- В наше время писатели были скромнее... Был, конечно, протопоп Аввакум, позволяющий себе употребление крепкого слова, но у него это как раз не резало мои многострадальные очи. А в этом вот "контексте" сие слово выдвигается вперед, и мешает по достоинству оценить стиль этой вашей Хмелевской отечественного разлива...
- Они отошли уже от прилавка, но, пройдя несколько шагов, Елизавета остановилась.
- - Знаешь, Алиска, придется все-таки ее купить...
- Она начала рыться в карманах, пытаясь отыскать двадцать рублей, нашла только пятнадцать и уставилась на Алису.
- - У тебя пятерка есть?
- Алиса достала смятую десятку, и Елизавета быстро вернулась к продавцу.
- - Значит, вы утверждаете, что эту книгу хорошо покупают?
- - Очень, - начал радостно пичить Елизавету парень. - Каждый день уходит вся, без остатка...
Берете?
- - Беру, - вздохнула Елизавета. - Должна же я понять общественное сознание. Все как-то было недосуг, а теперь буквально приперло к стене... Оказывается, заработать денег без знания нашего менталитета абсолютно невозможно!
- - Это верно, - согласился парень, протягивая ей книгу и забирая деньги.
- Алисе такой обмен показался несправедливым и даже глупым - куда лучше было бы купить бутылку пива, или две порции итальянского мороженого... Но Елизавета, подойдя к ней, тут же опровергла все Алисины протесты заранее:
- - Это наш ключ к успеху... Так что лучше промолчи. Через месяц мы начнем пить пиво, есть твое мороженое, и проблемы материального характера наконец-то разрешатся, и знаешь, что самое удивительное?
- - Что?
- - Дорогая моя, материальные проблемы мы решим с помощью того самого интеллекта, который до сей поры казался нам с тобой чем-то бесполезным и даже обременительным! Гип-гип ура!
Мы станем богатыми и знаменитыми!
- - Ага, - кисло согласилась Алиса, не очень-то уверенная, что ее интеллект может принести средства к существованию. - Богатыми. Знаменитыми...
- И, не удержавшись, процитировала Лизкиного любимого Пелевина:
- - Слух обо мне пройдет, как вонь от трупа...
- - Доля истины в этом есть, кстати, - безмятежно отозвалась Елизавета, уже погрузившаяся в скромный шедевр новорусской словесности. - В триллерах очень важно присутствие энного количества трупов, так что...
- Она так нехорошо улыбнулась, что Алиса поежилась.
- Иногда писатели сходят с ума, - подумала она, с опаской глядя на подругу. - Кто знает, вдруг у Елизаветы уже началось умопомешательство? Правда, она еще пока не стала писателем. Хоть бы нас не приняли на работу, честное слово!
- - Все равно не пойму, зачем надо было покупать эту книжку, проворчала она. - Честное слово, не понимаю... Нам же дали! Сиди себе, читай, если тебе так захотелось насладиться отечественными детективами!
- - Я хочу стать лучшей, - заявила Елизавета. - Можешь сейчас прочитать мне проповедь о смирении, гордыне и хорошей литературе, меня это не тронет! Бог весть, до чего я устала жить на гроши, которые кончаются сразу, стоит им появиться. Ты слышала, сколько нам будут платить? Целую тысячу за жалких семь листов откровенного бреда, который ты напишешь левой ногой!
- - Я не хочу писать ногами! - запротестовала Алиса.
- - Не хочешь - не надо, - пожала плечами Елизавета, почти утратив интерес к такой старомодной особе. - Продолжай подыскивать себе местечко под солнцем в районе Славянского рынка.
Можешь еще пристроиться в местную газету. Рублей триста заработаешь в месяц... Надо было пять лет таскаться в университет, и сушить мозги над Гаргантюа и Пантагрюэлем!
- - При чем тут Гаргантюа? - возмутилась Алиса.
- - При том, - со свойственной ей загадочной непоследовательностью отозвалась Елизавета. - На ум пришел и там остался... Хочу занять его весовую категорию.
- - Тебе не пойдет, - заметила Алиса. - Да и вряд ли получится... Такие размеры, дорогая Елизавета, достаются лишь избранным. Вряд ли мы входим в их число.
- - Нюшка на тебя бы обиделась.
- - Нюшка? Да нет, на что? К тому же она еще не набрала килограммов на то, чтобы пополнить ряды Гаргантюа... Всего-то пятьдесят четвертый размерчик. По нынешним меркам это худышка...
