Без претензий. Хранилась с умом при ровной теме-пературе.
- Ты как определил, - ухватился за фразу Смоковницын, - или шутишь, издеваешься?
- Ни в коей мере, - замотал головой эксперт, - я их пойло знаю, они, грозненцы в смысле, никогда положенного срока не выдерживали... В магазин сдавали полудерьмо, а этот отстоялся... Не в бочке понятно, но и в стекле дозрел малехо... В девяностых, видать, они полную халяву гнали.
- На этикетке - 85-й год.
- То, что накалякано на этикетке, подтверждает лишь то, что этикетка выпущена в 85-ом году, и больше ничего не подтверждает... А я говорю, что коньяк простоял в закрытом сосуде не менее 10 лет и не более 15-ти. А хранился с умом, без теме-пературных перепадов...
- Ты чего, ты это чего... Серьезно?.. - Петр насторожился.
- А он, б-батенька, не шутит, по причине н-невозможности шутить, чу-чу-чувства юмора лишен н-напрочь, - влез со справкой Коля.
- Уймись, - осадил Борис, - Я, Петр Иваныч, всяку смесь гремучую чую на языке, там сучествуют, таки знаете можа, рецепторы, так мои рецепторы уж двадцать лет надрочены на всю гадость, какая в мире есть. И вот эти рецепторы, а иже с ними печеночка моя чуткая, говорят, что розлив произошел самое большее - пятнадцать лет назад, а с тех пор бутылочка хранилась при ровной темепературе никак не ниже нуля. Коньяк за все это время не подвергался взбалтыванию, откупориванию, охлаждению, нагреву, его могли хранить в подполье, в квартире, офисе, избе, не у печки разумеется. Бутылку долго не брали в руки, вообще не касались, тронули незадолго до вчерашнего дня, и хранилась она в вертикальном состоянии.
- Боря ты уверен?
- Петя, еще раз - пузырь находился при более - менее постоянной темепературе, в статистическом состоянии...
- В статичном - поправил Петр
- О, да, в стати-тичном, да, - принял поправку Боря.
- А про то, что в руки не брали, эт как?..
Борис улыбнулся.
- Вы же оперативник, господин капитан, со стажем. А такие простые вещи не замечаете. Ах, ах!... Мухами стекло бутылочное засрано!.. Его и протереть не удосужились, когда из загашника доставали...
- Ты это, Боря, не торопись, - засуетился Петр, - не торопись, подумай, точно ли так все, что ты сказал, может где-то ошибочка какая... Не?..
- Капитан! Я дам Вам справку с печатью, что мухи срали на коньяк давно, долго и в большом количестве. Есть микроследы элеме-ментов экстреме-ментов конца 20-го века... Нужна такая бумажка?
- Нет, - заметался Смоковницын, - бумажка не нужна, не нужна... Это значит, что коньяк могли где-то забыть, оставить, потерять в конце концов, он провалялся, а потом его обнаружили... Так?
Борис пожал плечами.
- Дальше, гражданин начальничек, ваша сфера, ваша власть, ваши выводы, я умываю руки.
- Черт, черт, черт! - расплевался Смоковницын - Полтинный ни при чем. Бутылка просто где-то завалялась, ее нашел Савелий, притащил к себе, но подвернулся как-то киллерам, те его заодно хлопнули, коньяк так и остался валяться...Савелий, видать, только и успел что отхлебнуть малость, да в руках подержать.
Петр с досады опрокинул в себя мензурочку, внутри приятно разошлось легкое тепло. В самом деле коньяк был очень хороший.
- И не только Савелий, - просипел Коля, - не т-только он успел подержать...
Петр глядел испытывающе.
- Б-бутылочку п-подержал г-губернатор. В-вот они-с - п-пальчики!..
ФАЙЛ ЧЕТВЕРТЫЙ.
Раиса выглядела печально и озабоченно, однако, женских чар не растеряла - сразу впилась в Петра цепким хватким взглядом, губки сложила бантиком. Вместе с тем и поза, и выражение красивого лица выдавали неестественную напряженность секретарши, а скорее всего, нехарактерную для нее растерянность. Оттого завлекательные глазки не завлекали, а упорно, вопреки женской воли, тревожно сигнализировали, посылая всяк входящим непрерывный "SOS".
Быстро расшифровав ее состояние, Петр понял - без разговора, хотя бы короткого, не обойтись. Так и вышло. Раиса перехватила инициативу, будто боясь, что капитан, как обычно молча, отделавшись дежурным кивком, растворится за начальственной дверью.
