– Не думаю, чтобы господин Зимлер имел такие намерения, – возразила Элен. – Но если он в один прекрасный день сделает мне честь своим предложением, тогда я попрошу тебя объяснить, что препятствует браку Жозефа Зимлера с дочерью господина Лепленье. Мне любопытно будет это узнать…Она захлопнула книгу и ушла к себе, оставив в столовой сраженного изумлением брата и господина Лепленье, переходящего от самого неумеренного веселья к весьма неумеренному негодованию. II «Руби якорный канат! – прорычал вдруг Джонатан Корсар, осыпая чудовищными проклятиями юного своего помощника, кавалера де Линдэ, и не спуская с него глаз. – Руби, говорят тебе, якорный канат! Так оно будет лучше Для брига, да и для тебя самого».Маневр, рекомендуемый в столь энергичных выражениях «Голландским пиратом», нашел тем более восторженный отзвук в душе юного читателя, что странное судно Зимлеров, на котором Жюстен плавал юнгой, неоднократно осуществляло эту операцию. Маневр был испытанный. И хотя мгновенная слабость Жозефа, который чуть было не бросил якорь в тихой гавани Пасс-Лурдепа, стала теперь полузабытым воспоминанием, все же командиры «Торгового дома Зимлера» не раз перерубали якорные канаты.Ничто не мешало всему вандеврскому флоту последовать этому благому примеру, но фабриканты сукна предпочитают отстаиваться в спокойных водах. Ну что ж, всякому свое!Бриг Зимлеров пускался в плавание в любую погоду, ставя под угрозу судьбу всего экипажа, – здесь никто по считался с боем склянок, здесь не покидали палубы, не дремали на вахте и возвращались домой, только когда вода уже захлестывала судно и нос тяжело груженного корабля зарывался в прибрежный песок.На другой странице «Голландского пирата» Джонатан Корсар обращался к своему бесстрашному, но изящному и чувствительному помощнику со следующими словами:«Итак, птенец, ты решил вернуться в родные края, дабы вступить в брак? Как знаешь! Но я в тот же день вычеркну тебя из состава нашей команды. А я-то думал, что ты настоящий корсар. Подруга моряка – рыбачка, а пирату подруга – смерть. Ты мне не друг отныне!»Что же удивительного, что после сто семьдесят третьей золотообрезной страницы «Голландский пират» вдруг перестал интересовать юного читателя, то есть с того самого момента, когда кавалер де Линдэ под влиянием благочестивой и благодетельной мадемуазель де Сэн-Люн покидает пиратский бриг, становится верным слугой короля, ведет его фрегат против корсаров и хладнокровно наблюдает, как на горящем корабле гибнут, богохульствуя и кляня его, бывшие товарищи по разбою.В четырнадцать лет Жюстен уже знал, что в действительности подобные вещи происходят не совсем так – во всяком случае, не так захватывающе интересно, как в начале истории о корсарах, но зато и не так скучно, как в конце ее. Чтобы убедиться в этом, достаточно было поднять глаза: прямо перед окном высилось трехэтажное кирпичное здание новой прядильной, свежепокрытое ослепительно белой известкой. А стоило немножко высунуться и взглянуть налево – и метрах в двухстах паутина лесов и визг лебедок вполне недвусмысленно говорили о расширении главного здания фабрики. Бригу повезло. Он ушел в открытое море один, а назад вернулась целая эскадра.– Жюстен! – раздались детские голоса.– Ютьен! – пропищала самая маленькая. Дверь задрожала под ударами ног. Кавалер де Линдэ положительно становился нелюдимым. Жюстен бросил книгу и открыл дверь. Лора, прелестный и стройный чертополох, с пугливыми темными глазами, появилась на пороге, за ней следовала рыженькая толстушка лет трех, живой портрет Элизы. Она ухватила «Ютьена» за рукав и потащила в тенистый дворик.– Давай игьять, Ютьен.Четырехугольный, посыпанный гравием и обсаженный лавровишневыми кустами и жасмином дворик лежал между северным и южным полюсами, и на его пятидесяти квадратных метрах помещались Старый и Новый Свет, с пяток самых настоящих необитаемых островов, индийские джунгли, пампасы, африканские леса, сибирские степи и бушующая стихия океана. Ворота – по большей части Магелланов пролив – вели на смежный двор, где жили дядя Жозеф с тетей Элизой. Тетя Элиза не любила ни деревьев, потому что, как всем известно, они во множестве привлекают мошкару, ни вьющихся растений, потому что в них гнездятся мыши, и дворик ее был гладко вымощен камнем. Он представлял собой цивилизацию, которая граничила с наводящей ужас первобытностью джунглей и пампасов.