Много лет его жена терпела скандалы и сцены, о которых теперь стыдно было вспоминать. Все эти горькие мысли не давали ему уснуть. И еще где-то на задворках сознания бродило привидение по имени Мортимер. Кто он такой? А главное, кем он является для его жены, этот тип без лица, без голоса, без примет?
Андреа вскочил с постели, открыл ящик письменного стола и взял в руки пачку писем. Он понимал, что поступает непорядочно. Не было у него никакого права копаться в секретах Пенелопы. Он взвесил пачку в руке, разрываясь между любопытством и страхом узнать правду. Тут из детской спальни послышался тихий плач. Положив письма на место и задвинув ящик, Андреа бросился в комнату мальчиков. Даниэле крепко спал, а Лука плакал. Самсон вилял хвостом и облизывал ему руку. Андреа зажег ночник на тумбочке. Малыш был красен и весь пылал жаром.
– Что с тобой, мальчик мой? – в страхе спросил Андреа.
С тех пор, как ушла жена, неприятности сыпались ему на голову одна за другой. Андреа согнал пса с кровати, взял Луку на руки и перенес к себе в постель.
– Ты горячий, как печка, – сказал он, вспоминая слова бабушки Стеллы.
Он знал, как тяжело переносят дети высокую температуру. Сам в детстве переживал такое не раз.
Лука перестал плакать, и вдруг его стошнило. Рвота залила подушку, простыни и одеяло. Андреа пришел в ужас.
– Лючия, Даниэле! – закричал он. Дети прибежали на зов.
– Папа, принеси лед, – скомандовала Лючия, мгновенно сообразив, в чем дело. – Даниэле, иди в гардеробную за чистым бельем, – приказала она брату. – А ты, мерзкое животное, на место! – Последние слова были обращены к Самсону.
Пес испуганно присел на ковер.
Когда Андреа вернулся с мешком льда, постель уже была перестелена, а умытый Лука был переодет в чистую пижаму.
– Надо дать ему попить, – посоветовал Даниэле, бережно укладывая братишку в кровать. Лючия положила лед на лоб малыша. Лука перестал метаться.
– А может, лучше позвонить доктору? – спросил Андреа.
– В этом нет нужды, папа. У него просто несварение после этой дурацкой свинины на меду. Сейчас приготовлю ему сахарной водички, – сказала Лючия.
К часу ночи жар спал, и малыш спокойно заснул. Андреа лег в постель рядом с ним. Самсон смирно лежал в углу, куда его загнала Лючия, не смея высунуть нос.
– Я тоже здесь побуду, – решил Даниэле, забираясь под одеяло. – Мало ли, вдруг еще что случится.
Андреа погасил свет. Он видел, как Лючия вернулась на цыпочках и тоже устроилась на широкой постели. Его охватило незнакомое волнение. Можно сказать, он был счастлив в эту минуту. Все его дети были с ним, они нуждались в нем, как и он в них. Раньше он этого чувства никогда не испытывал. Если бы Пенелопа не ушла от него, он так никогда и не узнал бы, какое это чудо быть нужным своим близким.
«– И все же, кто такой этот Мортимер?» – спросил он себя, засыпая.
2
Ирена положила две ложки сахара в чашку кофе, размешала и подала чашку мужу. Себе она налила в большую кружку горячий ячменный напиток. Они закончили обед и перешли в гостиную. Ирена была более молчалива, чем обычно.
– Ты тревожишься о дочери? – спросил ее муж. Она покачала головой.
– А надо бы, – сказал Мими.
– С какой стати?
– С такой, что у Пепе серьезные проблемы. Иначе она не оставила бы мужа и детей, – уточнил он.
– Но мы же ничего не можем сделать! – вспылила Ирена. – У каждого свои проблемы, и каждый решает их сам. При чем тут ты?
– Верно. Но она все-таки наша дочь, и я тревожусь за нее. И ты тоже, хотя виду не подаешь, – упрямо заметил Мими.
– Я не хочу об этом говорить.
– Ты даже не съездила навестить внуков, – упрекнул ее муж.
– Почему бы тебе самому не съездить? – сухо спросила Ирена и вышла из гостиной.
Она вошла в спальню, сбросила мокасины и юбку и растянулась поверх шелкового покрывала, принадлежавшего еще ее матери. Много раз Ирена пыталась подарить это покрывало Пенелопе, но та упорно отказывалась, называя его «антикварной рухлядью». Ирена любила дочь, но никогда не умела найти с ней общий язык. Обе взирали друг на дружку скептически, обе в любой момент были готовы припомнить взаимные обиды, недостатки, невыполненные обещания.
