И снова встретились их взгляды. Словно скрестились шпаги.
- Гражданин Петров, вы задержаны!
- Да вы что, с ума сошли! Дмитрий Иванович! - вскричал управляющий трестом. - Как вы смеете?
Оттирая тряпкой пальцы от сажи, Коваль приказал лейтенанту:
- Обыщите его!
Понятые испуганно посматривали на Петрова, который стоял с поднятыми вверх руками, пока лейтенант методично обшаривал его одежду.
- Ну, за это вы головой поплатитесь, Коваль, - рассвирепел управляющий. - Я с вас погоны сдеру!
Но подполковник, казалось, уже ничего не слышал. Он молча наблюдал, как лейтенант обыскивал задержанного, и на лице его в эти минуты не было ничего, кроме усталости.
Когда обыск закончился, жестом приказал вывести Петрова из котельной и вернулся в гостиную, чтобы составить протокол.
29
Забыв о сне и вообще обо всем на свете, читал подполковник Коваль испачканную сажей школьную тетрадь.
Шаг за шагом раскрывались перед ним последние дни Нины Андреевны Петровой.
"...Сегодня мир, который казался мне таким прекрасным и незыблемым, в один миг полетел в пропасть. Моя жизнь разбита.
То, что я узнала, не укладывается в голове, мысли путаются, солнце погасло, и воцарился мрак.
Я задыхаюсь. Хочу крикнуть: "Люди, помогите!", но... молчу. Слово, одно только слово будет стоить мне жизни. Впрочем, я все равно уже мертва, и никто не может меня спасти..."
Коваль перевернул страницу.
"Зимой прошлого года в нашем доме появился новый человек. Муж привел его и сказал: "Это мой двоюродный брат Владимир".
Я очень обрадовалась, у меня ведь родственников нет - наше полесское село Криницы фашисты сровняли с землей, и все мои родные погибли. Меня спасло только то, что за день до облавы я ушла с запиской в лес, к партизанам. У мужа тоже никого не было, и мы еще когда-то шутили, что, как Адам и Ева, положим начало новому человеческому роду. Но с детьми нам не повезло. Иван сказал, что не хочет ребенка, я искалечила себя и уже не могу больше быть матерью.
В первую минуту, когда Владимир вошел, я замерла от изумления - так он похож на моего мужа.
Потом рассердилась. "Что же ты скрывал, что у тебя есть брат?" спросила я Ивана.
Он пробормотал, что потерял с ним связь, считал его погибшим и вот только сейчас разыскал.
Владимир старше Ивана на восемь лет, живет он в Брянске и недавно тяжело заболел. Врачи обнаружили у него опухоль мозга. Нужна сложная операция, которую можно сделать только в нашем городе, в клинике известного нейрохирурга.
Добиться, чтобы оперировал сам профессор, было очень сложно. Даже Иван, несмотря на свои знакомства, не взялся за это. Но угасшие, тусклые глаза Владимира не давали мне покоя. Казалось почему-то, что это не брат Ивана, а сам Иван, постаревший, больной, исхудавший.
Я сама добилась приема у профессора, и он сделал операцию.
Опухоль оказалась небольшой, и Владимир стал быстро поправляться. Мне не понравилось, как кормят в больнице, и я каждый день носила ему обед из дому.
Через полтора месяца Владимира выписали. Но, странное дело, хотя опухоль удалили, взгляд у него остался таким же тусклым, как раньше. Наверно, не опухоль была тому причиной, а просто характер Владимира замкнутый, угрюмый. Я подумала, что в жизни он кое-что повидал.
В день возвращения Владимира из больницы я устроила настоящий пир, и вскоре он уехал домой.
На майские праздники в этом году он снова приехал. Второго мая мы втроем отправились на дачу. День был солнечный, теплый, и мы расположились на лужайке, в молодой сосновой роще, выпили, закусили. Иван пил мало, а Владимир сильно опьянел.
Вечером того же дня вернулись в город. Иван сразу ушел, сказав, что у него срочное дело.
Мы остались вдвоем с Владимиром. Он бесцеремонно полез в буфет, достал графин с водкой и начал пить рюмку за рюмкой, не закусывая. Я сказала, что это ему повредит, но он на это не обратил внимания. С каждой рюмкой он все больше мрачнел. Глаза его налились кровью. Мне стало жутко.
"Вот пожалуюсь Ивану, что вы много пьете, он вас отругает", пригрозила я.
"Какому Ивану? Коське? - пьяно ухмыльнулся Владимир. - Я с него еще в детстве шкуру спускал!"
"Какой еще Коська?" - переспросила я, подумав, что Владимир от водки стал уже заговариваться.
