Майгатов привстал на колено другой ноги, рванул - нет, как в кандалы заковали. И тащит, подтягивает наручниками труп Косяка, чтоб приблизить вторую руку. Удар пистолетом по большому пальцу - нет, кровь брызнула, а все равно, сволочь, держит.
Чего осталось больше - силы или злости? - Майгатов не знал, но вложил и то, и другое в удар - кулаком, в висок по гыгыкающей, серой от налипшего песка голове. Ударил, как в последний миг перед гонгом, перед тем гонгом, когда свалил он все же другого, в его категории, рыжего-рыжего грузина из артучилища, выиграл первенство Вооруженных Сил, а с ним - и звание мастера спорта. Тот грузин упал подкошенным снопом. Этот - лишь дернул осекшейся в смехе головой, но этого мига, этого секундного отвлечения хватило на то, чтобы вырвать ногу и отползти на ягодицах на безопасные три-четыре метра.
- Хрен тебе, а не "мой", - подвел итог схватке Майгатов.
Сунул к ноге за полотенце пистолет.
- Беседа окончена. До новых встреч в эфире, - по-детски помахал грузину ручкой.
А тот совершенно неожиданно выудил из кармана белую коробку радиотелефона, вытянул холодно блеснувшую иголку антенны и забасил в пластик:
- Шеф, это я - Сосо! Ничэво нэ говоритэ. Я аглох.
- Поймали? - мертвым, металлическим голосом спросил радиотелефон, спросил так неожиданно громко, что Майгатов услышал это слово.
Он понял сразу - они теперь не отстанут от него. И дело не в схеме трюмов "Альбатроса" и не в азарте, который может испытывать собака, гонящая на охоте зайца, а в том, что он стал ненужным свидетелем. Как говорили в крутых фильмах еще более крутые ребята:"Он слишком много знал." Хотя, если честно, знал-то он не так уж много. Наверное, гораздо меньше, чем думала харя с бородавкой.
- Так поймали или нет? - с холодным безразличием спросила трубка.
- Пэрэдаю координаты... бэрэг... савсэм бэрэг... дывасать минут лодка... ну, юго-запад-запад... Касяк мертви...
Выбить радиотелефон из рук? Глупо. Чуть зевнешь - раздушит в объятиях. Майгатов размахнулся и швырнул в волны острый ключик от наручников. Тот булькнул - как точку поставил. Но в чем? В этой схватке, скорее всего, да. А что ждало дальше, Майгатов предугадать не мог. Догонят - смерть. В пустыне, в мертвой, жаркой, как домна, пустыне - тоже, возможно, смерть. Но пустыне - все равно, она не испытает ни радости, ни горя, если поглотит его, а бандюги...
Майгатов повернулся спиной к морю и похромал вглубь желтого безмолвия.
Глава третья
1
Капитан транспорта "Ирша" Леонид Пестовский, двадцати восьми лет от роду, холостой, не судим, не был, не состоял, не участвовал, высокий блондин с лицом голливудского красавчика, с легким презрением в глазах, которое намертво приклеивается к человеку, хоть немного вкусившему власть, гордо нес свою белобрысую голову над желтой рекой азиатских лиц. Как будто не все эти люди только что прилетели в Шереметьево-2 рейсом СУ-552 Бангкок-Москва, а прилетел он один в сопровождении двух сотен слуг.
- Извините, - мягко попридержали его за локоть чьи-то пальцы. - Вы должны пройти с нами.
Презрение еще сильнее вспыхнуло в сузившихся зеленых глазах Пестовского.
- Капитан Иванов, - озвучил тот, что продолжал сжимать его локоть в мягких пальчиках, развернутое удостоверение агента ФСК, словно не верил, что Пестовский захочет прочесть его сам.
- Капитан Петров, - похвастался такой же "ксивой" второй парень. В отличие от щупленького Иванова он был по-культуристски широк в плечах и говорил каким-то сдавленным, как из подвала, басом.
- А Сидорова у вас нет? - зло поинтересовался Пестовский.
- Есть. Но в другом управлении, - настолько спокойно ответил Иванов, что осталось неясным: или и вправду существует этот Сидоров, или капитан абсолютно не понимает шуток. - У нас есть к вам ряд вопросов. Необходимо проехать в управление.
- А здесь вы их задать не можете? Вечером я должен поездом уехать в Калининград, а до этого... Ну есть пара дел... неотложных.
- Уедете завтра, - снизу вверх мрачно не то, чтобы сказал, а даже приказал Иванов.
