Руки смягчили удар, но лбу все равно досталось: правая, уже дважды сшитая до этого бровь заныла на одной протяжной ноте. "Почти нокаут," оценил тошнотно пустую и одновременно такую отяжелевшую голову. Приподнялся на саднящем локте, чтобы разглядеть бандюгу-толкача, но вместо этого увидел у дизеля неподвижную, ставшую какой-то по-детски маленькой фигуру Клепинина.
- Си-идорыч, - позвал тихо, словно боясь разбудить.
Тишина. Только за переборкой что-то потрескивает сухим хворостом. ------- *Пайол - металлический или деревянный съемный настил в виде щитов в трюме для предохранения конструкций дна от повреждений в случае падения груза.
Встал - и не поверил своей очугуневшей голове. И, только сделав робкий шаг вперед, понял, что голова ни при чем - не в вестибулярке дело, а в том, что действительно палуба накренилась.
- Сидорыч, - склонился над безвольно повисшей седой головой. На душе стало так тяжко, словно это он убил старого меха. И чуть не закричал от радости, услышав почти беззвучный, из ноздрей вытекший стон...
6
- У тебя в школе по литературе сколько было?
Белесым ресницам Иванова вопрос не понравился больше всего. Они отпорхали несколько томительных секунд, и только после этого раздался тихий, недоумевающий голос:
- Четыре... Кажется, четыре.
- То-то я вижу, что не пять. Тогда бы "Маскарад" Лермонтова лучше знал, - навечно простуженным горлом прохрипел генерал.
Сам он ни в школе обычной, ни в высшей школе КГБ, ни на прочих курсах, где учился, отличием не блистал, к должности своей шел не по "волосатым рукам", а по не самым сладким местам типа Афганистана или Эфиопии с их почти вечными войнами, но поизображать из себя интеллектуала и эрудита любил.
- Неужели сразу не ясно было, что на ней - парик?
Начальнику легко быть умным перед подчиненным, подумал Иванов и, понимая, что лучше уж усилить свою глупость, чтобы хоть этим потешить душу "шефа", проговорил:
- Виноват. Не додумали. Она и с выходом в соседний павильон нас "срезала".
Этот аргумент генерал припас для следующей укоризны и, потеряв его, ощутил себя альпинистом, пытающимся ухватиться за опору и не находящим ее.
Читать мысли Иванов не мог, но в паузе, прорежаемой астматическими хрипами генерала, таилось спасение, и он пошел в атаку:
- Да. Я виноват. Можно было предположить, что на голове - парик. Но больно уж он казался натурален... А потом, товарищ генерал, стояли бы на выходах наши люди, они бы по платью "сработали". А эмвэдэшники... одна молодежь... они только по цвету волос искали. Все-таки блондинок на земном шаре меньше, чем брюнеток. И только когда я сам с ними переговорил, то "второй"... это основной вход, где больше всего людей, понял, что была дама в таком платье. Я - туда, выбежал на площадь, но...
- А телефон... Ты говорил, она записала его телефон...
- Нет, не звонила.
- Поня-я-ятно. А что, ты говорил, на этой... визитке?
- Ах да! - энергично открыл Иванов папку, отщелкнул металлический держатель и протянул прямоугольник гостиничной визитки. - Она оставила на бумаге латинскую букву "N".
Генерал удивленно посмотрел на бумажку.
- Пальчиков, к сожалению, нет, - понял его замешательство Иванов. Поэтому без пакетика.
- Пароль? - внимательно изучил сквозь лупу коряво нарисованные три черточки, которые не сразу-то и складывались в букву "N". Скорее, что-то среднее между римской четверкой и зачеркнутой "птичкой". - Или сообщение?
- Я думаю, - помолчал Иванов, подчеркивая паузой то, что он действительно долго обдумывал свое объяснение ситуации, - что именно она должна была забрать эти доллары. Каким образом, не хочу гадать. Ключевым было слово "сэр". Паоло резко изменился именно после него. Но за несколько секунд что-то произошло. То ли она дрогнула, то ли Паоло подал какой-то знак, я не знаю. Только именно после этого она оставила букву "N". Я думаю, что "N" - это "нет". Почти на всех языках оно начинается на "н": ноу, найн, но, няма, ну и так далее.
- И им не жалко терять эти деньги? - хитро сощурился генерал, уже знающий ответ на свой вопрос.
- Люди важнее денег. Паоло - пешка. А засвечивать китов они не решились.
Генерал вернул визитку.
- Подведем предварительные итоги. Что мы о них знаем? - и приготовился загинать толстые, с вечными гимнастическими мозолями пальцы.