– Посмотри, Ютьен, – торжествующе прошепелявил мальчуган с румяной доверчивой мордашкой. Он нацепил себе на голову бумажную треуголку, потом живо, как котенок, прикрыл свое пухлое личико белой бумажной маской и высунул в отверстие язык.– Опять тебе влетит, – недовольно сказал Жюстен. Он сорвал с малыша треуголку, быстро развернул бумагу. – Вот дурак-то! – закричал он, заметив на одном из сгибов священные слова: Черное сукноСукна для духовных особ, офицеров и т. д.Контора и склад: Париж, улица Клери, № 76Зимлер и K° в Вандевре (Бывший Торговый дом в Бушепдорфе, Верхний Рейн) Вандевр, 187… год А. и Я. Штерн.
Шутить с фирменными бланками не полагалось, и Жюстен охранял их не только из-за официального запрета, но и потому, что сам питал к ним глубокое уважение. Он знал, что эти жирные и тоненькие знаки, эти черные заглавные буквы, эти шрифты и эти курсивы нечто большее, чем просто печатный бланк.До сих пор в его ушах звучал мощный, как вздох кузнечных мехов, возглас Ипполита: «Наконец-то!» Это было сказано как-то зимним вечером в столовой старого дома. Ни Жюстен, ни Лора сначала не поняли, что означало это «наконец-то», но последствия его не замедлили развернуться у них на глазах: растерянный, багровый и задыхающийся дядя Жозеф вышел из гостиной, где через полуоткрытые двери виднелась распростертая в полуобмороке Элиза, рыдания которой заполняли весь дом, – как будто где-то совсем рядом резали корову. Затем толстушка бросилась в объятия Минны, потом Гермины и наконец, с особо громогласными рыданиями, в объятия решительной, но сдержанной Сары.С того самого вечера обеды и ужины утратили свою похоронную мрачность. Прекратились ежедневные переговоры со Штернами. «Теперь мы связаны на жизнь и на смерть», – заявил дядя Абрам все в тот же вечер за обедом, поднявшись с бокалом в руке. И, ей-богу же, все вдруг заплакали, а Лора – так та прямо изошла слезами на трепещущей груди Элизы.В течение целых двух недель Гермина сразу же после завтрака надевала шляпку и уходила куда-то с Элизой, по-особенному улыбаясь. Они возвращались только под вечер, разбитые усталостью, с покрасневшими веками, но преисполненные самых возвышенных и нежных чувств.Наконец всем домочадцам предложили пойти вместе с дамами полюбоваться на их успехи. Бегали целый день. осмотрели с десяток сдающихся домов и громко спорили, сгрудившись у заржавленной кухонной плиты, пока дядя Жозеф вышагивал по комнатам, вымеряя их длину. Иногда он исчезал на верхнем этаже, и оттуда доносился приглушенный смех, несомненно, Элизин.Вернувшись домой, они застали в столовой дедушку, дядю Миртиля и двух Штернов. Старики склонились над большим листом бумаги, где вместо прежнего заголовка «Торговый дом Зимлера» было выведено «Зимлер и K°» в самых различных вариантах.В те дни повсеместно говорили о нотариусах, товариществах, акционерных обществах. Роскошные обеды, которыми был отмечен тот период, проходили под торжественный гул этих новых тогда слов.Затем до самого переезда не случилось ничего замечательного. Только однажды Жюстен, возвращаясь из лицея, замер от изумления: прибитая к воротам позолоченными гвоздями доска черного мрамора извещала золотыми крупными буквами, что здесь живут и работают: Зимлер и КоБывшая фабрика Зимлера (Из Бушендорфа).Верхний Рейн.Вандевр – Париж. В сущности, от переселения остались более яркие впечатления, нежели от свадьбы. От свадьбы запомнились только впервые отведанное клубничное мороженое и еще одна гастрономическая новинка – маленькие корзиночки с нугой. Но когда сыновья покинули старое жилище, где остались теперь только дедушка и бабушка с дядей Миртилем, Жюстен и Лора, ступая в новый семикомнатный мир, волновались не меньше, чем Васко де Гама, когда он огибал мыс Бурь.