***
- Так, ведя бесконечную словесную игру, начатую ими еще в начальных классах, они шли по проспекту, и были вполне счастливы.
- Начальство тоже было счастливо, в свою очередь. Те литературные опусы, что принесли на собеседование девицы, были ими тут же изучены, и теперь они сидели, обсуждая новых дурочек. По виду обе не располагали большими средствами.
- - Ты бы видел, как у темненькой челюсть отвисла, когда я ей сказал про тысячу...
- - Мог бы назвать цену поменьше, - сказал задумчивый джентльмен с красивым, породистым лицом. - А то получается, что надо начинать с большой цифры. А ты, ко всему прочему, дорогуша, еще пообещал, что будешь поднимать планку каждые три книги...
- - Да ладно тебе, - отмахнулся тот, что вел собеседование. - Они через три книжки успеют забыть, что им было обещано... Да и отмазаться всегда можно...
- Про тот разговор девушки знать не знали, а потому хранили полнейшую уверенность в наступающем завтрашнем дне.
- Точно так же было уверено в грядущих переменах к лучшему и начальство.
- Тогда еще бедное начальство не знало, что раз в неделю ему будут обеспечены Скандалы и Капризы с Елизаветиной стороны, и все будет спускаться ей с рук, поскольку триллеры ее будут пользоваться бешеным спросом. Сама Елизавета даже не могла понять, как это у нее получается так застращать народ, но использовала свой готический дар на полную катушку, а Алиса...
- Придя тогда домой и открыв книгу, она принялась постигать стиль и язык. Сначала ей показалось, что предложения в тексте напоминают школьное изложение. Нарочито односложные, они легко усваивались, как простые блюда. Элайза проснулась рано. Утро было пасмурным. Красный цвет шелковых простыней померк. Элайза закрыла глаза. Я не хочу сегодня просыпаться, подумала она.
На душе скребли кошки. Роберт сегодня не придет. Он уехал.
- Алиса закрыла книгу. Я не смогу так писать, подумала она, и почувствовала облегчение. Раз она так писать не сможет, на работу ее не возьмут... Она достала разрозненные листы с печатным текстом - это было ее, Алисино, давнее творение. Простенький рассказ о любви, и о конце семидесятых.
Воспоминание о ее, Алисиной, первой любви, так внезапно и трагично окончившейся.
- Мышка стояла на остановке, глядя вдаль. Сигарет не было, солнца не было, смысла в жизни на ее, Мышкин, взгляд, не было тоже. Прямо перед ней с красного плаката, хитро улыбался Ленин, и отчего-то в Мышкину глупую голову притащилось воспоминание о Галкином дяде Валере. Она называла его Гуру Вар Авера. Этот гуру как-то сказал, что красный цвет - цвет безрассудного и необузданного секса, и хотя все другие идеи Галкиного дяди Мышка подвергала сомнению, эта ей показалась не лишенной смысла. Ленин - секс-символ социализма, подумала она, и тоскливо огляделась. Вокруг нее ходили женщины, воспитанные на этом секс-символе. Они были одеты в цветастые, кримпленовые платья, а на голове у них были банки. Так назывались высокие прически, сваянные беднягами с помощью шиньонов, пропавших нафталином. Были они одинаковыми, серыми и пустыми, эти несчастные женщины с банками. От этой беспросветной одинаковости Мышке стало грустно и жалко этих женщин, которым Бог подстроил такую вот каверзу - родиться в стране, где секс-символом работал старикан маленького роста с узкими глазками и жидковатой бородой...
- Прочтя собственный опус, Алиса рассмеялась, потом вздохнула, и отбросила листы в сторону.
- - Это никому не нужно, - бросила она жестоко. На минуту ей стало жалко их, своих незадачливых героев, которые никогда никому не будут нужны.
- Она достала забытую, пыльную машинку. Машинка была ужасно тяжелой все-таки Украина, - и Алиса дотащила ее до письменного стола с трудом. Установив ее там, отдышалась, вытерла со лба капельки пота, и села, задумчиво изучая подзабытую клавиатуру.
- Я уже сто лет ничего не писала, - вздохнула она. - Черт его знает, получится ли у меня что-нибудь путное...
- Путного у нее ничего не получилось.
- Элайза проснулась. Свет лился из открытого окна. Мне не хочется сегодня просыпаться, - подумала Элайза, снова закрывая глаза. - Жизнь теряет смысл, когда рядом нет Роберта....
- Сама Алиса осталась недовольна шедевром, и хотела уже выбросить листок в мусорное ведро, но передумала.
- Все в руке Божией, рассудила она. Не примут на работу - значит, так и надо. Не всем же суждено стать писателями...