- Что они работают в контакте с итальянцами.
- Раз.
- Что одна нить может пойти от Паоло.
- Два. Если только Паоло уцелеет.
- Возможно, - представил некрасивое, обреченно-грустное лицо Паоло и вдруг увидел страшную печать предчувствия в этой грусти. - Есть девушка. Анна.
- Три. Но, во-первых, ее могут звать вовсе не Анной, а, во-вторых, даже если бы при знакомстве с итальянцем она оказалась кристально честна, то тебе бы жизни не хватило, чтоб допросить по Москве всех Анн в возрасте от девятнадцати до...
- ...двадцати пяти максимум, - досказал Иванов.
- И что остается?
- Только догадки...
- Да. Только догадки, что если уж Паоло привез к нам три "лимона", то не для эксперимента с таможенными службами, не для проверки их на вшивость, а для передачи большим, ох, большим людям. Применяя жаргон нашего времени, я бы назвал их Крутыми.
- Крутыми? - удивился образности генерала Иванов.
- А что? Хорошая кличка. Пусть так и идут под ней.
- Но ведь Паоло... Все-таки он же - есть. Может, через него?
Генералу не понравилось это упрямство. Он служил слишком долго, чтобы не понимать того, что все очевидное в их деле наиболее обманчиво.
- Утром я был у шефа. На самом высоком уровне принято решение, что деньги уйдут со станком. Итальянцы изымут их сами. После этого Паоло... В общем, давай работать с песком, а не с миражом.
- Но тогда... тогда у нас ничего нет. Кроме факта несостоявшейся передачи денег. Преступление явно есть, мафия есть, а виновных нет.
- Ничего. Будем ждать, - удовлетворенно откинулся генерал на спинку кресла и расслабленно растекся по ней, помягчел. - Что-нибудь появится.
7
- Ну что, Магеллан хренов, посадил "коробку" на мель?
- Он-то при чем, товарищ капитан второго ранга? - защитил Майгатова грустный-прегрустный Анфимов. - Хоть влево, хоть вправо крути - кругом одни рифы. Теперь тащи эту гирю до Суэца.
- Приказ начальника - закон для подчиненного, - потряс свежей мыслью Бурыга.
- Билеты накрылись, путевка, - тихо напомнил себе Анфимов.
- А дуру-то здоровенную нам с мели снимать. Буксир бы сюда...
- М-да, опять дома скандал...
- Чего у них в трюмах-то, Майгатов?
- Рис, товарищ капитан второго ранга. В мешках. Несколько мешков вспорото.
- Себе, что ли, на халяву кашу варили. Без халявы жизнь - отрава.
- Да вроде нет. На обед у них макароны были. Си-идорыч, - не удержался при виде медленно вошедшего на ходовой, где происходил весь разговор, Клепинина все с такой же белой, но теперь не от седины, а от бинтов, головой, с левой рукой на перевязи. - Тебе ж лежать надо.
- Я лучше нашего коновала знаю, что надо, а что не надо. Мне уже сказали, что есть указание "сверху" о буксировке...
"Ирша" на первых два рывка буксирным тросом отреагировала безразлично. Как в той сказке, видно, ждала третьего раза. Сухогруз с хрустом разгрызаемого рафинада прополз раненым брюхом по коралловому ножу, завалился на правый борт и ванькой-встанькой закачался на фоне плавящегося о горизонт солнечного диска.
- Чтой-то крен великоват, - не понравилась "Ирша" Анфимову. - Ох не дотянем до Суэца. - Обернулся к матросу-связисту: - Дай канал... Что там у тебя? - спросил вроде бы у того же матроса, хотя вопрос в прижатый к губам микрофон был адресован лейтенанту-торпедисту, только сменившемуся с вахты и теперь посаженному на борт "летучего голландца" балластом, ибо на буксируемом судне делать особо ничего не надо было.
"Крен, товарищ командир, на пра..." - "Сам вижу. Что - пробоина?" "Воина?" - "Да не воина, а пробоина." - "А-а, сейчас. Абунин, ну что там? Сколько?.. Метров пять длиной, товарищ командир." - "Что ты матросу такое дело доверяешь! Сам проверь!" - "Есть!" - "Погоди. А ширина какая и это... место расположения?" - "Счас... Ага: вот, говорит, разная - где узко, а где и широко... В общем, два на пять.А где?.. Ага: больше по ближнему трюму, но немного и в другой заходит. Мешки, говорит,понизу уже в воде." - "Ладно. Иди сам еще раз проверь."
- Нет, не дотянем, - хмуро отдал микрофон связисту. - Разрешите запрос дать, чтоб это... - На миг задумался, глядя на мрачную, с впившимися друг в друга губами и собравшимися на подглазьях морщинками физиономию Бурыги. Ну хоть в Ходейду.
