провозгласил старик, оттягивая полог и широким жестом приглашая О'Райли внутрь. – Только сигару затуши. Сам знаешь, братец, как тяжело возить сюда динамит. И если рванёт, меня потом долго возчики ругать будут.
– Поделишься? – спросил О'Райли, окинув взглядом деревянные ящики с пугающими надписями и рисунками.
– Отчего же не поделиться с хорошим человеком. Ты ведь, как я понимаю, не просто так сюда завернул?
– Не просто так.
– Даже не верится, – Дингл хлопнул в ладоши. – Семнадцать лет прошло. Семнадцать лет! И Патрик Кеннеди наконец решил вернуть должок!
– Какой должок? – насторожился О'Райли.
– Как это, какой должок? – улыбка на лице Дингла мгновенно исчезла, и губы сжались в белую щель. – Как это? Двадцать три доллара! Двадцать долларов и три доллара! Семнадцать лет я жду, когда он вернёт мне должок! Да я его и на том свете достану, только уже с процентами! Как это, какой должок? Тогда какого дьявола ты сюда притащился!
– Да передал он, передал какие-то деньги, – начал выкручиваться О'Райли. – Только я и не думал, что это должок.
– Передал? Так чего ты ждёшь?
– Вот, в целости и сохранности, – О'Райли полез в боковой карман и, не вынимая руки, отделил три бумажки от пачки, которую дал ему полковник. – Вот он, должок.
– Ого, тридцать долларов? Глаза меня не обманывают? Он там, на своём сундуке, совсем сдурел, или ослеп, или станок печатный завёл? – Дингл посмотрел банкноты на свет, похрустел на сгибе. – Вроде настоящие. Да ты садись, устраивайся, рассказывай. Как там этот хрыч, все помирает? Знаешь, сколько мы с ним шпал уложили, сколько костылей забили? Держи стаканчик, да не кривись, не кривись: он чистый, только мутный.
О'Райли не торопился проглотить содержимое своего «мутного» стаканчика, потому что знал – вторую порцию ему не нальют, и надо растягивать эти жалкие капли, чтобы Дингл в своих воспоминаниях дошёл хотя бы до Промонтори, штат Юта Промонтори, штат Юта – пункт стыковки двух железнодорожных линий – «Юнион Пасифик» и «Сентрал Пасифик». Здесь 10 мая 1869 года образовалась первая трансконтинентальная магистраль, и рельсы соединили Восточное и Западное побережье США.

.
Однако старик отвлёкся от истории и принялся учить О'Райли обращению с динамитом, универсальным средством для выполнения земляных работ. «Если бы динамит изобрели немного раньше, мы бы проложили дорогу сами, без китайцев, и в десять раз быстрее», – заявил Дингл, ласково поглаживая лежавший на ладони картонный промасленный цилиндр.
Этими цилиндрами можно было сравнять холмы – чем, собственно, и занимался в пустыне отряд Дингла. В холмах сверлили дырки, закладывали туда динамит, поджигали пороховой шнур и прятались в укрытие. После взрыва в работу вступали лопаты и тачки, и скрип их колёс далеко разлетался по прерии.
Правда, сегодня слишком много тачек стояли без дела. Народ разбегался из отряда, и Дингл не осуждал дезертиров. Уже второй месяц люди не видели живых денег. Раньше платили хорошо, каждую субботу из города привозили сундук с деньгами. Потом начались перебои, и с рабочими стали расплачиваться векселями. С одной стороны, это было вроде даже выгоднее, потому что на векселя товары продавались со скидкой. А с другой стороны, векселя принимались только в двух лавках и в одном салуне, так что особо и не потратишься.
Дингл видел в этом заговор банкиров и торговцев, и надеялся на то, что трудовой народ рано или поздно сметёт с лица земли эту накипь. А пока с лица земли медленно, но верно устранялись неровности рельефа. За деньги или за бумажки, но взрывники делали своё дело. Следом за ними по плоскому пространству пойдут насыпщики, трамбовщики, укладчики, и столбы взметнувшейся пыли на горизонте будут подсказывать им направление, если их компасы и буссоли заржавеют. А чтобы инструмент не ржавел, его надо – что? – правильно, протирать! И Дингл в очередной раз протёр свою глотку.
