На крыше храма ворковали голуби, в кустах снова заливались соловьи, а над ладьёй князя стаей летели вороны; они то взмывали в вышину, то падали вниз, словно хотели сорвать с него шапку. XV В городище Хвостека допоздна бодрствовали люди: не было милостивого господина. Княгиня, погрузившись в раздумье, сидела в своей светлице, призывая к себе то слуг, то ключника, то прислужниц. Время от времени она беспокойно вскакивала, подходила к окну и к дверям и посылала спросить, не вернулся ли князь, не видно ль его, иль не слышно.В первом дворе в ожидании его стояли люди, иные уже свалились от усталости.Все с нетерпением ожидали князя, когда над лесом с грохотом и гулом пронеслась буря. Потом из-за туч выглянуло кровавое солнце и скрылось; мрак, словно саван, окутал землю, а князь все не возвращался.Никто в городище не смел ложиться: не застанет князь на ногах и в готовности, тотчас велит избить!Брунгильда поминутно посылала отрока, но отрок приходил все с тем же: ни слуху ни духу.Ветер пронёсся по лесу и по озеру, обрывки туч летели по небу, словно догоняя друг друга и собираясь для новой бури. Ударяясь об изгородь и стены, завывал и смеялся Похвист Похвист — бог непогоды у древних славян.
, и от этого хохота, вторя ему, в страхе метались и выли собаки. У княгини задвинули ставни и задёрнули занавеси на окнах, крыша сотрясалась и трещала, ревел вихрь.Наконец, около полуночи на мосту и у ворот послышался шум и топот, по городищу разнеслось: князь едет!По крытым переходам между столбами проскользнула княгиня, спеша навстречу своему господину. Княгиня гневалась, но, войдя в светлицу, застала князя, с которого стаскивали промокшую одежду, ещё более разгневанным, чем она.Они переглянулись, но не поздоровались. Князь стукнул кулаком по столу, требуя, чтоб ему подали мёд. Он был голоден, зол и поминутно изрыгал проклятия, желая всем и всему провалиться сквозь землю.Брунгильда стояла, скрестив руки и пожимая плечами. Люди разбежались.— Уж и полночь прошла, а вы, милостивый господин, все ещё не изволили возвратиться…— Молчи, сорока!.. И ни о чём не спрашивай! — крикнул князь. — Не заставляй меня говорить, когда я взбешён и знать никого не хочу!— И жену?— Позвать мне завтра Хадона! — буркнул князь в ответ.Хватаясь за голову, он теребил всклокоченные вихры и со злости рвал волосы.— Хадон завтра поедет к вашим, к саксам… пусть идут сюда… пусть выступят походом… пусть жгут, режут, крушат… Пусть охватит пламя всю эту землю… Когда подымают под пашню целину, чтоб родился хлеб, сперва её очищают огнём и топором. Так и здесь ничего не будет, покуда пламя и топор не истребят эту сорную траву!Госпожа улыбнулась.— Я давно это знаю и давно говорила: только саксы могут справиться с ними. Один ты не покоришь их со своими дружинниками, их тут тьма. Все кметы — изменники, ни одному верить нельзя.— Позвать мне завтра Хадона, — повторил князь, — но не говорить, куда его посылают. Пусть рано утром выйдет пешком, возьмёт коня в табуне и повезёт перстень в знак того, что едет от меня.Княгиня поддакивала князю, поглаживая его по голове.— Ты спи спокойно, я сама его отправлю. Чуть свет он будет в пути, но немало времени пройдёт, покуда он продерётся сквозь чащи и попадёт за Лабу, покуда они там снарядятся, выступят походом и доберутся сюда, — а тут!..Князь взглянул на неё.— Тут они строят козни и ведут заговоры, созывают веча, по ночам при лучине держат совет, собираются в лесу, объезжают дворы, посылают гонцов. Да меня этим не напугаешь, у меня достаточно людей, городище неприступно, выдержит и башня, и озеро защитит, а амбары у меня полны, и закрома насыпаны до краёв. Хоть бы и вздумали эти дикари осадить городище, я разгоню всю их свору… да не посмеют они меня осаждать!Они заговорили тише: княгиня, облокотившись, села подле мужа. Князю принесли чарку меду и блюдо с мясом: мясо он разрывал пальцами и залпом осушил чарку.Потом прогнал слуг и, не дожидаясь до утра, велел немедля привести Хадона.