В-четвертых, если я начну заниматься этим зловонным делом, то помощи ждать неоткуда — все действия на свой страх и риск.
— Понятно, — сказал я, — значит, будем рисковать.
— Тогда вот твой приз за это, — усмехнулся генерал и вытащил фото.
Черт подери, боевой товарищ похоже уверен, что знает мое слабое место. А может он и прав?
С глянца на меня смотрела миловидная, брюнетка с короткой стрижкой, похожая на студентку института культуры, если я верно представляю миленьких студенток этого учебного заведения. Смотрела она с заметным снисхождением, осознавая свою миловидность и привлекательность для таких облезлых котов, как я.
— Кто это?
— Это Катя, — проговорил Старков с отцовской теплотой. — Правнучка одного из сталинских соколов.
— Она работает на нас? — удивился я.
— Она работает на себя, — усмехнулся генерал. — Но и нам помогает. В объемах необременительных.
— Не понял, — сказал я.
Выяснилось, что Катя относится к органам с уважением, живой ещё прадед, служивший в НКВД, привил ей это доброе чувство. Так вот девушка, являясь женой одного из любителей экономических экспериментов, иногда дает необходимую информацию, связанную с передовыми разработками супруга. Именно она и сообщила о существовании некоего плана «S», способного якобы в мановение ока оздоровить смертельно больную экономику нашего отечества.
— Интересно-интересно, — задумался я. — План «S», что это ещё за напасть на нашу голову.
— Вот и разберись, — проговорил Старков. — Тебе все карты в руки… и номер телефончика, — подмигнул лихоимским глазом.
— Я с замужними дамами…
— А её муж объелся груш, — перебил меня генерал.
— То есть?
— Находится в лечебном учреждении, — выразительно покрутил пальцем у виска.
Ситуация была анекдотична. Господин Литвяк, очередной выдвиженец и спаситель нашей отчизны, якобы спятил, трудясь над экономическими выкладками. Как, что и почему на самом деле — именно это мне и предстоит выяснить.
Признаться, дело казалось несложным — несложным на первый взгляд. И я без особых раздумий согласился разгадать очередной ребус. В качестве безвозмездной помощи моей любимой отчизны. Если бы я только знал, в какое концентрированное говно вляпываюсь?! Но, как говорится, крепок задним умом.
По возвращению с «охоты на дичь» проваливаюсь в топь крепкого сна, а по утру и без лишних размышлений набираю номер телефона, выданный мне генералом Старковым, и слышу спокойный, ещё сонный женский голос:
— Я вас слушаю?
Мы договариваемся о встрече — новый день удивительно хорош и Катя собирается навестить на госдаче прадедушку. Не желаю ли я ей составить компанию? Почему бы и нет, и выражаю мысль вслух о том, что всю жизнь мечтал познакомиться с легендарной личностью.
— Саша, боюсь вас разочаровать, но от личности там ничего не осталось, — говорят мне. — Увы, все проходит.
После этих слов чувствую себя болваном. Что делать, у меня есть существенный недостаток — женщинам хочу казаться лучше, чем я есть на самом деле. Все-таки, наверное, я по натуре романтик и желаю представлять мир куда краше, чем он есть на самом деле.
Может моя вера основывается на том, что у меня дети. Они правда далеко, но они есть. Например, живу памятью о тех днях, когда мы были вместе, я и дочь Мария. Однажды, помню, мы пошли в зоопарк. Дело было летом. Несчастные наши меньшие братья в тесных клетках, вольерах, загонах с многозначительным безразличием поглядывали на мир людей через решетки, сетки и барьеры. Печальное это было зрелище: измаянные львы, беспокойные и голодные тигры, грязные, пыльные слоны, флегматичные верблюды, третьесортные обезьяны, псевдогордые орлы с подрезанными крыльями… Разумеется, детишек не интересовали сложные коллизии, связанные с арестованным зверьем. Наоборот они радовались экзотической животине и всячески её дразнили.
Потом мы нашли укромную лавочку под старыми деревьями и сели на нее, как две птахи. Отдыхали и беседовали на довольно-таки непростую тему. Мы говорили о душе.
— Папа? — спросила Мария. — А что такое душа?
— Душа — это любовь.
— Какая любовь? — Удивилась дочка.
— Ко всему миру.
— Ко всему-всему? — Захлопала ресницами.
— Ко всему-всему, — ответил я.
— А где она прячется?