А вскоре в соседнем домике начались первые семейные сцены, первые истерические припадки тети Элизы; ее крики, когда муж запаздывал с возвращением из Парижа, оглашали весь дом. а дядя Жозеф яростно хлопал дверьми. Но так как эти вспышки перемежались более приятными эпизодами – поездками за город или музыкальными вечерами, – они вскоре утратили всякий интерес в глазах юного поколения.Впрочем, Элиза свято выполняла пункты брачного контракта и вполне обеспечивала долголетие нового торгового дома. Так, она зачала и произвела па свет, вопреки припадкам рвоты, обморокам и рыданиям, но благодаря мощному аппетиту и несокрушимому здоровью, рыжую Эрманс и огненно-рыжее восьмифунтовое сокровище, носившее с первого дня рождения бремя иудейско-христианской серии имен: Моисей-Вениамин-Луи.Вряд ли стоит говорить, что шустрые представители молодого поколения сумели извлечь из этих событий кое-какие философские выводы. Так, четырнадцатилетний Жюстен, с оскорбленным видом разглаживавший смятую его преступным кузеном святыню дома Зимлеров, довольно скоро постиг, что новая вывеска предполагает наличие многочисленных обстоятельств, из коих не последним является приток свежих капиталов. Заметил он также, что возведение жирной Элизы в сап тетки удвоило попечение Штернов о преуспеянии Зимлеров.Какой бы ни была бурной смена причин и следствий, исходной точкой отнюдь не являлась безумная страсть дяди Жоза к своей кузине, по зато конечным пунктом были многие наинужнейшие перемены, бесспорно улучшавшие жизнь, и, наконец, срочно принятое решение приобрести фабрику Юильри со всеми машинами и сырьем, перемещение аппретурной и прядильной мастерских в заново отремонтированные здания и годовой оборот в три миллиона франков.Четырнадцатилетний Жюстен имел еще одно преимущество перед тем наивным мальчуганом, каким он некогда был, – он знал теперь, что уединение сельского жителя несовместимо с деятельностью мужчины. Пронзительный хохот кузины Элизы – тогда она не была еще тетей Элизой – в ответ на робкий вопрос дяди Жозефа о Пасс-Лур-дене, куда он повел ее как-то с Жюстеном, был достаточно ясным указанием для наблюдательного ума. Этот случай упразднил Пасс-Лурдеи, а также и прогулки дяди с племянником.Ученик третьего класса не мог без смеха вспомнить мальчика в светло-желтых шелковых носках, который думал по-еврейски и чуть было не потерял головы при виде лужайки, лавровишен и сосен.Вскоре были искоренены и многие другие привычки. Имея под боком Гермину, изнемогающую от трудов, но беспощадную домоправительницу, Элиза заняла вакантное место хорошенькой женщины. Частые беременности и вспышки ревнивого гнева только украшали ее тиранию. Сделавшись тетей Элизой, она не преминула в один прекрасный вечер заявить, что больше всего на свете ее раздражают звуки флейты.И с этого вечера флейта умолкла навсегда.Так драгоценнейший опыт дополнил и с пользой для Жюстена обновил познания, приобретенные им за первый десяток лет его жизни.Жюстен – Зимлер с головы до ног – не ошибался, меряя своей мерой упорство старших. И понятно, что если поездки в Париж участились и затягивались теперь на более долгий срок, чем того требовали коммерческие дела, то происходило это, вполне очевидно, потому, что человек должен вкушать от плодов дерева, которое он посадил. Если он не находит их у себя, он ищет их на стороне.А кто осмелится утверждать, что свары, затеваемые Элизой, могли составить жизненный идеал для такого человека, как Жозеф, особенно после двухнедельного каторжного труда? Пусть бывшие владельцы маленькой заброшенной фабрички, укрывшиеся в своем поместье под сень фамильных портретов, утешаются, обманывая людей высокомерными повадками. Жюстену видны были из окон третьего этажа замшелые развалины фабрики Лепленье. Он знал, что в один прекрасный день они купят ее, когда им потребуется помещение под конюшню.С тех пор как Зимлеры пошли в поход па Вандевр, они готовы были купить все. И кто же посмеет спорить с Жюстеном Зимлером в теперешнем 1876 году, что ради подобных перспектив стоит спокойно выносить кое-какие семейные драмы, живым олицетворением коих являлась тетя Элиза?Существует только один закон – любой ценой первым достигнуть цели и любыми средствами стать the best man. Первым человеком (англ.).