Хадон был немец, но жил тут сызмальства, научился у дворни говорить по-здешнему, перенял здешние обычаи, и, хоть осталась у него волчья натура, не легко было его отличить, когда он втирался в толпу и шпионил, чтоб потом донести своей госпоже.Вошёл стройный юноша, любимец госпожи, которого боялось все городище. Когда князь отлучался из дому, он развлекал княгиню, по целым дням просиживая у неё в опочивальне; выезжая, она брала его с собой и обойтись без него не могла. Князь тоже его любил, потому что он ластился к нему, как кошка. Если б не бледность и веснушки, усыпавшие его лицо, он был бы недурён собой. Волосы у него были кроваво-красные, но падали густыми кудрями.— Хадон! — воскликнул, увидев его, князь, — подойди ближе… Завтра на рассвете ты отправишься туда…Он показал рукой на запад.— Поедешь к старику и скажешь, чтобы он прислал сюда своих. Слишком долго я терпел этих кметов, пора с ними покончить. Скажи, чтобы он дал людей, сколько может, но вооружённых: это дикий безоружный сброд, и горстка саксов их разгонит.Облокотившись на стол, Хадон украдкой поглядывал на княгиню, которая через мужнино плечо делала ему знаки глазами.— Возьмёшь у княгини перстень, покажешь, чтоб тебе поверили. Старик знает, что он означает… я долго оттягивал… но нынче… да, так нужно, пусть идут… пусть приходят.— Милостивый князь, — смиренно начал Хадон, — разве только слепец не видит, к чему идёт дело… Они собираются в лесах, держат совет… Кто знает, успеют ли наши?Хвостек засмеялся.— Э! Крепкие нужны зубы, чтобы разгрызть такой орешек, как городище, — сказал он. — Пусть их пообломают о стены, а тем временем вы подоспеете с подмогой. В городище они мне не страшны. Знаю я этих сукиных сынов: они больше рычат, чем кусаются, только грозятся да кричат. Стоит им вместе собраться, они готовы хоть голыми руками брать ежа, а расползутся по своим норам, их и не разбудишь.— Милостивый князь, — зашептал Хадон, — поистине оно так, как вы говорите, однако здесь никому нельзя доверять, даже вашей дружине.Князь нахмурился.— В холопах своих я уверен, а остальной сброд держится страхом; нет, я этого не боюсь.Он засмеялся и снова опрокинул чарку. Хадон принялся нашёптывать о том, что разведал сегодня, шныряя между людьми. Рассказал он, что кметы разъезжают по дворам, что ночами сходятся на урочищах, что якобы гонцы без устали снуют из дома в дом с вицами, что выбирают каких-то старост.Князь презрительно вскинул голову.— Пускай их болтают, пускай совещаются, кричат и потрясают копьями — только шум поднимают, а больше ничего не сделают. Однако пора, наконец, смирить это дерзкое племя и обломать им рога. Для того и нужны саксы. Итак, завтра в путь, Хадон.Юноша снова искоса взглянул на княгиню, поклонился, сложил руки на груди и, пятясь назад, выскользнул из комнаты.О своём пребывании на Леднице князь не обмолвился ни словом, приказал молчать и своим людям, но они, не утерпев, втихомолку сеяли тревогу.На следующий день в городище было тихо. Князь поздно спал, княгиня пряла и пела, поминутно гоняя своих слуг. День был пасмурный, моросил дождик. Только около полудня князь вылез на крыльцо и лёг на лавку на свежем воздухе. Он дремал, пил и то пинал ногами собак, которые уселись вокруг него, то бросал им хлеб.Среди дня на плотине у моста остановилась кучка всадников, требуя, чтоб их допустили к князю… То были кметы, жупаны и владыки, старейшие и наиболее влиятельные люди в сельских общинах.Прибежал Смерд доложить, — что-то уж очень пахло мятежом от этой толпы, и проснувшийся Хвостек грозно насупил брови.— Пустить их сюда! — крикнул он Смерду. — У ворот поставить стражу и без моего позволения никого не выпускать. Зови их, посмотрим, с чем они пришли.Он поднялся с лавки, на которой лежал, сел и прогнал собак во двор.В воротах показалась кучка важно шествующих старцев в праздничных одеждах и колпаках из звериных шкур, с секирами в руках и мечами за поясом. Хвост смерил их взглядом, мысленно пересчитав всех, кто пришёл. Тех, против кого у него был зуб, не оказалось: народ не пустил их в городище, а князь встретил бы их со всей учтивостью, чтобы потом заточить в башню. Не разбредаясь в стороны, старцы смело шли вперёд. От моста и ворот до крыльца, где, подбоченясь, сидел князь, был немалый путь.