— Здесь, — похлопал себя по груди. — В грудной клетке.
— В клетке? Как эти звери, — кивнула в сторону зоологического шума.
— Да, — задумался я. — Получается так: душа живет в клетке. Как львы, тигры, обезьяны.
— А какая душа у них?
— У кого? — не понял.
— Ну у обезьяны или слона?
— У слона? — я понял, что есть вопросы, на которые трудно дать обстоятельный ответ. — У слона… такой огромный, серый, добрый шар.
— А у обезьяны?
— У нее, наверное, как мячик, быстрый и разноцветный.
— А у меня какая душа? — выразительно двигала подбородком — жевала лакомый резиновый кусочек счастья.
— Я даже могу увидеть твою душу, — сказал я. — Надуй-ка шарик?
Моя дочь исполнила просьбу: белый и недолговечный шарик вспух на её губах, лопнул.
— Вот видишь: появилась и спряталась обратно. И будет в тебе жить и жить, чтобы ты всех любила. И маму, и солнце, и деревья, и дождь, и своих подруг, и слонов.
— И мороженое?
— И мороженое. Все-все.
— И сколько она будет жить?
Я беспокойно заелозил на рейках: ребенок был слишком любопытен.
— Сто лет, — ответил решительно.
Теперь моя дочь выросла, я её не видел лет десять, если не больше, она, конечно, не помнит нашего похода в зоопарка, а я помню и, быть может, поэтому ещё не потерял веру в человечество.
* * *
Встреча наша с госпожой Литвяк должна была произойти у гостиницы «Метрополь». Я прибыл на джипе туда за четверть часа и, сидя под теплыми солнечными лучами, смотрел, как у малахитовых стен известного борделя снует запыленный и дикий наш народец.
Казалось, буржуазная цитадель высокомерно поглядывает чистыми окнами на гостей столицы, прибывших из необъятных азиатских засрацких просторов на разбитых поездах, издающих пронзительные сигналы на бесконечных переездах. И эти сигналы бедствия пронзают глушь лесов и топь болот, прожигают спресованно-теплый мусор гигантских свалок с реющими над ними птицами, пробивает бетон кинутых за ненадобностью бомбоубежищ, проникают через французский кирпич одного из элитных дачных теремов, на балконе которого находится Некто в пижаме, любующийся ранней звездной сыпью. И хорошо ему, и сладко, и вечно. И чувствует он себя Рамзесом-Тутанхамоном-Батыем-Красным Солнышком-Борисом Годуновым-Александром Первыми и Вторым-Владимиром Ильичем-Кабо-Папой римским-Отцом нации-Харизмой народной… Един, зело, и многолик! Да внезапно колкие звуки национальной беды впиваются в уши, буравчиком либеральничают в державный организм и через мгновение намертво присасываются к сердечной, незащищенной телохранителями мышце. Так, должно быть, летучая липучая вампирная мышка впивается в горло своей жертвы. И меркнут созвездия, и качаются вековые корабельные сосны, и угасают приятные шумы вечернего, охраняемого невидимыми службами безопасности, пространства. Сжимается сердешко от боли, и печальное озарение снисходит к Некто в пижаме с казенным артикулом Е-10396/65, что никакой он не Харизма в проруби вечности, а совсем наоборот в этой самой проруби. Фекальная, что ни на есть хризантема…
То есть все проходит — пройдет и это, именно этого и не понимают те, кто считает, что он вершит земную жизнь миллионов и миллионов. Я настолько задумываюсь над бренностью нашего мелкого бытия, что только в последнее мгновение обращаю внимание на девушку. Миловидная брюнетка с напряжением, щурясь от солнца, смотрит на летящие мимо автомобили. Я подаю сигнал — она легко прыгает в джип:
— Привет, вы уже здесь, Александр. Я — Катя. Поехали! — активная такая барышня, в которой чувствовалась порода высшего советского(бывшего) государственно-политического сословия.
Думаю, девочка, воспитывающая в атмосфере избранности, о жизни имеет такое же представление, как голый папуас о Чернобыльской АЭС. Когда же она выросла, её тотчас же выдали замуж за преуспевающего молодого политика и бизнесмена господина Литвяка, активно участвующего в переделе власти. Но, по-видимому, не все потеряно, если она «работает» на Контору.
