А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


— Как не верю, знаю я, живут иберы далеко, на краю земли, в стороне, куда уходит солнце, — зачастил княжич, неплохо знавший все те народы, что описаны в свитках, — и что воины великие, тоже знаю. Самый последний раз что Веды помнят, когда Астраш вспыхнул, то было в городе Тарресе, смело тот град подчистую.
— Как смело? — не понял воин.
— Обыкновенно, на то и Астраш, чтобы города сжигать, — будто о каком-то пожаре в слободке, обыденно так, отозвался Младояр, — рассказывали, что на стене храма напротив того места, куда Астраш попал, тень огромадная жреца прожглась, что возле Астраша оказался.
— То сказки все, — вмешался Иггельд.
— Как сказки? — вскипел княжич.
— Говорят тебе, все эти Аши— сказки, — нахмурился Иггельд, — кстати, нам к Дидомыслу идти, ты не забыл?
Тогда старый ведун первый раз осознал, что княжич ведает уже немало. Того, что запретно для простого народа. Но для князей — запретно вдвойне! А ведь Младояр может стать князем, хоть и младший из сыновей Дидомысла, да всяко бывает. Надо, по крайней мере, объяснить княжичу, что можно говорить непосвященным, а что — нельзя. Все знания, с помощью которых можно людей по множеству убивать, города сжигать, народы разума лишать — для властителей запретны. Договор такой заключен ведунами в незапамятные времена, что б не горели больше Аши, не вымирали от занесенных злым умыслом моровых язв целые княжества, не рождались младенцы живыми мертвецами с пустыми глазами…
«Так, погоди-ка, погоди! Помнится что-то такое в свитках было, как горел Астраш вдалеке, а на воинов падал белый пепел. Сразу шли дружинники смывать тот пепел с рук, лица, тела, мыли копья, одежды — сжигали. А кто плохо пепел смывал — язвы загнаивались на том месте, где осталось. И светился тот пепел ночью… Так вот оно! Все сходится. И на эту деревню, Заболотную, упал с небес жгучий пепел. Только Астраша никакого не вспыхивало. Ну, пусть не после Астраша, но похоже. Если суть одна, то и лечение — то же!»
* * *
Как и вчера, с утра Иггельд высыпался, потом — парился в баньке. Жизнь входила в колею. Оставалось всего два дела — понаблюдать за поросенком и проследить за святилищем.
Осмотр поросенка с надрезанным ухом слегка испугал ведуна. На боку животного висел здоровенный пузырь, пока еще не загноившийся, кругом — все красное, огнем горит.
— Зажарить, пока не сдох? — спросил хозяин.
— Да, мне уже все ясно, можно и запечь, — согласился Иггельд, — не забудь — больное место отрежь, да сожги…
— Не глупый… — последовало в ответ.
«Горшочек не касался поросячьей кожи, стоял рядом, но все равно — обжег. Так можно заполучить ожог в плавильне, не касаясь раскаленного металла, лишь стоя долго рядом. Но достаточно прикрыть лицо, хоть даже кленовым листочком — и весь жар в тот листик уйдет. А тут такой жар, что через глину прошел. Холодный жар, но — жгучий, насквозь проникающий…».
— Вернусь в Крутен, велю Младояру все в свитки записать, потому как — новые знания, — вслух, почти торжественно, молвил Иггельд.
* * *
Немало на свете дурных мест. Там, где ничего не растет, там не с того, ни с сего мрут звери да птицы, заболевают люди. В одних нечисть водится, а бывают и такие полянки, что даже лешие вкруг обходят. Дурные места знают все жители в округе, их нередко огораживают, устраивают капища, только к тем богам никто не ходит. Запретные!
— Не стоит множить дурное, — сказал Иггельд деревенским, — есть в Заболотном запретные места? Мертвые полянки, гиблые болотца без водорослей и лягушек?
— У нас целых две гиблые полянки, — похвастал один из мужиков, — одна у самой деревни, другая — подале.
— Огорожены?
— Не, а зачем? — удивился деревенский, — Наши все знают, куда ходить не велено, а чужие у нас не ходят!
— Не доходят… — хихикнул другой мужичок, остальные захохотали. Похоже, жители Заболотной даже гордились своей «крепостью», отделяющей их маленький мирок от всего остального.
— То место, что подале, велико ли? — спросил Иггельд.
— Да полянка, как полянка, ничего на ней не растет, — поведал первый из мужиков, — в центе еще деды Выя поставили, он уж весь почернел, да и молнии все по нему бьют да бьют! Не горит…
— Хорошее дерево… — подивился ведун.