И тогда мир распахнет перед тобой неистощимые свои богатства, тогда стоит жить.Жюстен шестым чувством постиг это правило еще задолго до того, как удивил своего педагога, изложив ему по-латыни, устами отверженного Кориолана, свою житейскую мудрость. Преждевременное развитие Жюстена с его полувосточным умом, с его неутомимой жаждой знания – черта национальная – сбивало с толку лицейских рутинеров. Глядя на этого вундеркинда, вандеврские учителя испытывали смешанное чувство гордости и тревоги. «Ассоциация выпускников» подумывала даже об учреждении новой премии, которой следовало бы награждать по окончании младших классов.– А во что же мы будем играть? – приставали Лора и Эрманс к Жюстену, стараясь вырвать из его рук треуголку Луи.И со всей убежденностью, повинуясь внутренней логике, Жюстен, будущий глава фирмы «Зимлер и K°», поставив в ряд четыре садовых кресла, а в середине стол, ответил:– Я буду оратор, а вы мои слушатели. Я сейчас скажу вам речь. Я скажу речь о… гм… об Истине, Красоте и Добре. III Если вы научились разбирать и собирать казенную часть пушки, если вам известна формула взрывчатого вещества, если вы ощутили тяжесть ядра и касались его ладонью, то вряд ли вас удивит ярмарочный тир.Нечто подобное произошло и с Зимлерами. Когда все четверо пушкарей, воспользовавшись благоприятными условиями, навели орудия, они уже знали, что задуманная операция пройдет гладко.Вот почему не так уж интересны подробные данные о сезонах 1872–1873 годов, вплоть до того момента, когда рок снова не потребовал своего.Правда, им пришлось трудиться в поте лица, по они не кляли часа своего рождения и не оплакивали проклятия первородного греха. Работа их не пугала, каждая неделя приносила свои усилия, но и свои плоды – то, что было нужно этим людям.Было бы несправедливо утверждать, что Зимлеры приписывали свои успехи только самим себе: эти люди, верившие, что они поклоняются безликому богу отцов, в действительности возносили хвалу только богу чугуна и шерсти, которому служили от зари до зари.С того самого дня, когда Штерны, вступив в дело Зимлеров, взяли на себя все их долги и взамен получили акция нового акционерного общества, а приданое Элизы пошло на укрепление парижского филиала, весь Вандевр заволновался – и не без оснований: Запад не мог разобраться в том коммерческом механизме, действие которого они впервые наблюдали на фабрике у эльзасцев.– У меня завелись кое-какие денежки, – дернул черт довериться г-на Лорилье старику Ипполиту. – Говорят, – добавил он небрежно, – что возле Мелля продается недурное поместье, но если вы мне можете присоветовать какие-нибудь бумаги или акции, гм… вы должны знать такие вещи, гм… гм… я бы с большой охотой… да… с большой охотой…Ипполита прорвало:– Какие акции? Какие поместья? Разве вы не прядильщик? Купите-ка лучше новые станки, господин Лорилье, купите новые машины! Вот ваше поместье, вот ваши акции.– Из этого чертова еврея ничего не вытянешь, – рассказывал господин Лорилье своей супруге. Он решил сам найти достойное применение своим свободным капиталам, и, как человек проницательного ума, рассудил доверить их надежным заботам Генерального кредитного общества.– Удивительные люди, просто удивительные, – весь вечер твердил старик Ипполит, не вдаваясь в дальнейшие объяснения. И когда он мысленно озирал свои владения, и глазах его зажигались огоньки.Не следует думать, что метод Зимлеров заключался в том, чтобы выколачивать из своего предприятия по мере его роста как можно больше денег. Они действовали иначе. И Жозеф, если бы его спросили и если бы он дал себе труд порыться в воспоминаниях, сам Жозеф мог бы рассказать немало полезного о том, каким цементом они, не колеблясь, скрепляли основанное ими дело.Три месяца спустя судьба, которая ничего не делает зря, свела этого хлюпика Лорилье с его собратом с бульвара Гран-Серф. Произошло это на военном плацу, где все начиналось и где все находило свой конец. С тех пор как стало ясно, что Зимлеры выходят в богачи, Вандевр не знал, как и чем им угодить.