- С вами, мля, под трибунал попадешь, а не в Ходейду. Сплошной бардак... Ладно, запрашивай от моего имени...
Гирлянда сухих слов, преобразившись в невидимую радиоволну, скользнула к Севастополю, оттуда - к Москве, где вдруг стала ленивой-ленивой и долго с черепашьей скоростью переползала по телефонным кабелям от здания главного штаба флота на Красных воротах до МИДа на Смоленке, а уж в циклопической башне МИДа из кабинета в кабинет, из кабинета в кабинет, потом - в посольство Йемена во Втором Неопалимовском переулке, откуда почти вернулась на корабль - сколько до той Ходейды-то, а уж потом, медленно описав обратный круг, все-таки ожила в динамиках связи:"Можно".
Пока бродили по миру слова, "Альбатрос" упрямо шел сквозь густую смоляную ночь на север, к Суэцу, а с "Ирши" все бубнил и бубнил перепуганный лейтенант: не тянут помпы, не тянут. Мешки за борт? Так это ж чья-то собственность, будущий капитал.
На рассвете, когда рывком, будто освещение в зале, погасли звезды, Анфимов поднял от штурманской карты налитые кровью, забывшие о сне глаза и прохрипел:"Я снимаю людей с "Ирши". Бурыга с мятым от сна лицом безразлично прожевал:
- Ну и хрен с ней, с этой "железякой". Руби конец. Пусть тот чайник, что у них хозяином, с этой лоханкой разбирается. Она теперь не государственная. И это... - показал на вахтенный журнал. - Координаты зафиксируйте. На всякий случай...
8
Двадцать сорок три. Кают-компания. Вечерний чай.
В гнетущей тишине не звякают даже ложки. Крупно нарезанные проспиртованые батоны, такие же мягкие, как и два месяца назад, когда их испекли где-то на берегу, лежат почти нетронутыми. Белое масло медленно подтаивает в блюдечке по краям, словно айсберг, вплывающий в теплые воды. Беззвучно поет на мутном черно-белом, а, точнее, серо-сером экране почти музейного "Рекорда" арабский певец в чалме, со странным, криво загнутым кинжалом за поясом. Между сидящими словно поставили по переборке. Вроде рядом, а поворачиваться не хочется.
- Похороны у нас, что ли? - вздрогнули все от баса Бурыги. - Ну потопили железяку. Ну и фиг с ней! Это б раньше за соцсобственность всех попереснимали с должностей, а теперь...
- Так-то оно так. - Хрустнул рафинадом Анфимов. - Но все равно обидно. Поверни мы чуть раньше к Ходейде - может, и спасли бы судно. Ну, хотя бы на мель у берега положили. Да и с экипажем не ясно. Может, погибли они?
- Ага! Прям все тридцать сразу!
- У них штат не весь укомплектован, - вставил Майгатов и неприятно ощутил, что каждое слово колющими толчками отдалось в набухшей сливой брови. - Двадцать один всего.
- Во! Еще меньше. Ухлопали по пьяни радиста и решили от нас смыться. Помните, засечка на экране поделилась. Это они, бандюги, срыгнули...
- Но ведь все шлюпки остались на борту. - Со всхлипом отхлебнул мутного, невкусного чаю Клепинин и болезненно прикрыл глаза под срезом уже погрязневших за день, замаслившихся от беганий по трюмам бинтов. - И еще "SOS" этот...
- И рис, - задумчиво, невидящим взглядом посмотрел в иллюминатор Анфимов. - Чего они его из Таиланда везли? Говорят, во Вьетнаме дешевле. И намного...
- Зато путь короче, - обозначил себя пристроившийся к уголочку стола штурман.
- А вот в семьдесят девятом или... м-м... нет, точно в девятом... грузно откинулся на спинку дивана занявший сразу два штатных места за столом - командиров артиллерийской и минно-торпедной боевой частей Бурыга. - Так в Донузлаве похожая история была. В смысле посадки на мель. Тогда СКР-13 - во, номер-то! - в штормягу почти на берег вывезло. Под Оленевкой, на Тарханкуте. На борту были комбриг, начпо и еще какой-то туз. Туз доверил командование комбригу и ушел спать, комбриг - командиру СКРа, командир - помохе, а тот кулак под нос летехе вахтенному - вот как тебе, показал на мгновенно еще более истончавшего соседа-торпедиста, "румынской"* душе сунул - и тоже храпака дал. А летеху укачало, он и сам уснул. Так они и въехали в песочек всем корпусом. Помнишь? - пнул кулаком под бок засыпающего Анфимова.
