Кроме этих общих сомнений, то, что Людке не является убийцей в деле Генриетты Куйер, доказывает еще такой факт: настоящего преступника в свое время видели несколько вполне надежных свидетелей. Они полностью исключают возможность того, что им мог быть Людке.
Поскольку в этой связи возникли сомнения в том, что Людке вообще когда-либо бывал в Гамбурге, я использовал без ведома специальной комиссии представившуюся мне возможность доверительно побеседовать с Людке, не выдавая, с кем он имеет дело. Принимая меня за сокамерника, он снова и снова заверял, что никогда не бывал в Гамбурге. На мои дальнейшие расспросы Людке отвечал, что признался в гамбургских убийствах потому, что с ним очень хорошо обращались и обнадеживали тем, что вследствие добровольных признаний он до Рождества окажется на свободе. Впрочем, во время этого разговора Людке утверждал также, что вообще не совершил еще ни одного убийства, о чем мне трудно судить в силу недостатка информации. Мне представляется целесообразным проведение проверки дела Людке вышестоящими и по возможности независимыми от специальной комиссии инстанциями".
Таким был официальный рапорт советника Фаульхабера в Имперское управление уголовной полиции. Более четко высказывает он свое мнение в частном письме к берлинскому коллеге. В нем говорится:
"Дорогой друг! После того как ваша специальная комиссия записала на счет "убийцы-маньяка Бруно Людке" еще три убийства - с чем я выразил свое несогласие, - я хотел бы тебя, как старого друга и ответственного руководителя отдела, заранее поставить в известность о том, что я в этот "театр" (извини за выражение) не верю.
Дорогой Вильгельм! Неужели ты всерьез веришь в то, что Людке совершил те убийства, в которых признался, с их абсолютно разными почерками и мотивами?
Я тоже был бы очень рад "спихнуть" несколько нераскрытых убийств. Но когда познакомился со способом определения виновности в совершении преступления, мне стало все ясно..."
Эти сообщения советника Фаульхабера из Гамбурга знаменуют собой конец версии душевнобольного "убийцы" Бруно Людке. Впрочем, в Берлине советник Тоготце пытается еще раз вступиться за репутацию посланной им в турне специальной комиссии. Ему удается даже добиться того, что советнику гамбургской уголовной полиции запрещают впредь делать самовольные рапорты. Но тем не менее в Главном имперском управлении безопасности настораживаются и поручают проверить достоверность признаний Бруно Людке высококвалифицированным и главное - независимым от ведомства врачам, криминалистам и сотрудникам прокуратуры.
Правда, в документальной повести, напечатанной в журнале "Мюнхнер Иллюстрирте", роль советника гамбургской уголовной полиции Фаульхабера представлена в совершенно искаженном виде. В то время как в действительности Фаульхабер, что однозначно указано в деле, замаскированный под арестанта, был подсажен на ночь в камеру Людке в гамбургской следственной тюрьме, чтобы подробно расспросить мнимого убийцу-маньяка, по "версии" журнала, он едет в Берлин, где проводит ночь с Бруно в Моабитской тюрьме. Однако здесь Фаульхабер, оказывается, узнает не о том, что Бруно еще ни разу не бывал в Гамбурге и не совершил ни одного убийства, о чем советник официально сообщает в Имперское управление полиции, а получает от Людке убедительные подтверждения того, что тот совершил все эти убийства. Бейгер, он же Фаульхабер, спрашивает Бруно Людке:
- Так что же ты сделал?
Бруно ухмыляется:
- Боже ты мой, да шлепнул несколько баб...
Через несколько абзацев Фаульхабер спрашивает его более настойчиво:
- Скажи, ты и в самом деле совершил все те убийства, в которых признался?
Бруно скалит зубы:
- Так это еще не все, ты что думаешь... Я уложил не меньше восьмидесяти или девяноста... Такое не каждый может. Ты только посмотри, какие у меня мускулы.
- Да не выдумывай, приятель. Ты их вовсе не убивал. И признавался ты только потому, что тебе давали за это сигареты...
Бейгер снова и снова спрашивает Бруно, убивал ли тот. И каждый раз слышит один и тот же ответ: "Да..."
Вся эта сцена в повести выдумана от начала до конца!
