Всевозможных рыбных яств было такое количество, какое только можно себе представить. А гостями этого пира были только Елена Сергеевна и Михаил Афанасьевич. Булгаков был в ударе, рассказывал веселые истории, анекдоты, всех веселил, много и вкусно ел и пил, она еще больше прониклась к нему восторгом, уважением и любовью…
Так Булгаков завоевывал женщин, которых, оказывается, до Елены Сергеевны и у него было немало. Однажды, когда их отношения уже стали серьезным романом, он пригласил ее к себе в гости. Она пришла, как обычно, как Маргарита приходит в романе к Мастеру. Но, придя, застала там с десяток первых красавиц Москвы. Они сидели за столом, который тоже ломился от фруктов и шампанского. А когда она вошла, Михаил Афанасьевич сказал:
– Внимание! Уважаемые дамы, я хочу вам представить – это моя Елена!
И сказано это было таким тоном, что «уважаемые дамы» поняли: это их прощальный банкет. И больше никогда не тревожили ни Мастера, ни его «Маргариту».
А когда Михаил Афанасьевич умирал, тяжело и мучительно – а болезнь вынуждала его соблюдать очень строгую диету, – то за несколько дней до смерти он вдруг попросил Елену Сергеевну принести рыбы, икры и всевозможных закусок, которые есть ему было совершенно нельзя. Она рассказывала:
– Хотя я знала, что это плохо, но я уже понимала, что жить ему осталось очень мало. И я все купила и поставила на стол. Это был наш прощальный ужин. Он выпил водочки. И за этим ужином мы вспоминали тот рыбный пир, который был у нас в самом начале знакомства…
Дорогой Эдик, я не знаю, насколько эти истории проясняют тебе происхождение моего гедонизма, но мне кажется, что отношение великого писателя Булгакова и великого режиссера Кулешова к радостям жизни – это та эстафета, которую я с моими друзьями с удовольствием у них переняли.
Как-то раз Елена Сергеевна сказала мне:
– Саша, вы такой сибарит! Вам нужно, как в одном французском романе, завести слугу, который бы утром, при пробуждении хозяина, докладывал, который час, какая погода на дворе и какое правительство у власти.
Я замахал на нее руками!
– Что вы, Елена Сергеевна! Никогда! Представляете, я просыпаюсь, а лакей докладывает: мсье, сейчас шесть утра, на дворе дождь, а у власти коммунисты… Ужас!
Мы жили, стараясь не замечать режима, от гнета которого ты уехал. И чтобы не быть голословным, расскажу, как мы это делали.
В середине 70-х годов Москва была унылым, мрачным, коммунистическим городом с бедными магазинами и ограниченным количеством хороших ресторанов. За границу ездить не давали, и единственным нашим способом познания остального мира было посещение посольств. В частности, американского посольства, которое, кстати, не очень хорошо кормило, оно было экономно, и только в особые дни – День благодарения и День независимости – закатывало настоящие банкеты.
Но были и совершенно замечательные в этом смысле посольства – такие, как посольства Индонезии и Ирана, которые закармливали посетителей огромным количеством экзотических блюд. Отличалось красочными приемами и посольство Китая. К сожалению, тогда советско-китайские отношения были в таком напряженном состоянии, что посещение китайского посольства приравнивалось к государственной измене. Поэтому я там никогда и не был, но это была наша постоянная мечта – попасть когда-нибудь на прием в посольство Китая.
А некоторые из известных мне и тебе людей в Москве сделали посещение посольств своей профессией. Например, знаменитый художник Толя Брусиловский не пропускал ни одного приема и даже во время советско-афганской войны умудрялся проникать на пловы в посольство Афганистана. Возникало впечатление, что он дома вообще ничего не готовил, потому что Советский Союз поддерживал дипломатические отношения примерно со 150 государствами, а у каждого государства есть, как ты понимаешь, по крайней мере два национальных праздника. Кроме того, приличные посольства непременно дают приемы в честь дней рождения послов, проведения фестивалей и других культурных мероприятий. Поэтому у Толи был список национальных праздников всех стран мира и длинное расписание приемов, которое он все время скрупулезно пополнял и корректировал. Он знал, что сегодня он ест в посольстве Бурунди, завтра в посольстве Великобритании, послезавтра в египетском и так далее. У него были расписаны все 365 дней в году, а главная его головная боль заключалась в том, что у некоторых стран праздники совпадали и тогда нужно было каким-то образом заранее выяснить меню банкета, чтобы выбрать, куда идти – на рыбную фиесту к мексиканцам или на лапландскую оленину в бруснике в посольстве Финляндии.