- Гд-де?
- А-а, ты ж тогда на классах был в Питере... Так вот: его океанским буксиром тащили, песок с-под дна вымывали - ни хрена не шел. Пока артбашни не срезали. Во-о. Тогда всех поснимали. А сча-ас... - Махнул рукой в потолок, словно именно там, сверху, всего лишь за палубой находились люди, которые снимали, назначали и вообще правили судьбами тех, кто служил на кораблях.
Разлитая по кают-компании тоска не улетучилась. Сладкий чай лишь на время сменял во рту противный, тошнотворный привкус соли. На рукавах и плечах всех, кроме, пожалуй, Бурыги да жителя трюмов Клепинина мучной притруской белела все та же соль. Пересидели бы солнце в каютах - не было бы этих белых эполет, а так почти весь бешеный день - на жаре.
- Лады, - опять попытался разбить невидимые перегородки между офицерами Бурыга. - Чтоб чай был слаще, а сон легче, ставлю задачу: каждому "продать" по одной истории флотского, скажем так, типа. Анекдоты тоже принимаются... ------- *"Румыны" ( флот. жарг.) - матросы минно-торпедной боевой части.
В провисшей под потолком тишине забасил первым:
- Вертолетчики из Качи - а в Каче, как известно, все иначе - на противолодочном патрулировании над морем решили искупаться. Снизились до десяти метров, а штиль был еще тот, поставили "вертуху" на автопилот, спустили трап, разделись, слезли по нему и давай плескаться. И вот то ли давление над морем скакануло, то ли еще какая закавыка, но только автопилот отработал на изменение в атмосфере и поднял вертолет на десяток метров еще. Ну эти вот кулибины поплавали-поплавали кругами да и рванули к берегу. Так в семейных трусах и приползли в полк. Те подняли две или там три машины в воздух, полетали вокруг нашего бесхозника - а что сделаешь? Так и прождали, пока топливо не выработает да в море шлепнется...
На довольное гыканье Бурыги несколько человек ответили робкими носовыми смешками. Только сидящий напротив комбрига замповосп - он же бывший замполит - покачал вперед-назад в низком утробном смехе свои засаленные кап-лейские погоны. Он всегда был готов угодить любому начальнику, лишь бы никто не пытался лишить его возможности выполнить главную цель жизни - доспать в каюте оставшиеся до ближайшей пенсии три с небольшим года. В бригаде его уже давно звали "пятнадцатилетним капитаном", хотя четыре масеньких звездочки на погонах он носил не пятнадцать, а где-то около двенадцати лет. Фамилия у него была историческая - Кравчук, но, в отличие от своего знаменитого тезки, ни к каким вершинам власти он никогда не рвался, от предложенных должностей на большие корабли и другие флота отказывался, и никто не знал, что главной причиной всего этого была не бешеная принципиальность, не преданность до мозга костей своему кораблю, а то, что от штатного места стоянки "Альбатроса" у причала до квартиры его дома в "хрущевской" пятиэтахе было ровно семьсот десять шагов. В замполитские годы он хоть со скрипом, с задержками, но все же со страху проводил партсобрания, политинформации и единые политдни, а сейчас, когда все это оказалось, судя по голосам с экрана, позорным прошлым, он и вовсе утратил последний стимул в службе, хотя кусочком того страха все же осталось его преклонение перед любым начальством, преклонение, с которым, может быть, и не сравнить было обожание ацтеками своих каменных божеств. И оттого, когда Бурыга, сидящий напротив него, бросил навстречу ему последний "гык", он посмеялся еще чуть-чуть, ровно столько, чтоб его заметил комбриг, и только после этого заговорил быстро-быстро, словно боясь, что кто-то встрянет в разговор и первым поддержит начатую комбригом "травлю":
- У нас хохма в Средиземке была. В конце семидесятых. Помнишь, мех? и погнал дальше, даже не удосужившись выслушать, что скажет еще один ветеран "Альбатроса": - Нам в Латакии загрузили на борт арбузы. Часть нам, часть на эскадру еще завезти нужно было, к шестой точке. Вышли в море, а нам "вводняк" - комиссия из Москвы, идет навстречу на белом пароходе...
- На "гидрографии", что ли? - с деланным недовольством пробурчал Бурыга.
- Ну да...
- Так ты прямо и говори. А то я уж думал - на лайнере "Максим Горький", - и озорно пнул локтем опять закунявшего Анфимова.
- Гд-де?
