Ее знание скифского языка улучшалось с каждым днем.
Эпона слушала и запоминала. Многое из того, с чем она сталкивалась, было трудно понять и еще труднее принять, но она все же пыталась это сделать. Ведь теперь они ее соплеменники, она должна как-то приспособиться к их образу жизни.
«Ты не можешь приспособиться к образу жизни, который ты никогда не примешь», – проговорил внутренний голос.
А неприемлемым для нее было очень многое.
Как свидетельство своей доблести глава каждой семьи развешивал на столбах вокруг шатра головы убитых врагов или же привязывал их скальпы к упряжи своей лошади. Однажды Эпона наблюдала, как молодой скиф спокойно соскоблил плоть с человеческой головы, которую он привез с собой в кочевье, пользуясь для этой цели заостренным ребром, затем тер скальп руками, пока из него не вылезли все волосы и он не стал походить на кусок беленого льна. Добившись желаемого результата, он заткнул скальп за пояс для каких-то своих практических целей, как если бы это была салфетка.
Члены соседнего племени приезжали в кочевье в накидках, терпеливо сшитых из многих обработанных таким образом скальпов. Они были очень горды своим одеянием и, сидя на лошадях, разговаривая, поглаживали их.
Частые ливни заставляли мужчин укрываться по ночам в своих шатрах, и многие, среди них и Кажак, приводили туда своих любимых лошадей. Но жены не удостаивались подобного приглашения. Однажды Эпона видела, как один скиф без каких-либо причин с силой пнул жену, которая проходила мимо него, сгибаясь под тяжестью войлочных ковров и кусков дерева, предназначавшихся для починки его шатра. Когда женщина упала, весь ее груз рассыпался, но муж не только не предложил свою помощь, но, отвернувшись, побрел прочь. Он уже потерял интерес к этой недолгой забаве.
Однако многое в кочевниках заслуживало и восхищения. Их любовь к своему скоту поистине не имела границ, а их неодолимое стремление к выживанию не могло не вызывать уважения. Они проявляли много изобретательности, чтобы приспособиться к суровому климату, носили почти непроницаемую для холода, в несколько слоев, одежду, ставили особые заграждения от ветра, приучались подолгу обходиться мизерным количеством еды.
Женщины умудрялись создавать радующие глаз шедевры из простых кусочков войлока и нитей восточного шелка, они вышивали самых разнообразных реальных и воображаемых животных, оживляя скучное однообразие их жизни. Динамичные кривые линии, которые они использовали в своих вышивках, волновали кельтское сердце Эпоны; изображения животных, столь отличные от принятых у ее соплеменников абстракций, трогали ее дух.
Скифская музыка, не похожая ни на какую другую, пронизывала все тело и брала за сердце. Она, эта музыка, радостно ликовала и горько рыдала, довольно часто под нее танцевали мужчины, энергия, с которой они это делали, захватывала и зрителей.
Этот народ мог проявлять равным образом и доброту, и жестокость, и едва ли отличал одно от другого. Вспышки воинственного гнева чередовались у мужчин с проявлениями братской привязанности друг к другу. Женщины, во всяком случае на поверхностный взгляд, казались куда более миролюбивыми, но Эпона с самого начала подозревала, что подобный склад характера выработан обстоятельствами их жизни и не отражает истинного существа их духа.
Это был гордый народ, мужественно принимающий вызовы жизни, любящий красоту… и не так уж сильно отличающийся от кельтов; к такому выводу пришла Эпона. Их разделяли язык и обычаи, различие их характеров объяснялось различием вскормивших их земель, но духом они были родственны.
Последние в этом году осенние грозы сопровождались сильнейшим небесным огнем и даже градом; по небу день за днем непрерывно ползли черные тучи, бушевало ненастье. Когда осень наконец миновала, воцарилось какое-то странное затишье; как будто Мать-Земля затаила дыхание в предчувствии чего-то ужасного.
В Море Травы не было друидов, которые могли бы вести счет ночам для Эпоны или напоминать ей об истечении года. Но даже если бы она не замечала постоянных легких перемен и не ощущала дыхания близких холодов, она все равно бы представляла себе, что идет смена времен года. В ее существе было издревле заложено что-то, позволявшее ей с достаточной точностью определять кельтское время.