"Не Иван он! Константин! Понятно?"
"Нет, непонятно".
"Эх ты, дуреха!" - и Владимир налил себе еще.
Я попыталась забрать у него графин.
"Володя, вы хотя и родственник, но я не разрешаю..."
"Родственник! Двоюродный, - как-то странно хмыкнул Владимир. - Нашему забору двоюродный плетень. Родной брат он мне, понятно? Большой человек твой муж, а кровь у нас одна, - пьяно подмигнул он. - Так что ты, Нинка, золовка мне. И обижать меня не имеешь права".
"Какая же одна кровь, - возразила я, - вы же двоюродные".
"Родные!" - с пьяным упрямством повторил Владимир.
"А почему же тогда у вас фамилии разные? Он - Петров, а вы Семенов".
"Петров! - оттопырил губы Владимир. - Такой он Петров, как я поп. Одной матери мы, одного отца, то бишь Семенова Матвея. Вот как!"
"Вы пьяны, Владимир, ложитесь спать".
"Я трезвый! - сказал он, пытаясь налить себе еще. - Я ее в войну ведрами глушил. А муж твой не Ванька, а Коська. Случился с ним в молодые годы случай, убил он сдуру бабу одну с пацаном, вот и пришлось шкуру-то сменить. В войну человек копейки не стоит, один чих - и на свете нет, одним больше, одним меньше - все равно. А в мирное время - дело другое".
Я окаменела, еще не все понимая, но уже чувствуя, что Владимир говорит правду.
А он, спохватившись, посмотрел на меня совсем трезвым, но каким-то очень тяжелым взглядом.
"Пьяный я, Нинка, давно водочки вволю не кушал, вот и треплюсь... Ты забудь, не говорил я тебе ничего, понятно?.."
"Нет, нет, - я словно очнулась. - Все говори! Только правду! Не скажешь сейчас - придет Иван, при нем скажешь!"
Владимир растерялся:
"Жена ты ему. И знать должна. Только не велел он тебе говорить".
Но в конце концов, слово за словом, рассказал он мне все. Родом они из Минска. В тридцать втором году отца их, Матвея Семенова, державшего заезжий двор на окраине города, раскулачили, и младший сын Костя подался в Москву. Шатался там по базарам, нашел себе дружков.
Однажды его компания решила ограбить стрелочницу, которая жила с сыном в железнодорожной будке. Стрелочницу и мальчика зарезали, но ничего не взяли, потому что женщина успела закричать и на крик прибежали люди.
Костиных друзей схватили, а он успел в ночной темноте вскочить на ходу в товарный вагон и скрыться.
Поехал в Запорожье. Несколько месяцев прятался там, а потом, подделав в паспорте фамилию и став вместо Семенова Соменовым, перебрался в Одессу. Работал в каменоломнях и все дрожал, что найдут его и там.
"В общежитии подружился с ровесником своим Петровым, - рассказывал Владимир. - Потом оба поехали в Крым. Костя подговорил какого-то урку убить Петрова. Шли ночью, вдоль моря, Костя и Петров. По пути присоединился к ним этот урка и убил Петрова железной трубой, а паспорт его отдал Косте. Так стал он Иваном Петровым. Понятно? Вот - знай да помалкивай! Ты с нами теперь в одной тележке, одной удавкой связана... А он тебе муж и красивую жизнь тебе делает".
Я была ни жива ни мертва. Сперва мысли мои заметались, как раненые птицы, потом все исчезло: и мысли, и чувства. Я даже плакать не могла. Слезы душили меня, но глаза оставались сухими.
Владимир снова стал пить, время от времени бросая на меня хмурые взгляды. Я больше не мешала ему. Молчала, и он тоже умолк.
Но вдруг меня прорвало - я залилась слезами. Никогда так не рыдала, как в тот вечер.
Плакала долго. Когда начала приходить в себя, увидела, что Владимир уже лежит на диване, раскинув руки, и спит.
Прошло сколько-то времени. Наконец около полуночи явился мой муж.
"Мой муж!" - я пишу сейчас эти слова и вспоминаю, сколько радости и счастья вкладывала я в эти слова! Я ведь любила его!
"Ты почему заплаканная? - сразу забеспокоился он. - Кто тебя обидел? Володька?" - и он сердито посмотрел на спящего брата.
Я не могла и слова вымолвить. У меня еще не было сил с ним говорить. Смотрела на него в упор, и мне казалось, что я схожу с ума. Вот ведь он, рядом, мой Ваня! Нет, нет, все это неправда, бред пьяного Владимира.
