреть в рот Дурию. За свою жизнь он с кем только не едал — и с богатырями, и с князьями, и с ханами, и с ведунами, и с магами… Но вот нямнямкать в компании со всамделишным богом ему еще не приходилось. Хотелось что-то спросить такое умное, да ничто не приходило в голову.
— Слышал я, — наконец, решился Сухмат, — что немцы да греки поклоняются богу, Крестом называемому… Или Христом, но на кресте…
— Ну и что? — лениво отозвался Дурий, которого эта тема совсем не занимала, другое дело — печеная зайчатина…
— Видел я, как Перун силу являет, люди верные рассказывали, как Вия видывали, моему побратиму Лель являлся…
— Этот неженка? — Дурий сплюнул, — Неплохой, конечно, парень, этот Лель, но уж и пальцем его не тронь… Впрочем, ты, кажись, о другом?
— Да, вот хотел спросить, а есть ли этот самый Христ на самом деле? Или враки?
— Не знаю, есть ли, но что был — это точно! — Дурашка разлегся на травке, не обращая внимание на то, что было уже далеко не лето — впрочем, чего с него возьмешь — мало того, что бог, еще и дурень! — Было дело, говорит мне как-то одна подруга, Артюшка, бой-девка, про между прочим, вот и говорит она мне: пошли, мол, посмотрим, там нового бога делать будут. Ну я ей — лень, мол, а она — пошли да пошли, одной мне, мол, скучно, а я тебя пирожком угощу сладким, все равно там уже все наши собрались! И, действительно, все там наши были. Перун, как сейчас помню, таким отвратным иудеем перекинулся, с такими сальными пейсами, как его… раввином, и все кричал: «Распни его, распни!». Правда, его тогда не Перуном звали…
— А как?
— Как? Забыл, что-то такое, с харей связанное, ну бывает оное на роже…
— Родинки?
— Нет!
— Может, бородавки?
— Да нет же, это так со ртом бывает… Ну, да не все ли равно, как его тогда звали. Короче, кричал громче всех, но другие, все остальные — тоже кричали. Там много разных было, даже какой-то Кецалькоа… или Коцакеоатль… ну, не важно, главное, из-за моря-окияна прилетел посмотреть… Тоже глотку драл! Да Артюшка тут начала за ним увиваться, он-то думал, что как за мужиком, наивный… Да все знают, что Артюшу любовное дело не интересует, ей все равно, она мужчин не жалует, просто углядела, что у бога заморского крылья под одеждой спрятаны, да за дичь приняла и поохотиться размечталась… Она-то на охоте сдвинутая, известное дело. Интересная потом история была!
— Ну, а этого, Христа, что? Распяли?
— Да, что-то там делали… Ну, да мне все равно из-за спин ничего видно не было! Я и не думал, что нашего брата на свете так много поразвелось…
— Ну, и чем кончилось?
— А кто его знает… Я не досмотрел, пирожки сладкие доел да и смотался, — пожал плечами Дурень, — с пирожками Артюша не обманула, и с яблоками медовыми были, и с малиной… Эх, пирожка бы сейчас сладенького!
— А потом встречал этого… Христа?
— Не, не встречал… Может, не получился из него бог…
Кажется, тема была исчерпана и собеседники замолчали. Дурень прикрыл глаза. «Еще соснет!» — подумал Сухмат.
— А еще слышал я, бывает, с неба камни падают, — нашел он новую тему.
— Бывает… — зевнул Дурий.
— Вот и было дело, упал с неба камень, не простой, а железный, и была за тот камень драчка малая…
— Чего это? Вроде руда не перевелась? — бросил равнодушно Дурень.
— Потому что это железо не простое, а божеское, из самого вирия! Так Белоян сказал! А ты, Дурень, в вирии был?
— Был.
— Кока-колу пил?
— Пил.
— Тьфу… — и Дурий сплюнул.