То есть Толя сделал эти посещения главным занятием своей жизни.
Но не у всех была такая возможность. Я, например, тоже посещал эти посольства с большим удовольствием, но все-таки был занят и другими делами. Поэтому мы с Андрюшей Макаревичем решили не ограничивать себя ожиданием пиров от случая к случаю, то есть от праздника независимости Гаити до Дня взятия Бастилии. Тем более, что мы вообще любили хорошо поесть каждый день. А поскольку мы были лишены возможности загранпутешествий, то решили устроить эдакое замечательное кулинарное путешествие по миру – не выходя за пределы московской окружной дороги. У Андрюши на площади Гагарина была небольшая квартира с огромной кухней, и мы стали приглашать туда иностранцев, которые попадали в поле нашего зрения. Для начала мы вели такого иностранца на Центральный рынок или в магазин «Березка» и за свой счет, но по его указаниям покупали все ингредиенты для приготовления его экзотической национальной еды. А потом приезжали в квартиру, и там этот иностранец получал сковородки, ложки, плошки, кастрюльки и готовил какую-нибудь уникальную еду своего народа.
При этом никакие политические взгляды или идеологические разногласия не имели значения. Нам была важна способность человека посвятить нас в тайны культуры еды своего народа. Как-то у нас побывал один англичанин, корреспондент крупной газеты. Он колдовал целый вечер, готовя суп из бычьих хвостов, которые были закуплены на Центральном рынке. Сначала он их обжаривал, потом тушил с луком и помидорами, потом вывалил в кастрюлю, долго варил, что-то шептал, бросал какие-то специи. И из этого получилось совершенно изумительное блюдо. Когда мы ели этот фантастический суп, мы мысленно переносились в Англию. Другой возможности попасть в Англию у нас не было.
Потом приезжал вьетнамский генерал, то есть персонаж с другой стороны баррикад, летчик, который настолько успешно сбивал американские самолеты, что стал героем Вьетнама и здесь, в Москве, учился в Военной академии. Генерал притащил стопку рисовой бумаги, а мы накупили большое количество свинины, капусты, каких-то специй, которые он нюхал и пробовал на язык на Центральном рынке. Он приготовил нам совершенно сказочное вьетнамское блюдо, что-то вроде наших голубцов, только в рисовой бумаге и со специальными кисло-сладкими соусами его же приготовления.
К нам приходили и узбеки, который готовили плов, и грузины, которые готовили чахохбили. Это были разные люди, и не важно, какой они были религии и политической ориентации, главное – они понимали толк в еде и умели готовить. Впоследствии, интерпретировав эту идею, Андрей Макаревич создал телепрограмму «Смак», которая уже несколько лет является одной из самых популярных программ Общественного российского телевидения. Он приглашает разных знаменитостей, которые на глазах у зрителей готовят еду и делятся своими рецептами, а Андрей, в процессе кулинарного колдовства, беседует с ними о жизни. Идея замечательная, и помимо того, что Андрей знаменитый музыкант, он еще стал известен всей стране, как первый кулинар.
Так что, как видишь, даже в условиях коммунистического гнета мы не уронили эстафету великих русских гурманов…
* * *
– Это замечательно, – сказал я. – Но я не понимаю одной вещи. Уж полдень близится, а буайбеса нет. Мы сидим тут тридцать восемь минут…
– Всего тридцать восемь, – уточнил Саша. – Сразу видно американца. Буайбес, чтоб ты знал, – это один из шедевров марсельской кухни, а шедевры не создаются в минуту, как гамбургеры. На его приготовление уходит не меньше часа.
– В таком случае вернемся к нашим баранам. То есть к сюжетам. Если у нас приняли свердловскую «Мисс мира в Париже», то приключения «Мисс Омск» и «Мисс Томск» на Лазурном берегу придется похерить. В нашем сериале о любви по-русски может быть только одна серия с местом действия во Франции. Остальные должны происходить в России.
– И что, все истории Лазурного берега я рассказывал зря?