С годами Ирена поняла, что ее отношения с дочерью столь конфликтны, потому что в действительности она никогда не хотела иметь детей. Пенелопа была зачата случайно, и Ирена всегда видела в ней проблему, которую предстоит решать, а не дар любви. Ирена поспешила со свадьбой, чтобы избежать появления на свет незаконнорожденного ребенка. Ее беременность сопровождалась ночными кошмарами, а не розовыми мечтами о материнстве. Должно быть, каким-то непостижимым образом Пенелопа почувствовала или догадалась, что мать ее отторгает. С первых месяцев жизни дочь всей душой привязалась к отцу. С годами их дружба все больше крепла, а Ирена злилась, чувствуя себя «третьей лишней». Пенелопа сделала жизненный выбор, которого ее мать никогда бы не одобрила. Узнав о ее тайном романе с Раймондо Теодоли, Ирена понадеялась, что Пенелопа разведется с Андреа. Но опять, причем уже в который раз, ее ждало разочарование. Теперь она предвидела, что из очередной выходки дочери, вдруг удравшей от мужа и детей в Чезенатико, ничего хорошего не выйдет. Почему она ничего не сказала заранее? Почему не поделилась с матерью столь важным решением? А ведь сама Ирена готова была рассказать дочери нечто не менее важное…
Если бы она смогла заплакать, подумала Ирена, поворачиваясь на бок, возможно, ей стало бы легче. Но слезы не шли. Зато нарастало раздражение и беспокойство.
Вдруг она ощутила ласковое прикосновение и услышала заботливый голос мужа.
– Как ты прекрасна! – прошептал он. – Какое счастье, что ты моя жена, спутница на всю жизнь!
– И почему ты не можешь оставить меня в покое со своими нежностями? – раздраженно пробормотала Ирена, сбрасывая его руку с плеча.
– Прости, – отступил Мими. – Я вижу, что ты неспокойна, и ничем не могу тебе помочь. Мне очень жаль. Если бы я хоть знал, что тебя так мучит, – прошептал он растерянно.
Не получив ответа, он вышел из спальни и оставил ее одну.
Ирена вскочила с кровати и погляделась в зеркало, висевшее над резным сицилийским комодом восемнадцатого века.
– Скоро узнаешь, – сказала она с горечью.
Теперь, когда ее дочь оставила Андреа, Ирена чувствовала, что пришел и ее час порвать отношения с Мими. Много лет она откладывала решение, которое должна была принять, когда Пенелопа была еще девочкой. Но как сказать безупречному во всех отношениях мужу, нежному, заботливому, внимательному, влюбленному, порядочному, честному: «Я тебя не люблю. Я хочу жить с другим»? Этим другим был Ромео Оджиони. Когда-то он даже женился, чтобы облегчить ей жизнь. А потом овдовел. Восемь лет назад они вновь начали встречаться и стали любовниками. Это произошло в то самое время, когда Пенелопа влюбилась в Мортимера. Ирене как раз исполнилось пятьдесят, она чувствовала, что жизнь от нее ускользает, и решила ухватить свой кусок счастья, принадлежавший ей по праву, как она считала. Конечно, ее муж подобного отношения не заслужил, но и себя Ирена тоже не считала виноватой. Она влюбилась в Мими, когда ей было восемнадцать, а через какое-то время познакомилась с Ромео и поняла, что именно он – мужчина ее жизни. Долго она мучилась сознанием того, что нанесет страшный удар мужу, если оставит его. Но несколько дней назад Ромео поставил вопрос ребром.
– Сейчас или никогда, – твердо сказал он.
Ирена уже вот-вот была готова обо всем рассказать Мими, но тут сбежала Пенелопа, нарушив все ее планы.
Зеркало отразило лицо безупречно сохранившейся красоты, как будто не знающей возраста. Только сама Ирена знала, чего стоила ей эта безупречность. Мысль о старении приводила ее в ужас. Для Ирены старость была страшнее смерти.
Она восприняла климакс как оскорбительный выпад судьбы, направленный против нее лично, и впала в глубокую депрессию. Гинеколог посоветовал ей какой-то препарат для сохранения гормонального баланса, который ее организм более не в состоянии был поддерживать самостоятельно.
Однажды вечером, войдя в спальню, муж застал ее в слезах.