– Дорогой господин Зимлер, боюсь, что вы станете меня ругать. Я, видите ли, не последовал вашему совету. Я положил деньги в банк.– Что? Что? – медленно проговорил глава дома Зимлеров, остановившись перед Лорилье, и выкатил свои налитые кровью глазки, чтобы лучше разглядеть собеседника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Шутить с фирменными бланками не полагалось, и Жюстен охранял их не только из-за официального запрета, но и потому, что сам питал к ним глубокое уважение. Он знал, что эти жирные и тоненькие знаки, эти черные заглавные буквы, эти шрифты и эти курсивы нечто большее, чем просто печатный бланк.До сих пор в его ушах звучал мощный, как вздох кузнечных мехов, возглас Ипполита: «Наконец-то!» Это было сказано как-то зимним вечером в столовой старого дома. Ни Жюстен, ни Лора сначала не поняли, что означало это «наконец-то», но последствия его не замедлили развернуться у них на глазах: растерянный, багровый и задыхающийся дядя Жозеф вышел из гостиной, где через полуоткрытые двери виднелась распростертая в полуобмороке Элиза, рыдания которой заполняли весь дом, – как будто где-то совсем рядом резали корову. Затем толстушка бросилась в объятия Минны, потом Гермины и наконец, с особо громогласными рыданиями, в объятия решительной, но сдержанной Сары.С того самого вечера обеды и ужины утратили свою похоронную мрачность. Прекратились ежедневные переговоры со Штернами. «Теперь мы связаны на жизнь и на смерть», – заявил дядя Абрам все в тот же вечер за обедом, поднявшись с бокалом в руке. И, ей-богу же, все вдруг заплакали, а Лора – так та прямо изошла слезами на трепещущей груди Элизы.В течение целых двух недель Гермина сразу же после завтрака надевала шляпку и уходила куда-то с Элизой, по-особенному улыбаясь. Они возвращались только под вечер, разбитые усталостью, с покрасневшими веками, но преисполненные самых возвышенных и нежных чувств.Наконец всем домочадцам предложили пойти вместе с дамами полюбоваться на их успехи. Бегали целый день. осмотрели с десяток сдающихся домов и громко спорили, сгрудившись у заржавленной кухонной плиты, пока дядя Жозеф вышагивал по комнатам, вымеряя их длину. Иногда он исчезал на верхнем этаже, и оттуда доносился приглушенный смех, несомненно, Элизин.Вернувшись домой, они застали в столовой дедушку, дядю Миртиля и двух Штернов. Старики склонились над большим листом бумаги, где вместо прежнего заголовка «Торговый дом Зимлера» было выведено «Зимлер и K°» в самых различных вариантах.В те дни повсеместно говорили о нотариусах, товариществах, акционерных обществах. Роскошные обеды, которыми был отмечен тот период, проходили под торжественный гул этих новых тогда слов.Затем до самого переезда не случилось ничего замечательного. Только однажды Жюстен, возвращаясь из лицея, замер от изумления: прибитая к воротам позолоченными гвоздями доска черного мрамора извещала золотыми крупными буквами, что здесь живут и работают: Зимлер и КоБывшая фабрика Зимлера (Из Бушендорфа).Верхний Рейн.Вандевр – Париж. В сущности, от переселения остались более яркие впечатления, нежели от свадьбы. От свадьбы запомнились только впервые отведанное клубничное мороженое и еще одна гастрономическая новинка – маленькие корзиночки с нугой. Но когда сыновья покинули старое жилище, где остались теперь только дедушка и бабушка с дядей Миртилем, Жюстен и Лора, ступая в новый семикомнатный мир, волновались не меньше, чем Васко де Гама, когда он огибал мыс Бурь.А вскоре в соседнем домике начались первые семейные сцены, первые истерические припадки тети Элизы; ее крики, когда муж запаздывал с возвращением из Парижа, оглашали весь дом. а дядя Жозеф яростно хлопал дверьми. Но так как эти вспышки перемежались более приятными эпизодами – поездками за город или музыкальными вечерами, – они вскоре утратили всякий интерес в глазах юного поколения.