– Так вот, братец, динамита бояться не надо, он тебе ничего плохого не сделает. Ты только дай ему работу, не позволяй сгореть впустую. Оставишь его лежать на земле – он только траву пригнёт. А зароешь – вот тогда от взрыва польза будет. Все хорошее надо сначала зарыть в землю, чтобы получить плоды. Тебе какие плоды нужны? Площадку под дом ровняешь? Ладно, можешь не врать. Сколько тебе нужно?
– Десяток зарядов, с запалами и шнуром, – сказал О'Райли и быстро добавил: – И лошадь под седлом.
– Лошадь? Лошадь… Будет тебе лошадь, – внезапно помрачнел Дингл. – У нас вчера охранник помер, вот его гнедую и возьмёшь, никто не заметит.
– А что случилось?
– Сам виноват. Утром забыл сапог вытряхнуть, сунул ногу, а там скорпион. Маленький такой, жёлтый…
– Дюранго?
– Да, мексиканцы их так называют, хотя по мне все скорпионы одинаковы, что дюранго, что не дюранго, – махнул рукой Дингл. – Одна зараза. Тридцать лет парню. Не пил, не курил, вот и не справился с ядом. Вот меня никакая дрянь не кусает. Наверно, боится, что отравится.
– Я заплачу за лошадь, – сказал О'Райли.
– Кому? Хозяину? – Дингл махнул рукой. – Если спросят, спишем на апачей.
– Сколько я должен за динамит? – спросил О'Райли, мучительно соображая, должен ли он будет вернуть полковнику деньги, выделенные на покупку лошади.
– За какой динамит? За эту несчастную упаковку? Ты, братец, совсем, я гляжу, окосел, – покачал головой Дингл. – Ну, пора закрывать бутылочку покрепче, пока тебя вконец не развезло.
Дингл вдруг хлопнул себя по лбу и выскочил из палатки. Скоро послышались частые удары колокола. Выглянув наружу, О'Райли увидел, как рабочие выходят из-под навеса, складывая свои миски в деревянное корыто. Обеденный перерыв закончен, об этом и возвещал Дингл, дёргавший за верёвку колокола. Рабочие, поправляя шляпы и натягивая перчатки, нестройной цепочкой поднимались на холм вдоль протянутой верёвки с красными флажками.
Когда О'Райли покидал лагерь взрывников, ведя чужого коня, солнце уже начинало клониться к западу, и тени кактусов становились все длиннее. Ему хотелось достичь Аламогордо засветло, но он не торопил лошадей. В пустыне нельзя торопиться. Скачущий конь поднимает пыль, два коня поднимут вдвое больше пыли, и её будет видно издалека, особенно здесь, в белых песках. Этот тончайший гипсовый песок взвивался к небу при малейшем движении. Столбы поднятой пыли издалека были видны на фоне тёмно-коричневых гор, вертикальными, мрачными стенами окружавших холмистую равнину.
Ирландец держался низин, стараясь без нужды не подниматься на склоны холмов. Глаза его непрестанно оглядывали пустыню. Скользнув по зубчатому горизонту, они снова возвращались к песку, отмечая каждый встреченный след. Но пока встречались только цепочки параллельных отпечатков с полоской между ними – следы ящериц. Вот одна из них замерла в тени валуна, провожая одинокого путника внимательным взглядом. Величиной с кошку, чёрная, с розовыми пятнами на чешуе. Это гила, ядовитая ящерица, укус её опаснее укуса гремучей змеи, потому что действует моментально. Сама неповоротливая гила на людей не нападает, но, бывает, человек тревожит её, пробираясь через кустарник, где она прячется от зноя. И тогда ящерица впивается в тело случайной жертвы и виснет на нём, а яд с корней зубов стекает в рану. Не успеешь ни отсосать из ранки, ни прижечь порохом. Останавливается сердце – и все.
Лошадь замедлила шаг и неприязненно покосилась на ящерицу, которая, по её мнению, расположилась слишком близко от них. Гнедая сзади тоже заартачилась, и О'Райли принялся выговаривать гиле:
– Ну чего уставилась? Давно людей не видела? Чего остановилась? Шла по своим делам, ну и иди себе дальше. А мы по своим делам пойдём.
Гила презрительно отвернулась и уползла за валун, тяжело виляя своим толстым коротким хвостом.
В низкорослом кустарнике с диковинными крючковатыми шипами желтели душистые цветы. Вокруг них жужжали пчёлы, и О'Райли остановился на минуту, наслаждаясь удивительным запахом «кошачьего когтя». Он смущённо покачал головой, вспомнив визит пышнотелой Мари.
