Кони остановились сами. На дороге, лицом вниз, лежала женщина. Дорожная шляпка с вуалью сбилась на затылок, рядом валялся распахнутый саквояж, из которого тянулась белая окровавленная тряпка. Возница, натянув поводья, привстал, чтобы лучше разглядеть необычную и пугающую картину. Охранник рядом с ним вставил ружье в гнездо и тоже приподнялся, готовый соскочить с кареты, чтобы оказать женщине помощь.
Но женщина зашевелилась и медленно поднялась с земли, встав на одно колено и опираясь на изогнутую ветку, которую она до этого держала под собой. Возница разинул рот от изумления, увидев в руках у женщины лук!
Туго щёлкнула тетива, и стрела с хрустом пробила грудь охранника. Возница растерянно повернулся к товарищу. Тот был ещё жив, он стоял, шатаясь, с вытаращенными глазами, а из уголков рта уже сбегали две полоски крови – и тут же вторая стрела воткнулась самому вознице в горло. Он свалился под колёса дилижанса, а охранник упал между лошадьми, запутавшись в постромках.
Индио вскочило земли, срывая с себя женское платье. Его люди, выбежавшие из-за деревьев, уже подложили под дилижанс заранее приготовленные пучки сухой травы и подожгли их. Удушливый сизый дым окутал карету, внизу он был густой и плотный, как сметана, у окон уже становился прозрачным, и совершенно таял, когда поднимался над крышей. Такой дым не увидят издалека, да и здесь он продержится недолго, но этих минут хватит, чтобы до смерти напугать удушьем несчастных пассажиров.
«Выбрасывайте оружие и не дёргайтесь!» – скомандовал Индио людям, сидевшим внутри и уже начавшим кашлять. «Если кто-то попытается выстрелить, вы все тут сгорите живьём!» Из окна вылетели пара револьверов и карманный «дерринджер» «Дерринджер» – двуствольный, реже четырехствольный короткий пистолет, выпускается с 1860-х годов как портативное оружие самообороны.

.
Дверца кареты распахнулась, и на дорогу вывалился седой толстяк в сером мундире, прижимая к багровому лицу кружевной платок. За ним из кареты повалил дым. Слышался женский плач.
Санчо Перес схватил стоящего на четвереньках толстяка за шиворот и поволок к лесу. Там его перехватил Нино. Он оттолкнул Санчо, коротко взмахнул дубиной и с треском опустил её на затылок толстяка. Тот уткнулся лицом в траву и завалился набок, а в дилижансе завизжала женщина.
«Выходите!» – крикнул Индио. Их было пятеро – двое мужчин и три женщины. Индио сразу решил, что молоденькую в зелёном платье он оставит себе и, схватив её за руку, оттащил в сторону, пока Слим и Кучилло связывали остальных. Санчо, обыскав убитого толстяка, радостно потряс над головой широким кожаным поясом, туго набитым деньгами. Нино выволок из багажного ящика саквояжи, связал их ручки и навьючил на себя.
«Пошли!» – скомандовал Индио, и они принялись подниматься по склону между деревьями, а Хью задержался, чтобы загасить огонь. Дым стелился по дороге, не поднимаясь кверху.
Столько лет прошло, а Индио до сих пор помнил мельчайшие подробности того дела. Как у нас складно всё получалось, вздохнул он и снова щёлкнул крышкой золотых часов, чтобы послушать музыку.
Пленников нельзя было отпускать. Они добежали бы до таверны раньше, чем Индио мог уйти на безопасное расстояние. Поэтому их поодиночке отводили в расщелину между скал, и Нино забивал их ударом дубинки под затылок. Это делалось тихо, чтобы остальные не волновались. Им говорили, что там, в расщелине, есть пещера, в которой они поживут какое-то время. Только сначала мы вас обыщем, снимем вот эти серёжки, и этот поясок тоже… Они подчинялись безропотно, парализованные страхом. А та, молоденькая, сидела в стороне, зажав лицо ладонями. Индио решил, что она останется жить.
Она лёгкая, лошадь и не заметит такой прибавки к обычному грузу. Молчит, значит, понимает, что кричать бесполезно. Она будет послушной девочкой. Молоденькая, свежая. Какой чистый у неё белый воротничок над зелёным платьем… Наверно, у неё такая же чистая сорочка под платьем. И там, под сорочкой, её грудь… Такая маленькая, умещается в ладонь, с розовыми полупрозрачными сосками… Была у него однажды малолетка, хныкала всё время. А эта держится. Дня через три он отпустит её где-нибудь в Арканзасе.