— Секрет знали деды, в чем дуб вымачивать, — похвастал мужик, — и мы знаем, да чужому не скажем!
— Вот рядышком с Выем и зароете горшочек, а вкруг поляны — забор поставите, да со столбами, а на столбах — лики Семи Мертвых.
Молчание. Наконец, один из мужиков признался:
— Забор мы поставим… И лики богов вырубим-вырежем… Вот только рядом с Выем никто рыть землю не пойдет!
— Деды рассказывали, кто Выя в землю закапывал, все в три дня и померли! Плохое место… — добавил другой мужик.
— На то бог и создали человеку голову, чтобы та думала! — Рассердился Иггельд. — Не хотите на полянку заходить, на дурное место ступать, так придумайте, как там горшочек схоронить, запретного не заступив!
— А что, мужики, может — на веревочке потащить?
— Горшочек малый засмолить в братину с ручкой, привязать веревку, а потом обрезать да внутрь кончик закинуть — чтоб никто не потянул с дуру…
— А потом камнями закидать, да комьями земли схоронить, — предложения посыпались сразу же.
Сказано — сделано. Старый лекарь проследил, чтобы все исполнили, как задумывали. Заодно осмотрел и дурное место. Низина, но без болотца. Стало быть, вода куда-то уходит. В центре — нечто вроде почерневшего ствола дерева. Был когда-то истукан, резали лик, старались, да уж ничего и не разберешь теперь на лице-то, да и где лицо — не поймешь. Ведун старательно оглядывал полянку, его взор останавливался на мелких деталях. Иггельд уже видывал подобные полянки, без травы, с валявшимися тут и там скелетиками мышек и птах. Да, это было одно из тех самых гиблых мест, кои даже нечисть и нежить обходит подальше…
Мужики мудрили с веревкой долго, примеривались и так, и эдак, но, в конце концов, исхитрились — братина, с обжигающими песчинками внутри, заползла в самый центр полянки, умелые руки подтянули веревку так, что носик сосуда уперся в почерневшего от времени Выя. Веревку обрезали, закинули вовнутрь, ненароком обмотав шею подземного владыки. К счастью, обрезок сполз на землю — авось божество и не заметило нечаянной обиды… Впрочем, Вый, как ипостась Чернобога, божества мудрости, не обидчив! Другое дело — Белобог, тот мстителен и злопамятен. "А вот старые мудрецы утверждали, что никакого Белобога и Чернобога не существует, как нет Добра и Зла, все в мире относительно, говорили древние… Или они о чем-то другом говорили? " — мелькнуло в голове старого ведуна.
Потом долго и не слишком метко кидали комья земли, постепенно насыпая над братиной небольшой холмик. Особенно усердствовали мальчишки. А Иггельд подумывал о том, что в Заболотном, кажется, он больше не нужен.
* * *
Вот Иггельд и добрался до переправы. Так, напротив уже целый лагерь, стоит шатер, горят два костра. Собаки на длинных поводках мечутся, лают. А вот и Младояр, выскочил из шатра, машет рукой.
Проходит совсем немного времени, и лекарь оказывается уже на том берегу. Трое дружинников молча ждут, что скажет ведун.
— Не было там моровой язвы, — сразу успокоил княжьих людей Иггельд, — никто не умер, все выздоравливают.
— Так нет заразы? — спросил княжич, поперхнувшись на последнем слове.
— Нет, та болезнь не заразна, — улыбнулся лекарь.
Княжич вдруг сорвался с места, рванул прочь, провожаемый удивленным взглядом Иггельда.
— Что это с ним? — старик никак не мог понять, что случилось с его воспитанником.
— Он тут парня прирезал молодого, жениха, — объяснил Хаврюша, — тот переправиться хотел, а княжич не пускал, уговаривал обратно идти, в деревню, пока ты не разрешишь. Молодец-то и не выдержал, решил наперекор пойти, мы-то еще не прискакали, Млад один был. Что там отрок, мальчишка, небось подумал… Ну, княжич его и скончил!
До Иггельда, наконец, дошло. Ведь только что он сам, своими устами, сказал воспитаннику, что тот зазря убил молодого парня, своего, сварогового рода…
Ведун нашел Младояра далеко в лесу, заплаканного. Забился, что мышонок…
— Я все знаю, — сказал Иггельд просто, — такова жизнь…
* * *
Обратно в Крутен двинулись впятером. Дружинники ехали спереди, княжич с лекарем — позади. Младояр долго молчал, наставник не спешил его тормошить, хорошо понимая, что переживает отрок. Наконец, ведун решил, что лучший способ отвлечь княжича от тяжких мыслей — это заставить поработать головой.