- Ну так вот: на гидрографии. На борту у нас, естественно, паника. Аврал полный. Пошел я по постам, захожу в провизионку и только тут вижу, что арбузы нам загрузили не обычные, а с наклейками. На каждой надпись "Израиль". Ну, думаю, хана мне, не доглядел в порту, политическую бдительность утратил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
- Си-идорыч, - позвал тихо, словно боясь разбудить.
Тишина. Только за переборкой что-то потрескивает сухим хворостом. ------- *Пайол - металлический или деревянный съемный настил в виде щитов в трюме для предохранения конструкций дна от повреждений в случае падения груза.
Встал - и не поверил своей очугуневшей голове. И, только сделав робкий шаг вперед, понял, что голова ни при чем - не в вестибулярке дело, а в том, что действительно палуба накренилась.
- Сидорыч, - склонился над безвольно повисшей седой головой. На душе стало так тяжко, словно это он убил старого меха. И чуть не закричал от радости, услышав почти беззвучный, из ноздрей вытекший стон...
6
- У тебя в школе по литературе сколько было?
Белесым ресницам Иванова вопрос не понравился больше всего. Они отпорхали несколько томительных секунд, и только после этого раздался тихий, недоумевающий голос:
- Четыре... Кажется, четыре.
- То-то я вижу, что не пять. Тогда бы "Маскарад" Лермонтова лучше знал, - навечно простуженным горлом прохрипел генерал.
Сам он ни в школе обычной, ни в высшей школе КГБ, ни на прочих курсах, где учился, отличием не блистал, к должности своей шел не по "волосатым рукам", а по не самым сладким местам типа Афганистана или Эфиопии с их почти вечными войнами, но поизображать из себя интеллектуала и эрудита любил.
- Неужели сразу не ясно было, что на ней - парик?
Начальнику легко быть умным перед подчиненным, подумал Иванов и, понимая, что лучше уж усилить свою глупость, чтобы хоть этим потешить душу "шефа", проговорил:
- Виноват. Не додумали. Она и с выходом в соседний павильон нас "срезала".
Этот аргумент генерал припас для следующей укоризны и, потеряв его, ощутил себя альпинистом, пытающимся ухватиться за опору и не находящим ее.
Читать мысли Иванов не мог, но в паузе, прорежаемой астматическими хрипами генерала, таилось спасение, и он пошел в атаку:
- Да. Я виноват. Можно было предположить, что на голове - парик. Но больно уж он казался натурален... А потом, товарищ генерал, стояли бы на выходах наши люди, они бы по платью "сработали". А эмвэдэшники... одна молодежь... они только по цвету волос искали. Все-таки блондинок на земном шаре меньше, чем брюнеток. И только когда я сам с ними переговорил, то "второй"... это основной вход, где больше всего людей, понял, что была дама в таком платье. Я - туда, выбежал на площадь, но...
- А телефон... Ты говорил, она записала его телефон...
- Нет, не звонила.
- Поня-я-ятно. А что, ты говорил, на этой... визитке?
- Ах да! - энергично открыл Иванов папку, отщелкнул металлический держатель и протянул прямоугольник гостиничной визитки. - Она оставила на бумаге латинскую букву "N".
Генерал удивленно посмотрел на бумажку.
- Пальчиков, к сожалению, нет, - понял его замешательство Иванов. Поэтому без пакетика.
- Пароль? - внимательно изучил сквозь лупу коряво нарисованные три черточки, которые не сразу-то и складывались в букву "N". Скорее, что-то среднее между римской четверкой и зачеркнутой "птичкой". - Или сообщение?
- Я думаю, - помолчал Иванов, подчеркивая паузой то, что он действительно долго обдумывал свое объяснение ситуации, - что именно она должна была забрать эти доллары. Каким образом, не хочу гадать. Ключевым было слово "сэр". Паоло резко изменился именно после него. Но за несколько секунд что-то произошло. То ли она дрогнула, то ли Паоло подал какой-то знак, я не знаю. Только именно после этого она оставила букву "N". Я думаю, что "N" - это "нет". Почти на всех языках оно начинается на "н": ноу, найн, но, няма, ну и так далее.
- И им не жалко терять эти деньги? - хитро сощурился генерал, уже знающий ответ на свой вопрос.
- Люди важнее денег. Паоло - пешка. А засвечивать китов они не решились.
Генерал вернул визитку.
- Подведем предварительные итоги. Что мы о них знаем? - и приготовился загинать толстые, с вечными гимнастическими мозолями пальцы.
- Что они работают в контакте с итальянцами.
- Раз.
- Что одна нить может пойти от Паоло.
- Два. Если только Паоло уцелеет.