Хвост уставился на них, а они на него. Высоко подняв головы, они мерно шагали, смело вперив в него взор; он не уступал им и с такой же неустрашимостью презрительно всматривался в них.Ещё не начав разговора, ещё не поздоровавшись и не обмолвясь ни словом, обе стороны уже высказали взглядом всё, что лежало у них на сердце.Глаза кметов говорили, что они шли с жалобами и с обидами, уверенные в своей правоте, а насмешливый и гневный взор князя открыто отвечал, что он прогонит их прочь.Так порой в лесу дикие звери, ещё не сцепившись, скрещивают взгляды, стараясь устрашить противника.Толпа приближалась. Впереди выступал старший из Мышков, муж средних лет, рослый, как дуб, и широкий в плечах, с косматой головой и чёрной развевающейся бородой. Руку он засунул за пояс, на котором висели меч и секира. Остальные шли за ним, как за вожаком.Когда, наконец, они подошли к крыльцу, Мышко слегка наклонил голову и в знак приветствия коснулся рукой шапки. Князь едва пошевелился, но губы у него уже подрагивали от гнева.— Мы пришли к вам сюда, — начал Мышко, — по делу, по старому нашему делу. Угодно ли вам выслушать нас?— Говорите… Слушать приходится всякое: карканье ворон, уханье филинов и собачий лай. Послушаем и ваш голос.Мышко окинул взглядом своих и увидел, что они нисколько не испугались.— Плохо вы начинаете беседу, равняя нас с зверями, — возразил он, — а ведь мы такие же люди, как вы.— Как я? — засмеялся князь. — Так это вы плохо начали, потому что я тут равных себе не знаю, кроме собственного моего рода.— Знаете или не знаете, — отвечал Мышко, — а почувствовать придётся и вам. Нынче мы ещё приходим к вам со словами, ещё может быть разговор, а не раздор… Нам князь и вождь нужен, оттого мы посадили пращуров ваших в городище и дали им на время войны власть над собой. Мы хотели, чтобы князь наш имел силу против врагов и защищал нашу землю. Но не затем мы силу ему дали, чтобы он нам шею сломал. Вы, князь, об этом позабыли и хотите нас в неволю закабалить. Но мы не дадимся! Говорю вам — лучше бросьте это и идите с нами заодно.Мышко умолк. Хвост выслушал его, кипя яростью, потом встал с лавки, выпрямился и, по своему обыкновению, злобно захохотал. На губах его выступила пена, он оскалил зубы и поднял кулак.— Вы, вы меня будете учить? — крикнул он. — Вы меня сюда водворили! В этом городище отец мой, дед, прадед и пращуры мои жили и такую же власть имели, как и я, и от этой власти я ни на волос не отступлюсь. Вам, как встарь, захотелось дикой вольницы, а я вам вольничать не дам. Я хочу послушания и его добьюсь.Мышко и другие терпеливо выслушали его.— Мы, в чём следует, вам в послушании не отказываем, — сказал Мышко. — Что полагается, мы дадим, но обратить себя в немецких невольников не позволим. Вам по душе то, что у них делается, потому что они народ хищный, а где война, там и неволя. Мы войн не любим, хоть и обороняемся, когда на нас нападают, — это необходимость, а сами мы ни на кого не нападаем, но свободу любим. А на рубежах у нас спокойно.Князь встал, как будто не слушая, и принялся считать их глазами.— Что ещё? — спросил он.— Ваши дружинники и челядь забирают нашу молодёжь, над девушками и женщинами насильничают, стада угоняют с пастбищ, травят луга, леса выжигают, вытаптывают поля — мы этого не потерпим. У вас своей земли довольно.Хвост расхаживал по крыльцу, иногда останавливался, прислоняясь к столбу, а потом снова принимался шагать.— Что ещё? — спросил он.— Ещё? — подхватил второй Мышко, который давно уже порывался говорить и теперь сразу разразился. — Ещё? Если бы мы раскрыли рты и из них излилось всё, что в нас накопилось, этого бы надолго хватило. А кто здесь, в этом тереме, наших братьев напоил дурманом, от которого они поубивали друг друга, а трупы их, как собачью падаль, велел в озеро бросить? А мало у вас наших людей в яме под башней гниёт и сгнило?— Я скажу вам ещё! — крикнул третий. — Вы с немцами, врагами племени нашего, стоите заодно. У них вы себе девку-изменницу взяли, к ним гонцов посылаете, с ними снюхиваетесь. Мы это знаем, мы все знаем!