– Что с тобой? – спросил он.
– Ничего, – ответила она.
– Нормальный человек не станет плакать без причины, – возразил Мими.
– Я лучше умру, чем состарюсь, – призналась Ирена. – Я этого не перенесу.
Мими порывисто обнял ее.
– Голубка моя, – прошептал он, – ты никогда не состаришься. Ты и в восемьдесят лет останешься все той же юной красавицей, укравшей мое сердце в один прекрасный летний день.
Он говорил искренне, но Ирену раздражало его участие. Главное несчастье Ирены, составлявшее ее силу и слабость, заключалось в ее неизлечимом инфантилизме, в неспособности стать взрослой и вести себя соответственно. Муж ее невольно способствовал этому, он потакал ей во всем и был слеп к ее недостаткам.
Выйдя на пенсию, Мими увлекся изучением истории, в частности французской революции, и начал писать исследование, требовавшее регулярного посещения библиотек и архивов. Он вел кропотливые поиски еще не изданных документов, перемещаясь из Милана в Париж, из Палермо в Лондон, в надежде сделать настоящее научное открытие. Несколько последних месяцев он посвятил изучению событий в Вандее, стараясь найти прямые доказательства в опровержение легенды о якобы имевшем место финансировании мятежников-роялистов из Англии.
Стоило Мими покинуть дом и отправиться в библиотеку, как Ирена выскальзывала следом и бежала на свидание с Ромео.
В свои шестьдесят лет Оджиони считался весьма желанной добычей для многих дам, ценивших его не только за внешнюю привлекательность, не утраченную с годами, но и за профессиональный успех, заслуживший ему звание «короля пуговиц» (так его окрестили в одной телепередаче, посвященной известным в Италии и за ее пределами людям, которые «сделали себя сами»). Неутомимый труженик, он превратил полукустарную мастерскую, унаследованную от отца, в мощное современное предприятие. Его компания была крупнейшим производителем пуговиц на итальянском рынке. Гимнастерки половины армий мира были снабжены пуговицами Оджиони. Он выпускал также пряжки, «молнии», крючки, кнопки и любые другие виды застежек. В пригороде Форли, в доме, когда-то принадлежавшем Диомире Гуалтьери, а теперь перешедшем к Ирене, располагалась ремесленная мастерская, работавшая на высокую моду. В индустриальной зоне Милана находилась фабрика, занимавшаяся серийным производством.
Ирена, поначалу привлеченная обаянием преуспевающего промышленника, в конце концов влюбилась в него по тем необъяснимым причинам, которые лежат в основе любой влюбленности. Ромео с самого начала отвечал ей взаимностью. Правда, женившись, он стал верным мужем, но теперь, овдовев, рассчитывал на счастливую и спокойную старость рядом с женщиной своей мечты.
Выходя из дому на свидание с ним в его большом особняке на улице Багутта, Ирена чувствовала себя Эммой Бовари, к которой никогда не питала ни малейшей симпатии, считая ее просто-напросто неврастеничкой, изменявшей доброму, внимательному и честному мужу. Она презирала героиню Флобера и презирала себя, но в то же время считала, что имеет право на счастье. А Ромео был идеальным мужчиной, словно созданным для нее.
В тот день она оставила свой дом. Села на метро, вышла на площади Сан-Бабила, добралась пешком до улицы Багутта и вошла в дом своего любовника.
Он ее ждал.
– Сейчас или никогда, – сказала Ирена, повторяя его слова.
– А твой муж знает? – спросил он.
– Узнает, когда увидит, что я не вернулась домой. Если бы я ему прямо обо всем сказала, меня бы, наверное, здесь не было.
3
Работы на вилле в Чезенатико шли полным ходом. Вместе с водопроводчиками и электриками в доме работали каменщики: они вскрывали стены, чтобы заменить старые свинцовые трубы новыми пластиковыми, и вновь заделывали дыры. Плотники на чердаке меняли расшатанные старые балки, чернорабочие выбрасывали мусор из окон и грузили его в пикап. Почти вся мебель была упакована и сложена на веранде. Салон чиппендейл бабушки Диомиры Пенелопа отослала краснодеревщику в Сант-Арканджело для реставрации.