- Возможно, - представил некрасивое, обреченно-грустное лицо Паоло и вдруг увидел страшную печать предчувствия в этой грусти. - Есть девушка. Анна.
- Три. Но, во-первых, ее могут звать вовсе не Анной, а, во-вторых, даже если бы при знакомстве с итальянцем она оказалась кристально честна, то тебе бы жизни не хватило, чтоб допросить по Москве всех Анн в возрасте от девятнадцати до...
- ...двадцати пяти максимум, - досказал Иванов.
- И что остается?
- Только догадки...
- Да. Только догадки, что если уж Паоло привез к нам три "лимона", то не для эксперимента с таможенными службами, не для проверки их на вшивость, а для передачи большим, ох, большим людям. Применяя жаргон нашего времени, я бы назвал их Крутыми.
- Крутыми? - удивился образности генерала Иванов.
- А что? Хорошая кличка. Пусть так и идут под ней.
- Но ведь Паоло... Все-таки он же - есть. Может, через него?
Генералу не понравилось это упрямство. Он служил слишком долго, чтобы не понимать того, что все очевидное в их деле наиболее обманчиво.
- Утром я был у шефа. На самом высоком уровне принято решение, что деньги уйдут со станком. Итальянцы изымут их сами. После этого Паоло... В общем, давай работать с песком, а не с миражом.
- Но тогда... тогда у нас ничего нет. Кроме факта несостоявшейся передачи денег. Преступление явно есть, мафия есть, а виновных нет.
- Ничего. Будем ждать, - удовлетворенно откинулся генерал на спинку кресла и расслабленно растекся по ней, помягчел. - Что-нибудь появится.
7
- Ну что, Магеллан хренов, посадил "коробку" на мель?
- Он-то при чем, товарищ капитан второго ранга? - защитил Майгатова грустный-прегрустный Анфимов. - Хоть влево, хоть вправо крути - кругом одни рифы. Теперь тащи эту гирю до Суэца.
- Приказ начальника - закон для подчиненного, - потряс свежей мыслью Бурыга.
- Билеты накрылись, путевка, - тихо напомнил себе Анфимов.
- А дуру-то здоровенную нам с мели снимать. Буксир бы сюда...
- М-да, опять дома скандал...
- Чего у них в трюмах-то, Майгатов?
- Рис, товарищ капитан второго ранга. В мешках. Несколько мешков вспорото.
- Себе, что ли, на халяву кашу варили. Без халявы жизнь - отрава.
- Да вроде нет. На обед у них макароны были. Си-идорыч, - не удержался при виде медленно вошедшего на ходовой, где происходил весь разговор, Клепинина все с такой же белой, но теперь не от седины, а от бинтов, головой, с левой рукой на перевязи. - Тебе ж лежать надо.
- Я лучше нашего коновала знаю, что надо, а что не надо. Мне уже сказали, что есть указание "сверху" о буксировке...
"Ирша" на первых два рывка буксирным тросом отреагировала безразлично. Как в той сказке, видно, ждала третьего раза. Сухогруз с хрустом разгрызаемого рафинада прополз раненым брюхом по коралловому ножу, завалился на правый борт и ванькой-встанькой закачался на фоне плавящегося о горизонт солнечного диска.
- Чтой-то крен великоват, - не понравилась "Ирша" Анфимову. - Ох не дотянем до Суэца. - Обернулся к матросу-связисту: - Дай канал... Что там у тебя? - спросил вроде бы у того же матроса, хотя вопрос в прижатый к губам микрофон был адресован лейтенанту-торпедисту, только сменившемуся с вахты и теперь посаженному на борт "летучего голландца" балластом, ибо на буксируемом судне делать особо ничего не надо было.
"Крен, товарищ командир, на пра..." - "Сам вижу. Что - пробоина?" "Воина?" - "Да не воина, а пробоина." - "А-а, сейчас. Абунин, ну что там? Сколько?.. Метров пять длиной, товарищ командир." - "Что ты матросу такое дело доверяешь! Сам проверь!" - "Есть!" - "Погоди. А ширина какая и это... место расположения?" - "Счас... Ага: вот, говорит, разная - где узко, а где и широко... В общем, два на пять.А где?.. Ага: больше по ближнему трюму, но немного и в другой заходит. Мешки, говорит,понизу уже в воде." - "Ладно. Иди сам еще раз проверь."
- Нет, не дотянем, - хмуро отдал микрофон связисту. - Разрешите запрос дать, чтоб это... - На миг задумался, глядя на мрачную, с впившимися друг в друга губами и собравшимися на подглазьях морщинками физиономию Бурыги. Ну хоть в Ходейду.
- С вами, мля, под трибунал попадешь, а не в Ходейду. Сплошной бардак... Ладно, запрашивай от моего имени...
