– Здравия желаю!
Филимоныч встал, но калитку не отпер.
– Мы хотели бы смотреть кое-что в вагоншики.
– Никак нельзя, - отрезал старик.
– Почему?
– Вы от новой власти?
– Да… - неуверенно откликнулась Гертруда Иоганновна.
– Новая власть мне жалованья не платит, стало быть, и имущество не подлежит.
Немец, который помоложе, что-то спросил. Лужина ответила, и все трое засмеялись.
– И давно не платят?
– С самого приходу. А лысый еще и обозвал.
– Лысый?
– Этот, что финансовый отдел в управе.
– Господин Рюшин?
– Может, и Рюшин. Вам виднее.
Артистка что-то сказала немцам, и снова они засмеялись.
– Карашо. Я беру вас на службу.
– Это как?
– Так. Я - владелица гостиница и ресторан. Там будет кабаре. Представления. Как у нас в цирке. Это все, - она махнула рукой в сторону цирка, - тоже мой. Мое. Я буду вам платить жалований. Сколько?
Филимоныч оторопел. Вот те на! Владелица гостиницы! Ах, бесстыжая рожа! Но ответил безучастно:
– Сколько положено.
– Вы приходите в гостиницу и спрашивайте фрау Копф. Это я фрау Копф. А теперь открывать калитка. Мы будем смотреть имущество.
"Куда денешься?" - подумал Филимоныч, открыл калитку, впустил новых хозяев и пошел следом. Молча отмыкал он им замки на вагончиках и наблюдал, как они роются в вещах, перекладывают с места на место какие-то тряпки, побрякушки, железяки.
Новоиспеченная "фрау" была, как дома. Знала, где что лежит.
Гертруда Иоганновна отобрала некоторые костюмы, занавеси от форганга, отложила кое-что из реквизита. Вдруг пригодится! В вагончиках подолгу не задерживалась. Почти не разговаривала со своими спутниками, чтобы те не догадались, какую она терпит муку, роясь в этих облупившихся, со следами поспешного ухода, вагончиках.
Каждый костюм, которого она касалась, тотчас словно облекал человеческое тело. Возникали родные лица товарищей, улыбки, руки, глаза… Из далекого далека являлись они к ней упрекнуть… Нет, упрека она не принимала. Поддержку - да. "Я с вами, братья и сестры. Я все равно, я всегда с вами", - твердила она себе, откладывая знакомые вещи. Господи, дай силы вынести эту муку!
В свой вагончик она не зашла. Не могла зайти. Там были Иван и дети. Их глаз она бы не вынесла.
Когда Филимоныч загремел ключами возле желтого вагончика, она сказала чуть резче, чем хотела:
– Этот не надо!… - И добавила для своих спутников по-немецки: - Это мой вагончик. Отсюда я взяла все еще до тюрьмы. Не будем тратить время.
В вагончике Флича она насторожилась. Аппаратуры не было. Даже поломанной вазы. Кто мог взять аппаратуру фокусника? И костюмов его не было. Странно. Может, сам Флич? Дети сбежали. Но Флич… О Фличе ей ничего не говорили, не предупреждали. Клоун Мимоза остался в городе. К встрече с ним она готова… Но Флич… Кто же взял аппаратуру? Спросить у сторожа… Только не при этих. Любой из них может понимать русский. И Отто и Шанце. Фашисты хитрые. Она должна быть хитрее.
Гертруда Иоганновна показала на пару изношенных туфель, длиннющих, с загнутыми вверх носами.
– Это возьмите, Отто.
– О! - Немец взял туфли и с удивлением начал их рассматривать.
– Башмаки клоуна, - пояснила она и улыбнулась через силу.
Отобранных вещей набралось порядочно. Их связали в два больших узла.
– Несите в гостиницу, - приказала Гертруда Иоганновна Отто и Шанце.
– Может быть, подогнать машину?
Конечно, на машине проще, но ей необходимо остаться со сторожем с глазу на глаз.