/Ну, общибся автор, не про кока-колу Сухмат Дурня спрашивал, про что-то другое, аналогичное, богами в вирии распиваемом…/
— Так вот, добыли тот камень, в бою добыли, и были в том бою не только воевода Претич, но и сам князь, да что князь — сам волхв волхвов Белоян, — неизвестно почему, но Сухмат настолько проникся доверием к божественному придурку, что начал рассказывать даже то, что чужим знать и не следовало, — и сковал Людота из того камня железного меч для князя…
— Что, ваш князь тыщу лет жить собирается? — лениво осведомился Дурень.
— При чем здесь жить тыщу лет? — осекся богатырь.
— А чего тогда такие хлопоты? — пожал плечами Дурий бог, — То железо, что с неба падает, тыщу лет не ржавеет, то всем ведомо! Вот я и подумал, что князь у вас — долгожитель…
— Не ржавеет, это знатно! — Сухмат впервые такое услышал, — Но и сила ведь в том камне божественная должна быть, коли он из вирия? — и тут богатырь заметил сам за собой, что говорит как-то неуверенно, что-то нарушилось в привычной для него схеме представлений о божественном и чудесном.
— С чего это? — удивился Дурий бог, — Что ж ты думаешь, ежели скажем, Скотского бога, который, на земле будучи, вдруг животом пронесет, так тот навоз его лучше землю удобрит, чем от простого быка, что ли? Али губы теми каками намазамши, великие истины речь будешь?
Сухмат был обескуражен. Если бы такое говорил, скажем, волхв, он бы и поверил в божественную силу дерьма, богом оставленного, но вслушиваясь в насмешливый тон, с которым говорил свои речи Дурий бог, он начал понимать некие истины. Типа: дерьмо оно всегда дерьмо…
Странно, почему его называют Дурнем? Ведь сейчас этот паренек в испачканной рубахе казался Сухмату почти мудрецом. Может, просто это Дурень среди богов? Нет, зря не скажут, если сказали — Дурень, значит, так оно и есть!
«Да что это я все не о том? — оборвал рассуждения Сухмат, — попался тебе бог, с которым поговорить можно по человечески, так и спрашивай то, что тебе более всего надобно!». Богатырь одернул себя как раз вовремя. Тем более, что Дурень уже начал посапывать носом.
— Ты, вроде, говорил, что надо еще и скалу на место поставить? — напомнил он своему новому знакомому богу.
— А, потом поставлю, — лениво протянул Дурий, — только подремлю маленько!
— Слушай, Дурень, есть у меня один вопрос, для меня важный!
— Валяй… — Дурень и не думал открывать глаз.
— Не укажешь ли ты, где ход-проход в Мир мертвых? Очень мне это нужно!
— А зачем?
— Хочу туда попасть, там мой друг и побратим…
— Ну ты и дурак! — молвил Дурий, но все-таки открыл глаза — посмотреть на еще одного дурня…
— Пусть дурак, но скажи-покажи!
— Да полно этих проходов, — веснушатый бог привстал, — и тут, и там, да хоть вот за той скалой!
— Которую ты передвинуть должен был?
— Вот настырный! — вздохнул Дурень, — Ладно, поставлю скалу, как надо. А вход в Мир мертвых совсем за другой глыбой, вот за этой, смотри, это — Алатырь-камень… — Дурий встал, почесался, прошел десяток шагов, повздыхал и легко, как пушинку, сдвинул огромную — в три человеческих роста — каменную глыбу в сторону.
И, действительно, из открывшегося прохода на Сухмата дохнуло ледяной сыростью мертвого мира. Хотя скала и сдвинулась легко, Дурень, кажется, самую малость не рассчитал сил, и каменная глыба упала на него самого, придавив самым нелепым образом. Из под глыбы торчали голые пятки Дурьего бога, которые смешно дрыгались. Похоже, не смотря ни на силу, ни на бессмертие, этот бог пока что не мог понять, как ему, собственно, выбраться из такого глупого положения…
— Сюда, скорее, вот выход!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42