Она все-таки решила своими силами привести в порядок бабушкин дом, прекрасно понимая, что у Ирены никогда руки до ремонта не дойдут. Сама же она была глубоко привязана к старому дому, хранившему столько дорогих сердцу воспоминаний. И наконец, практическая работа помогала ей преодолеть одиночество. Приятно было ездить в Чезену на поиски нужных обоев, плитки, оборудования для ванных комнат. Ей хотелось сохранить налет стиля «модерн», и она с радостным удивлением открыла для себя существование ремесленных мастерских, восстанавливающих эмаль на старинных чугунных ваннах и монументальных батареях парового отопления. В пригороде Форли она нашла фабрику по производству керамической плитки с рисунками в стиле belle epoque. Пенелопе приятно было сознавать, что она вернет вилле первоначальный облик. Она по-прежнему ночевала в «Гранд-отеле», а днем бродила по пляжу, ездила в близлежащие города за покупками, наблюдала за ходом работ, обедала и ужинала вместе с профессором Бриганти. Еду им доставляли из ресторана «Пино». Профессор ел, как птичка, но твердо настоял, что будет оплачивать половину стоимости еды.
Обедали они в самой изысканной обстановке: в саду у Бриганти, за мраморным столиком в беседке, увитой дикими розами. Мелкие розочки цвета слоновой кости высыпали на ползучих стеблях целыми гроздьями и цвели с апреля по ноябрь. Не приходилось даже мыть посуду, потому что официант забирал тарелки с собой, когда приносил кофе.
Чаще всего эти трапезы проходили в дружеском молчании, но иногда между хозяином и его гостьей возникали откровенные разговоры.
– Сегодня моему младшему исполняется шесть лет, – после долгого молчания сказала Пенелопа. – А кажется, он родился только вчера. – Она вздохнула, в ее темных глазах блеснули слезы. – Утром я ему позвонила. Перед тем, как он отправился в детский сад.
Этот разговор оказался трудным. У нее сжалось сердце, когда сын холодно поздоровался с ней.
– Я тебе позвонила, чтобы узнать, как ты, и поздравить с днем рождения.
– Спасибо, – ответил Лука.
– Что ты делаешь? – спросила Пенелопа. Ей очень хотелось в эту минуту ощутить его рядом с собой, обнять, поцеловать, прижать к себе.
– Смотрю на облака, – был ответ.
– Какие у вас облака? Здесь, в Чезенатико, тепло и солнце светит, – сказала она, пытаясь понять, говорит ли Лука о реальных облаках или о своем настроении. – Я тебя очень люблю, – добавила Пенелопа.
В этот момент из глубины комнаты послышался голос Лючии:
– Кто звонит?
– Ты плохая, – торопливо сказал Лука и повесил трубку.
На мгновение Пенелопа решила, что малыш так отозвался о сестре, но сразу поняла, что бесполезно обманывать себя: слово «плохая» было обращено к ней. Одним словом, он дал ей понять, что нельзя так бросать своих детей, что он тоже ее любит и тоскует без нее.
Продолжая сжимать в руке смолкнувшую трубку, Пенелопа отчаянно разрыдалась. Она не сомневалась: Лука не расскажет Лючии, что разговаривал с ней. Он был скрытным ребенком и давно уже научился не делиться ни с кем своими детскими тайнами.
В своем гостиничном номере Пенелопа взяла из бара-холодильника жестянку кока-колы. Она терпеть не могла кока-колу, но это был любимый напиток ее малыша. Открыв банку, она отпила большой глоток и прошептала: «С днем рождения тебя, мой маленький. Твоя плохая мама тебя поздравляет и очень-очень любит».
Профессор робко протянул руку и накрыл ладонью ее пальцы.
– Лука понял, что ты хотела ему сказать. Я уверен, что это пошло ему на пользу.
– Сеньор Бриганти, я росла у вас на глазах. Какой я была в детстве? – вдруг спросила старика Пенелопа.
– Такой же, как твои дети. Молчаливой, задумчивой, упрямой бунтаркой. Мне ты запомнилась такой. У тебя бывали проблески большого веселья. Я слышал, как ты распевала во все горло у себя в саду. И еще ты была очень любопытна. Но ты не производила впечатления счастливого ребенка. Как-то раз я подарил тебе блокнот, чтобы ты записывала свои мысли, помнишь, девочка моя?
– Представляете, я недавно его нашла. Он был спрятан в шкафу у бабушки вместе с другими трогательными вещами. Между прочим, там лежало и брачное свидетельство моей матери, – вполголоса проговорила Пенелопа.
Профессор молчал.
– Вы ведь помните мою мать еще маленькой. Какой она была? – продолжала Пенелопа, следуя за ходом своих мыслей.