– Несите. Здесь недалеко. А я еще допрошу старика. - Она так и сказала "допрошу". - Может быть, не все артисты уехали? Идите.
Отто и Шанце подхватили громоздкие узлы, взвалили их на спины и, согнувшись, потащили к калитке.
Когда они отошли, Гертруда Иоганновна взяла сторожа за руку и так сжала ее, что Филимоныч охнул.
– Ну… Куда делась аппаратура для фокус?… Только без фокус!… Кто взял аппаратура?… Флиш?
"Так я тебе и скажу, - подумал старик, - нашла дурака".
– Знать не знаю, ведать не ведаю. - И добавил непривычное: - Фрау.
– Послушайте, сторож. Я не хотела спрашивать при зольдатах. Они могут стрелять. Я не стреляю. Если спросят они, будет ошень плохо.
– Я по вагончикам не шастал. Может, ребятишки в суматохе, как цирк уехал. А я - при калитке.
Гертруда Иоганновна поняла, что правды от старика не добьется. В душе она одобряла его: ведь явилась с немцами! И вообще, теперь она всем им чужая.
– Карашо. Кто-нибудь из артистов есть в городе? Приходил?
– Не видел. Только вот вас.
Что-то ехидное было в том, как он это произнес. Ну старик! Взять да и чмокнуть тебя в щетинистую щеку! Она нахмурилась.
– Если кто придет, я даю работу. Запоминали?
– Чего ж не запомнить.
– Карашо. Ауфвидерзеен. До свидания.
Филимоныч пристукнул деревяшкой.
– Желаю здравия.
И она ушла, не оборачиваясь, не глядя по сторонам, быстрыми мелкими шажками, высокомерно подняв голову. Так ей легче было скрывать от окружающих и страх, и боль, и тревогу.
Филимоныч, по случаю свалившегося с неба жалованья, навесил на калитку замок и заспешил домой.
Во дворе, возле входа в слесарную мастерскую, на стремянке стоял ее заведующий в потертом халате. В одной руке - банка с черной краской, в другой - длинная плоская кисточка. Высунув язык, он на вывеске, под рукой с вытянутым указательным пальцем, рядом со словом "ЗДЕСЬ", подправлял совершенно непонятное слово "HIER"
[2].
Филимоныч приподнял фуражку. Заведующий кивнул.
Флич стряпал на кухне. Сердито шипел примус. Пахло подгорелой кашей.
– Что так рано? - спросил он Филимоныча.
Тот не ответил, повесил фуражку на гвоздик, прошел в комнату, уселся на койку и отстегнул от ноги деревяшку. Он давно привык к ней, она не мешала. А сегодня на оторванной выше колена ноге заныли пальцы. Их не было, а он их чувствовал. То ли от волнения, то ли от погоды.
Флич принес с кухни котелок, завернутый в старый теплый шарф, поставил его рядом с Филимонычем на койку и накрыл подушкой.
– Пусть попреет.
– Жалованье мне нынче положили, - задумчиво сказал Филимоныч.
– Жалованье?
– Ты, Яков, сядь, а то свалишься, - сказал Филимоныч и добавил: - Такие дела.
Флич присел на краешек стула.
– Нынче артистка твоя приходила.
– Лужина?
– Угу… Только теперь она прозывается фрау… это… Кроп или Клоп…
– Копф, - подсказал Флич.
– Точно. А ты почем знаешь?
– Это девичья ее фамилия.
– Во-она!… Тогда конечно…
– Что она тебе сказала? - поторопил Флич.
– Пришла она, стало быть, с двумя немецкими унтерами. Один небольшой такой. А другой синий да тощий, чисто дохлая лошадь.
– Ну, - снова поторопил Флич.
– Подавай, говорит, мне, сторож, имущество.
– Имущество?…
– Ага… Теперь, слышь, гостиница еёная и цирк еёный.
– Гостиница?…
Флич ничего не понял, занервничал. А Филимоныч ничего не объяснял. Ему и самому требовалось все происшедшее как следует обмозговать.