Приближался праздник Самхэн. Скифы были, естественно, незнакомы с большими праздниками, которыми племя Эпоны отмечало смену времен года, наступление зимы не означало для них начала нового года. Не знали он и того, что в канун праздника Самхэн, в ночь, знаменующую великий поворот, легче всего преодолевать барьеры, разделяющие этот мир и другие миры. В конце каждого круга времен года духи могут спокойно разгуливать по земле живых.
Когда однажды Эпона мимоходом заговорила о празднике Самхэн, Ро-Ан сначала слушала с интересом, но через несколько мгновений вдруг проявила такое беспокойство, что Эпона, из жалости, быстро сменила тему. Скифам внушали, что все духи непременно злые, сама мысль о возможности перехода из миров духов в мир живых была для них неприемлема. Эпона весело заговорила о всякой всячине: о еде и одеждах, и пересудах женщин в кибитках, и Ро-Ан как будто успокоилась и забыла об этом разговоре.
Но сама Эпона не могла забыть того, что жило в ее крови.
Скоро наступит Самхэн, и надо приготовиться к совершению полагающихся обрядов.
Прежде всего на заре накануне праздника надо погасить старые костры и зажечь новые. Но у Эпоны не было очага в шатре, и она не знала, как без гутуитер разжечь пламя. Друиды учили, что старый огонь должен умереть почетной смертью: его следует тушить водой, землей, а затем снова водой, чередуя, по строго предписанному ритуалу, основные стихи, причем каждое из отдельных действий следует производить основательно, со всей необходимой тщательностью.
Эпона заметила, что скифы не имеют представления о равновесии стихий, и, чтобы погасить огонь в одном из открытых очагов для приготовления пищи, они небрежно затаптывали его или засыпали всяким мусором. И если Море Травы вдруг охватывали степные пожары, убивая диких, а иногда и домашних животных, выжигая драгоценные пастбища, они не понимали, почему это происходит.
Достать в степях дерево было трудно. То, что доставали, шло на изготовление кибиток и каркасов для шатров, и очаги обычно топились кизяком или костями с жиром. Если они натыкались на какой-нибудь редкий росток, с трудом отстаивающий свое существование, им ничего не стоило затоптать его: видеть, как умирает растение или что-либо другое, доставляло им удовольствие. А вот кельт возвел бы невысокую каменную ограду для защиты такого юного ростка и помолился бы Матери-Земле о его сохранении и Духу Дождя о его орошении.
Скифо в ничуть не беспокоило отсутствие деревьев на выжженных равнинах. Истощив все ресурсы какого-нибудь места, они просто грузили свои шатры в кибитки и откочевывали на другие.
Бери, и айда.
Выпросив несколько пылающих угольков, Эпона развела небольшой костер в обложенной камнями ямке недалеко от входа в свой шатер. Ее костер должен гореть свободно, на открытом воздухе, чтобы быть ближе к духам ее племени.
В течение нескольких дней она буквально по каплям собирала воду для ритуального погашения огня. Скифы, которые берегли каждую каплю воды в этих иссушенных степях, пришли бы в бешенство, если бы узнали, что она тратит хорошую питьевую воду для подобной цели, поэтому она прятала свою порцию во рту, и, когда никто на нее не смотрел, выплевывала в кувшин. Ее мучила сильная жажда, но она жевала траву, показанную ей Кажаком, и берегла воду. Любой ценой она должна набрать достаточно воды для обряда.
Так говорил ей дух, и теперь она прислушивалась к его голосу.
Она приносила в шатер пригорошни земли и прятала их под коврами, которые заменяли ей кровать, тоскуя в душе по знакомой родной земле, земле Голубых гор. Эта земля была чужой, какой-то странной на вкус, на ощупь, со странным запахом, но ничего лучшего у нее под рукой не было.
Канун Самхэна ознаменовался кроваво-алым, сверкающим, как шлифованное золото, закатом и прекращением завывавшего по целым дням ветра. В небесах колыхались рваные знамена туч, как будто бы прощавшихся со светом.
С лихорадочным возбуждением наблюдала она, как солнце скрывается за степным горизонтом. Костер должен умереть вместе с солнцем, чтобы возродиться под благословенным взглядом Северной Звезды. Она как раз закончила обряд погашения огня, когда услышала голос Кажака и увидела, что он подходит к ней со знакомым лукавым блеском в глазах и широкой улыбкой, очевидно, надеясь провести с ней приятный вечер.