Предполагаю, что законы нынешнего политического истеблишмента не всякому по душе. Закон там один и всем известный: гнуть хребет перед вышестоящим столоначальником, никогда не выказывать отдельного мнения, участвовать в царских потехах да ублажать слух самодержца лестью. Тогда будешь обласкан высшей милостью, и ещё как обласкан: все в дерьме, а ты во фраке. Хотя наступает грозным фронтом Великая депрессия. В который раз идем своим петляющим и кровавым путем, неизвестно куда могущим завести утомленную опытами всю нацию. Именно об очередном таком эксперименте мы и начали говорить с Катенькой, когда наш автомобиль вырвался на тактический простор скоростной трассы:
— Есть программа «S», — сказала она. — Что это конкретно, не знаю. Уверена лишь в том, что мой Литвяк прыгнул с веточки именно от нее.
— Прыгнул с веточки?
— Сошел с ума, — пояснила и рассказала, что в последний месяц здравомыслия супруг ночами напролет проводил за компьютером, а днем находился в Доме правительства, решая государственные проблемы. В конце концов произошло то, что произошло. То ли от общего истощения организма, то ли по каким-то иным причинам.
— И в чем болезнь выражается?
— Это надо видеть, — усмехнулась моя спутница. — Мне сказали, что вы собираетесь заниматься этим делом?
— Да.
— Ну, если будет в том необходимость, — несколько загадочно проговорила Катя, — вы ознакомитесь с недугом в полном, так сказать, объеме.
Я понимающе захмыкал, хотя, признаться, ничего толком не понял. Девушка что-то не договаривала — не договаривала по каким-то причинам. Как показывает мой опыт, трудно иметь деловые отношения с дамами, они частенько вяжут узелки таких интриг, что после развязать эти узлы не представляется возможным.
Между тем джип въехал в сосновую местность, застроенную кирпичными дачами. Территория садово-огородного кооператива «Подвиг» была огорожена концентрационной проволокой по всему периметру. Отставники в камуфляже на КПП, узнав правнучку легендарного красного командарма, отсалютовали нам винтовками образца 1891 года. Встречала нас прислуга: дряхлый сторож Тимофей и две бабулики-сиделки Варвара и Дуся. Обрадовались нам, живым людям, которых не видели давненько, вот только господин Литвяк наезжал по случаю с месячишко назад, а так кинуты, сынок, признался мне Тимофей, кинуты за ненадобностью — вместе с Хозяином.
Катенька извинилась и поспешила на мансарду, где переводил дух бывший член сталинского правительства. Потом туда же был призван я. Дача, в отличии от соседних, была деревянная и доски скрипели под ногами. Сумеречные комнаты, заставленные громоздкой казенной мебелью, источали тленный запах прошлого. Над лестничным пролетом, ведущим на мансарду, висел портрет генералиссимуса, стоящего в парадном френче на Красной площади и с характерным подозрительным прищуром смотрящего в нынешний день общей смуты. Над его головой реяло тяжелое кумачовое знамя с золотой вязью СССР.
По ступенькам, выкрашенным суриком, поднялся на мансарду. Несмотря на открытые окна здесь тоже хранился дух прошлого. Столик был заставлен лекарственными пузырьками. Под ним лежали кипы газет. В качалке сидел старик лет триста, похожий на восковую мумию. В запавших глазницах под раковинами век угадывались ещё живые зрачки, отсвечивающие прокатной сталью.
— Привет, — растерялся я. — В смысле, добрый день.
Правнучка усмехнулась, задела рукой старческое плечо. Мумия открыла веки, обнажая огромные слезящиеся зрачки, вокруг которых плелись кровеносные кружева. Взгляд был вполне осмыслен и чист, как у ребенка. Я поклонился, чувствуя себя слишком молодым и наполненным здоровьем, точно баран на солнечной горной луговине.
— Это Александр, — наклонилась Катенька к стариковскому ушному лепестку. — Он будет мне помогать.
— Да? — взглянул на меня, как товарищ Сталин на соратников во время своей заключительной речи на ХVII съезде ВКП(б). — А вот мне помощи ждать не приходиться. Скоро предстану перед Господом нашим. Небось, не запустит в Царствие свое безбожника, а?
Не в моей компетенции было отвечать на этот вопрос, и я промолчал. Старик, прожевывая губами мысль, как кусок хлеба, задумался. Он был последним из старой ленинско-сталинской гвардии, когда-то кромсающей саму себя, и в его оголенном черепе, точно в сейфе, хранились воспоминания о своих друзьях-приятелях, кто уже покинул этот кровоточащий мир. Совсем недавно они были неприкасемые и верили в бессмертие своего святого дела: построить счастливое завтра для всего мира. И что же? Вожди, как и все люди, оказались смертны, идеи пусты, монументы разрушены, пролитая кровь напрасна, осталась лишь память о днях минувших побед, обернувшихся поражением.