И он угрожающе вскинул руку.В толпе нарастал ропот, каждый рвался высказаться, и летели неосмотрительные слова, а сжатые кулаки поднимались над головами. Князь все шагал, слушал, скрежетал зубами и смеялся.В то же время он часто поглядывал на Смерда, стоявшего поодаль.Мимо кметов один за другим пробегали княжьи люди и, скапливаясь, преграждали им обратный путь. У всех были копья и секиры. Сгоряча никто вначале не обращал на них внимания, как вдруг Мышко, оглянувшись, увидел вооружённую толпу.— Это что значит? — крикнул он. — Так вы и нас хотите забрать в неволю? Нас прислало к вам вече, и, если с нами что случится, вам несдобровать!Не отвечая на вопрос, Хвост крикнул Смерду:— Взять их! Дыба и яма — вот мой ответ!Но не успели холопы наброситься на них, как Мышко взбежал на крыльцо и схватился с князем. Завязалась борьба; напирая друг на друга, они раскачивались из стороны в сторону. Челядь, испуганная дерзостью кмета, застыла на месте, оставив князя без защиты.В тишине слышалось лишь прерываемое проклятиями хриплое дыхание обоих, а потом грохот, когда они, сцепившись, повалились на дощатый пол. Князь был внизу, Мышко сидел на нём, придавив его к земле. Вдруг дверь, против которой все это происходило, распахнулась, и с криком вбежала княгиня с распущенными волосами, сжимая в руке нож. Склонившись над Мышком, она полоснула его по шее — кровь брызнула на столбы. Кметы бросились спасать своего предводителя, сзади на них с криком напала дворня, и все смешалось в страшной свалке.— Бей! Круши! Ни одного не выпускать живым! — раздавались возгласы.Кметы храбро защищались. Мышко, у которого из шеи хлестала кровь, вскочил на ноги, другие тоже отражали удары, но, видя перевес противника, сбились в кучу и, отбиваясь от напиравших на них холопов, стали отступать к воротам. По всему городищу раздавались крики и вопли, потом засвистели стрелы. Стража, стоявшая на башне и во дворе, не смея приблизиться к взбешённым кметам, стреляла издали и сверху, метала в них камнями из пращей, а стрелы все сыпались, впиваясь в лица и шеи. Кровь лилась рекой. Однако горстка храбрецов пробилась к запертым воротам, нажав, выломала их, и ворота с треском рухнули наземь. У самого моста стояла челядь, приехавшая с кметами; увидев своих хозяев в опасности, они бросились к ним на помощь. Обе стороны дрались с ожесточением — тут была маленькая кучка, там растерявшийся без вожаков сброд. Княжьи люди не были готовы к сражению, никто его не ожидал, да и не хотелось им подставлять свои головы, — они только громко ругались, но дрались не очень рьяно и больше производили шуму, чем наносили ран. Сам Хвост бросился им вслед, но поздно. Люди его не сумели отрезать кметов от их слуг, и они, пользуясь замешательством, с боем добрались до моста, а едва очутившись здесь, вскочили на коней; только Мышко, истекая кровью, крикнул, потрясая кулаком:— Вы затеяли с нами войну, так теперь мы будем воевать!Вдруг кровь, струившаяся у него из раны, хлынула потоком, так что он пошатнулся от слабости и едва не упал, но его подхватили под руки.Так, поддерживая его и останавливая хлещущую кровь, кметы уехали из городища, громко сетуя и грозя князю.Хвостек неистовствовал, взбешённый тем, что их выпустили. Он хотел было перевешать своих людей за то, что они вовремя не подоспели к нему на помощь и дали кметам уйти живыми. Тут же, на дворе, их стали пороть розгами и плетями.Княгиня с окровавленным ножом в руках стояла на крыльце и показывала пальцами на трусов, выкликая их по именам.Многих Хвостек избивал собственноручно.Нескоро утихло в городище: до поздней ночи раздавались стоны и вопли. Лишь когда истязатели выбились из сил, избитых оставили в покое, позволив им разбрестись по углам.К тому же князь и супруга его сообразили, что сейчас не время ожесточать людей, — они в любую минуту могли понадобиться для обороны.И, как часто бывало в ту пору, тотчас же после жестокого наказания наступило примирение — князь велел выкатить бочки с пивом и послал избитым несколько баранов. Так посоветовала ему княгиня. Ещё кряхтя от боли, те потянулись к бочкам и, потирая исполосованные спины, стали пить и насмехаться друг над другом. Тем временем Смерд и остальная челядь чинили сломанные ворота и приводили в порядок плотину и мост.Хвостек при падении сильно расшибся и теперь, лёжа в горнице на лавке, сыпал проклятиями и стонал. У изголовья его сидела княгиня и смотрела на него с презрительной жалостью.— Сам ты виноват, милостивый господин, — говорила она, — надо было меня слушаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