- Я ему говорила, говорила, - бешено быстро зашептала она, как только Смоковницын оказался в радиусе доступности ее активного шепота, - рабочий день закончился, капитана, то есть вас, нет, скорее всего, на месте, а он - -немедленно, на все - про все полчаса, хоть из дома, хоть от бабы, срочно! И мне сразу начал угрожать, тыкать стал... Представляете, даже Михаил Никитич не позволял мне говорить - ты, /она заиграла бровями/, да, вот, представьте только - не позволял!.. А этот, ой, господи, урод комиссариатский! - сразу начал тыкать. Я его поправила, говорю, детей с Вами, так подчеркнуто, знаете же, Петя, как я подчеркиваю, так вот, подчеркнуто и говорю: "детей с вами не крестила, на брудершафт, извините, не выпивала, в одной постели не лежала", ой, уж вы извините, но я ведь прямая, что думаю, то и...
Загремела внутренняя связь. Властный грубый голос из аппарата почти прокричал: "Где Смоковницын? Где? Доложить! Немедленно доложить!".
Раиса заметалась, спутала кнопки, какие следовало нажимать при ответе, в аппарате что-то захрипело, засвистело, заурчало и он замолк.
- Ой, ой, я кажется отключилась, он теперь убьет, убьет, ведь он зверь, зверь...
- Да я же здесь, не волнуйтесь, Рая, я объясню, ничего страшного, улыбнулся заговорщицки Смоковицын. В другой ситуации его короткая реплика и особенно хитрая улыбка могли бы сойти за дешевый намек к легкому флирту, но теперь - нет, капитан попал в десятку, Раиса благодарно, даже преданно заглянула в его глаза, без малейшей тени кокетства.
"Зверь" в понимании секретарши Раисы был тот самый "спам", о котором на бегу обмолвился еще днем вездесущий Вагиз.
Как-то так случилось, что вместо надолго выбывшего из строя Голованного временно исполняющим обязанности начальника губернского управления стал никому неизвестный офицер из районного комиссариата. Ни на фамилию, ни на имя нового начальника Смоковницын несколько часов назад и внимания не обратил, не задумался даже, хотя где-то в темной подсознательной глубине заскреблись смутные воспоминания.
Он собирался посетить его сразу после назначения, которое свершилось, так же по каким-то непонятным правилам, уже через пару часов, как несчастный неожиданно свихнувшийся генерал был отправлен в местную психотерапевтическую клинику. Но Петра удержали дела.
Ему пришлось снова выехать на место убийства Крохобора и бомжа Савелия, он еще раз при дневном свете осмотрел территорию, потом вернулся в управление и долго вызванивал госпожу Полтинную - благоверную супругу Ивана Исаевича, но так и не вызвонил. Несколько мобильных телефонов ее, которыми с ним поделились в офисе Крохобора, упрямо молчали, а по месту работы Агригады Павловны - в одном из комитетов федерального правительства - разговаривать с ним не захотели.
Он перезванивал несколько раз, говорил, что срочно, что беспокоят из Янска, но в ответ несдержанно ржали, отнекивались, в конце концов выдали, что хватит, мол, дергать нас хоть из Янсков, хоть из Хамсков, здесь работают, а не фигли-мигли крутят и бросили окончательно трубку.
Под вечер Петр отправился в морг, к судмедэкспертам. Печальное заведение находилось недалеко от дома, где Смоковницын проживал, поэтому посещение начальства он решил отложить до следующего утра. Но не срослось.
Звонок Раисы его настиг, когда он, уже предвкушая плотный ужин и крепкий здоровый умеренно продолжительный сон, подходил к своему подъезду. Пришлось возвращаться в "управу".
- Ну да ладно, - успокаивал себя оперативник, - завтра зато не придется время терять, сразу с утра делами займусь.
Он намеревался доложить начальству все, что ему известно по делу, понимая, что вовлечение губернатора в подследственные будет равносильно взорвавшейся бомбе.
Смоковницын закрыл за собою тяжелую дубовую дверь и онемел - в кресле Голованного закинув короткие толстые ноги с длинными черными туфлями на генеральский стол, еще заваленный документами, оставшимися от прежнего хозяина, удобно расположился, поигрывая в пухлой ручке телепультом, оскорбленный утром Петром безвестный майор из Кировского комиссариата. Петр решил пока промолчать о губернаторе.
- А-а, господин капита-ан, добро, добро пожаловать! - с нескрываемой ленцой в голосе, и не делая ровным счетом никаких движений для приветствия, через губу буквально выдавил из себя новый начальник.