Впрочем, Элиза свято выполняла пункты брачного контракта и вполне обеспечивала долголетие нового торгового дома. Так, она зачала и произвела па свет, вопреки припадкам рвоты, обморокам и рыданиям, но благодаря мощному аппетиту и несокрушимому здоровью, рыжую Эрманс и огненно-рыжее восьмифунтовое сокровище, носившее с первого дня рождения бремя иудейско-христианской серии имен: Моисей-Вениамин-Луи.Вряд ли стоит говорить, что шустрые представители молодого поколения сумели извлечь из этих событий кое-какие философские выводы. Так, четырнадцатилетний Жюстен, с оскорбленным видом разглаживавший смятую его преступным кузеном святыню дома Зимлеров, довольно скоро постиг, что новая вывеска предполагает наличие многочисленных обстоятельств, из коих не последним является приток свежих капиталов. Заметил он также, что возведение жирной Элизы в сап тетки удвоило попечение Штернов о преуспеянии Зимлеров.Какой бы ни была бурной смена причин и следствий, исходной точкой отнюдь не являлась безумная страсть дяди Жоза к своей кузине, по зато конечным пунктом были многие наинужнейшие перемены, бесспорно улучшавшие жизнь, и, наконец, срочно принятое решение приобрести фабрику Юильри со всеми машинами и сырьем, перемещение аппретурной и прядильной мастерских в заново отремонтированные здания и годовой оборот в три миллиона франков.Четырнадцатилетний Жюстен имел еще одно преимущество перед тем наивным мальчуганом, каким он некогда был, – он знал теперь, что уединение сельского жителя несовместимо с деятельностью мужчины. Пронзительный хохот кузины Элизы – тогда она не была еще тетей Элизой – в ответ на робкий вопрос дяди Жозефа о Пасс-Лур-дене, куда он повел ее как-то с Жюстеном, был достаточно ясным указанием для наблюдательного ума. Этот случай упразднил Пасс-Лурдеи, а также и прогулки дяди с племянником.Ученик третьего класса не мог без смеха вспомнить мальчика в светло-желтых шелковых носках, который думал по-еврейски и чуть было не потерял головы при виде лужайки, лавровишен и сосен.Вскоре были искоренены и многие другие привычки. Имея под боком Гермину, изнемогающую от трудов, но беспощадную домоправительницу, Элиза заняла вакантное место хорошенькой женщины. Частые беременности и вспышки ревнивого гнева только украшали ее тиранию. Сделавшись тетей Элизой, она не преминула в один прекрасный вечер заявить, что больше всего на свете ее раздражают звуки флейты.И с этого вечера флейта умолкла навсегда.Так драгоценнейший опыт дополнил и с пользой для Жюстена обновил познания, приобретенные им за первый десяток лет его жизни.Жюстен – Зимлер с головы до ног – не ошибался, меряя своей мерой упорство старших. И понятно, что если поездки в Париж участились и затягивались теперь на более долгий срок, чем того требовали коммерческие дела, то происходило это, вполне очевидно, потому, что человек должен вкушать от плодов дерева, которое он посадил. Если он не находит их у себя, он ищет их на стороне.А кто осмелится утверждать, что свары, затеваемые Элизой, могли составить жизненный идеал для такого человека, как Жозеф, особенно после двухнедельного каторжного труда? Пусть бывшие владельцы маленькой заброшенной фабрички, укрывшиеся в своем поместье под сень фамильных портретов, утешаются, обманывая людей высокомерными повадками. Жюстену видны были из окон третьего этажа замшелые развалины фабрики Лепленье. Он знал, что в один прекрасный день они купят ее, когда им потребуется помещение под конюшню.С тех пор как Зимлеры пошли в поход па Вандевр, они готовы были купить все. И кто же посмеет спорить с Жюстеном Зимлером в теперешнем 1876 году, что ради подобных перспектив стоит спокойно выносить кое-какие семейные драмы, живым олицетворением коих являлась тетя Элиза?Существует только один закон – любой ценой первым достигнуть цели и любыми средствами стать the best man. Первым человеком (англ.).