, и от этого хохота, вторя ему, в страхе метались и выли собаки. У княгини задвинули ставни и задёрнули занавеси на окнах, крыша сотрясалась и трещала, ревел вихрь.Наконец, около полуночи на мосту и у ворот послышался шум и топот, по городищу разнеслось: князь едет!По крытым переходам между столбами проскользнула княгиня, спеша навстречу своему господину. Княгиня гневалась, но, войдя в светлицу, застала князя, с которого стаскивали промокшую одежду, ещё более разгневанным, чем она.Они переглянулись, но не поздоровались. Князь стукнул кулаком по столу, требуя, чтоб ему подали мёд. Он был голоден, зол и поминутно изрыгал проклятия, желая всем и всему провалиться сквозь землю.Брунгильда стояла, скрестив руки и пожимая плечами. Люди разбежались.— Уж и полночь прошла, а вы, милостивый господин, все ещё не изволили возвратиться…— Молчи, сорока!.. И ни о чём не спрашивай! — крикнул князь. — Не заставляй меня говорить, когда я взбешён и знать никого не хочу!— И жену?— Позвать мне завтра Хадона! — буркнул князь в ответ.Хватаясь за голову, он теребил всклокоченные вихры и со злости рвал волосы.— Хадон завтра поедет к вашим, к саксам… пусть идут сюда… пусть выступят походом… пусть жгут, режут, крушат… Пусть охватит пламя всю эту землю… Когда подымают под пашню целину, чтоб родился хлеб, сперва её очищают огнём и топором. Так и здесь ничего не будет, покуда пламя и топор не истребят эту сорную траву!Госпожа улыбнулась.— Я давно это знаю и давно говорила: только саксы могут справиться с ними. Один ты не покоришь их со своими дружинниками, их тут тьма. Все кметы — изменники, ни одному верить нельзя.— Позвать мне завтра Хадона, — повторил князь, — но не говорить, куда его посылают. Пусть рано утром выйдет пешком, возьмёт коня в табуне и повезёт перстень в знак того, что едет от меня.Княгиня поддакивала князю, поглаживая его по голове.— Ты спи спокойно, я сама его отправлю. Чуть свет он будет в пути, но немало времени пройдёт, покуда он продерётся сквозь чащи и попадёт за Лабу, покуда они там снарядятся, выступят походом и доберутся сюда, — а тут!..Князь взглянул на неё.— Тут они строят козни и ведут заговоры, созывают веча, по ночам при лучине держат совет, собираются в лесу, объезжают дворы, посылают гонцов. Да меня этим не напугаешь, у меня достаточно людей, городище неприступно, выдержит и башня, и озеро защитит, а амбары у меня полны, и закрома насыпаны до краёв. Хоть бы и вздумали эти дикари осадить городище, я разгоню всю их свору… да не посмеют они меня осаждать!Они заговорили тише: княгиня, облокотившись, села подле мужа. Князю принесли чарку меду и блюдо с мясом: мясо он разрывал пальцами и залпом осушил чарку.Потом прогнал слуг и, не дожидаясь до утра, велел немедля привести Хадона.Хадон был немец, но жил тут сызмальства, научился у дворни говорить по-здешнему, перенял здешние обычаи, и, хоть осталась у него волчья натура, не легко было его отличить, когда он втирался в толпу и шпионил, чтоб потом донести своей госпоже.Вошёл стройный юноша, любимец госпожи, которого боялось все городище. Когда князь отлучался из дому, он развлекал княгиню, по целым дням просиживая у неё в опочивальне; выезжая, она брала его с собой и обойтись без него не могла. Князь тоже его любил, потому что он ластился к нему, как кошка. Если б не бледность и веснушки, усыпавшие его лицо, он был бы недурён собой. Волосы у него были кроваво-красные, но падали густыми кудрями.