– Ирена столкнулась с большой помехой в своем развитии. Кажется, в спорте это называется «гандикап». Напрасно люди считают, что красота всегда дает преимущество. Иногда она создает огромные трудности. В юности все восхищались твоей матерью, и в конце концов она поверила, что красота – ее главное достояние, козырная карта, на которую только и можно делать ставку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Андреа вскочил с постели, открыл ящик письменного стола и взял в руки пачку писем. Он понимал, что поступает непорядочно. Не было у него никакого права копаться в секретах Пенелопы. Он взвесил пачку в руке, разрываясь между любопытством и страхом узнать правду. Тут из детской спальни послышался тихий плач. Положив письма на место и задвинув ящик, Андреа бросился в комнату мальчиков. Даниэле крепко спал, а Лука плакал. Самсон вилял хвостом и облизывал ему руку. Андреа зажег ночник на тумбочке. Малыш был красен и весь пылал жаром.
– Что с тобой, мальчик мой? – в страхе спросил Андреа.
С тех пор, как ушла жена, неприятности сыпались ему на голову одна за другой. Андреа согнал пса с кровати, взял Луку на руки и перенес к себе в постель.
– Ты горячий, как печка, – сказал он, вспоминая слова бабушки Стеллы.
Он знал, как тяжело переносят дети высокую температуру. Сам в детстве переживал такое не раз.
Лука перестал плакать, и вдруг его стошнило. Рвота залила подушку, простыни и одеяло. Андреа пришел в ужас.
– Лючия, Даниэле! – закричал он. Дети прибежали на зов.
– Папа, принеси лед, – скомандовала Лючия, мгновенно сообразив, в чем дело. – Даниэле, иди в гардеробную за чистым бельем, – приказала она брату. – А ты, мерзкое животное, на место! – Последние слова были обращены к Самсону.
Пес испуганно присел на ковер.
Когда Андреа вернулся с мешком льда, постель уже была перестелена, а умытый Лука был переодет в чистую пижаму.
– Надо дать ему попить, – посоветовал Даниэле, бережно укладывая братишку в кровать. Лючия положила лед на лоб малыша. Лука перестал метаться.
– А может, лучше позвонить доктору? – спросил Андреа.
– В этом нет нужды, папа. У него просто несварение после этой дурацкой свинины на меду. Сейчас приготовлю ему сахарной водички, – сказала Лючия.
К часу ночи жар спал, и малыш спокойно заснул. Андреа лег в постель рядом с ним. Самсон смирно лежал в углу, куда его загнала Лючия, не смея высунуть нос.
– Я тоже здесь побуду, – решил Даниэле, забираясь под одеяло. – Мало ли, вдруг еще что случится.
Андреа погасил свет. Он видел, как Лючия вернулась на цыпочках и тоже устроилась на широкой постели. Его охватило незнакомое волнение. Можно сказать, он был счастлив в эту минуту. Все его дети были с ним, они нуждались в нем, как и он в них. Раньше он этого чувства никогда не испытывал. Если бы Пенелопа не ушла от него, он так никогда и не узнал бы, какое это чудо быть нужным своим близким.
«– И все же, кто такой этот Мортимер?» – спросил он себя, засыпая.
2
Ирена положила две ложки сахара в чашку кофе, размешала и подала чашку мужу. Себе она налила в большую кружку горячий ячменный напиток. Они закончили обед и перешли в гостиную. Ирена была более молчалива, чем обычно.
– Ты тревожишься о дочери? – спросил ее муж. Она покачала головой.
– А надо бы, – сказал Мими.
– С какой стати?
– С такой, что у Пепе серьезные проблемы. Иначе она не оставила бы мужа и детей, – уточнил он.
– Но мы же ничего не можем сделать! – вспылила Ирена. – У каждого свои проблемы, и каждый решает их сам. При чем тут ты?
– Верно. Но она все-таки наша дочь, и я тревожусь за нее. И ты тоже, хотя виду не подаешь, – упрямо заметил Мими.
– Я не хочу об этом говорить.
– Ты даже не съездила навестить внуков, – упрекнул ее муж.
– Почему бы тебе самому не съездить? – сухо спросила Ирена и вышла из гостиной.