В конце 1943 года специальная комиссия по делу Людке распускается по приказу рейхсфюрера СС Гиммлера, у всех ее сотрудников берется подписка о неразглашении сведений, связанных с Людке. Франц как руководитель комиссии получает последнее задание - подготовить отчетный доклад. Он и здесь отстаивает тезис о том, что Бруно Людке виновен в совершении пятидесяти четырех убийств и в покушении на три убийства. Несколько месяцев спустя по указанию свыше комиссар уголовной полиции Франц лишается брони. Он становится солдатом и погибает за несколько дней до конца войны в боях за Берлин.
После роспуска специальной комиссии Бруно Людке переводят 11 декабря 1943 года в тюрьму при Центральном криминалистическом институте охранной полиции в Вене для проведения психиатрической экспертизы. Со всей криминалистической основательностью здесь проверяют, мог ли он совершить убийства, в которых сознался. Кроме того, проводят обычные медицинские исследования: пункцию головного и спинного мозга, общий анализ крови, анализ крови на содержание алкоголя.
Между тем Бруно Людке начинает понимать, что не попадет к Рождеству домой, как постоянно заверял его комиссар Франц, если будет сознаваться в новых убийствах. Он отказывается давать показания и все чаще сопротивляется ежедневным экспериментам, применяя силу. Каждый день Бруно требует, чтобы его друг Хейнц (Франц) забрал его в Берлин. Для последнего эксперимента в Вену специально командируют двух бывших членов специальной комиссии.
В конце марта 1944 года Бруно Людке предстает перед комиссией, состоящей из сотрудников прокуратуры, РСХА, министерства юстиции и врачей. Директор Венского института, профессор Шнейдер, говорит Людке доброжелательным тоном: "Ну, Бруно, расскажи господам, что ты там такое делал с женщинами".
Однако никакая доброжелательность, к которой приходится прибегать еще раз, не в состоянии ободрить запуганного, возможно, боящегося смерти слабоумного человека, робеющего перед таким количеством незнакомых лиц.
Бруно Людке уже давно забыл то, что в толстых папках запротоколированы его собственные показания. Его память сохраняла сложные детали отдельных убийств, которые Франц вдалбливал ему каждый раз, только в течение одного допроса, и даже тогда приходилось все время исправлять допущенные им ошибки. Здесь, в Вене, Людке воспроизводит лишь путаные, бессвязные фразы, относящиеся больше к выездам на места преступлений со специальной комиссией, а не к самим, якобы им совершенным убийствам.
Опытные работники прокуратуры, суда и следственных органов быстро понимают, какую злую шутку сыграли с этим человеком, и им сразу становится ясно, что открытый судебный процесс над Людке может кончиться только грандиозным скандалом. Бруно Людке, вероятно, замечает, что в нем разочарованы, так как он не предоставил господам того, чего от него ожидали. Он впадает в ярость, начинает размахивать связанными руками и кричать: "Да все это вы и так знаете, я все рассказал Хейнцу, и он это записал. А теперь я хочу отсюда выбраться, хочу домой, и если вы меня не выпустите, я вообще ни слова больше не скажу!"
Когда он распаляется и начинает звать во весь голос комиссара Франца, два дюжих вахмистра хватают его и кладут на кожаную лежанку. Один из присутствующих врачей делает ему укол.
В этот раз шприц наполнен успокаивающим средством, однако через несколько дней, 8 апреля 1944 года, в нем будет десять кубических сантиметров раствора цианистого калия, которые и введут Бруно под каким-то предлогом.
Последний лживый протокол комиссара Франца датирован 14 апреля 1944 года. Он гласит: "По сообщению советника уголовной полиции Краузе, Людке умер 8 апреля 1944 года в 15 часов в тюрьме управления уголовной полиции после непродолжительной болезни. Имперское управление уголовной полиции ходатайствует о прекращении дела Людке".