- На следующий день она отнесла несколько листков супер мразматического бреда в агентство.
- А еще через неделю ей позвонили, и приятным женским голосом известили, что она, Алиса Павлищева, принята на работу.
***
Очистив очередную картошку, Алиса вырвалась из плена воспоминаний и с тоской взглянула в потолок в данный момент кухонный потолок выполнял функцию вечно молчаливых небес. Алиса, увы, продолжала вести скромный образ жизни, трусливо помалкивала о том, что ее гонорар отчего-то не растет уже целый год, и настолько застряла в объятиях никогда не виденной ей английской писательницы с ее сто-каким-то там романом о несравненной Элайзе, что стала относиться к ней как близкой родственнице, и надежд на расставание с пресветлым образом Элайзы у Алисы уже не осталось.
У Елизаветы же, напротив, дела шли в гору: триллеры она свои выдавала без особенных затруднений регулярно, делала это весьма талантливо, и пользовалась у читателей ажиотажным спросом. От этого успеха у Елизаветы началась легкая мания величия. Она утверждала, что если бы ей предложили собственное имя, она бы гордо отказалась. К чему ей это, говорила она и ссылалась на собственную скромность, но Алисе как-то все таки призналась, что надеется когданибудь, когда решатся материальные проблемы, написать что-то большое, великое и вечное. Что же, ее лицо и имя будут опошлены этими гадкими триллерами? Нет!
Ни-ког-да! Именно по этой вот причине, а не по скромности, Елизавета позволила налепить на последнюю страницу обложки невесть откуда появившуюся фотографию, на которой была изображена объемная дама, с трудом поместившаяся в медальон, и, внимательно изучив морданцию с заплывшими маленькими глазками и надутыми щеками, удовлетворенно сообщила Мерзавцеву, что именно так, по ее мнению, должна выглядеть женщина с именем Авдотья Зырянская, Лицо же ее Елизавета нашла вполне триллерным, способным, по ее словам, лишить сна на целую ночь людей с не очень крепкими нервами.
Уф! Картошка была очищена, дело Сары находилось в надежных Елизаветиных руках, за окном темнело, и нескончаемый дождь перестал действовать Алисе на нервы.
Мне все надоело, подумала она.
Она целыми днями сидит за компьютером, мимо проходит жизнь, и с ней не случается никаких приключений. Только те, что она придумывает для Элайзы.
Элайза, Элайза...
- Черт бы ее побрал, - пробормотала Алиса, швырнув со злостью в кастрюлю последнюю картошку.
- Уйду в редакторы-составители, пришла ей в голову светлая мысль. Так она и сделает, будет себе спокойно и мирно расписывать рецепты, а если повезет, так напишет сонник какого-нибудь Миллера...
Конечно, им меньше платят, но и работы поменьше... И не надо жить придуманной жизнью, забывая, где правда, а где вымысел. Где Алиса - а где Элайза...
Стоп. Что за нытье, Алиса? Впереди ее ожидал приятный вечер, и незачем было вспоминать о собственном глупом страхе и сопутствующих ему неприятных ощущениях. В холодильнике обнаружилась початая бутылочка "Черного лекаря", и мир показался Алисе уютным и приятным местечком может быть, впервые за сегодняшний день.
Зараза! Это нарочно, да?!
Удивительно, как это поднос не выпал у Алисы из рук от этого вопля?
Что нарочно? осторожно поинтересовалась она у Елизаветы.
Они нарочно меня засыпали! взревела Лиза. Гады какие гадские, а? Нет, ты только на их рожи посмотри! Вылитые наши три толстяка! Только и думают, как покруче надуть бедную Авдоню!
Алиса посмотрела. Добрая самаритянка Елизавета, пообещавшая ей воплотить свой богатый сексуальный опыт на бумаге", играла с тремя противными толстячками в девятку. На ее счету было минус сорок, толстячки заметно обогатились, и выглядели при этом немного обиженными Елизаветиными злобными наветами.
Кажется, ты хотела мне помочь, бестактно напомнила Алиса.
Успею, мрачно пообещала Елизавета, явно раздосадованная Алисиной бестактностью.
Ладно, сама управлюсь!
Ну, нет!
Теперь она точно была разгневана.
Любишь ты, Павлищева, начала она долгую обвинительную речь, в которой основная часть обычно уделялась Алисиным нравственным несовершенствам, но, заметив принесенные ей яства, сменила гнев на милость.
