- Это были совсем другие случаи. Я защищал свою и чужие жизни, и я очень не хотел никого убивать, и я старался, очень старался, этого не делать.
Я понял, что в пылу спора сказал что-то не то и испуганно замолчал, а Капранов отвернулся к окну. Так мы и ехали до самых Гориц.
В первую очередь мы отыскали старого участкового. Он жил в своём домике, на краю посёлка. Он рассказал о том, что всю троицу: Горелова, Пушкова и Резника видели в день пожара в магазине, видели на танцах, и домой они вернулись очень поздно, а в ту ночь, когда сгорела изба Никодима, они вовсе дома не ночевали.
И были следы насильственной смерти, но их скрыли по прямому указу приехавшего из области начальства, которое посчитало, что это преступление будет практически невозможно раскрыть, в первом случае, а во втором, где следы были заметены откровенно плохо, просто побоялись предать дело огласке, а точнее, что в случае ареста убийц, всплывёт первое убийство, скрытое следственными органами. Участковый попытался было возражать, но ему намекнули, что в этом случае он не дослужит до пенсии, до которой ему оставалось всего-то полгода, и он проявил слабость и спасовал.
Так бы он и молчал, но появился откуда-то из Москвы молодой человек, представившийся сыном убитого Никодима. Кто-то подсказал ему обратиться к участковому, наверное, где-то тот проговорился о своих сомнениях.
- Я б, конечно, не сказал, - хитро косился глазом бывший участковый, ныне пенсионер, Иван Семёнович Лавочкин. - Да только он, понимаешь, мне поставил как следовает, ну я и того, проговорился под это дело мал-мала лишнего. - А откуда у бобыля - сын? - спросил подполковник. - Если я правильно понимаю, бобыль это или одинокий человек, или не имеющий сына.
- Точно! - радостно подхватил участковый. - У нас бобылями ещё зовут тех, кто двух дочек родил. Но только этот был сын настоящий.
- Почему такая уверенность? - поинтересовался Капранов. - Ты ему что в документы смотрел?
- А как же? - даже обиделся участковый. - Стал бы я с ним без документов разговаривать.
- Как звали его, помните? - спросил я, не удержавшись.
- Звали его Николаем, это я точно помню, а вот отечество и фамилию не помню.
- Так если он сын того самого Никодима, то и отчество у него Никодимович, и фамилия как у Никодима погибшего. Ты уж его-то фамилию, наверное, на всю жизнь запомнил? Сколько протоколов понаписал на него?
- Никодима-то я хорошо запомнил, и фамилию его помню. Я всех жителей в деревне за все годы хорошо помню. А его, Никодима, фамилия была Прохоров, да только у сына его и фамилия, и отчество другие были.
- Как это так - другие?! - ахнул я.
- Да вот так, - метнул искорку хитрющим взглядом бывший участковый. Другие.
- Может быть он и не сын был Никодиму вовсе? - спросил Капранов.
- Если по сродству - то и не сын, - легко согласился с ним хитрый Лавочкин.
- Ты вот что, ты дурака не валяй, а толкуй всё как следует, рассердился Капранов.
- Ты не сердись, не сердись, - рассмеялся, не выдержав, бывший участковый. - Я тоде так-то вот рассерчал. Когда он мне стал толковать про то. что он сынок Никодима, а как паспорт предъявил - там и фамилия и отечество всё не такое.
- Почему же так-то, Иван Семёнович? - поинтересовался подполковник.
- Он пояснил, что оказывается, мать его была замужем за Никодимом, да только недолго брак их длился, сбежала она от него в Москву с завклубом нашим тогдашним. И как-то так про неё почти все и позабыли. Была она из приезжих, не тутошняя, так что особо не помнили. А Никодим стал после того сильно употреблять. И самогонкой занялся. Первачок у него был - лучше тогдашней водки. Он вообще рукастый был, Никодим. Если бы не пьянка, цены ему не было бы.
Но с сыном оказалось вот что. Уехала от Никодима жена, но в Москве её завклубом быстро бросил, но она успела его заставить на себе жениться, и сынка ему по быстрому уродила, так что пришлось тому квартиру делить, и алименты выплачивать. Вышла она ещё вроде как пару раз замуж, да всё неудачно. Потом заболела, и сильно. Сынок уже в институте учился. И каким-то образом узнал про это Никодим. Приехал он в Москву, отыскал жену свою бывшую, и уговорил её, чтобы она разрешила ему усыновить её сына, чтобы он в случае чего помогать бы ему смог и завещать всё, что после него, Никодима, останется.