— Хадон! — воскликнул, увидев его, князь, — подойди ближе… Завтра на рассвете ты отправишься туда…Он показал рукой на запад.— Поедешь к старику и скажешь, чтобы он прислал сюда своих. Слишком долго я терпел этих кметов, пора с ними покончить. Скажи, чтобы он дал людей, сколько может, но вооружённых: это дикий безоружный сброд, и горстка саксов их разгонит.Облокотившись на стол, Хадон украдкой поглядывал на княгиню, которая через мужнино плечо делала ему знаки глазами.— Возьмёшь у княгини перстень, покажешь, чтоб тебе поверили. Старик знает, что он означает… я долго оттягивал… но нынче… да, так нужно, пусть идут… пусть приходят.— Милостивый князь, — смиренно начал Хадон, — разве только слепец не видит, к чему идёт дело… Они собираются в лесах, держат совет… Кто знает, успеют ли наши?Хвостек засмеялся.— Э! Крепкие нужны зубы, чтобы разгрызть такой орешек, как городище, — сказал он. — Пусть их пообломают о стены, а тем временем вы подоспеете с подмогой. В городище они мне не страшны. Знаю я этих сукиных сынов: они больше рычат, чем кусаются, только грозятся да кричат. Стоит им вместе собраться, они готовы хоть голыми руками брать ежа, а расползутся по своим норам, их и не разбудишь.— Милостивый князь, — зашептал Хадон, — поистине оно так, как вы говорите, однако здесь никому нельзя доверять, даже вашей дружине.Князь нахмурился.— В холопах своих я уверен, а остальной сброд держится страхом; нет, я этого не боюсь.Он засмеялся и снова опрокинул чарку. Хадон принялся нашёптывать о том, что разведал сегодня, шныряя между людьми. Рассказал он, что кметы разъезжают по дворам, что ночами сходятся на урочищах, что якобы гонцы без устали снуют из дома в дом с вицами, что выбирают каких-то старост.Князь презрительно вскинул голову.— Пускай их болтают, пускай совещаются, кричат и потрясают копьями — только шум поднимают, а больше ничего не сделают. Однако пора, наконец, смирить это дерзкое племя и обломать им рога. Для того и нужны саксы. Итак, завтра в путь, Хадон.Юноша снова искоса взглянул на княгиню, поклонился, сложил руки на груди и, пятясь назад, выскользнул из комнаты.О своём пребывании на Леднице князь не обмолвился ни словом, приказал молчать и своим людям, но они, не утерпев, втихомолку сеяли тревогу.На следующий день в городище было тихо. Князь поздно спал, княгиня пряла и пела, поминутно гоняя своих слуг. День был пасмурный, моросил дождик. Только около полудня князь вылез на крыльцо и лёг на лавку на свежем воздухе. Он дремал, пил и то пинал ногами собак, которые уселись вокруг него, то бросал им хлеб.Среди дня на плотине у моста остановилась кучка всадников, требуя, чтоб их допустили к князю… То были кметы, жупаны и владыки, старейшие и наиболее влиятельные люди в сельских общинах.Прибежал Смерд доложить, — что-то уж очень пахло мятежом от этой толпы, и проснувшийся Хвостек грозно насупил брови.— Пустить их сюда! — крикнул он Смерду. — У ворот поставить стражу и без моего позволения никого не выпускать. Зови их, посмотрим, с чем они пришли.Он поднялся с лавки, на которой лежал, сел и прогнал собак во двор.В воротах показалась кучка важно шествующих старцев в праздничных одеждах и колпаках из звериных шкур, с секирами в руках и мечами за поясом. Хвост смерил их взглядом, мысленно пересчитав всех, кто пришёл. Тех, против кого у него был зуб, не оказалось: народ не пустил их в городище, а князь встретил бы их со всей учтивостью, чтобы потом заточить в башню. Не разбредаясь в стороны, старцы смело шли вперёд. От моста и ворот до крыльца, где, подбоченясь, сидел князь, был немалый путь.Хвост уставился на них, а они на него. Высоко подняв головы, они мерно шагали, смело вперив в него взор; он не уступал им и с такой же неустрашимостью презрительно всматривался в них.Ещё не начав разговора, ещё не поздоровавшись и не обмолвясь ни словом, обе стороны уже высказали взглядом всё, что лежало у них на сердце.Глаза кметов говорили, что они шли с жалобами и с обидами, уверенные в своей правоте, а насмешливый и гневный взор князя открыто отвечал, что он прогонит их прочь.