Она вошла в спальню, сбросила мокасины и юбку и растянулась поверх шелкового покрывала, принадлежавшего еще ее матери. Много раз Ирена пыталась подарить это покрывало Пенелопе, но та упорно отказывалась, называя его «антикварной рухлядью». Ирена любила дочь, но никогда не умела найти с ней общий язык. Обе взирали друг на дружку скептически, обе в любой момент были готовы припомнить взаимные обиды, недостатки, невыполненные обещания.
С годами Ирена поняла, что ее отношения с дочерью столь конфликтны, потому что в действительности она никогда не хотела иметь детей. Пенелопа была зачата случайно, и Ирена всегда видела в ней проблему, которую предстоит решать, а не дар любви. Ирена поспешила со свадьбой, чтобы избежать появления на свет незаконнорожденного ребенка. Ее беременность сопровождалась ночными кошмарами, а не розовыми мечтами о материнстве. Должно быть, каким-то непостижимым образом Пенелопа почувствовала или догадалась, что мать ее отторгает. С первых месяцев жизни дочь всей душой привязалась к отцу. С годами их дружба все больше крепла, а Ирена злилась, чувствуя себя «третьей лишней». Пенелопа сделала жизненный выбор, которого ее мать никогда бы не одобрила. Узнав о ее тайном романе с Раймондо Теодоли, Ирена понадеялась, что Пенелопа разведется с Андреа. Но опять, причем уже в который раз, ее ждало разочарование. Теперь она предвидела, что из очередной выходки дочери, вдруг удравшей от мужа и детей в Чезенатико, ничего хорошего не выйдет. Почему она ничего не сказала заранее? Почему не поделилась с матерью столь важным решением? А ведь сама Ирена готова была рассказать дочери нечто не менее важное…
Если бы она смогла заплакать, подумала Ирена, поворачиваясь на бок, возможно, ей стало бы легче. Но слезы не шли. Зато нарастало раздражение и беспокойство.
Вдруг она ощутила ласковое прикосновение и услышала заботливый голос мужа.
– Как ты прекрасна! – прошептал он. – Какое счастье, что ты моя жена, спутница на всю жизнь!
– И почему ты не можешь оставить меня в покое со своими нежностями? – раздраженно пробормотала Ирена, сбрасывая его руку с плеча.
– Прости, – отступил Мими. – Я вижу, что ты неспокойна, и ничем не могу тебе помочь. Мне очень жаль. Если бы я хоть знал, что тебя так мучит, – прошептал он растерянно.
Не получив ответа, он вышел из спальни и оставил ее одну.
Ирена вскочила с кровати и погляделась в зеркало, висевшее над резным сицилийским комодом восемнадцатого века.
– Скоро узнаешь, – сказала она с горечью.
Теперь, когда ее дочь оставила Андреа, Ирена чувствовала, что пришел и ее час порвать отношения с Мими. Много лет она откладывала решение, которое должна была принять, когда Пенелопа была еще девочкой. Но как сказать безупречному во всех отношениях мужу, нежному, заботливому, внимательному, влюбленному, порядочному, честному: «Я тебя не люблю. Я хочу жить с другим»? Этим другим был Ромео Оджиони. Когда-то он даже женился, чтобы облегчить ей жизнь. А потом овдовел. Восемь лет назад они вновь начали встречаться и стали любовниками. Это произошло в то самое время, когда Пенелопа влюбилась в Мортимера. Ирене как раз исполнилось пятьдесят, она чувствовала, что жизнь от нее ускользает, и решила ухватить свой кусок счастья, принадлежавший ей по праву, как она считала. Конечно, ее муж подобного отношения не заслужил, но и себя Ирена тоже не считала виноватой. Она влюбилась в Мими, когда ей было восемнадцать, а через какое-то время познакомилась с Ромео и поняла, что именно он – мужчина ее жизни. Долго она мучилась сознанием того, что нанесет страшный удар мужу, если оставит его. Но несколько дней назад Ромео поставил вопрос ребром.
– Сейчас или никогда, – твердо сказал он.
Ирена уже вот-вот была готова обо всем рассказать Мими, но тут сбежала Пенелопа, нарушив все ее планы.
Зеркало отразило лицо безупречно сохранившейся красоты, как будто не знающей возраста. Только сама Ирена знала, чего стоила ей эта безупречность. Мысль о старении приводила ее в ужас. Для Ирены старость была страшнее смерти.
Она восприняла климакс как оскорбительный выпад судьбы, направленный против нее лично, и впала в глубокую депрессию. Гинеколог посоветовал ей какой-то препарат для сохранения гормонального баланса, который ее организм более не в состоянии был поддерживать самостоятельно.