- Но это же всё со слов так называемого сына, - возразил Капранов. - А где доказательства того, что он не придумал всё это? Даже документы на другие фамилию и отчество.
- Я же сказал, что проверил документы, - вроде как обиделся Лавочкин.
- И сказал, что в паспорте другие фамилия и отчество.
- Так то в паспорте. А он мне показал бумажки из сберкассы, где было подтверждено, что он является законным наследником Никодима и деньги с денежного вклада Прохорова, усыновившего его, получил. Я вот и подумал, что раз банк поверил, значит проверяли, и все бумаги в порядке.
- Так значит в сберкассе вашей есть какие-то бумаги? - обрадовался я.
- У нас даже сберкассы нет, - развёл руками бывший участковый.
- Где же он деньги получал?
- В Кириллове, где же ещё ему получать? Там у нас районная сберкасса была, иногда оттуда агенты по страхованию приезжали, только редко.
- Почему была? - встрепенулся Капранов.
- Да цела она, цела, не пужайся, - усмехнулся в реденькие сивые усы Лавочкин. - Просто стала она по другому как-то называться теперь.
Мы тут же выехали в Кириллов, успев на рейсовый автобус, торопливо распрощавшись с участковым.
И опять мимо нас поплыли, уже в вечерней дымке, почти что невидимые, неторопливые, задумчивые леса, тянущиеся на десятки километров. Возле самого края дороги застыл невозмутимым столбиком ушастый серый заяц. Из леса в приоткрытое окно автобуса врывался запах хвои и грибов...
Остановились мы напротив монастырских стен, за которыми виднелось огромное красивое озеро. Над монастырскими воротами красовался архангел с крыльями, вознёсший к губам трубу. Мне даже показалось, что я слышу её звук.
- Ну что, пойдём? - нарушил мои романтические и мечтательные настроения Капранов.
- Куда? - не сразу освободился я из плена окружающих меня красот.
- В сбербанк, конечно, - развёл он руками. - А уж потом в монастырь посмотрим изнутри, если пустят.
- А почему должны не пустить? Он что, действующий?
- Сейчас не знаю, раньше там был музей иконописи и школа-интернат для глухонемых детей.
- А почему в бывшем монастыре?
- Ты у меня спрашиваешь? Ты у советской власти спроси. Пошли скорее, пока не закрыли, здесь не Москва - работать начинают рано, зато и заканчивают тоже. Так что мы очень даже свободно можем опоздать.
Мы действительно едва не опоздали. Наши удостоверения частных детективов вызвали определённое замешательство, здесь жили старым укладом, так что мы для служащих сбербанка оказались экзотическими диковинками. Но надо отдать им должное, работать они умели.
Быстро куда-то позвонили, получили подтверждения, и приняли нас со всей провинциальной любезностью, которая отличается, например, от Московской тем, что в любезности этой начисто отсутствует официальщина, и она приправлена искренним радушием. Все служащие проявили горячее желание помочь нам и принялись подни мать документы почти что двадцатилетней давности. И им удалось отыскать бесценные для нас с Капрановым документы, которые нам тут же любезно размножили на ксероксе сразу в нескольких экземплярах.
Там были и копия завещания Никодима Прохорова, и заявление его сына, содержащее просьбу перевести вклад, согласно завещания, на его сберкнижку в городе Москва. И в заявлении этом содержались полностью имя, фамилия, отчество, домашний адрес, год, число и место рождения и много других полезных и не очень для нас сведений.
Глава восемнадцатая
Естественно, мы тут же отправились в Москву. У нас даже не было времени сообщить о своём открытии ни Лебедеву, ни Михайлову.
Добрались мы в Москву поздним утром. Капранов потянулся с наслаждением большим телом и спросил небрежно, засовывая руки в карманы и оглядывая опустевший перрон, с которого мы не торопились уходить:
- Ну что, пойдём знакомиться с Санитаром?
- Может быть позвоним Лебедеву? - робко предложил я, понимая в глубине души, что Капранов вряд ли упустит возможность сам поставить точку.
Он почесал безымянным пальцем бровь и сказал задумчиво, вроде как самому себе:
- Можно, конечно, и позвонить. Можно и сообщить. Только они нагонят сразу десятка полтора машин, перепугают Санитара, он смотается, и все наши труды прахом.