Так порой в лесу дикие звери, ещё не сцепившись, скрещивают взгляды, стараясь устрашить противника.Толпа приближалась. Впереди выступал старший из Мышков, муж средних лет, рослый, как дуб, и широкий в плечах, с косматой головой и чёрной развевающейся бородой. Руку он засунул за пояс, на котором висели меч и секира. Остальные шли за ним, как за вожаком.Когда, наконец, они подошли к крыльцу, Мышко слегка наклонил голову и в знак приветствия коснулся рукой шапки. Князь едва пошевелился, но губы у него уже подрагивали от гнева.— Мы пришли к вам сюда, — начал Мышко, — по делу, по старому нашему делу. Угодно ли вам выслушать нас?— Говорите… Слушать приходится всякое: карканье ворон, уханье филинов и собачий лай. Послушаем и ваш голос.Мышко окинул взглядом своих и увидел, что они нисколько не испугались.— Плохо вы начинаете беседу, равняя нас с зверями, — возразил он, — а ведь мы такие же люди, как вы.— Как я? — засмеялся князь. — Так это вы плохо начали, потому что я тут равных себе не знаю, кроме собственного моего рода.— Знаете или не знаете, — отвечал Мышко, — а почувствовать придётся и вам. Нынче мы ещё приходим к вам со словами, ещё может быть разговор, а не раздор… Нам князь и вождь нужен, оттого мы посадили пращуров ваших в городище и дали им на время войны власть над собой. Мы хотели, чтобы князь наш имел силу против врагов и защищал нашу землю. Но не затем мы силу ему дали, чтобы он нам шею сломал. Вы, князь, об этом позабыли и хотите нас в неволю закабалить. Но мы не дадимся! Говорю вам — лучше бросьте это и идите с нами заодно.Мышко умолк. Хвост выслушал его, кипя яростью, потом встал с лавки, выпрямился и, по своему обыкновению, злобно захохотал. На губах его выступила пена, он оскалил зубы и поднял кулак.— Вы, вы меня будете учить? — крикнул он. — Вы меня сюда водворили! В этом городище отец мой, дед, прадед и пращуры мои жили и такую же власть имели, как и я, и от этой власти я ни на волос не отступлюсь. Вам, как встарь, захотелось дикой вольницы, а я вам вольничать не дам. Я хочу послушания и его добьюсь.Мышко и другие терпеливо выслушали его.— Мы, в чём следует, вам в послушании не отказываем, — сказал Мышко. — Что полагается, мы дадим, но обратить себя в немецких невольников не позволим. Вам по душе то, что у них делается, потому что они народ хищный, а где война, там и неволя. Мы войн не любим, хоть и обороняемся, когда на нас нападают, — это необходимость, а сами мы ни на кого не нападаем, но свободу любим. А на рубежах у нас спокойно.Князь встал, как будто не слушая, и принялся считать их глазами.— Что ещё? — спросил он.— Ваши дружинники и челядь забирают нашу молодёжь, над девушками и женщинами насильничают, стада угоняют с пастбищ, травят луга, леса выжигают, вытаптывают поля — мы этого не потерпим. У вас своей земли довольно.Хвост расхаживал по крыльцу, иногда останавливался, прислоняясь к столбу, а потом снова принимался шагать.— Что ещё? — спросил он.— Ещё? — подхватил второй Мышко, который давно уже порывался говорить и теперь сразу разразился. — Ещё? Если бы мы раскрыли рты и из них излилось всё, что в нас накопилось, этого бы надолго хватило. А кто здесь, в этом тереме, наших братьев напоил дурманом, от которого они поубивали друг друга, а трупы их, как собачью падаль, велел в озеро бросить? А мало у вас наших людей в яме под башней гниёт и сгнило?— Я скажу вам ещё! — крикнул третий. — Вы с немцами, врагами племени нашего, стоите заодно. У них вы себе девку-изменницу взяли, к ним гонцов посылаете, с ними снюхиваетесь. Мы это знаем, мы все знаем!И он угрожающе вскинул руку.В толпе нарастал ропот, каждый рвался высказаться, и летели неосмотрительные слова, а сжатые кулаки поднимались над головами. Князь все шагал, слушал, скрежетал зубами и смеялся.В то же время он часто поглядывал на Смерда, стоявшего поодаль.Мимо кметов один за другим пробегали княжьи люди и, скапливаясь, преграждали им обратный путь. У всех были копья и секиры. Сгоряча никто вначале не обращал на них внимания, как вдруг Мышко, оглянувшись, увидел вооружённую толпу.