Катенька прикрыла пледом погрузившего в забытье прадеда и мы осторожно покинули мир прошлого, где блуждали тени грешников, не допущенных в Царствие Божье.
Во дворике, солнечном, напитанном запахами осени, мы перевели дыхание. Быть всю жизнь неприкасаемым, отдавая лакомые кусочки своей святой души дьяволу, чтобы дожить до состояния мумии фараона в пирамиде? Упаси бог! Нужен ли нам такой удачный жизненный путь?.. Нет и нет. И поэтому сам народец живет по своим законам, вот правда жизни. Такую он иногда вывернет душевную азиатскую потребность, что вся ухоженная и чистенькая пруссачья Европа от испуга пустит стыдливый пук. И это правильно. Что можно ожидать от первой в мире страны по всевозможным мыслимым и немыслимым экспериментам? Мы первые везде — по морозам, нефти, лесу, водки, политическим партиям, государственной порнографии, кровопусканию и всеобщему разгильдяйству.
У нас взрываются атомные электростанции, уходят камнем в бездну океанские секретные субмарины с ядерной начинкой, дотла сжигаются в газовом пламени пассажирские поезда, постоянно проводятся народные игры по обмену карманной наличности, знаменитый балет «Лебединое озеро» П.И. Чайковского демонстрируют по ТВ исключительно в дни путчей, национальный позор показывают всему миру, чтобы тот воочию убедился в боевой готовности гвардейских танковых соединений, и так далее.
Словом, все народы мира и Европы, пока слегка потравленные нашим мирным атомом, затаив дыхание, с напряжением ждут, что ещё им преподнесет уму непостижимое наше азиатское раздолбайство. И они, безусловно, правы в своем мещанском страхе. Мы — страна неожиданных, иногда самых нелепых событий с точки зрения цивилизованного бюргера, жизнь которого размерена, как дорожная разметка на скоростном бетонном бане Бонн-Кельн, как теплое пиво по утрам, как скунсовый шнапс по вечерам и добропорядочная, плановая эякуляция по выходным дням. Скучно живете, господа.
То-то у нас — то ли бунт зреет, то ли дымок гражданской войны вьется, то ли выборы, которые хуже смерти, то ли Пушкинская культурная декада на целый год по Высшему соизволению… Как тут не вспомнить великие строки: «И все тошнит, и голова кружится, И мальчики кровавые в глазах… И рад бежать, да некуда!.. Ужасно! Да, жалок тот, в ком совесть нечиста.»
Видимо, господин Литвяк оказался слишком мягкотелым и нежным, не потерял он последнюю совесть свою и она сыграла с ним дурную шутку. И теперь отдыхает в комфортабельной больничной палате. А кто, спрашивается, будет живодерские реформы проводить? (Понятно, что «реформы» названы условно.) Кто будет заниматься проблемами первоначального накопления капитала? Понимаю, трудно, понимаю, опасно. Ничего не спасает: ни бронированные автомобили, ни такие же бронированные затылки, ни бронежилеты, ни двери из танковой стали и прочие приятные, но иллюзорные атрибуты защиты. Какая-нибудь пчелка калибром 5, 45 мм прожужжит у вашего ушка, сочно спрыснутого поутру «Star-1» из г. Парижа и вот вы уже стартуете в незнакомое… Может, поэтому у нас нет прорыва в светлое будущее для всего общества? Каждый занят только своими проблемами.
У меня тоже были проблемы. Главная: установить причину интереса миленькой госпожи Литвяк к программе «S». Она выдала необходимую информацию по некоторым фигурантам, которые могли что-то знать по этой программе, но не более того. У меня создалось впечатление, что она ждет первых результатов расследования, чтобы потом… А что потом? Со мной держала себя сдержанно, словно желая подчеркнуть, что я всего-навсего наемный человек. Наемный — кем? Но я решил не рефлексировать по этому поводу, всему свое время — думаю, что раньше или позже я постигну и эту загадку по имени Катенька.
Мы договорились с ней, что через несколько дней она познакомит меня с господином Чабчало, близким товарищем её захворавшего супруга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42