Она ему нравилась так, как давно никто не нравился, хотя он почти не видел её лица. Она сидела, наклонившись и закрывая лицо. И сейчас он видел только её тонкую розовую шею между белым воротничком и каштановыми волосами, зачёсанными кверху под шляпку. Эта шейка ему нравилась больше всего на свете. Он не отпустит её через три дня. Он будет возить её с собой, сколько это будет возможно. Они уедут в Мемфис, он покажет ей, что такое красивая жизнь…
Он все любовался её шейкой, и вдруг один из пленников, молодой красавец, связанными руками оттолкнул Слима, ногой врезал Санчо Пересу между ног, а потом, согнувшись, головой вперёд, как бычок, кинулся на Индио. Они оба повалились, и парень все тянулся зубами к горлу Индио, пока не подоспел Кучилло со своим тесаком. Когда парень обмяк, Индио смог выбраться из-под него – и тут он услышал хруст веток, топот ног, а потом два выстрела.
«Чуть не убежала», сказал Слим.
«Зачем ты стрелял…»
«Да здесь никто не услышит».
«Зачем ты стрелял…»
Он кинулся вниз по склону, туда, где зеленело широкое платье, разметавшееся на ржавом ковре листьев. Слим, мазила, ну почему ты не промазал в этот раз… Она лежала на боку и уже не дышала. Пуля попала ниже левой лопатки и вышла из груди, оставив огромную рваную рану.
Индио перевернул тело на спину и бережно сложил руки убитой на груди, чтобы не видеть этой раны, этого красного месива плёнок и серой пены, этих белых обломков костей, он прикрыл все это, чтобы наконец полюбоваться её лицом.
Он сдул с её щеки прилипшие листья и сухие травинки, расправил волосы, открывая выпуклый лоб.
«Уйдите все», приказал он, стоя над телом. «Уходите, я догоню». Он опустился перед ней на колени и дрожащими пальцами принялся расстёгивать мелкие пуговки. Пальцы нащупали цепочку, он потянул за неё, и из кармашка на талии выпала луковица часов. Индио переложил часы к себе в карман и снова принялся за пуговицы. Дойдя до сложенных рук, он остановился и развёл полы платья в стороны. Под зелёным платьем оказалась плотная серая юбка. Он попытался стянуть её вниз, но она была пристёгнута к поясу крючками. Крючки не поддавались ему, и тогда он в ярости выхватил нож и вспорол эту юбку снизу до живота, и вторую юбку, шёлковую, он разодрал руками, и, наконец, увидел её ноги, обтянутые полосатыми штанишками. Он гладил эти остывающие колени и не понимал, почему они блестят, почему они мокрые, пока перед глазами не поплыли радужные пятна, и только тогда он догадался, что плачет. Это его слёзы намочили её колени. Оказывается, он плакал, раскачиваясь над ней и приговаривая: «Зачем ты стрелял? Зачем ты стрелял?.. " Слим потом долго старался не попадаться ему на глаза, держался сзади и помалкивал.
Слим зря боялся. Гнев Индио никогда не вредил делу, и он прекрасно понимал, что Слим поступил правильно.
А вот Кучилло, как оказалось потом, здорово их подвёл. Тот юный красавчик, который со связанными руками кинулся защищать свою невесту, остался жив! Кучилло поленился вытащить застрявший тесак, а ведь сколько было случаев, когда нож, оставшийся в ране, не давал вытечь крови, и это возвращало к жизни тех, кого уже считали мёртвым. Да только такая уж у него привычка, вечно он оставляет ножи, где попало. Так этот красавчик с тесаком в спине, связанный, дополз до дороги, и его сразу нашли, и устроили погоню. И вместо того, чтобы праздновать удачу, банде пришлось прятать добычу в тайник, рассыпаться и уходить поодиночке…
Но всё кончилось хорошо. Даже этот оживший покойник оказал им невольную услугу. Все опять заговорили про неуловимого Индио, про его звериную жестокость. И все теперь знали – с ним лучше не спорить. Да, тогда все у них получалось складно, и денег они в тот раз унесли целую кучу – ну и где они сейчас? Ничего не осталось, кроме этих вот часиков. Кроме этой музыки…
Мелодия печально замедлила своё течение, как бы теряя силы, всплеснулась напоследок двумя ударами невидимых колокольчиков и угасла окончательно.