Пестовский все с тем же неиспаряющимся презрением, словно на распоследнего матроса, посмотрел на круглое, как яблоко, с таким же смешным курносым яблоком на носу, бледноватое, с ранней сединой на висках, лицо и не сдержался:
- А чего вы раскомандовались? Сказал - сегодня! У вас этот... ордер на арест есть?
- Нет, - посмотрел на часы Иванов. - Но я думаю, вы должны, нет, обязаны нам помочь. Ведь зачем-то же вас держали в том подвале две недели...
- Ну если вы, кагэбэшники, не знаете, то я - тем более...
- Может, это те тайцы, с которыми вы подрались на рынке?
- Да ну! - распрямил грудь Пестовский. - То слизняки. Я их отоварил и пошел дальше. А это уж в центре было, возле супермаркета. Машина, козлы какие-то в масках. Типа нашего ОМОНа.
- Или типа гангстеров.
- Ну, н-не знаю. Они всю дорогу молчали. - Пестовский вроде небрежно провел взглядом по бурлящему, разноязыкому залу аэропорта, но от небрежного, ленивого даже вопроса Иванова:"Ждете кого?" еле уловимо вздрогнул, но тут же нагнал на себя прежнюю командирскую холодность. Может, и правда мной интересовались. А может спутали с каким америкашкой или немцем. Меня ж в мореходке тоже немцем звали.
Капитаны переглянулись.
- А почему судно ушло без вас?
- Время - деньги. Знаете, сколько стоят сутки простоя у причала в инопорту?
- Не знаю, - поморщился Иванов, которого всю службу учили не произносить этого слова.
- Так чего мы тогда воздух сотрясаем? Для массовки?
- Какой груз должна была принять "Ирша"?
- Слушайте, я зверски спешу. Сколько вам еще нужно: десять минут, двадцать, час?
- Столько, сколько нужно Родине! - оглушил металлом своего голоса Петров.
Ремень сумки скользнул с плеча Пестовского, и пузатый "баул" шмякнулся со звоном об пол.
- Ваша киска выпила б виски? - мрачно пошутил Пестовский, осторожно достал из сумки осколки "Зотолого ярлыка", ссыпал их в урну и, не поднимая головы, словно говорил с урной, а не с людьми, пробурчал: - Технику мы должны были грузить. Видаки, двухкассетники, музцентры. "Желтой", естественно, сборки. У них - дешево, у нас - дорого. Нам рынок строить и жить помогает, - встал и прожевал, как жвачку за щекой перегнал: - А чего вы меня про такую ерунду спрашиваете?
- Да потому, что "Ирша" была загружена не аппаратурой, - Иванов дал паузу. Нет, безрезультатно. - А рисом.
- Серьезно? - чересчур сильно удивился Пестовский. - Чем, говорите?
- Рисом! - гаркнул Петров.
- Ну-у, не знаю, - капризно сжал он пухлые губы. - Тогда первого помощника капитана пытайте, Бурлова. "Иршу" ведь он в Калград погнал...
Капитаны опять переглянулись.
- Мы забронировали вам номер в "Молодежной", - поторопил Иванов. Сейчас поедем туда. Оставите вещи, приведете себя в порядок. Потом - к нам. А уедете,.. - он развернул худенькие плечи и, поправив галстук, так шедший в тон его синему костюму, еще раз надавил на уже произнесенное: - А уедете все-таки завтра. Вечерним поездом. Фирменным. "Янтарь". Билеты - в воинской кассе.
- Зачем вас только переименовывали? - мотнул волевым, округлым подбородком Пестовский. - Как были КГБ, так и остались. Только народу мозги пудрите. - И вразвалочку двинулся сквозь суетную, мечущуюся туда-сюда по залу и чем-то напоминающую молекулы броуновского движения толпу к дергающимся пластиковым дверям, фотоэлемент которых еле справлялся с бесконечным потоком входящих и выходящих, несущих и везущих, бегущих и ковыляющих...
Старенькая черная эфэсковская "Волга", обгоняя подержанные иномарки и "Жигули" и пропуская вперед новые, отливающие свежей краской "Форды" и "Вольво", без пробок, без подрезаний ошалелыми "бизнесменами", без бросающихся под колеса пешеходов с тележками-прицепами, проскочила "ленинградку", свернула на кольцевую, потом - на "дмитровку" и остановилась у входа в "Молодежную" так точно, словно возила туда бывших капитанов транспортов каждый день. В пути все молчали. Пестовский делал это с удовольствием. Капитаны - из бдительности. Водитель просто из-за неразговорчивости.
В холле гостиницы, уже после тягомотины оформительских дел, Иванов наконец подал голос:
- Вы отнесите вещи в номер, умойтесь. В общем, приведите себя в порядок. А обедать будем у нас...