– Открыл я им калитку. Все вежливо. Она мне и жалованье положила.
– Гертруда?
– Фрау. Стали они в вагончиках шуровать. То, се позабирали. Два узла. А в тот вагончик, где она сама красилась, не пошла. Этот, говорит, не отпирай. Ладно. Забрали немцы барахло. Потащили. И тут она меня хвать за руку. Сильная, черт! Глядит мне прямо в глаза: где аппаратур для фокусов? Флич забрал?
– Так и спросила?
– Напрямки. Нашла дурака! Ребятишки, говорю, растащили. А про тебя - молчок. И еще сказала, которые артисты есть в городе, пусть приходят на работу. Представления будут… ка… карабе.
– Кабаре, наверно, - догадался Флич.
– А все едино.
– И больше ничего не сказала?
– Больше ничего.
Флич поднялся, заходил по комнате.
– Одного понять не могу, - сказал Филимоныч. - Говорит: гостиница - моя, ресторан - мой, цирк - тоже мой. Это что ж, она - директор или, к примеру, как частный капитал?
– И ничего больше не сказала? - снова спросил Флич.
Некоторое время они молчали. Только скрипели рассохшиеся половицы.
Потом Флич сказал:
– Я должен с ней встретиться.
– Как пойдешь? Загонят тебя в гетту. Ты ж еврей.
– Плевать. Так тоже нельзя, Филимоныч. У меня такое ощущение, что растерял самого себя. По частям. Каждый день что-то от тебя отпадает. И скоро вообще ничего не останется. Нельзя так, Филимоныч. Ясность нужна, понимаешь? Ясность. Я ей в глаза должен посмотреть. Мы ж рядом столько лет прожили!
– Бесстыжие у нее глаза! - с сердцем сказал Филимоныч.
– Сам увидеть должен. Где ее искать?
– В гостинице.
– Пойду.
– Ну уж не сей минут. Кашу сперва поедим, - сказал Филимоныч сердито.

5
Утром Толик зашел к Долевичам.
Каруселин сидел за столом в линялой синей рубахе поверх брюк, босой и прихлебывал чай с блюдечка, держа его снизу на пяти пальцах. Напротив сидел Ржавый и пил чай из белой фаянсовой кружки с отбитой ручкой.
– Привет, Толик, - сказал Каруселин.
– Садись с нами чай пить, - пригласил Василь.
– Спасибо, пил. Я на минутку. Слушай, я схожу туда.
– Куда?
– Ну, к тому забору, где собака лаяла.
– Зачем?
– Так просто, - Толик похлопал себя ладошкой по лбу. - Засело.
– Понимаете, товарищ лейтенант, - начал объяснять Василь.
Но тот перебил его:
– Дядя Гена.
– Понимаешь, дядя Гена, вчера у реки собака лаяла. Так он утверждает, что это Киндер.
– Я не утверждаю. А проверить надо. У собак тоже голоса разные. И каждая по-своему лает. Как и люди.
– Люди лают! - засмеялся Василь и повертел пальцем у виска. - Нет, у тебя определенно сдвиг на собачьей почве.
– Я не говорю, что люди лают. Я говорю, у собак разные голоса, как у людей.
– Ну, пошевели мозгами, откуда там взяться Киндеру, если он с близнецами эвакуировался? - горячился Василь.
– Мало ли… Может, украли?… А может, он вовсе и не эвакуировался. Отдали кому-нибудь.
– Да не могли они собаку отдать! Не такие ребята. Уж если б нужда была - тебе б отдали.
– Вот именно. Проверить надо, - сказал Толик упрямо.
Лейтенант, молча слушавший их спор, сказал:
– Пусть сходит. Всякое могло случиться.
Он вдруг вспомнил, как его поразили два одинаковых лица, когда впервые увидел близнецов в вагоне, ночью. Ведь так и не научился толком их различать!
– Да тебя хозяин и в калитку не пустит! - усмехнулся Василь.
– Придумаю что-нибудь… Вот, грибы продаю. Купите, дяденька.