– Да, старик. «Изводишь единого слова ради тысячи тонн словесной руды» – это как раз про тебя. Нам нужно еще три сюжета с местом действия в России.
– Дай подумать… – Стефанович достал из кармана блокнот, в котором, как я понял, у него было записано все – от телефонов любимых девушек на пожарный случай и размеров дверных шпингалетов, нужных для его дачи, до сюжетов киносценариев.
Но я остановил его:
– Подожди. У меня есть другая идея. Зрители любой страны обожают фильмы из жизни звезд и миллионеров. «Все о Еве», «Звезда родилась», «Богатые тоже плачут» и тому подобное. Не знаю, как у вас во Франции, а у нас в Штатах Даниэла Стил и ее эпигоны копают эту жилу годами, и есть писатели, которые просто специализируются на биографиях звезд. Публика буквально расхватывает их книги о Фрэнке Синатре, Мэрилин Монро и Хамфри Богарте. Поэтому один сюжет можно сделать о жизни российских звезд. «Звезда а-ля рюс», а? Романтическая любовь русских «суперстар» на фоне дремучей российской экзотики.
– А кого ты имеешь в виду? – спросил Стефанович.
– Но тебе нравится идея?
– Идея может иметь место…
– Рабочая… – уточнил я.
– Зависит от того, как сделать. И кого ты конкретно имеешь в виду…
– Я имею в виду самую знаменитую российскую певицу Аллу Лугачеву и ее бывшего мужа Александра Стефановича.
– Ну нет! – поморщился Саша. – Меня уже достали журналисты по этому поводу, но я их всех гоню. И потом – с чего ты взял, что это из жизни миллионеров? Это же блеф, как и все остальное.
Но я гнул свое:
– Я имею в виду ваш четырехлетний роман, о котором и сейчас пишут все газеты в связи с приближающимся юбилеем звезды. Я читал в «Версии», что именно ты придумал Лугачевой тот образ, которому она до сих пор старается соответствовать.
– Ну, я помогал ей немного, – принужденно ответил Стефанович. – Но в общем, ничего там не было интересного.
– Саша, мы же договорились: на этом этапе я решаю, что интересно, а что нет. Мы установили, что сюжет из жизни звезд на фоне российской экзотики может французов заинтересовать. Для меня уже не важно, было это с тобой и твоей Лугачевой или с кем-то еще. И требуется нам вовсе не то, что ищут журналисты желтой прессы. Нам нужны вкусные эпизоды на тему «любовь российских звезд», а все имена будут в фильме изменены.
История тридцать шестая
Звезда «а-ля рюс»
– Не знаю, что ты выкрутишь из этого материала, но так и быть – слушай. Только имей в виду, что тут будут такие специфические подробности быта российской эстрады, каких не понять никаким французам…
Идея познакомить нас пришла в голову замечательному поэту-песеннику Лёне Дербеневу, с которым я дружил и сотрудничал по нескольким фильмам. Это был необыкновенный человек. Помимо того, что он был автором прекрасных песен, которые пела вся страна, он еще был и необыкновенно остроумным. Доказательством тому служат две его частушки, за которые он должен войти в историю русской литературы и общественной мысли. Одна такая:
Что все чаще год от года
Снится нашему народу?
Показательный процесс
Над ЦК КПСС.
И вторая:
Каждый день на огороде
Над говном грачи галдят.
А Ульянова Володю
Даже черви не едят.
Они были написаны в самый разгар строительства развитого социализма, одна – к столетию со дня рождения Ленина, а вторая – к очередному юбилею Октябрьской революции.
Так вот, впервые фамилию Лугачевой я услышал от Лени. Он мне сказал:
– Есть одна девушка, очень талантливая, надо ей помочь. Я думаю, ты сделаешь это лучше всех. Я тебя с ней познакомлю. Все в ней хорошо, один недостаток – она абсолютно без тормозов. Я тебя об этом честно предупреждаю. Дальше смотри сам.
И вот мы встретились у Дербенева дома. Надо сказать, что она сразу стала королевой вечера. Веселила публику, была остроумной, когда надо, внимательно слушала, потом села за пианино, пела песни. Было ей тогда 26 лет. Она была тоненькой, стройной девочкой, что трудно себе представить сейчас. Рыжая, губастая, и хотя от природы у нее не особенно выразительное лицо, но артистизм был необыкновенный. К сожалению, продолжить тогда наше знакомство нам не удалось, потому что у меня были дела в Ленинграде, я там снимал на телевидении.