Нет, теперь всё будет иначе, твёрдо сказал себе Индио и захлопнул крышку часов. Никакой Мексики. Берём банк, и я уезжаю в Нью-Йорк. Пора начинать жить, как люди.

КТО ПЬЁТ ВИСКИ ДНЁМ?

Над железнодорожной станцией близ городка Сан-Хуан стояло облако, сотканное из пыли, мычания, свиста и криков погонщиков. Стадо пятнистых чёрно-белых бычков застоялось в ожидании погрузки. Ковбои по одному выводили их на дощатый помост и подталкивали к открытому проёму вагона, откуда уже слышались удивлённые стоны парнокопытных пассажиров.
Полковник Мортимер прибыл на станцию в таком же вагоне, только порожнем, и ему пришлось долго вычищать свой чёрный сюртук от соломы и пыли. Что поделать, у него не было времени дожидаться пассажирского поезда до Сан-Хуана.
До города он дошёл пешком. Пройдя мимо офиса шерифа, мимо аптеки и кожевенной лавки, он остановился на площади перед почтовой станцией. Часовая прогулка наполнила тело приятной усталостью, и он с удовольствием расположился за столиком в углу пустого и прохладного салуна.
От стойки бара отделился небритый субъект в чёрной, когда-то щегольской шляпе. Он прошёлся между столиками, щелчком сбивая с клетчатых красно-белых скатертей невидимые крошки. Наведя таким образом порядок, он остановился перед столиком полковника.
– Позвольте представиться, святой отец, – обратился он к полковнику Мортимеру. – Клавдий Тиберий Питерсон, радикальный атеист и буржуазный материалист.
Полковник снисходительно кивнул в ответ, но не стал называть себя. Похоже, что в этом и не было необходимости, потому что материальный радикал уже развалился на стуле за соседним столиком и перешёл ко второй части своего выступления.
– Вы явно рассчитываете, что расторопные официанты сейчас сбегутся к вашему столику, чтобы принять заказ и в ту же секунду его исполнить. Эти расчёты беспочвенны, святой отец. Вы исходите из ложных посылок. Вам представляется, что официанты видят смысл своей жизни в том, чтобы угождать всякому, сюда входящему. Но поверьте, они иначе представляют себе своё предназначение. Предназначение официанта – опустошить ваш кошелёк и набить свой. Но вы, святой отец, не позволите ему осуществить свою жизненную функцию. Самое дорогое, что вы можете заказать себе в этом заведении – это стакан воды. Потому что воду здесь подают бесплатно. Неудивительно, что из троих бездельников, которые сейчас прячутся в буфете, ни один не спешит обслужить вас!
Буржуазный атеист умолк, обнаружив, что рядом стоит официант, терпеливо постукивая карандашиком по раскрытому блокноту.
Полковник Мортимер знал, что в каждом салуне обязательно должны быть две вещи – бутылка с настоящим виски под прилавком и пьянчужка, который знает все про всех. Он поднял глаза на официанта и произнёс только одно слово:
– Виски.
– Виски? – уточнил официант.
– Бутылку из-под прилавка. И два стакана.
Он жестом пригласил атеиста за свой столик:
– Подсаживайтесь, мистер Питерсон.
– Клавдий, просто Клавдий, святой отец, – он не заставил себя долго упрашивать. – Признаюсь, у меня всегда вызывали восхищение люди, которые позволяют себе пить виски в любое время дня и ночи.
– А у меня, к сожалению, люди не вызывают восхищения.
– О, святой отец, не торопитесь делать выводы только на основании личного опыта. Наш личный опыт крайне ограничен… Спасибо, любезный, – повернулся Клавдий к официанту, – и принеси, пожалуйста, спичек.
Полковник плеснул виски по стаканам, и воздух наполнился тошнотворным ароматом сивухи. Кажется, официант всё-таки перепутал бутылки. Но на разговорчивости Клавдия это не отразилось.
– Так вот, святой отец, встречаются отдельные экземпляры рода человеческого, вполне достойные восхищения, даже если они не пьют виски. Вот, например, что вы скажете о месте, на котором сидите?
Полковник Мортимер мог бы сказать, что с этого места отлично просматривается площадь перед почтовой станцией. Он видел, как из офиса выносили и складывали на дощатый тротуар обшитые ящики и мешки с бирками. По этим признакам можно было догадаться, что скоро на площади покажется почтовый дилижанс. Видел он и то, как внутри офиса мелькали фигуры клерков в голубых рубашках с чёрными нарукавниками, а за открытым окном соседней комнаты охранник в потёртом кожаном жилете набивал патронами свой патронташ.