Смоковницын с удивлением обнаружил что тот выпивший. На тумбочке, рядом с письменным столом, открыто, вызывающе нахально, вытянулась узкая бутылка молдавского коньяка. Но не это поразило вошедшего, поразило до колик в груди новое звание утреннего знакомца. На погонах толстяка лихо горели свежим золотом полковничьи звезды.
Смоковницын решил, что, как и Голованный, теряет рассудок.
- Ты чего замер, садися, садися, меня не стесняйся, - кивал совершенно по-хозяйски на стулья у окон разухарившийся наглец, - пить будешь - наливай, я чего-то подустал сегодня, столько дел, столько дел...Так что давай-ка сам, давай за мое назначение и вот, - он стряхнул с левого погона невидимую пыль, - вот за эти знаки достоинства, давай-давай!..
Но Смоковницын решительно отказался.
- Не уважаешь, - спокойно заключил полковник, - ай, плохо, Смоковницын, плохо, надо начальство уважать, ублажать, понимать, тогда жизнь станет хорошей. У тебя вот почему жизнь не ладится, потому что законы жизни не соблюдаешь, а ты соблюдай - все будет, все-все!
"Точно - спам, решил Петр, надо же назначили на мою голову, порядочная, видно, сволочь". Вслух спросил, не уходя от сатисфакции взглядов:
- Вы мне скажите, как за один день через звание перелетают честные милиционеры?
- А-а, ну Смоковицын не туда тебя повело, - он неприятно улыбался широкими губами, разевая рот, словно хотел съесть большой кусок рассыпчатого торта, - если любопытно, то знай - приказ обо мне давно готовился, а то, что сегодня случилось - простое совпаденьице. Удовлетворен?
- Нет, - честно признался Петр - как через звание переходят все-таки?
- А так и переходят, - сладчайше позевывая рассуждал полковник, - не хамят начальству, во-первых, слушаются его, во-вторых, а в-третьих, когда начальство предлагает, то не отказываются! Удовлетворен? А, Смоковницын?..
- Нет, - уже обостряя разговор, ответил Петр. - Вы, извините, персона временная, а позволяете себе лишку - с задранными ногами сидеть некультурно.
Собеседник и бровью не повел. Выдержал длинную, нарочито длинную театральную паузу, потом немножко привстал в кресле, ожесточил взгляд.
- Нет ничего более постоянного, чем временное, так кажется? - очень медленно, так делают внушения психически больным, проговорил он, - Так! Сколько бы я здесь ни находился, Петр Иванович, подчиняться вы будете мне беспрекословно! Беспрекословно, я повторяю! Не задавая лишних вопросов. А если позволите себе некорректность, то буду расценивать не как личное, а как служебное оскорбление и принимать соответствующие меры. Это понятно?! Понятно, я спрашиваю?
Смоковницыну пришлось покорно кивнуть.
- Вот и хорошо. Можешь, Петя, называть меня по-свойски - Маргел Юросович, без всяких званий, я не настаиваю... Мы же в конце концов с тобою приятели, неплохо посидели в прошлый раз, я помню, всех помню, кто тогда не посчитал за западло простого литеху поздравить. А что я тогда был - да ничто! Одной помойкой, как говорится, командовал.
Смоковницына передернула от прямого нескрываемого хамства. Но он вспомнил в подробностях тот вечер, когда случай занес его на обмывание погон едва оперившегося сотрудника комиссариата внутренних дел. Отчетливо вспомнил и фамилию его - Арутюнов. А днем, когда ее называли, даже ухом не повел, не мог себе такой комбинации представить. Никак не мог.
Всплыли в памяти развязные уговоры лейтенанта "дать по бабам", в смысле ехать к проституткам; вроде, зазывал в гостиницу "Юма". Смоковницын стеснительно и пьяненько отнекивался, говорил, что денег на дорогие развлечения у него нет, Арутюнов смеялся открыто, от души, бил Петра в грудь и доказывал, что он - глупец, зачем ментам деньги, коль они при исполнении.
Смоковницын все равно не поддавался, а Маргел все одно кричал, что у него все шалавы с мамками толстыми и сутенерами вшивыми в кулаке, пусть только пикнут, что он будет год всех их иметь, пусть только скурвятся живьем в Коровниках сгноит, в СИЗО значит.
Но Петр не поддался, притворился мертвецки пьяным и уехал на первом попавшемся такси. Не потому что был высоко морален, а как-то неприятно ему стало сразу с момента знакомства общение со старшим лейтенантом.