Но обряд нельзя было прекращать.
Собравшись с духом, она начала объяснять Кажаку, почему ритуал должен быть доведен до конца. Сначала он был в недоумении, почти разгневан, полагая, что она просто хочет отделаться от него. Затем в нем пробудился интерес и он стал засыпать ее вопросами. Сначала ее ответы только забавляли его, но потом он начал проявлять беспокойство.
– На этот праздник Самхэн собираются духи? В шатры Кажака войдут злые духи?
– Не злые духи, а существа, которые живут другой жизнью, отличной от нашей. Они нужны нам, мы должны оказать им теплое гостеприимство. В конце круга времен года они могут свободно приходить и уходить по своему желанию.
– Но не в Море Травы, – возразил Кажак.
– Везде. У нас нет никакой власти над ними. Но, если мы будем относиться к ним с должным почтением, поддерживать гармонию, мы в полной безопасности.
– Кажак всегда знал, что ты владеешь колдовской силой, – сказал скиф.
– Это не просто колдовство, – ответила Эпона. – Мы не просто совершаем обряды, мы их… чувствуем, с их помощью мы создаем симметрию. Так мы вписываемся в мировой узор.
– Что такое «мировой узор»?
Но как объяснить то, что она сама не вполне понимает? На каком языке ясно растолковать скифу то, что самим кельтам внушает голос духа, что она, Эпона, ощущает по какому-то особому звону в крови?
В небе засверкала первая звезда, хотя ее и угрожала поглотить пурпурная туча. При виде ее Эпона протянула руку к своему огниву. «А вот Тена обошлась бы без кремней», – подумала она, высекая искру.
Уверившись, что новорожденный огонь будет жить, обретя силу благодаря ее взываниям к Духам Огня и Воздуха, прежде чем возобновить разговор с Кажаком, она приготовилась к следующей части ритуала, окроплению камня, этой кости Матери-Земли, жертвенной кровью.
Кажак внимательно наблюдал за ее усилиями. Он морщил лоб, стараясь понять происходящее.
– Ты стараешься вписаться в мировой узор, – пробормотал он. – Поэтому ты всегда поворачиваешься в эту сторону? – Он помахал правой рукой. – И никогда в ту сторону, – он показал головой на левую руку.
– Да, это один из примеров. Когда ты обращаешься лицом на юг, к обиталищу солнца, ты видишь, что солнце всегда совершает свой путь по небу слева направо. Поворачиваясь в том же направлении, мы гармонично сочетаемся с мировым узором; поэтому, поворачиваясь направо, мы чувствуем себя лучше.
Эпона была рада, что Кажак заметил эту особенность ее поведения. Однако он сказал:
– Все это слишком сложно, слишком трудно, чтобы запоминать. Кажак любит простые вещи.
– Тут нет ничего трудного для запоминания, – возразила она. – После того как наш дух пробуждается, он всегда помогает нам.
– Что это за дух? Демон?
Эпона рассказала ему о Великом Огне Жизни, добавив, что в каждом живом существе есть искра этого огня. В его глазах вспыхнул – и тут же погас – блеск понимания, но она была огорчена своей неспособностью подобрать нужные слова. Никто не готовил ее, чтобы учить других, но, кроме этого, она не давала себе труда запоминать объяснения, которые слышала.
Кажак с любопытством наблюдал, как она преклонила колени перед камнем, символом богини Матери-Земли. Только тут он заметил лиловую ранку в сгибе локтя, где она вскрыла ножом вену, чтобы собрать затем свою кровь; и все это время ее губы шептали молитвы, обращенные к ее предкам – предкам, которые продолжали жить в ее крови. Она окропила своей кровью камень, это было ее приношение Матери, и стала читать отрывки молитвы, сохранившиеся в ее памяти от прошлых праздников:
– Не чините нам бед, камни. Лежите там, где вы есть, и не падайте на головы наши, не совершайте набегов на нас в ночи. Мы по своей воле отдаем вам жизнь, вам нет нужды забирать ее силой.
Закончив жертвоприношение, она стала ждать с опущенной головой и закрытыми глазами, но здесь, в этом месте, духи предков не ответили ей. Слишком далеко была она от дома. Если какой-нибудь дух и витал здесь в этот праздник, ему, видимо, нечего было сказать кельтской женщине, в безмолвной мольбе стоявшей на коленях.