Очень много интересного и полезного можно было увидеть с этого места, поэтому полковник и собирался просидеть здесь до самого вечера. Но на вопрос Клавдия он ответил только неопределённой усмешкой.
– Вы даже не догадываетесь, святой отец, что именно на этом самом месте сидел знаменитый сыщик Рудольф Пинкертон!
– Чем же он знаменит? – поинтересовался полковник, догадываясь, что речь идёт об агенте Грабере, чью смерть так красочно описывал репортёр «Эль Пасо Трибьюн».
Детективы Пинкертона были, наверно, самыми популярными персонажами салунной мифологии. Впрочем, они заслужили свою репутацию неподкупных и бесстрашных сыщиков и могли гордиться победами над многими преступниками, неуязвимыми для полиции. Да и сам основатель частного сыска был фигурой, достойной уважения.
Сын бедного ирландского полицейского, Аллан Пинкертон, перебравшись в Новый Свет, долгое время работал простым бондарем. Ему было уже тридцать лет, когда он случайно разоблачил шайку мошенников. Воодушевлённый успехом, он изменил всю свою жизнь, создав Национальное детективное агентство. Со своими девятью сотрудниками Пинкертон творил чудеса, как считали его клиенты. Но не было никаких чудес, было только мастерство. Знание психологии, умение перевоплощаться, отчаянная смелость и безупречное владение револьвером. И, конечно, удача. Именно удачный случай способствовал славе Пинкертона и крепко-накрепко привязал его к могучей государственной машине. Идя по следу шайки фальшивомонетчиков, Аллан раскрыл заговор против президента Линкольна. С этого времени его агентство стало эталоном американской уголовной полиции.
Связи связями, но всё же «пинкертоны» и сами создавали свою славу. Правда, при этом они выполняли заказы своих клиентов, а их клиентами были те же самые политиканы и миллионеры, которые содержали и полицию. Так что никакого сочувствия к отважному Рудольфу Граберу полковник не испытывал.
Однако сейчас представился случай выяснить, по каким таким делам агент Пинкертона оказался в Сан-Хуане.
– Однако, ваше преосвященство, вы совсем не пьёте, – заметил Клавдий Питерсон, с громким стуком поставив свой стакан рядом с бутылкой.
– Мне некуда спешить, – ответил полковник, подливая ему виски. – Так чем же так знаменит этот ваш сыщик?
– Меня не удивляет ваш вопрос, – важно заявил Клавдий Питерсон. – Ибо до самой его кончины никто из окружающих и не подозревал, что под личиной вульгарного торговца мануфактурой таится неустрашимый рыцарь Закона. Ваше здоровье, святой отец. Мне неловко спрашивать у вас сигару…
– И не спрашивайте.
– Но человек, который заказывает виски до обеда, не может обойтись без хорошей сигары! – воскликнул Клавдий Питерсон. – Я усматриваю в этом вопиющее противоречие!
– А кстати, что заказывал здесь рыцарь закона? Тоже виски? Или бесплатную воду?
Пропустив этот вопрос мимо ушей, Клавдий Питерсон долго рылся во внутреннем кармане своего засаленного клетчатого сюртука, пока, наконец, не извлёк неплохо сохранившиеся останки сигары. Он чиркнул спичкой по скатерти и, причмокивая, разжёг уголёк на конце окурка. Едкое облако на какое-то время скрыло его от собеседника, а когда одним движением ладони Клавдий Питерсон развеял дым, это был совсем другой человек. Шляпа чудом держалась на затылке, а отвисшие губы вряд ли смогли бы теперь произнести словосочетание «буржуазный материалист».
«Вот чем отличается хорошее виски от плохого, – отметил про себя полковник Мортимер. – Хороший напиток выделяет лучшие черты человека, а плохой – худшие. Как быстро два глотка самогона смыли последние следы образованности…»
– Вот на этом самом месте он и сидел, этот янки, когда Рей Джунти вдруг принялся в него палить, – сказал Клавдий.
Полковник Мортимер снова подлил ему виски и спросил:
– А что, этот янки и вправду был наряжён старухой мексиканкой?
– Враки. Это он по улицам так ходил. Маскировался. А в салуне сидел в обычном своём костюме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28