Картошечка, умилительно протянула она. И вино. Алисочка, ангелочек ты мой! Напишу я тебе все, ей-Богу, напишу! Всю ночь буду трудиться, честное слово!
Поразмыслив, Алиса все-таки решила поверить ей на слово. Честно говоря, совсем ей не хотелось писать эту идиотскую сцену.
Может быть, Елизавета права? Дело в отсутствии опыта? Опыта у Алисы и вправду почти никакого не было... Как-то так получилось, что ей это любимое большинством занятие сразу не очень понравилось было скучно, утомительно, а хороших впечатлений почему-то совсем не осталось. Не то, чтобы Алиса была пуританкой, просто еще лень родилась если не вперед нее, то вместе с ней, и тратить огромные силы на всякую ерунду Алисе не очень-то хотелось... Принцы почему-то на белых конях упорно разъезжали не по Алисиной улице, а на компромисс она никак не могла согласиться! Раз уж мои мечты не могут стать реальностью, думала она, и нет на этом свете исполненного ума и благородства, тонкой иронии и нежности, да еще и красивого, с глубокими и загадочными серыми глазами, светлыми волосами Принца, я предпочитаю одиночество. Тем более что окружавшие ее кандидаты в принцы никаким образом не отвечали Алисиным эстетическим требованиям. Общалась-то она в основном с собратьями по перу, да с бандитами, которые жили в основном в этом районе, сами понимаете, отыскать среди них что-то похожее на нарисованный Алисиным пылким воображением портрет крайне сложно.
Пока она задумчиво и меланхолично грустила по этому поводу, Елизавета преспокойно слопала всю картошку, и сидела с бокалом вина, как заправская светская львица, томно полузакрыв глаза, вытянув стройные и маленькие свои ножки, на которые Алиса всю жизнь смотрела с завистью: тридцать четвертый рядом с тридцать девятым, согласитесь, явно выигрывал.
Нюшки не хватает, вздохнула Елизавета. А то бы детство вспомнили...
Мы все-таки в детстве не потребляли алкоголь, заметила Алиса.
Все равно, отмахнулась Елизавета. Значит, вспомнили бы юность.
- Да и так можно, без Нюшки, заметила Алиса. Елизавета с ней согласилась, они немного повспоминали юность, потом что-то странное началось с глазами они слипались, да еще Елизавета заразительно зевнула, и девушки решили, что надо уже и честь знать. Тем более что Елизавете еще надо было оформить Алисин бред в непристойную сцену. Вспомнив об этом, она отправила Алису спать в дедулину комнату, а сама осталась в обществе компьютера, не забыв напомнить, как Алисе повезло, что у нее такая подруга хорошая, скромная, склонная к самопожертвованию, и к тому же гениальная.
- - Как Пушкин, - проговорила она, мечтательно глядя в окно. - Вот бывало придет Александр Сергеевич, а у друга его Дельвига поэма не слагается. Дай-ка, говорит Пушкин, выручу товарища по перу-несчастью... И всю ночь сидит, гусиным пером скрябает... А Дельвиг спит себе, в ус не дует.
- - Ага, - сонно проговорила Алиса. - Я-то думаю, с кем бы нас сравнить... И правда, вылитые Пушкин и Дельвиг... И пишем так же. Один к одному... Скромность украшает нас все больше и больше...
- - Не трогай Пушкина, - меланхолично отозвалась Елизавета. - Пушкин это наше все...
- - Слава Богу, что не Дельвиг...
- - Во всем ты, Павлищева, склонна усматривать личную выгоду. Так нельзя. Ты все-таки инженер человеческих душ. Тысяча дам разного возраста чистят себя под Элайзу твою прекрасную...
Слушай, а кто появился сначала? Элайза - или кукла Барби?
- - Барби...
- - Жалость-то какая. А то можно было бы с них такой штраф взять. За использование нашей Элайзы в качестве прототипа. А так придется промолчать. А то они с нас ответа потребуют. Поскольку получается, что это мы взяли да воплотили Барби в Элайзу!
Алиса с ней во всем согласилась, даже не стала возражать, потому что спать ей ужасно хотелось, а спор отдалил бы сон на Бог знает сколько времени, да и Елизавета могла обидеться.
В дедовой комнате было тихо и спокойно. Алиса устроилась на его диванчике, Марго улеглась ей на живот. Сделав робкую попытку прочесть хотя бы страничку из Борхеса, Алиса поняла, что ничего не понимает: буквы странно прыгают, и мутнеют, а уж до смысла написанного ей так трудно добраться, что лучше это безнадежное предприятие вовсе прекратить, и закрыла книгу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34