— Вот никак я не уразумею… — начал Иггельд, подробно пересказав затем все, что видел и слышал за последние дни.
— И что непонятного?
— Вроде, как на последствия Аша походит, только оружие то уже тысячи лет как никто не то, что не использует, даже секрет его напрочь забыт!
— Так я понял, все-таки сначала что-то в небе громыхнуло? — спросил княжич.
— Да, сказывали — сухой гром, без дождя, без молнии.
— Потом покраснели у некоторых открытые места, да спины у коров, собак?
— И язвы потом…
— Так, стало быть, с неба упало!
— Так и я про то, только — что? — Иггельду не давала покоя загадка, — Ежели кто-то тайну Астраша раскопал — быть беде. Надо голубей пускать, чтобы все мудрецы, на Святых да на Древних Горах сидят, о том прознали.
— Сколько дней прошло, как тот гром сухой ударил? — решил уточнить Младояр.
— Так, прикинем, — Иггельд пересчитывал трижды, даже пальцы загибал, — получается шестнадцать дней тому назад.
— Тогда понятно…
— Что понятно? — так и подпрыгнул в седле старый ведун.
— А ты вспомни, что случилось шестнадцать дней тому назад?
— Да, вроде, ничего такого, — пожал плечами Иггельд, — войны идут своим чередом, далеко от земель крутенских, у нас мир, князь…
— Не о том вспоминаешь, Игг!
— А о чем прикажешь?
— Сидели мы с тобой шестнадцать дней назад, хари к звездам задрав…
— Постой, постой… Тогда еще большая звезда упала, грохотнула… Куда же она падала?
— Да сюда, сюда, аккурат в сторону Заболотной!
Наконец-то все стало на свои места, все сошлось. Не надо было поднимать тревогу, посылать голубей… Болезнь пришла в этот раз прямо с небес, из черной бездны ночного неба!
Свободный край
Ну вот, и наступило то самое время, которого так долго дожидались любители помахать кулаками. Само собой, подраться можно в любую пору, но так, чтобы за кулачным боем наблюдало пол-Крутена… Ударили морозы, Волхонка замерзла. Выпал обильный пушистый снежок, сразу потеплело. Князь, посоветовавшись с ведунами, а те — то ли с богами, то ли с коровьими хвостами, главное — погоду узнать, отдал наказ — устраивать игрище с боями молодецкими.
Всякий молодой человек, если он здоров да смел, стремится стать первым, люди издревле придумали, как дать выход этому желанию. У каждого народа — по своему. В Крутене по несколько раз в год случаются праздники с игрищами, боями и прочими, предкам угодными, здоровыми увеселениями. Скажем, весной — пора свадеб, само собой, невесты с женихами давно обвенчаны, но надо ведь отдать дань и обычаям — состязаются и парни, и девчата, а потом — и меж собой. Но сейчас — зима на дворе, настало время добрым молодцам кулаками махать, а девицам красным — в них снежками бросать!
Охотников повозиться с мягким, хорошо слипающимся снегом оказалось достаточно. К Большой Излучине сбежались не только мальчишки, коих хлебом не корми — только дай что-нибудь из снега слепить, да пару морковок посадить, одну на нос, другую — сами знаете куда… Вполне взрослые парни, захватив хохочущих девчат, отправились к излучине, запасясь сменными рукавицами. И началась большая лепка! По обычаю достаточно было устроить снежные ступени — в двенадцать ярусов, так, чтобы на каждом смогло стоять или сидеть — на то и тулупчики, да штаны стеганные — по сотне, а на верхних ярусах — и до двухсот крутенцев. Каждый мальчишка знал, что боги устроили Большую Излучину именно для того, чтобы удобней было наблюдать за боями молодецкими на льду Волхонки. У каждого ряда — по высоченному Снежному Предку, что б охранял, да за порядком следил. Каждый из Предков получил в руку по метле из ивовых прутьев. Шутки шутками, но не проходило ни одного празднества, чтобы эти прутья не заимствовали для угощения слишком расшалившейся молодежи. Снимать штаны с баловников на морозе не полагалось, потому «наказанье» вряд ли достигало цели через пару-тройку штанов, превращаясь в очередное баловство. Любимой шуткой бытовало указать на какой-нибудь особо гибкий прутик, зажатый в снеговой руку Предка, да пообещать — «Это для тебя».