И вдруг в Ленинграде, на телестудии, узнаю, что она в каком-то павильоне снимается в музыкальной телепрограмме. Я пришел на эти съемки, и, к изумлению работников телевидения, между нами через весь съемочный павильон произошел такой диалог.
– Привет, красавица!
– Привет, Саша. Как ваши дела?
– Неплохо. Когда вы заканчиваете съемку?
– Да вот, обещали через час отпустить.
– Отлично. Я вас приглашаю в ресторан с цыганами.
– К сожалению, не могу, у меня уже куплен билет на самолет.
– Тогда я вас подвезу до аэропорта, и по дороге поболтаем.
И после съемки мы поехали в аэропорт, а по дороге договорились, что приглашение мое в ресторан остается, но осуществим мы его в Москве. Я, закончив съемки в Ленинграде, запустился на «Мосфильме» с музыкальной картиной об ансамбле «Песняры»; это был специальный фильм к их гастролям в Америке. И как-то вечером я ей позвонил и предложил пойти в ресторан Дома кино, мой любимый. Но она отказалась, сказала, что хочет показать мне свой любимый ресторан на Рублевском шоссе. Я подхватил ее в условленном месте, и мы поехали в этот «Сосновый бор», который она называла «Еловая шишка». Надо сказать, что она большой мастер на трюки, которые должны поразить окружающих. Такая деталь: в ресторане она взяла нож, разрезала себе палец, открыла мою записную книжку, выдавила каплю крови на страницу и написала:
«Определите на досуге мою «группу», потому как петь – это мое кровное дело».
И поставила число и подпись. Не каждая девушка способна на такие фокусы, честно тебе скажу. Определить «гpyппy» мне пришлось той же ночью вечера в гостинице «Мосфильма», где я тогда жил. А утром, когда мы пошли завтракать, я ей сказал:
– Не знаю еще, как ты поешь, но артистка ты замечательная, это твоя самая сильная сторона, развей ее. Постарайся все свои песенки обыгрывать. Постарайся вообще превратить это все в театр.
Она говорит:
– Это как?
– Ну, смотри. – Я взял записную книжку и написал: «Идея: «Театр Аллы Лугачевой». – Представляешь, – говорю, – ты выходишь на сцену и из каждой песни делаешь маленький спектакль. У тебя должно быть такое платье, которое трансформируется в разные сценические костюмы, чтобы ты могла разыгрывать несколько разных ролей. Тот небольшой реквизит, который у тебя в руках, ты должна обыгрывать.
Она говорит:
– У меня же в руке только микрофон.
– Представь, что сейчас это микрофон, а через минуту это уже скипетр, который ты поднимаешь. А через секунду это бокал, из которого ты пьешь.
– Да, точно! – тут же подхватила она. – Вот в этой песне я так сделаю, а в этой так.
То есть она, как губка, все быстро впитывала, и это мне очень понравилось. А поскольку на сцене я ее еще не видел, то вскоре она меня пригласила на свой концерт. Но это только было так сказано: «на свой концерт». А на самом деле это был концерт оркестра армянской филармонии, там она пела две песни в середине второго отделения. На меня это произвело впечатление ужасное, потому что, во-первых, песни были армянские, а во-вторых, она была в каком-то кошмарном парчовом платье, и на ее колене была прикреплена большая искусственная бумажная роза. Я честно сказал ей о своих впечатлениях. Она говорит:
– Понимаешь, такая у меня ужасная ситуация. Я, с одной стороны, конечно, спела песенку «Арлекино» и стала более-менее известной. Но, с другой стороны, разругалась с «Веселыми ребятами», и ансамбля у меня своего нет. А выступать мне нужно с кем-то, я же не могу одна выйти на сцену. Поэтому я выступаю с оркестром армянской филармонии и больше того – руководитель этого оркестра мой жених. То есть я от него завишу, пою его репертуар и вообще одеваюсь, как армянская девушка.
Я говорю:
– Делай как знаешь, я тебе высказываю свое мнение.