Однажды вечером, войдя в спальню, муж застал ее в слезах.
– Что с тобой? – спросил он.
– Ничего, – ответила она.
– Нормальный человек не станет плакать без причины, – возразил Мими.
– Я лучше умру, чем состарюсь, – призналась Ирена. – Я этого не перенесу.
Мими порывисто обнял ее.
– Голубка моя, – прошептал он, – ты никогда не состаришься. Ты и в восемьдесят лет останешься все той же юной красавицей, укравшей мое сердце в один прекрасный летний день.
Он говорил искренне, но Ирену раздражало его участие. Главное несчастье Ирены, составлявшее ее силу и слабость, заключалось в ее неизлечимом инфантилизме, в неспособности стать взрослой и вести себя соответственно. Муж ее невольно способствовал этому, он потакал ей во всем и был слеп к ее недостаткам.
Выйдя на пенсию, Мими увлекся изучением истории, в частности французской революции, и начал писать исследование, требовавшее регулярного посещения библиотек и архивов. Он вел кропотливые поиски еще не изданных документов, перемещаясь из Милана в Париж, из Палермо в Лондон, в надежде сделать настоящее научное открытие. Несколько последних месяцев он посвятил изучению событий в Вандее, стараясь найти прямые доказательства в опровержение легенды о якобы имевшем место финансировании мятежников-роялистов из Англии.
Стоило Мими покинуть дом и отправиться в библиотеку, как Ирена выскальзывала следом и бежала на свидание с Ромео.
В свои шестьдесят лет Оджиони считался весьма желанной добычей для многих дам, ценивших его не только за внешнюю привлекательность, не утраченную с годами, но и за профессиональный успех, заслуживший ему звание «короля пуговиц» (так его окрестили в одной телепередаче, посвященной известным в Италии и за ее пределами людям, которые «сделали себя сами»). Неутомимый труженик, он превратил полукустарную мастерскую, унаследованную от отца, в мощное современное предприятие. Его компания была крупнейшим производителем пуговиц на итальянском рынке. Гимнастерки половины армий мира были снабжены пуговицами Оджиони. Он выпускал также пряжки, «молнии», крючки, кнопки и любые другие виды застежек. В пригороде Форли, в доме, когда-то принадлежавшем Диомире Гуалтьери, а теперь перешедшем к Ирене, располагалась ремесленная мастерская, работавшая на высокую моду. В индустриальной зоне Милана находилась фабрика, занимавшаяся серийным производством.
Ирена, поначалу привлеченная обаянием преуспевающего промышленника, в конце концов влюбилась в него по тем необъяснимым причинам, которые лежат в основе любой влюбленности. Ромео с самого начала отвечал ей взаимностью. Правда, женившись, он стал верным мужем, но теперь, овдовев, рассчитывал на счастливую и спокойную старость рядом с женщиной своей мечты.
Выходя из дому на свидание с ним в его большом особняке на улице Багутта, Ирена чувствовала себя Эммой Бовари, к которой никогда не питала ни малейшей симпатии, считая ее просто-напросто неврастеничкой, изменявшей доброму, внимательному и честному мужу. Она презирала героиню Флобера и презирала себя, но в то же время считала, что имеет право на счастье. А Ромео был идеальным мужчиной, словно созданным для нее.
В тот день она оставила свой дом. Села на метро, вышла на площади Сан-Бабила, добралась пешком до улицы Багутта и вошла в дом своего любовника.
Он ее ждал.
– Сейчас или никогда, – сказала Ирена, повторяя его слова.
– А твой муж знает? – спросил он.
– Узнает, когда увидит, что я не вернулась домой. Если бы я ему прямо обо всем сказала, меня бы, наверное, здесь не было.
3
Работы на вилле в Чезенатико шли полным ходом. Вместе с водопроводчиками и электриками в доме работали каменщики: они вскрывали стены, чтобы заменить старые свинцовые трубы новыми пластиковыми, и вновь заделывали дыры. Плотники на чердаке меняли расшатанные старые балки, чернорабочие выбрасывали мусор из окон и грузили его в пикап. Почти вся мебель была упакована и сложена на веранде. Салон чиппендейл бабушки Диомиры Пенелопа отослала краснодеревщику в Сант-Арканджело для реставрации.