Гирлянда сухих слов, преобразившись в невидимую радиоволну, скользнула к Севастополю, оттуда - к Москве, где вдруг стала ленивой-ленивой и долго с черепашьей скоростью переползала по телефонным кабелям от здания главного штаба флота на Красных воротах до МИДа на Смоленке, а уж в циклопической башне МИДа из кабинета в кабинет, из кабинета в кабинет, потом - в посольство Йемена во Втором Неопалимовском переулке, откуда почти вернулась на корабль - сколько до той Ходейды-то, а уж потом, медленно описав обратный круг, все-таки ожила в динамиках связи:"Можно".
Пока бродили по миру слова, "Альбатрос" упрямо шел сквозь густую смоляную ночь на север, к Суэцу, а с "Ирши" все бубнил и бубнил перепуганный лейтенант: не тянут помпы, не тянут. Мешки за борт? Так это ж чья-то собственность, будущий капитал.
На рассвете, когда рывком, будто освещение в зале, погасли звезды, Анфимов поднял от штурманской карты налитые кровью, забывшие о сне глаза и прохрипел:"Я снимаю людей с "Ирши". Бурыга с мятым от сна лицом безразлично прожевал:
- Ну и хрен с ней, с этой "железякой". Руби конец. Пусть тот чайник, что у них хозяином, с этой лоханкой разбирается. Она теперь не государственная. И это... - показал на вахтенный журнал. - Координаты зафиксируйте. На всякий случай...
8
Двадцать сорок три. Кают-компания. Вечерний чай.
В гнетущей тишине не звякают даже ложки. Крупно нарезанные проспиртованые батоны, такие же мягкие, как и два месяца назад, когда их испекли где-то на берегу, лежат почти нетронутыми. Белое масло медленно подтаивает в блюдечке по краям, словно айсберг, вплывающий в теплые воды. Беззвучно поет на мутном черно-белом, а, точнее, серо-сером экране почти музейного "Рекорда" арабский певец в чалме, со странным, криво загнутым кинжалом за поясом. Между сидящими словно поставили по переборке. Вроде рядом, а поворачиваться не хочется.
- Похороны у нас, что ли? - вздрогнули все от баса Бурыги. - Ну потопили железяку. Ну и фиг с ней! Это б раньше за соцсобственность всех попереснимали с должностей, а теперь...
- Так-то оно так. - Хрустнул рафинадом Анфимов. - Но все равно обидно. Поверни мы чуть раньше к Ходейде - может, и спасли бы судно. Ну, хотя бы на мель у берега положили. Да и с экипажем не ясно. Может, погибли они?
- Ага! Прям все тридцать сразу!
- У них штат не весь укомплектован, - вставил Майгатов и неприятно ощутил, что каждое слово колющими толчками отдалось в набухшей сливой брови. - Двадцать один всего.
- Во! Еще меньше. Ухлопали по пьяни радиста и решили от нас смыться. Помните, засечка на экране поделилась. Это они, бандюги, срыгнули...
- Но ведь все шлюпки остались на борту. - Со всхлипом отхлебнул мутного, невкусного чаю Клепинин и болезненно прикрыл глаза под срезом уже погрязневших за день, замаслившихся от беганий по трюмам бинтов. - И еще "SOS" этот...
- И рис, - задумчиво, невидящим взглядом посмотрел в иллюминатор Анфимов. - Чего они его из Таиланда везли? Говорят, во Вьетнаме дешевле. И намного...
- Зато путь короче, - обозначил себя пристроившийся к уголочку стола штурман.
- А вот в семьдесят девятом или... м-м... нет, точно в девятом... грузно откинулся на спинку дивана занявший сразу два штатных места за столом - командиров артиллерийской и минно-торпедной боевой частей Бурыга. - Так в Донузлаве похожая история была. В смысле посадки на мель. Тогда СКР-13 - во, номер-то! - в штормягу почти на берег вывезло. Под Оленевкой, на Тарханкуте. На борту были комбриг, начпо и еще какой-то туз. Туз доверил командование комбригу и ушел спать, комбриг - командиру СКРа, командир - помохе, а тот кулак под нос летехе вахтенному - вот как тебе, показал на мгновенно еще более истончавшего соседа-торпедиста, "румынской"* душе сунул - и тоже храпака дал. А летеху укачало, он и сам уснул. Так они и въехали в песочек всем корпусом. Помнишь? - пнул кулаком под бок засыпающего Анфимова.
- Гд-де?