– Да я сама так думаю. Но это ж надо, чтобы кто-то этим занялся – костюмами, репертуаром, оркестром…
Действительно, единственным светлым пятном в ее жизни в тот момент была ее творческая работа с Зацепиным и Дербеневым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Так Булгаков завоевывал женщин, которых, оказывается, до Елены Сергеевны и у него было немало. Однажды, когда их отношения уже стали серьезным романом, он пригласил ее к себе в гости. Она пришла, как обычно, как Маргарита приходит в романе к Мастеру. Но, придя, застала там с десяток первых красавиц Москвы. Они сидели за столом, который тоже ломился от фруктов и шампанского. А когда она вошла, Михаил Афанасьевич сказал:
– Внимание! Уважаемые дамы, я хочу вам представить – это моя Елена!
И сказано это было таким тоном, что «уважаемые дамы» поняли: это их прощальный банкет. И больше никогда не тревожили ни Мастера, ни его «Маргариту».
А когда Михаил Афанасьевич умирал, тяжело и мучительно – а болезнь вынуждала его соблюдать очень строгую диету, – то за несколько дней до смерти он вдруг попросил Елену Сергеевну принести рыбы, икры и всевозможных закусок, которые есть ему было совершенно нельзя. Она рассказывала:
– Хотя я знала, что это плохо, но я уже понимала, что жить ему осталось очень мало. И я все купила и поставила на стол. Это был наш прощальный ужин. Он выпил водочки. И за этим ужином мы вспоминали тот рыбный пир, который был у нас в самом начале знакомства…
Дорогой Эдик, я не знаю, насколько эти истории проясняют тебе происхождение моего гедонизма, но мне кажется, что отношение великого писателя Булгакова и великого режиссера Кулешова к радостям жизни – это та эстафета, которую я с моими друзьями с удовольствием у них переняли.
Как-то раз Елена Сергеевна сказала мне:
– Саша, вы такой сибарит! Вам нужно, как в одном французском романе, завести слугу, который бы утром, при пробуждении хозяина, докладывал, который час, какая погода на дворе и какое правительство у власти.
Я замахал на нее руками!
– Что вы, Елена Сергеевна! Никогда! Представляете, я просыпаюсь, а лакей докладывает: мсье, сейчас шесть утра, на дворе дождь, а у власти коммунисты… Ужас!
Мы жили, стараясь не замечать режима, от гнета которого ты уехал. И чтобы не быть голословным, расскажу, как мы это делали.
В середине 70-х годов Москва была унылым, мрачным, коммунистическим городом с бедными магазинами и ограниченным количеством хороших ресторанов. За границу ездить не давали, и единственным нашим способом познания остального мира было посещение посольств. В частности, американского посольства, которое, кстати, не очень хорошо кормило, оно было экономно, и только в особые дни – День благодарения и День независимости – закатывало настоящие банкеты.
Но были и совершенно замечательные в этом смысле посольства – такие, как посольства Индонезии и Ирана, которые закармливали посетителей огромным количеством экзотических блюд. Отличалось красочными приемами и посольство Китая. К сожалению, тогда советско-китайские отношения были в таком напряженном состоянии, что посещение китайского посольства приравнивалось к государственной измене. Поэтому я там никогда и не был, но это была наша постоянная мечта – попасть когда-нибудь на прием в посольство Китая.
А некоторые из известных мне и тебе людей в Москве сделали посещение посольств своей профессией. Например, знаменитый художник Толя Брусиловский не пропускал ни одного приема и даже во время советско-афганской войны умудрялся проникать на пловы в посольство Афганистана. Возникало впечатление, что он дома вообще ничего не готовил, потому что Советский Союз поддерживал дипломатические отношения примерно со 150 государствами, а у каждого государства есть, как ты понимаешь, по крайней мере два национальных праздника. Кроме того, приличные посольства непременно дают приемы в честь дней рождения послов, проведения фестивалей и других культурных мероприятий. Поэтому у Толи был список национальных праздников всех стран мира и длинное расписание приемов, которое он все время скрупулезно пополнял и корректировал. Он знал, что сегодня он ест в посольстве Бурунди, завтра в посольстве Великобритании, послезавтра в египетском и так далее. У него были расписаны все 365 дней в году, а главная его головная боль заключалась в том, что у некоторых стран праздники совпадали и тогда нужно было каким-то образом заранее выяснить меню банкета, чтобы выбрать, куда идти – на рыбную фиесту к мексиканцам или на лапландскую оленину в бруснике в посольстве Финляндии.