Я встала и, поколебавшись какое-то мгновенье, обняла мужа за шею обеими руками.
"Ваня, милый... Это ведь ложь! Ты - Ваня Петров, а не какой-то Костя Семенов. Ты - честный человек, ты труженик, и руки твои - чистые руки, нет на них крови, нет!.. Мне было так страшно слушать..."
Муж оттолкнул меня так, что я еле удержалась на ногах. Одним прыжком очутился он возле дивана и поднял Владимира. Потом швырнул его на пол и стал топтать ногами.
Я закричала и бросилась защищать Владимира.
Иван был страшен, глаза его горели безумным огнем, он грязно ругался. И, только поняв, что бьет не столько брата, сколько меня, остановился.
Потом сел на диван и молча смотрел, как я, пошатываясь, поднимаюсь с пола.
Владимир отполз в угол и не осмеливался встать.
Муж дышал тяжело, как астматик, и долго не мог отдышаться.
"Нина, - сказал он наконец. - Раз уж так вышло и я не уберег тебя от этого - слушай. Ты моя жена, я люблю тебя, и ты должна все знать. Ты понимаешь..."
Я села на стул. Руки и ноги у меня дрожали. От волнения я даже не чувствовала боли от побоев.
"Пожалуй, я виноват, что не рассказал тебе раньше", - начал он..."
30
В эту ночь подполковник Коваль не спал. В своем служебном кабинете он появился на час раньше обычного. Все страницы тетради Нины Петровой были пересняты на пленку. А сама тетрадь лежала в ящике его стола.
Подполковник приказал привести Петрова.
- Итак, - сказал он, когда Петров сел напротив него, - повторите, пожалуйста, что было с вами семнадцатого мая.
- Если угодно, тысячу раз могу повторить! - вскинул голову Петров. Семнадцатого я вернулся домой с работы в восьмом часу вечера. Жены не было. Это показалось мне необычным: по вечерам она всегда бывала дома. И я сразу позвонил в милицию по ноль-два. Потом позвонил в Октябрьскую больницу, которая в тот день дежурила по городу. Мне ответили, что есть два неопознанных женских трупа. Я поехал туда. Мне показали одежду этих женщин. Это была не ее одежда. Потом я звонил в другие больницы, но Нины не оказалось и там. Утром восемнадцатого я пришел в милицию и написал об этом заявление. И только вечером узнал, что Нину нашли убитой...
Не глядя на Петрова, подполковник медленно постукивал пальцами по столу. Потом резко повернулся к нему:
- У вас есть родственники?
Управляющий не торопился с ответом.
- В Запорожье - племянник, Барсуков Николай. Не видел я его лет двадцать.
- А еще? - не сводя с Петрова пристального взгляда, спросил Коваль. В Брянске?
- В Брянске? - недоуменно переспросил управляющий трестом, и в глазах его промелькнуло некое озарение, будто он неожиданно вспомнил то, что давно забыл. - Да, действительно, есть и в Брянске. Двоюродный брат, Семенов Владимир Матвеевич. Адреса его я не знаю.
Сердце Коваля забилось так, что казалось, слышит его стук и Петров. Подполковника охватило такое состояние, какое бывает у охотника, когда он нападает на след хищного зверя.
- Все время вы утверждали, что родственников у вас нет...
- Я думал, речь идет о родителях, о родных братьях и сестрах. А это ведь - дальние...
- Не очень, - едва сдерживая волнение, заметил подполковник. - Когда вы последний раз встречались со своим братом?
- Последний раз видел его - дайте вспомнить... Ну, лет десять назад. Точно не скажу. Он был проездом, зашел ко мне. А потом больше не звонил, не писал, связи с ним не было никакой.
- Вы, вероятно, были бы не прочь повидаться с братом, с которым потеряли связь? Ну, скажем, сейчас?
Управляющий трестом замер, потом заморгал глазами.
- Я не понимаю вас.
- А мне кажется, я выражаю свои мысли очень ясно: не хотите ли повидаться с братом?
- Странные шутки, - обиженно проворчал Петров.
- Никаких шуток. Но если у вас нет такого желания сейчас, мы можем это свидание отложить. А пока подпишите протокол. Добавить ничего не имеете?
- Нет, - резко ответил управляющий трестом и взял протянутую ему авторучку.
Коваль заволновался еще сильнее. Этого еще не хватало! Столько лет оперативной и следовательской работы, столько дел, столько людей, характеров, трагедий! Казалось, уже навсегда выработались профессиональная выдержка и равновесие, а вот - волнуется, как мальчишка. Подполковник прямо-таки заставил себя спокойно собрать бумаги на столе.