Родственникам Бруно отказывают в выдаче тела для захоронения. Под квитанцию им выдают свидетельство о смерти в закрытом конверте, двадцать шесть рейхсмарок и пятьдесят два пфеннига наличными из тюремной кассы и некоторые предметы одежды. Дело Людке приобретает статус "секретного дела имперского значения" и исчезает в стальных шкафах министерства юстиции, пока двенадцать лет спустя не попадает темными путями в руки беззастенчивого, жаждущего наживы западногерманского журналиста Шницлера. Совершенно не считаясь с действительными фактами и извратив их до неузнаваемости, он написал повесть "Ночью, когда пришел дьявол" - страшную, вызывающую отвращение сказку о величайшем убийце-маньяке всех времен! А поскольку люди готовы платить за то, чтобы их пугали жуткими историями, он вместе с кинематографистами живо состряпал сценарий.
То, что миллионы людей немного позже увидели на экранах кинотеатров, не имеет ничего общего с "секретным делом Бруно Людке", которое, впрочем, используется в качестве вывески, чтобы придать этому поистине дьявольскому надувательству видимость документальности. Дельцы от искусства используют имя Бруно Людке и его не лишенную трагизма фигуру для создания образа убийцы-маньяка, оскорбляя чувства и нанося ущерб репутации его еще живущих в Кепенике сестер. Поэтому можно понять, почему сестры Бруно, узнав о постановке фильма, обращаются в гамбургский окружной суд с требованием запретить демонстрацию ленты. Свои услуги в качестве свидетеля им предлагает находящийся на пенсии и живущий в Гамбурге бывший советник уголовной полиции Фаульхабер.
12 февраля 1958 года, через неделю после премьерного показа фильма, открывается заседание палаты гамбургского ландгерихта по гражданским делам. Зал наполнен представителями прессы со всего мира. Ожидают, что теперь наконец будет разоблачен величайший обман в истории криминалистики. Адвокат доктор Рейзе, выступая в качестве защитника прав подавших иск сестер Бруно Людке, обосновывает требование о запрете демонстрации фильма: "Фильм представлен, как снятый на основе документов. Однако убийства, с которого начинается фильм и о котором утверждается, что его совершил Людке, в действительности не было! Бруно Людке назван в фильме - по имени и фамилии - убийцей-маньяком, но против Людке никогда не выдвигалось обвинение. Не было, естественно, и приговора. Людке был душевнобольным человеком, признания которого фальсифицированы. Он отказался от них как в разговоре со свидетелем Фаульхабером, так и во время пребывания в венской клинике. Врачи, которые обследовали его в Вене, также признали его невиновным. Обе его сестры, которые еще и сегодня живут в районе Берлина Кепеник, тяжело страдают под грузом клеветы, порочащей имя их покойного брата. Жизнь этих женщин стала невыносимой с тех пор, как фильм демонстрируется и в Западном Берлине. Дело не терпит отлагательств. Необходимо воспрепятствовать распространению таких лживых утверждений!"
В ответной речи защитник со стороны ответчика - общества по производству фильмов "Глория" - адвокат доктор Метцлер вынужден признать: "Гамбургское убийство, изображенное в фильме, является творческой вольностью авторов..."
Но затем он ходит с козыря. Метцлер якобы может доказать, что Бруно Людке был убийцей-маньяком! В качестве главного свидетеля, способного это подтвердить, он называет вдохновителя и покровителя всей аферы - бывшего штурмбаннфюрера СС Тоготце, который после 1945 года снова занял руководящий пост, уже в западноберлинской уголовной полиции, а в октябре 1959 года ушел в отставку с пенсией в размере 1400 марок в месяц. Публика в зале суда с нетерпением ожидает свидетельской дуэли Фаульхабер - Тоготце. Однако по воле судейского состава палаты это не происходит. Судьи и так знают, что придется запретить фильм, если они проведут судебное следствие, потому что уже прочитали документы дела. Но тем не менее не осмеливаются оспаривать у западногерманской фирмы право на получение ожидаемых миллионных прибылей и решить дело в пользу двух женщин, которые живут в Восточном секторе Берлина и которым дорога память о их покойном брате. Судьи пробуют выпутаться из этой неприглядной истории с помощью юридической уловки. Их решение гласит:
"Требование истиц о запрещении дальнейшего проката фильма отклоняется. Обе заявительницы не могут апеллировать к статьям закона, предусматривающим ответственность за оскорбление памяти умерших. Покойный сам признался в совершении убийств и в результате этого очутился в поле зрения общественности. Тем самым ему суждено было стать действующим лицом истории, споры о судьбе которого ведутся до сих пор".