Кажак смотрел на нее сквозь полусомкнутые веки, и свет небольшого костра отбрасывал золотистые тени на его широкие скулы.
Наконец она глубоко вздохнула и открыла глаза, затем развела руки, готовая заключить его в объятия – это было бы неплохое завершение празднования Самхэна.
Они вместе вошли в шатер. Истощив свой любовный пыл, Кажак уснул глубоким сном рядом с ней и так и не вернулся в свой шатер. Новорожденный огонь весело потрескивал в сооруженном для него очаге. Он охранял спящих в шатре, новый огонь, который появился на свет в гармоничном единстве с окружающим миром, достаточно сильный, чтобы отвратить всякую порчу.
В своих шатрах и кибитках, завернутые в одеяла, спали почитающие лошадей кочевники. Но не так крепко, как Эпона и Кажак.
В самое темное время ночи кочевье погрузилось в какое-то странное затишье. Лошади и козы, подняв головы, беспокойно зашевелились, прислушиваясь. Беспокойно ворочались и люди, ибо в их сны вторглось что-то новое, непонятное.
Среди них бродили духи.
Утром многие скифы проснутся невыспавшиеся, с воспаленными глазами, все еще хранящими тень страха. Если они расскажут друг другу, что им снилось, то выяснится, что почти всем снился огромный серебристый волк, который, поблескивая желтыми глазами, тихо бродил по кочевью на мягких подушечках своих лап.
Волк и в самом деле, принюхиваясь, с высунутым языком, ходил между шатрами и кибитками. Он оглядывал закаленных мужчин, которые, закутавшись в одеяла, все еще спали под звездами. Но хотя они и видели его во сне, все же не могли пошевелиться. Не могли убежать. Только покрывались холодным потом, когда он обдавал их своим жарким, зловонным дыханием и шел дальше, как будто кого-то разыскивал.
Наконец – так им всем снилось – он подошел к шатру кельтской женщины, новой жены Кажака, и, поднявшись на задние лапы, стал царапать войлочную стену.
Небольшой костер у входа зашипел, предостерегая спящих в шатре.
Волк уселся в нескольких шагах от шатра и задрал морду. И запел свою долгую волчью песню, одинокий, душераздирающий, но по-своему прекрасный вой.
Спящие услышали этот вой. Превозмогая дрожь, они сжали кулаки.
Поднимающийся ночной ветер унес этот вой вдаль, а вместе с ним исчез и волк. Но до самого утра никто во всем кочевье, за исключением Кажака и Эпоны, не спал крепким сном.
ГЛАВА 23
Через несколько дней шаманы прислали за Эпоной. Они не спешили со своими расспросами, надеясь, что за это время кочевье убедится, что девушка беспомощна, что она обманщица. С этой целью они использовали соглядатаев, но никто из них не мог представить сколько-нибудь удовлетворительного донесения. То, что она делала, было совершенно непонятно для скифов. Соглядатаи видели, что она колдовала над огнем, тут не было никаких сомнений, видели, что каждый день – как мужчина – она выезжала на лошади и даже тренировалась в стрельбе из лука. Однако она оставалась для всех непостижимой загадкой.
Шаманы дышали конопляным дымком, раскидывали гадальные кости, советовались друг с другом; они чувствовали угрозу себе, своему положению, но не хотели, чтобы племя или Колексес видели, что они придают хоть какое-то значение кельтской женщине.
Пусть подождет, думали они, пусть пока попрохлаждается, как эти женщины в сапогах с расшитыми бисером подошвами, а когда они будут готовы и у них не будет никаких лучших дел, кроме как позабавиться с ней, – тогда они и возьмутся за нее.
Когда наконец в шатер к Эпоне пришел посланец шаманов и сообщил, что шаманы хотят встретиться с ней на следующее утро, молодая женщина вся встрепенулась, насторожилась, как воин, завидевший сигнальные огни и услыхавший звуки боевой трубы.
Ночью она сказала Кажаку:
– Завтра утром ваши жрецы хотят испытать меня. Что я должна сделать, по-твоему?
– Произвести на них сильное впечатление, – ответил Кажак.
– Каким образом я могу это сделать?
Кажак нетерпеливо передернул плечами. О магии он имел очень смутное представление.
– Ты целительница; вылечи Колексеса. Подорви влияние шаманов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49