— Это что значит? — крикнул он. — Так вы и нас хотите забрать в неволю? Нас прислало к вам вече, и, если с нами что случится, вам несдобровать!Не отвечая на вопрос, Хвост крикнул Смерду:— Взять их! Дыба и яма — вот мой ответ!Но не успели холопы наброситься на них, как Мышко взбежал на крыльцо и схватился с князем. Завязалась борьба; напирая друг на друга, они раскачивались из стороны в сторону. Челядь, испуганная дерзостью кмета, застыла на месте, оставив князя без защиты.В тишине слышалось лишь прерываемое проклятиями хриплое дыхание обоих, а потом грохот, когда они, сцепившись, повалились на дощатый пол. Князь был внизу, Мышко сидел на нём, придавив его к земле. Вдруг дверь, против которой все это происходило, распахнулась, и с криком вбежала княгиня с распущенными волосами, сжимая в руке нож. Склонившись над Мышком, она полоснула его по шее — кровь брызнула на столбы. Кметы бросились спасать своего предводителя, сзади на них с криком напала дворня, и все смешалось в страшной свалке.— Бей! Круши! Ни одного не выпускать живым! — раздавались возгласы.Кметы храбро защищались. Мышко, у которого из шеи хлестала кровь, вскочил на ноги, другие тоже отражали удары, но, видя перевес противника, сбились в кучу и, отбиваясь от напиравших на них холопов, стали отступать к воротам. По всему городищу раздавались крики и вопли, потом засвистели стрелы. Стража, стоявшая на башне и во дворе, не смея приблизиться к взбешённым кметам, стреляла издали и сверху, метала в них камнями из пращей, а стрелы все сыпались, впиваясь в лица и шеи. Кровь лилась рекой. Однако горстка храбрецов пробилась к запертым воротам, нажав, выломала их, и ворота с треском рухнули наземь. У самого моста стояла челядь, приехавшая с кметами; увидев своих хозяев в опасности, они бросились к ним на помощь. Обе стороны дрались с ожесточением — тут была маленькая кучка, там растерявшийся без вожаков сброд. Княжьи люди не были готовы к сражению, никто его не ожидал, да и не хотелось им подставлять свои головы, — они только громко ругались, но дрались не очень рьяно и больше производили шуму, чем наносили ран. Сам Хвост бросился им вслед, но поздно. Люди его не сумели отрезать кметов от их слуг, и они, пользуясь замешательством, с боем добрались до моста, а едва очутившись здесь, вскочили на коней; только Мышко, истекая кровью, крикнул, потрясая кулаком:— Вы затеяли с нами войну, так теперь мы будем воевать!Вдруг кровь, струившаяся у него из раны, хлынула потоком, так что он пошатнулся от слабости и едва не упал, но его подхватили под руки.Так, поддерживая его и останавливая хлещущую кровь, кметы уехали из городища, громко сетуя и грозя князю.Хвостек неистовствовал, взбешённый тем, что их выпустили. Он хотел было перевешать своих людей за то, что они вовремя не подоспели к нему на помощь и дали кметам уйти живыми. Тут же, на дворе, их стали пороть розгами и плетями.Княгиня с окровавленным ножом в руках стояла на крыльце и показывала пальцами на трусов, выкликая их по именам.Многих Хвостек избивал собственноручно.Нескоро утихло в городище: до поздней ночи раздавались стоны и вопли. Лишь когда истязатели выбились из сил, избитых оставили в покое, позволив им разбрестись по углам.К тому же князь и супруга его сообразили, что сейчас не время ожесточать людей, — они в любую минуту могли понадобиться для обороны.И, как часто бывало в ту пору, тотчас же после жестокого наказания наступило примирение — князь велел выкатить бочки с пивом и послал избитым несколько баранов. Так посоветовала ему княгиня. Ещё кряхтя от боли, те потянулись к бочкам и, потирая исполосованные спины, стали пить и насмехаться друг над другом. Тем временем Смерд и остальная челядь чинили сломанные ворота и приводили в порядок плотину и мост.Хвостек при падении сильно расшибся и теперь, лёжа в горнице на лавке, сыпал проклятиями и стонал. У изголовья его сидела княгиня и смотрела на него с презрительной жалостью.— Сам ты виноват, милостивый господин, — говорила она, — надо было меня слушаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46