Петров отложил ручку и нетерпеливо заерзал на стуле, как человек, которого задерживают без надобности.
- Теперь скажите же наконец, - обратился он к подполковнику, - на каком основании меня арестовали? В качестве кого допрашиваете? Весной я был потерпевшим, отчасти свидетелем. А теперь?
Коваль ждал этого вопроса. Он достал из ящика стола чистую бумагу.
- Арестовали вас на основании постановления прокурора. А что касается обвинения, то вам предъявят его сегодня. Беседа наша еще не окончена. Итак, скажите, как ваши настоящие фамилия, имя, отчество?
- Петров Иван Васильевич, - невозмутимо ответил управляющий. По-моему, Дмитрий Иванович, вам это хорошо известно.
- Ну, вот что, хватит нам с вами в прятки играть, Константин Матвеевич Семенов! Расскажите-ка лучше, почему живете под чужим именем?
Управляющий, казалось, задохнулся. Он привстал, снова сел и обалдело вытаращил глаза на Коваля. Протянул руку к графину с водой.
Подполковник наполнил стакан.
- Откуда вам это известно? - залпом выпив воду и не вытирая капель с подбородка, спросил управляющий.
- Нам известно не только это, а все, что нужно, - строго ответил Коваль. - Но я хочу, чтобы вы сами рассказали. Это в ваших интересах.
Петров опустил голову и промычал нечто нечленораздельное. Коваль заметил, как вздулись вены у него на висках и как сжались кулаки. Управляющий боролся с самим собой.
Настала минута, когда следовало положить перед ним обрывок фотографии, найденный во дворе. Чтобы сломить его. Дать ему почувствовать, что известно о нем многое и отпираться не имеет смысла.
- Могу показать вам брата и на фотографии, - сказал Коваль, вытаскивая обрывок из кармана. - Узнаете?
Петров поднял голову.
- Жаль только, что порвали. Зачем вы это сделали?
В голосе подполковника откровенно звучали теперь торжествующие нотки.
- Ладно, - выдавил из себя Петров. - Записывайте...
И он рассказал.
- Настоящее мое имя - Семенов Константин Матвеевич. Родился в Минске, на окраине города, в четырнадцатом году. В тридцать третьем вынужден был сменить фамилию, имя и отчество по следующей причине: в январе тридцать третьего года я поехал в Москву искать работу - в Минске было голодно, и я надеялся устроиться в столице. Но и в Москве долго мотался без дела. В марте познакомился на Белорусском вокзале с двумя мужчинами. Они пригласили выпить. Когда я опьянел, они предложили принять участие в квартирной краже. Часов в десять вечера мы двинулись к Покровским воротам. Там эти двое оставили меня на шухере, а сами вошли в квартиру. Неожиданно появилась милиция. Я испугался и сбежал. Убегая, слышал выстрелы. Кто в кого стрелял - не знаю. На следующий день, повертевшись возле этого дома, я узнал, что одного из этих мужчин убили в перестрелке, а второго взяли. Я боялся, что разыщут и меня, и решил уехать на юг. Денег не было, я продал пальто и задумал сменить фамилию. У какого-то парня на Сухаревском рынке вытащил из кармана документы. Паспорт был на имя Петрова Ивана Васильевича, девятьсот пятнадцатого года рождения. На этот паспорт я наклеил свою фотографию и уехал в Одессу. Там работал в каменоломнях, жил в общежитии. Потом перебрался в Мариуполь, оформился на "Азовсталь". В тридцать пятом был направлен профсоюзом на учебу. Поступил в Донецкий техникум водного хозяйства. Окончил его в июле тридцать девятого. Сперва работал в Николаевской и Одесской областях по водоснабжению. Потом бурил артезианские колодцы в Запорожье и в Херсоне. Во время войны работал на оборонных объектах Средней Азии. В сорок третьем возвратился на Украину, где с тех пор все время и работаю в системе "Артезианстроя". Был сначала прорабом, потом начальником участка, главным инженером треста, в настоящее время - управляющий. Женился сразу после войны на Нине Андреевне Кравченко, двадцать восьмого года рождения. Детей у нас не было. Родственники мои: брат - Семенов Владимир Матвеевич, девятьсот шестого года, живет в Брянске; старшая сестра - Вера Матвеевна, которая жила в Запорожье, умерла. Остался ее сын - Барсуков Николай. Родители мои давно умерли.
Управляющий замолчал.
- Вот и все, - добавил он после паузы. - Вот и все, - повторил он устало. - Всю жизнь трудился на благо родины.
- Где проживали в Москве в тысяча девятьсот тридцать третьем году?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18