То есть Толя сделал эти посещения главным занятием своей жизни.
Но не у всех была такая возможность. Я, например, тоже посещал эти посольства с большим удовольствием, но все-таки был занят и другими делами. Поэтому мы с Андрюшей Макаревичем решили не ограничивать себя ожиданием пиров от случая к случаю, то есть от праздника независимости Гаити до Дня взятия Бастилии. Тем более, что мы вообще любили хорошо поесть каждый день. А поскольку мы были лишены возможности загранпутешествий, то решили устроить эдакое замечательное кулинарное путешествие по миру – не выходя за пределы московской окружной дороги. У Андрюши на площади Гагарина была небольшая квартира с огромной кухней, и мы стали приглашать туда иностранцев, которые попадали в поле нашего зрения. Для начала мы вели такого иностранца на Центральный рынок или в магазин «Березка» и за свой счет, но по его указаниям покупали все ингредиенты для приготовления его экзотической национальной еды. А потом приезжали в квартиру, и там этот иностранец получал сковородки, ложки, плошки, кастрюльки и готовил какую-нибудь уникальную еду своего народа.
При этом никакие политические взгляды или идеологические разногласия не имели значения. Нам была важна способность человека посвятить нас в тайны культуры еды своего народа. Как-то у нас побывал один англичанин, корреспондент крупной газеты. Он колдовал целый вечер, готовя суп из бычьих хвостов, которые были закуплены на Центральном рынке. Сначала он их обжаривал, потом тушил с луком и помидорами, потом вывалил в кастрюлю, долго варил, что-то шептал, бросал какие-то специи. И из этого получилось совершенно изумительное блюдо. Когда мы ели этот фантастический суп, мы мысленно переносились в Англию. Другой возможности попасть в Англию у нас не было.
Потом приезжал вьетнамский генерал, то есть персонаж с другой стороны баррикад, летчик, который настолько успешно сбивал американские самолеты, что стал героем Вьетнама и здесь, в Москве, учился в Военной академии. Генерал притащил стопку рисовой бумаги, а мы накупили большое количество свинины, капусты, каких-то специй, которые он нюхал и пробовал на язык на Центральном рынке. Он приготовил нам совершенно сказочное вьетнамское блюдо, что-то вроде наших голубцов, только в рисовой бумаге и со специальными кисло-сладкими соусами его же приготовления.
К нам приходили и узбеки, который готовили плов, и грузины, которые готовили чахохбили. Это были разные люди, и не важно, какой они были религии и политической ориентации, главное – они понимали толк в еде и умели готовить. Впоследствии, интерпретировав эту идею, Андрей Макаревич создал телепрограмму «Смак», которая уже несколько лет является одной из самых популярных программ Общественного российского телевидения. Он приглашает разных знаменитостей, которые на глазах у зрителей готовят еду и делятся своими рецептами, а Андрей, в процессе кулинарного колдовства, беседует с ними о жизни. Идея замечательная, и помимо того, что Андрей знаменитый музыкант, он еще стал известен всей стране, как первый кулинар.
Так что, как видишь, даже в условиях коммунистического гнета мы не уронили эстафету великих русских гурманов…
* * *
– Это замечательно, – сказал я. – Но я не понимаю одной вещи. Уж полдень близится, а буайбеса нет. Мы сидим тут тридцать восемь минут…
– Всего тридцать восемь, – уточнил Саша. – Сразу видно американца. Буайбес, чтоб ты знал, – это один из шедевров марсельской кухни, а шедевры не создаются в минуту, как гамбургеры. На его приготовление уходит не меньше часа.
– В таком случае вернемся к нашим баранам. То есть к сюжетам. Если у нас приняли свердловскую «Мисс мира в Париже», то приключения «Мисс Омск» и «Мисс Томск» на Лазурном берегу придется похерить. В нашем сериале о любви по-русски может быть только одна серия с местом действия во Франции. Остальные должны происходить в России.
– И что, все истории Лазурного берега я рассказывал зря?
– Да, старик. «Изводишь единого слова ради тысячи тонн словесной руды» – это как раз про тебя. Нам нужно еще три сюжета с местом действия в России.