Пестовский почему-то посмотрел на Петрова, словно больше всего боялся, что сейчас раздастся залп его голоса, и молча пошел к лифту...
Капитаны ждали его десять минут, двадцать, тридцать. С каждой новой минутой, которую отщелкивали электронные часы в холле, казалось, что вот-вот, вот сейчас распахнутся двери лифта и... А двери распахивались, распахивались, распахивались... И выходили, выходили, выходили совсем другие, как будто специально засылаемые сверху, так резко отличающиеся от Пестовского люди: или толстые бочонки с кавказскими шевелюрами и усами, или худые селедки девчонок понятно какого поведения.
Наконец, терпение лопнуло. Дежурной по этажу пришлось так же, как еще недавно Пестовскому, прочесть их имена-фамилии из удостоверений.
- Извините, товарищи капитаны, - расплылась в улыбке холеная, раздобревшая на взятках кавказцев мамзель с Эйфелевой башней прически на круглой, по-крестьянски грубо сработанной физиономии. - Он ключ от номера взял.
- У пожарной службы должен быть дубликат...
- Сдался он вам, этот постоялец! Небось, спать завалился. С самолета все-таки. Из Бангкока, - с удовольствием посмотрела на открытку под стеклом.
- Он не мог сбежать через окно?
- Да вы что! Тринадцатый этаж!
- Вызывай пожарника! - грохнул Петров и чуть не убил криком дежурную.
- С-счас, - еле выжала она, скользя мокрыми толстыми пальцами с чудовищно ярко налакированными ногтями по телефонной трубке...
Щелчок. Еще щелчок.
- Пожалте, - отступил от приоткрытой двери пожарный-сержант, понюхал воздух и, помягчев заспанным лицом, шагнул вслед за метнувшейся в номер парочкой.
Шагнул и наткнулся на стену из их спин. Привстал на цыпочки - и охнул: на пестром коврике, постеленном посередине помера, в луже крови неподвижно, словно упавший гипсовый манекен, лежал крупный мужчина с красивым-красивым, ну как у голливудских героев, лицом.
2
Леночке Кудрявцевой было уже очень много лет - двадцать. За это время она успела окончить школу, не поступить в первый медицинский, потом окончить медучилище и вновь не поступить все в тот же институт, успела полюбить и ожечься, отчаяться и в этом отчаянии сходу подписать даже не читанный контракт в какую-то страну. И только когда их всех вместе четырех врачей и четырех медсестер - собрали в аэропорту, она поняла, что едет в Йемен, в страну, о которой она ничего не знала, кроме того, что это где-то у экватора и что там очень тепло. Она родилась и почти безвыездно жила в Москве, в холодной, дождливой, мокрой Москве и, как ей казалось, должна была безумно обрадоваться теплу юга, яркому солнцу и синему морю. А вместо этого попала в такую духовку, что первые месяцы ощущала себя как на трехкилометровом кроссе в школе: темнеет в глазах, нестерпимо, до отчаяния хочется пить и - кажется - вот-вот силы оставят, и упадет она на твердую, так и тянущую к себе магнитом землю и умрет, просто умрет, но нет, она бежит, все бежит и бежит, оттягивая миг падения еще на секунду, еще, еще. Так и "пробежала" полгода. Может, только потому, что в квартире, которую они снимали вдвоем с Верой, сорокатрехлетней, нервной, никогда не бывшей замужем и не имеющей детей,
медсестрой, в окне торчал кондиционер. Хоть и полудохлый, но
кондиционер.
А здесь, в трясущемся на ухабах грунтовой дороги, старом, битом уже не раз и не два джипе "Ниссан", не только не было кондиционера, но было еще жарче, чем снаружи. Водитель - старый, хмурый, как здешняя пустыня, пакистанец - дважды останавливал машину, дважды открывал капот и, ругаясь на пяти известных ему языках, что-то подолгу ремонтировал. В итоге до Эль-Маджифа они добрались уже после полудня, а это значило, что сюда можно было и не ехать вовсе, потому что ровно в тринадцать ноль-ноль начинался "час ката", время жевания зеленых листьев, которые ежедневно огромными пучками привозят с гор на маленьких усталых осликах, "час", который длится не менее трех часов и во время которого - да и после - уже никто не решает никакие дела. А дело было, кажется, важным.