Он, конечно, лукавил, и сам не верил, что Лебедев пригонит сразу десятка полтора машин с включёнными сиренами, но спорить я не стал, я понимал подполковника.
- Но не пойдём же мы его брать вот так, вдвоём, с двумя чемоданчиками в руках?
- А почему бы и нет? Он нас вряд ли ожидает. Да и не настолько он крут, я думаю, чтобы мы с ним вдвоём не справились.
У меня были по этому поводу свои соображения, я мог бы привести как аргумент, послужной список Санитара, в виде перечня его жертв, но не стал этого делать.
- Ну так что? Пойдём, пока он не ушёл по своим грязным делишкам? Утро раннее, адрес нам известен, да и от вокзалов рукой подать - Лялин переулок. Погодка чудо, пройтись одно удовольствие. Ну так как будем делать?
Словно он не знал, что делать мы будем так, как он решил. Мы пошли в сторону Лялина переулка. Нужный нам дом был большой, многоподъездный. Но мы всё же достаточно быстро разобрались где находится нужная нам квартира и вскоре поднимались на третий этаж по непривычно широкой лестнице. На площадке второго этажа Капранов остановил меня.
- Секундочку, Артур.
Он поставил чемодан на пол, и достав из внутреннего кармана пиджака пистолет, оттянул затвор, загоняя патрон в патронник. Сняв пистолет с предохранителя, он опустил его рукоятью вверх в боковой карман куртки, Взял чемоданчик в левую руку, и он шагнул на ступеньку. - Давайте мне чемоданчик, - протянул я руку. - Мне вот вы почему-то пистолет с собой в дорогу категорически не разрешили брать.
Подполковник проигнорировал моё замечание по поводу пистолета, но чемоданчик отдать отказался.
- Знаешь, Артур, я бы никогда в жизни не открыл двери человеку с двумя чемоданчиками в руках в то время, когда его напарник стоит рядом с пустыми руками. Мы сейчас поднимемся, если есть глазок в двери, ты позвонишь и скажешь, что проверяешь списки жильцов.
Если спросит зачем, ответишь, что ты представитель фирмы, которая собирается выкупить этот дом, предоставив жильцам компенсации и квартиры в других районах. Как только начнёт открывать, сразу же вставай в сторону от дверей, ни в коем случае не вставай перед. Ты понял меня? Ни в коем случае не вставай перед дверью!
Мы продолжили движение вверх. Я не стал спрашивать, что мне делать, если мои доводы покажутся Санитару неубедительными и он не станет открывать и переспрашивать, а просто начнёт палить через двери. Но мне было немножко не по себе, когда я представлял себя стоящим перед дверями, за которыми на меня будет смотреть в глазок жестокий и беспощадный убийца. Ещё не поднявшись на этаж, мы заметили, что там нас ждёт первое разочарование дверь была железной.
Второе, ещё большее разочарование, ждало нас перед самой дверью. Она была опечатана полоской бумажки и сургучной печатью. На самой полоске бумаги стояли лиловые печати.
Капранов наклонился, внимательно осмотрел печати и огорчённо присвистнул.
- Опередил нас Лебедев, Артур, зря мы за семь вёст киселя хлебать ездили.
Он был явно обескуражен и слегка растерян. Я понимал, как должно сейчас страдать его ущемлённое профессиональное самолюбие. Тем более, что ему предстояло теперь долгое объяснение по повожу того, почему он не сообщил из Вологды о своем открытии.
Мы уже собрались уходить, когда Капранов вдруг схватился за голову.
- Подожди, подожди, если Лебедев и вышел на Санитара и взял его, то это могло быть самое раннее - вчера. Так?
- Ну да, конечно, - согласился я, не понимая, что хочет сказать этим подполковник.
- Почему же нет никакого наблюдения? И бумажка больно старая. Нет, Артур, тут что-то не так.
Он решительно направился обратно на площадку, подошёл к соседней двери и стал звонить. За дверями послышалось покашливание, шарканье ног, потом кто-то остановился, тяжело дыша, очевидно, прильнув к глазку.
Капранов постарался разгладить суровые морщины и изобразить на лице улыбку, широкую, словно Красная площадь. Как свидетель должен сказать, что выглядело это весьма ужасающе.
Но загремели замки, потом заскреблась цепочка, и дверь слегка приоткрылась. Из неё высунулся глаз, увеличенный сильными диоптриями очков, которые по мощности были не слабее моих. Глаз смотрел прямо в пупок Капранову, очевидно насмотревшись на его лицо в глазок.