– Дай подумать… – Стефанович достал из кармана блокнот, в котором, как я понял, у него было записано все – от телефонов любимых девушек на пожарный случай и размеров дверных шпингалетов, нужных для его дачи, до сюжетов киносценариев.
Но я остановил его:
– Подожди. У меня есть другая идея. Зрители любой страны обожают фильмы из жизни звезд и миллионеров. «Все о Еве», «Звезда родилась», «Богатые тоже плачут» и тому подобное. Не знаю, как у вас во Франции, а у нас в Штатах Даниэла Стил и ее эпигоны копают эту жилу годами, и есть писатели, которые просто специализируются на биографиях звезд. Публика буквально расхватывает их книги о Фрэнке Синатре, Мэрилин Монро и Хамфри Богарте. Поэтому один сюжет можно сделать о жизни российских звезд. «Звезда а-ля рюс», а? Романтическая любовь русских «суперстар» на фоне дремучей российской экзотики.
– А кого ты имеешь в виду? – спросил Стефанович.
– Но тебе нравится идея?
– Идея может иметь место…
– Рабочая… – уточнил я.
– Зависит от того, как сделать. И кого ты конкретно имеешь в виду…
– Я имею в виду самую знаменитую российскую певицу Аллу Лугачеву и ее бывшего мужа Александра Стефановича.
– Ну нет! – поморщился Саша. – Меня уже достали журналисты по этому поводу, но я их всех гоню. И потом – с чего ты взял, что это из жизни миллионеров? Это же блеф, как и все остальное.
Но я гнул свое:
– Я имею в виду ваш четырехлетний роман, о котором и сейчас пишут все газеты в связи с приближающимся юбилеем звезды. Я читал в «Версии», что именно ты придумал Лугачевой тот образ, которому она до сих пор старается соответствовать.
– Ну, я помогал ей немного, – принужденно ответил Стефанович. – Но в общем, ничего там не было интересного.
– Саша, мы же договорились: на этом этапе я решаю, что интересно, а что нет. Мы установили, что сюжет из жизни звезд на фоне российской экзотики может французов заинтересовать. Для меня уже не важно, было это с тобой и твоей Лугачевой или с кем-то еще. И требуется нам вовсе не то, что ищут журналисты желтой прессы. Нам нужны вкусные эпизоды на тему «любовь российских звезд», а все имена будут в фильме изменены.
История тридцать шестая
Звезда «а-ля рюс»
– Не знаю, что ты выкрутишь из этого материала, но так и быть – слушай. Только имей в виду, что тут будут такие специфические подробности быта российской эстрады, каких не понять никаким французам…
Идея познакомить нас пришла в голову замечательному поэту-песеннику Лёне Дербеневу, с которым я дружил и сотрудничал по нескольким фильмам. Это был необыкновенный человек. Помимо того, что он был автором прекрасных песен, которые пела вся страна, он еще был и необыкновенно остроумным. Доказательством тому служат две его частушки, за которые он должен войти в историю русской литературы и общественной мысли. Одна такая:
Что все чаще год от года
Снится нашему народу?
Показательный процесс
Над ЦК КПСС.
И вторая:
Каждый день на огороде
Над говном грачи галдят.
А Ульянова Володю
Даже черви не едят.
Они были написаны в самый разгар строительства развитого социализма, одна – к столетию со дня рождения Ленина, а вторая – к очередному юбилею Октябрьской революции.
Так вот, впервые фамилию Лугачевой я услышал от Лени. Он мне сказал:
– Есть одна девушка, очень талантливая, надо ей помочь. Я думаю, ты сделаешь это лучше всех. Я тебя с ней познакомлю. Все в ней хорошо, один недостаток – она абсолютно без тормозов. Я тебя об этом честно предупреждаю. Дальше смотри сам.
И вот мы встретились у Дербенева дома. Надо сказать, что она сразу стала королевой вечера. Веселила публику, была остроумной, когда надо, внимательно слушала, потом села за пианино, пела песни. Было ей тогда 26 лет. Она была тоненькой, стройной девочкой, что трудно себе представить сейчас. Рыжая, губастая, и хотя от природы у нее не особенно выразительное лицо, но артистизм был необыкновенный. К сожалению, продолжить тогда наше знакомство нам не удалось, потому что у меня были дела в Ленинграде, я там снимал на телевидении.