Об этом можно было судить по нервному подергиванию левой щеки на лице главврача - щупленького, длинноносого йеменца Юсуфа - сегодня утром, когда он вызвал ее в свой кабинет. Обычно Юсуф не выделялся среди других йеменцев, а, значит, был, как и большинство местных жителей, внешне мрачен, хмур, глядел исподлобья, по-воинственному, но если хоть что-то заинтересовывало его, становился чуть-чуть, на самую малость, оживленнее ровно на нервное подергивание щекой и суетной бег пальцев, которые все время что-то двигали на столе, поправляли, перетасовывали.
Вот и в это утро пальцы ошалело носились по столу двумя футболистами, гонящими мяч к воротам, и то подравнивали строго по краю стола черный пластиковый канцприбор, то папки с историями болезней, то ряд пластиковых разноцветных скрепок на столе. Щеку чуть подергивало, и было похоже, что Юсуф подмигивает Леночке, но на самом-то деле Юсуф амурными делами не занимался, а истово хранил верность троим своим женам.
Он посмотрел красными ото сна глазами на висящие на стене в алюминиевых рамочках и под стеклом дипломы об окончании киевского, тогда еще союзного, мединститута и какого-то вуза в Турции, потом - на Лену и с намертво въевшимся в речь украинским акцентом, с твердым нажимом на "гэ" и заменой "что" на "шо", выпалил:
- От шо: надо срочно съездить в Эль-Маджиф. У них два случая с огнестрельными ранениями. Соседи поссорились. Одно ранение - пустяк, а вот это, - быстрые пальцы слетели со стопки папок и придвинули к краю стола бумажку, - надо, шо г-говорится, полечить.
Лена прочла адрес и фамилию и сразу все поняла: ранение было у сына богатого торговца. Значит, ожидался хороший "навар" в
карман Юсуфа, который уже давно мечтал оставить эту обшарпаную
госбольницу и открыть частную практику. А если учесть, что их
больница была вообще одной-единственной на несколько нахий
местных округов, а народу - почти миллион жителей, то
развернуться было где. Он, правда, и без частной практики брал
деньги за услуги при официальном "бесплатном гослечении", но так
уж устроен человек, что, имея доллар, он хочет иметь два, а имея
два - уже три. И так далее по законам арифметической, а, может, и
геометрической прогрессии. Аскеты, монахи и альтруисты - не в
счет...
Приказ - приказом, но где найти этого раненого в ногу и, кажется, по-пустяшному, по касательной, героя? Дома, как и ожидала, его не оказалось - ушел в кафе жевать кат. А в какое? Получалось, что в любое из восьми самых лучших, что почти подряд тянулись по главной улице сразу за рынком. Женщине заходить в кафе во время жевания ката нельзя, а попросить пакистанца - тот сразу потребует денег за услугу. Даже такую ерундовую. Он и так вез ее на больничном джипе с таким видом, словно на своей личной, а ему за это - ни шиша.
Осталось одно: медленно проехать вдоль окон и открытых террас кафе и высмотреть из-под поднятых жалюзи похожее по описанию и одежде лицо. Это в первый месяц местные жители казались Лене близнецами. Но теперь-то она уже спокойно могла отличить смоляного, почти африканского вида жителя жаркой пустыни из племени зараник и, в общем-то тоже смуглого, но все же более похожего на араба горца. А по тому, как молятся, отличить зейдита - местную управленческую элиту - от шафиита. Если первые из них сначала опускают руки, кладут их на бедра тыльной стороной, ладонями наружу, потом опускаются на колени, прикладываются лбом к земле, а, разгибаясь, садятся на щиколотку подвернутой левой ноги, то вторые просто складывают руки крест-накрест на животе, а после поклонов, поднимаясь, садятся на пятки. Могла она определить по внешнему виду и достаток йеменца. Достаточно было бросить беглый взгляд на джамбию, чтобы по тому, из чего сделана ее рукоять - дешевая пластмасса или почти бесценный по местным понятиям рог жирафа - сразу узнать многое о хозяине.
Вот и теперь она скользила взглядом по джамбиям, по пестрым шапочкам, по бледным, с глазами навыкате или с блаженно закрывшими их веками, прокопченным лицам и со страхом думала о том, что ее женское присутствие в местах или, точнее, рядом с местами, где вообще женщине нельзя появляться ни при каких обстоятельствах, не вызывает ярости у йеменцев только потому, что она все-таки белая женщина да еще и в белом медицинском халате и шапочке, что делает ее как бы вдвойне не женщиной по их преставлениям, а неким бесполым существом по имени Врач.
В пятом из обследуемых по порядку кафе Лена невольно положила мокрую ладонь на руль автомобиля. Джип мягко замер, словно тоже удивился увиденному. На полу, устланном коврами, на подушках у стен среди курящих кальян йеменцев лежал европеец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23