И тогда мир распахнет перед тобой неистощимые свои богатства, тогда стоит жить.Жюстен шестым чувством постиг это правило еще задолго до того, как удивил своего педагога, изложив ему по-латыни, устами отверженного Кориолана, свою житейскую мудрость. Преждевременное развитие Жюстена с его полувосточным умом, с его неутомимой жаждой знания – черта национальная – сбивало с толку лицейских рутинеров. Глядя на этого вундеркинда, вандеврские учителя испытывали смешанное чувство гордости и тревоги. «Ассоциация выпускников» подумывала даже об учреждении новой премии, которой следовало бы награждать по окончании младших классов.– А во что же мы будем играть? – приставали Лора и Эрманс к Жюстену, стараясь вырвать из его рук треуголку Луи.И со всей убежденностью, повинуясь внутренней логике, Жюстен, будущий глава фирмы «Зимлер и K°», поставив в ряд четыре садовых кресла, а в середине стол, ответил:– Я буду оратор, а вы мои слушатели. Я сейчас скажу вам речь. Я скажу речь о… гм… об Истине, Красоте и Добре. III Если вы научились разбирать и собирать казенную часть пушки, если вам известна формула взрывчатого вещества, если вы ощутили тяжесть ядра и касались его ладонью, то вряд ли вас удивит ярмарочный тир.Нечто подобное произошло и с Зимлерами. Когда все четверо пушкарей, воспользовавшись благоприятными условиями, навели орудия, они уже знали, что задуманная операция пройдет гладко.Вот почему не так уж интересны подробные данные о сезонах 1872–1873 годов, вплоть до того момента, когда рок снова не потребовал своего.Правда, им пришлось трудиться в поте лица, по они не кляли часа своего рождения и не оплакивали проклятия первородного греха. Работа их не пугала, каждая неделя приносила свои усилия, но и свои плоды – то, что было нужно этим людям.Было бы несправедливо утверждать, что Зимлеры приписывали свои успехи только самим себе: эти люди, верившие, что они поклоняются безликому богу отцов, в действительности возносили хвалу только богу чугуна и шерсти, которому служили от зари до зари.С того самого дня, когда Штерны, вступив в дело Зимлеров, взяли на себя все их долги и взамен получили акция нового акционерного общества, а приданое Элизы пошло на укрепление парижского филиала, весь Вандевр заволновался – и не без оснований: Запад не мог разобраться в том коммерческом механизме, действие которого они впервые наблюдали на фабрике у эльзасцев.– У меня завелись кое-какие денежки, – дернул черт довериться г-на Лорилье старику Ипполиту. – Говорят, – добавил он небрежно, – что возле Мелля продается недурное поместье, но если вы мне можете присоветовать какие-нибудь бумаги или акции, гм… вы должны знать такие вещи, гм… гм… я бы с большой охотой… да… с большой охотой…Ипполита прорвало:– Какие акции? Какие поместья? Разве вы не прядильщик? Купите-ка лучше новые станки, господин Лорилье, купите новые машины! Вот ваше поместье, вот ваши акции.– Из этого чертова еврея ничего не вытянешь, – рассказывал господин Лорилье своей супруге. Он решил сам найти достойное применение своим свободным капиталам, и, как человек проницательного ума, рассудил доверить их надежным заботам Генерального кредитного общества.– Удивительные люди, просто удивительные, – весь вечер твердил старик Ипполит, не вдаваясь в дальнейшие объяснения. И когда он мысленно озирал свои владения, и глазах его зажигались огоньки.Не следует думать, что метод Зимлеров заключался в том, чтобы выколачивать из своего предприятия по мере его роста как можно больше денег. Они действовали иначе. И Жозеф, если бы его спросили и если бы он дал себе труд порыться в воспоминаниях, сам Жозеф мог бы рассказать немало полезного о том, каким цементом они, не колеблясь, скрепляли основанное ими дело.Три месяца спустя судьба, которая ничего не делает зря, свела этого хлюпика Лорилье с его собратом с бульвара Гран-Серф. Произошло это на военном плацу, где все начиналось и где все находило свой конец. С тех пор как стало ясно, что Зимлеры выходят в богачи, Вандевр не знал, как и чем им угодить.– Дорогой господин Зимлер, боюсь, что вы станете меня ругать. Я, видите ли, не последовал вашему совету. Я положил деньги в банк.– Что? Что? – медленно проговорил глава дома Зимлеров, остановившись перед Лорилье, и выкатил свои налитые кровью глазки, чтобы лучше разглядеть собеседника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39