И вдруг в Ленинграде, на телестудии, узнаю, что она в каком-то павильоне снимается в музыкальной телепрограмме. Я пришел на эти съемки, и, к изумлению работников телевидения, между нами через весь съемочный павильон произошел такой диалог.
– Привет, красавица!
– Привет, Саша. Как ваши дела?
– Неплохо. Когда вы заканчиваете съемку?
– Да вот, обещали через час отпустить.
– Отлично. Я вас приглашаю в ресторан с цыганами.
– К сожалению, не могу, у меня уже куплен билет на самолет.
– Тогда я вас подвезу до аэропорта, и по дороге поболтаем.
И после съемки мы поехали в аэропорт, а по дороге договорились, что приглашение мое в ресторан остается, но осуществим мы его в Москве. Я, закончив съемки в Ленинграде, запустился на «Мосфильме» с музыкальной картиной об ансамбле «Песняры»; это был специальный фильм к их гастролям в Америке. И как-то вечером я ей позвонил и предложил пойти в ресторан Дома кино, мой любимый. Но она отказалась, сказала, что хочет показать мне свой любимый ресторан на Рублевском шоссе. Я подхватил ее в условленном месте, и мы поехали в этот «Сосновый бор», который она называла «Еловая шишка». Надо сказать, что она большой мастер на трюки, которые должны поразить окружающих. Такая деталь: в ресторане она взяла нож, разрезала себе палец, открыла мою записную книжку, выдавила каплю крови на страницу и написала:
«Определите на досуге мою «группу», потому как петь – это мое кровное дело».
И поставила число и подпись. Не каждая девушка способна на такие фокусы, честно тебе скажу. Определить «гpyппy» мне пришлось той же ночью вечера в гостинице «Мосфильма», где я тогда жил. А утром, когда мы пошли завтракать, я ей сказал:
– Не знаю еще, как ты поешь, но артистка ты замечательная, это твоя самая сильная сторона, развей ее. Постарайся все свои песенки обыгрывать. Постарайся вообще превратить это все в театр.
Она говорит:
– Это как?
– Ну, смотри. – Я взял записную книжку и написал: «Идея: «Театр Аллы Лугачевой». – Представляешь, – говорю, – ты выходишь на сцену и из каждой песни делаешь маленький спектакль. У тебя должно быть такое платье, которое трансформируется в разные сценические костюмы, чтобы ты могла разыгрывать несколько разных ролей. Тот небольшой реквизит, который у тебя в руках, ты должна обыгрывать.
Она говорит:
– У меня же в руке только микрофон.
– Представь, что сейчас это микрофон, а через минуту это уже скипетр, который ты поднимаешь. А через секунду это бокал, из которого ты пьешь.
– Да, точно! – тут же подхватила она. – Вот в этой песне я так сделаю, а в этой так.
То есть она, как губка, все быстро впитывала, и это мне очень понравилось. А поскольку на сцене я ее еще не видел, то вскоре она меня пригласила на свой концерт. Но это только было так сказано: «на свой концерт». А на самом деле это был концерт оркестра армянской филармонии, там она пела две песни в середине второго отделения. На меня это произвело впечатление ужасное, потому что, во-первых, песни были армянские, а во-вторых, она была в каком-то кошмарном парчовом платье, и на ее колене была прикреплена большая искусственная бумажная роза. Я честно сказал ей о своих впечатлениях. Она говорит:
– Понимаешь, такая у меня ужасная ситуация. Я, с одной стороны, конечно, спела песенку «Арлекино» и стала более-менее известной. Но, с другой стороны, разругалась с «Веселыми ребятами», и ансамбля у меня своего нет. А выступать мне нужно с кем-то, я же не могу одна выйти на сцену. Поэтому я выступаю с оркестром армянской филармонии и больше того – руководитель этого оркестра мой жених. То есть я от него завишу, пою его репертуар и вообще одеваюсь, как армянская девушка.
Я говорю:
– Делай как знаешь, я тебе высказываю свое мнение.
– Да я сама так думаю. Но это ж надо, чтобы кто-то этим занялся – костюмами, репертуаром, оркестром…
Действительно, единственным светлым пятном в ее жизни в тот момент была ее творческая работа с Зацепиным и Дербеневым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30