- А ко мне, товарищ полковник, я требую обращаться в соответствии с уставом внутренней службы строго по званию, - Смоковницын уничтожил все пути для налаживания мирных отношений. Еще миг назад, прояви лояльность к зарвавшемуся хаму, судьба могла бы повести капитана милиции по иному пути, теперь он был обречен.
Арутюнов опять долго театрально молчал. Извлек откуда-то бурую толстую гавайскую сигару, не торопясь подкуривал.
- Разрешите идти, товарищ полковник? - подчеркнуто вежливо поинтересовался Смоковницын.
- Нет, - ответил Арутюнов, - стой пока или садись, как хочешь...
Наконец сигара раздымилась паровозными выхлопами. "Пока Голованный вернется, кабинет порядком закоптиться, решил Смоковницын". Он не предал словам нового начальника о постоянном и временном должного значения, посчитал, что это блеф, и надеялся на торжество справедливости - возвращения генерала Голованного по излечении.
- Значит так, капитан, - выдыхая густой белый дым говорил Арутюнов, завтра займешься похоронами мальчишек.
До сих пор в речи Маргела Юросовича ни тенью звука не проявлялось южное происхождение, только теперь вдруг на последних словах почти незаметно проскочил отголосок легкого акцента.
"А кто он, задумался Петр, армянин, азербайджанец, кабардинец, кто он, в самом деле?" Не нашел ответа, хотя кавказцев знал не понаслышке, порядочное время проболтался в Чечне, успел выучить, кто есть кто.
- Я оперативник, товарищ полковник, - ответил Смоковницын, - для организации мероприятий есть у нас другие люди, специально предназначенные.
- Я попрошу, Смоковницын, капитан - товарищ, не перечить старшему по званию. Я сказал, что будешь подготовкой заниматься ты, значит, будешь - ты! Твой отдел погиб, твои люди там были, почему, кстати, тебя там не было? А?.. Проводишь, как полагается, в последний путь и свободен. Должен отдать им свой долг? Должен? А?
- Слушаюсь, - сказал Смоковницын, тушуясь, даже наглое "ты" пропустил мимо ушей, - а не был, оттого, что ....
- Не оправдывайся, кэп, не оправдывайся, все равно теперь, так ведь? Чем им поможешь? Ничем. Не оправдывайся. Проведи похороны и бери отпуск, забудь про все, отдохни, как человек, я тебя деньгами не обижу - получи отпускные и дуй хоть в Турцию, хоть в Египет. Подлечишься на морях. У вас здесь холод какой, а там солнце, вода, девушки - прелесть, прелесть...
Сначала Смоковницын решил, что ослышался про отпуск и особенно это - "у вас здесь..." - совсем чудовищно прозвучало, капитан даже не понял почему так чудовищно резануло слух, просто сразу дернуло как током - "у вас...".
А у вас что же?
- Я не могу в отпуск, у меня - Крохобор...
- Крохобор - мухобор, - оборвал Маргел, - другие люди разберутся без тебя. Выполняй приказ. На отдыхе, я знаю, несколько лет не был, а так нельзя, загубишь себя, товарищ капитан.
- Какие люди? Какие другие? Что это за самоуправство? Мне Голованный поручил, вы не имеете права отменять приказ старшего...
- Смоковницын, ты мне надоел, - Арутюнов повысил голос, но сказал фразу все-таки не грубо, не властно, а довольно миролюбиво, без зла, - ты заработался, не следишь за событиями, это плохо. Сойдешь с ума, как многоуважаемый Михаил Никитич. Вот, вот - смотри, может сам поймешь что.
Без году полковник включил звук работающего до сих пор безмолвно телевизора. На государственном канале шли вечерние новости.
"А ведь уже поздно, транспорт не ходит уже, опять домой пешком добираться, фу, елки-моталки," - думал про себя огорошенный милиционер.
Показывали выступление президента. Петр сразу и не уловил о чем речь, а когда понял, то в очередной раз за день, уж сбился со счета в который, испытал шок.
- Мы не можем далее мириться с положением дел, сложившимся в ряде регионов Провинциальной России. Местные власти оказываются беспомощными в борьбе с коррупцией, бандитизмом, откровенными проявлениями фашизма и экстремизма, - говорил президент, буравя острыми мышиными глазами телезрителей, - мирные жители все чаще остаются беззащитными перед силами зла. Попустительство отдельных элементов в правоохранительных органах дошло до открытого укрывательства преступных элементов. Я вынужден констатировать, что болезнь все больше поражает структуры, те структуры, которые призваны служить народу и государству, вместо этого в Провинциальной России наметился и явно обозначился обратный процесс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29