У Большой излучины трудились молодцов двести, не меньше, да еще мальчишек — непомерное число. А уж тех, кто пришли просто поглазеть, как работа идет, да что лепят, совет там какой дать — тех уж и не счесть. Даже Дидомысл подъезжал, сапожком по льду речному постучал — мол, проверяю, крепок ли, не отправится ли кто завтра в гости к рыбам? Снежок со свежего льда порасчистили, получилось поле, ровное-преровное! Прокатиться бы по нему на костяных коньках! Нельзя — вот после боев — пожалуйста, а до того — нельзя! Первым открывал каток ученый медведь. Обычай мудр — если бурая громадина не проломит коньками лед — значит, и мальчишкам опасаться нечего! Странное существо медведь. Истинно — был он человек, а потом избрал путь лесного хозяина. А привычки человечьи сохранил, мед да малину обожает, на задних лапах расхаживает. Другого зверя выучить чего делать — так заставлять приходится, а медведь, раз на коньках прокатившись, сам просится…
Младояр тоже чуток поработал, покатал снежные шары, в охотку, как и другие. Старый Иггельд только смотрел, рукавиц снегом не измазав.
— Завтра придем посмотреть? — спросил княжич.
— А как же? — удивился старик, — Я же лекарь, глядишь, так разойдутся, что только успевай раны пользовать…
Мудрый ведун оказался, как всегда, прав. Назавтра, едва пришедши к Волхонке, Иггльеда уже завалили работой. Кое-кто, княжеского слова не дождавшись, начал махаться с утра. Известное дело: «Мы ваших побьем», «Руки коротки», «Да кулаки тяжелы», «А вот посмотрим», «Чего ждать-то?»…
Младояр помогал Иггельду, он уже давно наловчился перевязывать раны, научился вправлять вывихи. Сегодня даже немножко поработал иголкой, аккуратно зашив ненароком порванную щеку молодому парню.
Вот и первые поединки. Сначала — стенка на стенку, кровь подогреть. Бились во всю, носы друг дружке разбиваючи, но аккуратно, ни разу ни одного упавшего не пнули, ножей не обнажили. Затем начались и сходки один на один, вот тут-то и поднялся крик — у каждого свои любимцы, да земляки. Все шло своим чередом, как и каждый год. Но неожиданно народ заволновался — что за диво дивное?
Сквозь толпу протискивался к Дидомыслу иностранный гость, в шубе соболиной, с золотой цепью на шее. Крутенские парни пропускали надменного иноземца, шествовавшего с таким видом, будто сейчас объявит войну Крутену, вооружит десяток слуг тюками с кружевами, да всех оными и задолбают!
Князь, как раз, беседовал с Иггельдом, ожидая выхода следующей пары кулачных бойцов. Младояр стоял рядом, слушал. Как и отец, несколько удивился появлению здесь, среди веселья, такого мрачного человека. Разумеется, в Крутене вход иноземцам не заказан, можно и кулаками помахаться — одно условие — не до смерти. И кияне, и свены частенько развлекались бок о бок с местными, наезжали и с Древних Земель, и с Бел-моря. Но этот купец притащился сюда явно не для развлечения. Шуба расстегнута, из-под нее выглядывает платье иноземное, как у племени его положено — льняной хитон до ног, поверх — шерстяной, а еще и белая хланида. Разгорячен купец, воняет за версту миррой.
— Здоров будешь, великий князь! — поклонился иноземный гость Дидомыслу, — Пусть боги всегда смотрят в твою сторону.
— И тебе здоровья, да благополучия, и благославления Неба и Богов, — откликнулся князь, — что не весел, Пиштим?
— Я к тебе с жалобой, владыка! — снова поклонился купец, — Уж не первый раз привожу товары в Крутен-град, никогда раньше мне помех или обид не чинили…
— Пятый раз я вижу твои корабли, Пиштим, у причалов нашего города, — кивнул Дидомысл.
— И довольны бывали каждый год — твои люди — товарами, я — серебром да покупками… — этот плотный муж ухитрялся держать горбатый нос выше затылка. Горд!
— Никак, обидел тебя кто? — удивился князь, — У нас гостей беречь принято… Никто и пальцем прикоснуться не посмеет. Или посмел?
— Нет, такого не было, — признал Пиштим, — да и меч у меня на поясе, как-нибудь себя уберегу. Потому и по нраву мне Крутен, что здесь всякому, своему и гостю, всем вооруженным ходить не возбраняется.
— Так в чем же дело?
— От меня сбежал «не поднимающий глаз». Его люди твоего города укрывают, моим слугам не выдают!
— В Крутене рабов нет, — напомнил князь, — мои люди — свободны.
— Так то — твои, но Алуш — моя собственность, вещь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42