В тот же день в киноанонсах гамбургской вечерней прессы объявлялось: "Мы продолжаем показ! Вторую неделю! "Ночью, когда пришел дьявол" - секретное дело имперского значения. Триллер суперкласса!" Изготовители этой чертовщины, воистину дьявольской сделки с совестью в описании преступлений нацистов, в ближайшие месяцы положат себе в карман два миллиона марок, вырученных за прокат фильма. А режиссер картины в том же году получит на кинофестивале в Западном Берлине приз Федерального союза кинематографистов!
БРИЛЛИАНТЫ ИМПЕРАТРИЦЫ ГЕРМИНЫ
Берлин, апрель 1947 года. Сейчас потребуется немало фантазии, чтобы воссоздать в памяти картину этого города в те суровые дни.
Руины, кучи мусора, истощенные фигуры с ручными тележками и тачками, бесконечные очереди, группы женщин, работающих на расчистке улиц, черный рынок. Это первое, что встает перед глазами, когда вспоминаешь Берлин 1947 года. Там, где сейчас на старинной Франкфуртской аллее высятся современные дома, с обеих сторон лежали груды руин. Александерплац, одна из оживленнейших площадей нынешнего Берлина, представляла собой безотрадную картину - пустырь, окруженный выгоревшими фасадами домов; Красная ратуша упиралась в небо причудливо изломанным остовом, искореженным снарядами, а Бранденбургские ворота стояли памятником безнадежности.
Между всеми этими грудами мусора и остатками стен, на каждом свободном пятачке процветала тайная торговля всякой всячиной. На Александерплац, Потсдамской площади, у Бранденбургских ворот - всюду черный рынок. Пачка американских сигарет стоила 120 марок, буханка хлеба - 80 марок, бутылка водки из патоки - 300 марок, фунт сливочного масла - 400 марок, плитка шоколада 120 марок. За пару ботинок просили от одной до двух тысяч марок, за мужской костюм - до пяти тысяч марок, грамм золота стоил тысячу марок, а что касается бриллиантов, то, в зависимости от их величины и качества, за карат предлагали до пятидесяти тысяч марок.
Все, что было дорого и в дефиците, продавалось и покупалось. Спички, шоколадный сироп и даже бриллианты императорского дома Гогенцоллернов.
Это произошло 14 апреля 1947 года. Вечером у руин Потсдамского вокзала мужчина лет сорока в костюме, хоть и поношенном, но сшитом у хорошего портного, пробирался между группами уличных торговцев и искал взглядом людей в американской военной форме. Наконец он обнаружил в толпе офицера в оливково-зеленом мундире с блестящими пуговицами и золотистыми буквами "Вооруженные силы США" и приблизился к нему. Приложив ко рту ладонь, мужчина в штатском прошептал на английском языке почти без акцента:
- Не хотите ли приобрести бриллиантовое колье? Камни высшей чистоты, каждый не меньше двух карат. Колье было собственностью последней германской императрицы. Разумеется, вы можете расплатиться и сигаретами.
Однако он не успел залезть в карман, чтобы вынуть и показать завернутое в тряпку бриллиантовое колье. Откуда-то раздались пронзительные трели полицейских свистков, и, словно племя всполошенных мексиканских индейцев в прериях, толпа покупателей и продавцов галопом бросилась врассыпную.
Такие облавы почти через каждые два часа устраивались здесь, в так называемом "пупе мира", где сходились границы трех из четырех секторов, на которые был разделен Берлин, попеременно представителями каждой из военных полиций оккупационных войск одного из секторов совместно с немецкой полицией.
На этот раз была очередь американской военной полиции. Дюжина "джипов" окружила привокзальную площадь. Здоровенные парни в форме цвета хаки со стальными шлемами на головах и голубыми повязками на рукавах, на которых белели видные издалека буквы МР, выпрыгнули из "джипов" и кинулись, энергично размахивая руками, в толпу. Они хватали первого попавшегося посетителя черного рынка за шиворот, трясли и грозились забрать с собой, но затем, как правило, отпускали.
Это была испытанная тактика МР. Запуганные торговцы черного рынка в таких случаях просто бросали свой товар и клялись всеми святыми, что они оказались здесь совершенно случайно и с самыми невинными намерениями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31