Солнце всё ещё стояло высоко, оно нагревало плечи и спину, но уже в отдалённых коричневых каньонах все выше поднимались, словно заливая их, синие густые тени. Скоро солнце перестанет припекать, над зубчатым длинным хребтом раскинется багровый закат, и тогда придётся плотнее укутаться в тёплое пончо, потому что к ночи на пустыню опустится холод.
О'Райли подумал, что забирать Санчо Переса из тюрьмы лучше всего под утро. Конечно, ночью легче оторваться от преследователей. Мало кто решится отправляться в погоню по ночной пустыне. Но О'Райли плохо знал эту местность, не был уверен во второй лошади и боялся потерять время. Если же все провернуть под утро, то в рассветных сумерках можно будет легко найти дорогу, и к вечеру выйти на лагерь взрывников, которые своим грохотом издалека подскажут верное направление.
Вот так, все просто. А теперь посмотрим на этот побег со стороны охранников. Что они предпримут в первую очередь? Отправят группу преследования которая обнаружит следы двух лошадей и пустится в погоню. Что ещё они сделают? Пошлют телеграммы по соседним округам. Чтобы записать телеграмму, перевести её на человеческий язык и доставить в полицейский участок, нужно не много времени. Скажем, через два часа все будут готовы встретить Санчо Переса. Ну и пусть встречают, пусть догоняют, не будем им мешать, решил О'Райли. Но только пусть они занимаются всем этим без меня. Нет у меня ни малейшего желания скакать по пескам и отстреливаться. И тем более не хочется нарваться на засаду, въезжая в Эль Пасо. Мы все сделаем по-своему.
Продумав свой завтрашний день, О'Райли окончательно успокоился и не стал подгонять лошадей. Он даже останавливался иногда, поднимаясь к вершине холма. Как только его голова оказывалась над гребнем, он застывал и медленно обводил пустыню взглядом, надеясь, что издалека его силуэт не отличишь от камня. При этом он медленно втягивал ноздрями воздух, а потом с силой выдыхал, чтобы снова осторожно, закрыв глаза, вдохнуть запах пустыни.
Если бы он почуял, что воздух пахнет поднятой пылью, он бы тут же остановился и постарался спрятаться. Кто бы сейчас ни двигался в пустыне, индеец, бандит или рейнджер – все они были одинаково опасны для О'Райли. Даже если шальная пуля и пролетит мимо него, то наверняка попадёт в динамит. Ирландец предусмотрительно погрузил опасную упаковку на запасную лошадь, но всё-таки это была дюжина зарядов. Да ещё изрядный моток порохового шнура. Если все это рванёт, взрыв получится весьма впечатляющим.
О'Райли отогнал мрачные мысли. Всё будет отлично. Он доберётся до Аламогордо, даже если придётся потратить на это несколько дней. Он вытащит из тюрьмы этого Санчо Переса, и тот приведёт его к Индио. Он получит свои десять тысяч долларов… Если только полковник его не опередит.
Его длинная тень неутомимо ползла впереди, изломами предупреждая о ямах и складках, невидимых на розовом песке. Да, песок из белоснежного уже превратился в розовый, и тени стали нежно-лиловыми, потому что начинался закат.
В засохших ветвях низкого кустарника застрял обрывок бумаги. О'Райли свесился с коня и бережно вызволил из цепких колючек выгоревший клочок газеты – это был аккуратно оторванный краешек со стороны полей, посредине ещё сохранилась полоска сгиба. Кто-то приготовил бумажку, чтобы свернуть сигарету. Но незадачливый курильщик зазевался, и ветер унёс её в пустыню. Зазевался, или получил под лопатку стрелу с лохматым оперением, а может быть, пулю… О'Райли страшно захотелось закурить, но он знал, как далеко разносится по пустыне запах любого дыма, особенно табачного.
Кто же этот курильщик? Индейцы, хозяева этих земель, курят трубку. Самокрутки в ходу у ковбоев, но здесь не пасут скот, и никто не решился бы гнать по этой пустыне стадо.
Это солдатский след, решил О'Райли. Либо где-то поблизости проходил патрульный эскадрон, либо он уже приблизился к Аламогордо, и эту бумажку упустил раззява-часовой на крепостной стене.
Он не ошибся. Поднявшись на гребень дюны, О'Райли увидел впереди приземистую белую коробку крепости с двумя угловыми башенками. Он прикинул расстояние – судя по тому, что уже видны окна и дымовые трубы, до крепости не больше двух миль.