- Вы почему корчите мне рожи?! И почему кривляетесь? - пропищал голосок. - Стыдно, молодой человек. Подполковник с надеждой посмотрел на меня, но я всем своим видом показал, что ко мне это никак относиться не могло, я стоял сбоку от дверей. Он глубоко вздохнул, откашлялся и сказал как можно более приветливо:
- Вы нас извините, пожалуйста, мы только кое-что спросить хотели...
- Я ничего не покупаю, - мгновенно отреагировал глаз, и двери стали закрываться.
- Да я ничего не продаю! - в отчаянии вскричал Капранов, засовывая ногу в двери.
- Все так говорят и всё же все что-то продают, - возразил ему обладатель глаза, наваливаясь всем телом на двери.
- А я говорю, что не продаю! - оглядываясь на меня, словно призывая в свидетели, взмолился подполковник.
- А я говорю - убери ногу! - прокричал обладатель глаза, куда-то исчезая.
Подполковник вздохнул, подумав, что ему сейчас откроют, но обладатель глаза исчез не для этого. Капранов услышал за дверями какой-то странный шум, а когда он догадался, что это стук бегущих ног, было уже поздно, обладатель глаза ударился с разбегу о двери изнутри, а Капранов взвыл и заплясал возле захлопнувшейся двери на одной ноге.
- И уходите немедленно! - раздался из-за дверей торжествующий и злорадный голосок.
- Да мы же просто спросить хотели! - хромая взмолился Капранов.
- Ну так и спрашивайте, для этого совсем не обязательно совать в двери ноги, слушают ушами.
- Стал бы я в эти чёртовы двери уши совать, - проворчал подполковник.
- Что вы там говорите? - дверь опять слегка приоткрылась, и в щёлочку выглянул всё тот же любопытный глаз.
- Я говорю, что мы пришли по очень важному делу к вашему соседу, поспешил поправиться никак не попадавший в такт собеседнику Капранов.
Двери тут же стремительно захлопнулись, причём на этот раз нас даже не удостоили ответа, мы услышали только удаляющиеся по коридору шаги.
- Нет, это чёрт знает что такое! - потерял терпение подполковник.
И принялся звонить в двери. Я пытался успокоить его, но он завёлся и рассердился, не понимая такого хамского отношения к своей персоне.
Несмотря на все его старания, за дверями царила невозмутимая тишина, прерываемая только скачущими от стены к стене, удаляясь по коридору, звонками.
Устав звонить, подполковник обрушил на двери удар кулака. Двери затряслись и тут же из-за них откликнулся обладатель глаза, который, как оказалось, никуда не уходил, а так и стоял, притаившись и ожидая нашего ухода.
- Если вы сейчас же не уберётесь - я вызову милицию! - предупредил он.
- Да мы сами в некотором роде милиция, - потерял всякое терпение Капранов.
- Позвольте спросить в каком роде? - ехидно поинтересовался голосок.
- Что в каком? - совсем уже ошалев спросил подполковник.
- В каком роде вы милиция? - продолжал ехидничать голосок за дверями.
- Мы частные детективы, - устало пояснил Капранов.
- А я в таком случае - Бриджит Бардо, которая скрывается здесь от репортёров. Ха-ха-ха...
- Я могу документы показать!
- Показывайте, если вам так хочется, - без интереса отозвался на предложение голосок.
Мы сунули в щёлочку свои удостоверения. За дверями посопели и быстро вернули их обратно.
- А ещё что-то у вас есть?
Капранов пошарил по карманам и нашёл пенсионное удостоверение, которое после некоторого раздумья и сунул в щелочку. За дверями опять посопели, молча вернули удостоверение и так же молча захлопнули двери.
Капранов сплюнул в сердцах и шагнул на лестницу, собираясь уходить. Но двери за нашими спинами неожиданно открылись, и на пороге квартиры встал совсем крошечный мужчина, в длинном халате и невероятно больших тапочках на маленьких ногах. На носу у него были огромные очки с толстыми стёклами.
- Ну и что? - спросил он. - Нельзя было сразу вот так по-человечески и сказать? Карпов что, слабоумный? Карпов что - русский язык не понимает? Карпов понимает русский язык и Карпов не слабоумный. Если кто-то с этим и не согласен - тот сам слабоумный. В наше время единственный надёжный документ, которому ещё как-то можно верить - это пенсионное удостоверение. У меня тоже такое же!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20