В дверь постучали. Василь с Каруселиным переглянулись. Каруселин кивнул Толику. Тот неторопливо пошел открывать входную дверь. Вернулся со Златой, которая привела Катерину.
Злата поздоровалась, стала расстегивать пуговицы Катерининого пальто, а та с любопытством рассматривала незнакомого бородатого дяденьку.
– А это кто ж такая? - спросил Каруселин удивленно. - Никак Катюша? Ай-яй-яй, как выросла! Я ж ее вот такусенькой помню. А ты меня помнишь?
Катерина помотала головой. Каруселин засмеялся.
– Это потому, что у меня тогда бороды не было. Ты была такусенькой, а я - совсем молоденький. Была ты такусенькой? - Он опустил ладонь чуть не до полу, показывая какой она была.
Катерина кивнула.
– Поздоровайся, Катерина, - улыбаясь, велел Василь. - Это ж дядя Гена приехал из Болотной, из деревни. Мы там с тобой гостили, когда ты маленькой была.
Катерина медленно подошла к Каруселину. Тот подхватил ее под мышки, поднял, посадил к себе на колени.
– Не привез я тебе гостинца. Спешил очень. В другой раз обязательно привезу. Ладно?
Девочка кивнула.
– Это она у нас от стеснения молчит. А вообще-то язык у нее на тоненькой ниточке подвешен, - сказал Василь. - Хочешь чаю?
– Она у нас позавтракала, - сказала Злата. - А вы надолго, дядя Гена?
– Не знаю пока. Поживу малость. С Катюней повожусь, - он погладил Катеринины волосы. - Будешь с дядькой возиться?
– Буду, - откликнулась девочка басом и ткнулась носом в его грудь.
– Так я пойду, - сказал Толик.
– Далеко? - спросила Злата.
Толик покосился на Катерину, отвел Злату к окну и шепотом рассказал ей про свои подозрения насчет собаки.
– И я с тобой, - загорелась Злата.
– Как, Ржавый? - спросил Толик.
– Зряшная затея все это! А вообще-то прогуляйтесь. Только аккуратнее. У нас - гость, - многозначительно добавил Василь.
Толик сбегал домой за корзинкой с грибами. Хорошо, мать не успела их почистить! Злата ждала его на углу, кутаясь в старенький шерстяной платок. Они взялись за ручку корзинки вдвоем и неторопливо пошли по улице.
Панель и мостовая были влажными от прошедшего дождя. В воздухе висела водяная пыль. На улице много немцев. Они громко разговаривали и никому не уступали дороги.
Толик и Злата сошли на мостовую.
Возле входа в гостиницу они увидели висящее на стене большое необычное объявление. На листе картона была нарисована балерина. Она стояла на изящной тонкой ножке, раскинув тоненькие руки в стороны, и смотрела неестественно большими синими глазами на прохожих.
– На тебя похожа, - сказал Толик и фыркнул.
– Скажешь, - засмеялась Злата.
Внизу было что-то написано, но буквы от дождя оплыли. Подошли поближе, прочитать.
КАБАРЕ ФРАУ КОПФ ПРИГЛАШАЕТ НА РАБОТУ АРТИСТОВ: БАЛЕТ, ОРИГИНАЛЬНЫЙ ЖАНР, МУЗЫКАНТОВ В ОРКЕСТР. ОПЛАТА ПО СОГЛАШЕНИЮ. ОБРАЩАТЬСЯ В ГОСТИНИЦУ КОМН. 21 К ФРАУ КОПФ.
– Что это - кабаре? - спросил Толик.
– Театр, наверно, - ответила Злата.
Они двинулись дальше, но дорогу им преградил немец, тощий и с таким длинным носом, что, казалось, вот-вот проткнет им, чего доброго. Ребята даже отшатнулись.
– Эйн момент, - сказал немец, уставясь носом на корзинку. - Вас ист дас?
– Грибы, - ответил Толик.
Немец не понял. Он протянул длинную костлявую руку и приподнял папоротник, прикрывавший грибы. Нос его вытянулся, печальные глаза оживились.