О'Райли спустился обратно за гребень, в низину, где протекал ручеёк шириной с ладонь, и привязал к мескитовому Мескит – североамериканское дерево, родственное акации.

кусту обеих лошадей. Они тут же опустили головы и принялись щипать редкую траву, Вот-вот, умницы, похвалил их О'Райли. Подкрепитесь, напейтесь из ручья: наутро вам предстоит хорошая гонка.
Он расстелил под кустом одеяло из грубой шерсти и лёг, положив под голову сумку и завернувшись краями ткани. Грубая овечья шерсть должна была защитить не столько от ночного холода, который станет ощутимым к утру, сколько от паука-ткача. Эти малоприятные существа с черным брюшком-шариком выползали на охоту по ночам. О'Райли признавал, что здесь их дом, а он тут непрошеный гость, и старался соблюдать приличия – он не сдвинул ни одного камешка и не тряхнул ни одной ветки. Но всё же паук мог укусить его просто из вредности. Укус паука-ткача, говорят, бывает смертельным, особенно если укусит самка. Однажды О'Райли уже испытал на себе действие паучьего яда. Целую неделю потом его мучила головная боль, тело ломило, но больше всего он страдал от неукротимого потока соплей. А все потому, что поленился на ночь укутаться шерстяным одеялом.
Кроме пауков, ему нечего было бояться. Апачи по ночам не воюют. Команчи – другое дело, но здесь их не было. Змеи по ночам заняты своим делом, и кусают только тех, кого могут проглотить. Правда, бывает, что и ночью можно наступить на гремучую змею. Эти изумрудно-зелёные твари любят дремать на нагретом за день песке. Если её спугнёшь неосторожным движением, она может и выстрелить всем своим пружинистым телом, и пробить зубами даже плотную ткань – и только потом победно загремит своей погремушкой.
Но здесь, в окружении кактусов, О'Райли чувствовал себя спокойно. Змеи остались где-то там, на ровном песке между дюнами. Можно поспать перед работой. Несколько минут он ещё смотрел сквозь дрожащую сетку мелких листьев в пылающее небо, расчерченное лиловыми полосами облаков. Он думал о полковнике. Обмана можно ожидать от любого, но почему-то О'Райли хотелось верить полковнику. Солдат солдата не обманет. Он вспомнил свою службу в кавалерии, вспомнил холмы и рощи Дакоты…
Наверно, когда полковник служил в тех местах, там действительно шла война, индейцы были сильным и опасным противником, и кавалерии приходилось делать то, что она должна делать, – выслеживать, преследовать и уничтожать врага. Но это было давно, лет десять назад. Когда О'Райли попал на места былых сражений, там остались только мирные индейцы. Старые вояки ещё любили приговаривать: «Мирный индеец – мёртвый индеец», но О'Райли так и не довелось столкнуться с шайенами или сиу в открытом бою Случалось, его посылали в разведку или глубокий дозор, но никто не напал на него, и он не застрелил ни одного краснокожего. Всё, чему он так долго учился, с детских лет живя среди оружия, все его военные навыки не понадобились на военной службе. Его эскадрон окружал индейскую деревню, командир передавал старикам требования Правительства США, и через несколько часов деревня исчезала. Индейцы разбирали свои «типи», превращая их в волокуши, запрягали в них лошадей и собак и удалялись в горы, освобождая место для новых шахт, рудников, салунов, притонов, свалок и кладбищ. Кавалеристам нужно было только стоять в оцеплении с грозным видом непобедимых и жестоких воинов. Нет, полковник Мортимер не стал бы служить в такой кавалерии…
Огромный оранжевый диск солнца погрузился в малиновое марево над ломаной линией далёких гор. На пустыню опустилась ночь, но дневной зной долго ещё стоял в воздухе. Ни малейшего дуновения не ощущалось над землёй, словно ветер ушёл за горы вместе с солнцем. Но уже через несколько секунд напряжённой тишины в полной темноте заскрипели невидимые пилы сверчков. И, как по сигналу, над горами разлилось жемчужное сияние. Серебристые лучи пронзили бескрайнюю равнину, и над песками взошла луна.
Вместе с ней проснулись многочисленные обитатели пустыни, выбравшиеся из своих укрытий, где они прятались от губительного зноя. Со всех сторон доносились шорохи, кто-то попискивал, кто-то торопливо грыз и жевал.
О'Райли проснулся оттого, что кто-то мягко потянул за одеяло, на котором он спал. Не шевелясь, он прислушался и скосил глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28