- А-а, ты ж тогда на классах был в Питере... Так вот: его океанским буксиром тащили, песок с-под дна вымывали - ни хрена не шел. Пока артбашни не срезали. Во-о. Тогда всех поснимали. А сча-ас... - Махнул рукой в потолок, словно именно там, сверху, всего лишь за палубой находились люди, которые снимали, назначали и вообще правили судьбами тех, кто служил на кораблях.
Разлитая по кают-компании тоска не улетучилась. Сладкий чай лишь на время сменял во рту противный, тошнотворный привкус соли. На рукавах и плечах всех, кроме, пожалуй, Бурыги да жителя трюмов Клепинина мучной притруской белела все та же соль. Пересидели бы солнце в каютах - не было бы этих белых эполет, а так почти весь бешеный день - на жаре.
- Лады, - опять попытался разбить невидимые перегородки между офицерами Бурыга. - Чтоб чай был слаще, а сон легче, ставлю задачу: каждому "продать" по одной истории флотского, скажем так, типа. Анекдоты тоже принимаются... ------- *"Румыны" ( флот. жарг.) - матросы минно-торпедной боевой части.
В провисшей под потолком тишине забасил первым:
- Вертолетчики из Качи - а в Каче, как известно, все иначе - на противолодочном патрулировании над морем решили искупаться. Снизились до десяти метров, а штиль был еще тот, поставили "вертуху" на автопилот, спустили трап, разделись, слезли по нему и давай плескаться. И вот то ли давление над морем скакануло, то ли еще какая закавыка, но только автопилот отработал на изменение в атмосфере и поднял вертолет на десяток метров еще. Ну эти вот кулибины поплавали-поплавали кругами да и рванули к берегу. Так в семейных трусах и приползли в полк. Те подняли две или там три машины в воздух, полетали вокруг нашего бесхозника - а что сделаешь? Так и прождали, пока топливо не выработает да в море шлепнется...
На довольное гыканье Бурыги несколько человек ответили робкими носовыми смешками. Только сидящий напротив комбрига замповосп - он же бывший замполит - покачал вперед-назад в низком утробном смехе свои засаленные кап-лейские погоны. Он всегда был готов угодить любому начальнику, лишь бы никто не пытался лишить его возможности выполнить главную цель жизни - доспать в каюте оставшиеся до ближайшей пенсии три с небольшим года. В бригаде его уже давно звали "пятнадцатилетним капитаном", хотя четыре масеньких звездочки на погонах он носил не пятнадцать, а где-то около двенадцати лет. Фамилия у него была историческая - Кравчук, но, в отличие от своего знаменитого тезки, ни к каким вершинам власти он никогда не рвался, от предложенных должностей на большие корабли и другие флота отказывался, и никто не знал, что главной причиной всего этого была не бешеная принципиальность, не преданность до мозга костей своему кораблю, а то, что от штатного места стоянки "Альбатроса" у причала до квартиры его дома в "хрущевской" пятиэтахе было ровно семьсот десять шагов. В замполитские годы он хоть со скрипом, с задержками, но все же со страху проводил партсобрания, политинформации и единые политдни, а сейчас, когда все это оказалось, судя по голосам с экрана, позорным прошлым, он и вовсе утратил последний стимул в службе, хотя кусочком того страха все же осталось его преклонение перед любым начальством, преклонение, с которым, может быть, и не сравнить было обожание ацтеками своих каменных божеств. И оттого, когда Бурыга, сидящий напротив него, бросил навстречу ему последний "гык", он посмеялся еще чуть-чуть, ровно столько, чтоб его заметил комбриг, и только после этого заговорил быстро-быстро, словно боясь, что кто-то встрянет в разговор и первым поддержит начатую комбригом "травлю":
- У нас хохма в Средиземке была. В конце семидесятых. Помнишь, мех? и погнал дальше, даже не удосужившись выслушать, что скажет еще один ветеран "Альбатроса": - Нам в Латакии загрузили на борт арбузы. Часть нам, часть на эскадру еще завезти нужно было, к шестой точке. Вышли в море, а нам "вводняк" - комиссия из Москвы, идет навстречу на белом пароходе...
- На "гидрографии", что ли? - с деланным недовольством пробурчал Бурыга.
- Ну да...
- Так ты прямо и говори. А то я уж думал - на лайнере "Максим Горький", - и озорно пнул локтем опять закунявшего Анфимова.
- Гд-де?
- Ну так вот: на гидрографии. На борту у нас, естественно, паника. Аврал полный. Пошел я по постам, захожу в провизионку и только тут вижу, что арбузы нам загрузили не обычные, а с наклейками. На каждой надпись "Израиль". Ну, думаю, хана мне, не доглядел в порту, политическую бдительность утратил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23