– Пильцен
[3], - воскликнул он. - Зеер гут! - Цепко ухватился за ручку корзинки и потащил ее на себя.
Толя и Злата тоже вцепились в ручку, но немец был сильнее.
– Коммен зи, коммен, - пробормотал он и потянул их вместе с корзинкой к воротам.
– Псих какой-то, - сказал Толик.
– Велит идти, - Злата побледнела.
– Ну и пойдем. Ничего он нам не сделает!
Они прошли через ворота, через гостиничный тесный двор, в какую-то дверь и оказались на кухне. Вкусно пахло жареным луком.
Две женщины в фартуках, надетых поверх белых халатов, и в высоких поварских колпаках, суетившиеся у плиты, удивленно посмотрели на длинноносого, притащившего ребятишек с корзиной.
Немец на них не обратил внимания. Высыпал грибы из корзины на стол. Несколько боровичков откатились к краю, а один упал на пол.
Злата нагнулась, подобрала его, положила к остальным.
Немец потрогал грибы костлявыми пальцами. Потом погрозил ребятам кулаком и куда-то убежал.
– Чего это он? - спросил Толик.
– Пыльным мешком из-за угла стукнутый, - сказала одна из женщин и стала мешать огромной поварешкой в блестящем котле, над которым легким облачком клубился пар.
– Грибов принесли? - спросила вторая женщина.
– Принесли… Он нас на улице силой захватил. Захватчик! - дерзко ответил Толик.
– Придержи язык, - женщина постучала поварешкой по котлу.
Тут вернулся немец, а за ним шла…
Нет. Не может быть… Они спят и это сон? Или они сошли с ума и это им мерещится?
…Гертруда Иоганновна, мама Павлика и Пети.
Толик и Злата уставились на нее, словно она была привидением.
Немец что-то разъяснял ей, размахивая длинными руками.
Женщина в белом сунула поварешку обратно в котел.
Вторая плеснула что-то на большую сковороду. Сковорода зашипела и окуталась паром.
Гертруда Иоганновна слушала немца, потом повернула голову и увидела Толика и Злату. Глаза ее расширились и стали такими, какие бывают у собаки, если ее приманить куском колбасы и ударить ни с того ни с сего. Однажды Толик подрался с мальчишкой, проделавшим подобную штуку. Точно такие у собаки были глаза.
Гертруда Иоганновна остановилась и сказала спокойно:
– Здравствуйте.
Злата и Толик кивнули. Ответить они не могли, у обоих языки прилипли к нёбу.
– Господин Шанце хочет узнавать, съедобны ли эти грибы? В Германии разводят шампиньоны.
– Эти-то!… - произнес Толик и посмотрел прямо в глаза Гертруде Иоганновне. - Да они вкуснее всяких шпионов ихних!
Гертруда Иоганновна повернулась к длинноносому и произнесла длинную фразу.
Немец закивал носом:
– Гут, гут.
А Гертруда Иоганновна посмотрела на ребят. Взгляд ее был спокойным и даже ласковым.
– Ну, как живете?
– Как все, - ответила Злата.
– Да… - Гертруда Иоганновна помолчала. - Гуго заплатить вам за грибы. Приносите еще. Может быть, я могу… Шего-нибудь надо?
– Нам ничего не надо, - буркнул Толик.
– Не надо быть таким… резким, - сказала Гертруда Иоганновна ровным голосом.
Злата неожиданно спросила:
– Павлик и Петр тоже с вами?
Лицо Гертруды Иоганновны окаменело. Но тут же она улыбнулась и тем же ровным голосом ответила:
– Нет. Они уехали. Я нишего не знаю. Никаких сведений.
Она кивнула, повернулась и ушла ровным, спокойным шагом. Длинноносый достал из кармана кителя несколько цветных бумажек, задумался, приложил еще одну и бросил деньги в корзину.
И вдруг улыбнулся. Кончики губ поднялись вверх, а нос опустился, разрезав подбородок надвое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34