Она все-таки решила своими силами привести в порядок бабушкин дом, прекрасно понимая, что у Ирены никогда руки до ремонта не дойдут. Сама же она была глубоко привязана к старому дому, хранившему столько дорогих сердцу воспоминаний. И наконец, практическая работа помогала ей преодолеть одиночество. Приятно было ездить в Чезену на поиски нужных обоев, плитки, оборудования для ванных комнат. Ей хотелось сохранить налет стиля «модерн», и она с радостным удивлением открыла для себя существование ремесленных мастерских, восстанавливающих эмаль на старинных чугунных ваннах и монументальных батареях парового отопления. В пригороде Форли она нашла фабрику по производству керамической плитки с рисунками в стиле belle epoque. Пенелопе приятно было сознавать, что она вернет вилле первоначальный облик. Она по-прежнему ночевала в «Гранд-отеле», а днем бродила по пляжу, ездила в близлежащие города за покупками, наблюдала за ходом работ, обедала и ужинала вместе с профессором Бриганти. Еду им доставляли из ресторана «Пино». Профессор ел, как птичка, но твердо настоял, что будет оплачивать половину стоимости еды.
Обедали они в самой изысканной обстановке: в саду у Бриганти, за мраморным столиком в беседке, увитой дикими розами. Мелкие розочки цвета слоновой кости высыпали на ползучих стеблях целыми гроздьями и цвели с апреля по ноябрь. Не приходилось даже мыть посуду, потому что официант забирал тарелки с собой, когда приносил кофе.
Чаще всего эти трапезы проходили в дружеском молчании, но иногда между хозяином и его гостьей возникали откровенные разговоры.
– Сегодня моему младшему исполняется шесть лет, – после долгого молчания сказала Пенелопа. – А кажется, он родился только вчера. – Она вздохнула, в ее темных глазах блеснули слезы. – Утром я ему позвонила. Перед тем, как он отправился в детский сад.
Этот разговор оказался трудным. У нее сжалось сердце, когда сын холодно поздоровался с ней.
– Я тебе позвонила, чтобы узнать, как ты, и поздравить с днем рождения.
– Спасибо, – ответил Лука.
– Что ты делаешь? – спросила Пенелопа. Ей очень хотелось в эту минуту ощутить его рядом с собой, обнять, поцеловать, прижать к себе.
– Смотрю на облака, – был ответ.
– Какие у вас облака? Здесь, в Чезенатико, тепло и солнце светит, – сказала она, пытаясь понять, говорит ли Лука о реальных облаках или о своем настроении. – Я тебя очень люблю, – добавила Пенелопа.
В этот момент из глубины комнаты послышался голос Лючии:
– Кто звонит?
– Ты плохая, – торопливо сказал Лука и повесил трубку.
На мгновение Пенелопа решила, что малыш так отозвался о сестре, но сразу поняла, что бесполезно обманывать себя: слово «плохая» было обращено к ней. Одним словом, он дал ей понять, что нельзя так бросать своих детей, что он тоже ее любит и тоскует без нее.
Продолжая сжимать в руке смолкнувшую трубку, Пенелопа отчаянно разрыдалась. Она не сомневалась: Лука не расскажет Лючии, что разговаривал с ней. Он был скрытным ребенком и давно уже научился не делиться ни с кем своими детскими тайнами.
В своем гостиничном номере Пенелопа взяла из бара-холодильника жестянку кока-колы. Она терпеть не могла кока-колу, но это был любимый напиток ее малыша. Открыв банку, она отпила большой глоток и прошептала: «С днем рождения тебя, мой маленький. Твоя плохая мама тебя поздравляет и очень-очень любит».
Профессор робко протянул руку и накрыл ладонью ее пальцы.
– Лука понял, что ты хотела ему сказать. Я уверен, что это пошло ему на пользу.
– Сеньор Бриганти, я росла у вас на глазах. Какой я была в детстве? – вдруг спросила старика Пенелопа.
– Такой же, как твои дети. Молчаливой, задумчивой, упрямой бунтаркой. Мне ты запомнилась такой. У тебя бывали проблески большого веселья. Я слышал, как ты распевала во все горло у себя в саду. И еще ты была очень любопытна. Но ты не производила впечатления счастливого ребенка. Как-то раз я подарил тебе блокнот, чтобы ты записывала свои мысли, помнишь, девочка моя?
– Представляете, я недавно его нашла. Он был спрятан в шкафу у бабушки вместе с другими трогательными вещами. Между прочим, там лежало и брачное свидетельство моей матери, – вполголоса проговорила Пенелопа.
Профессор молчал.
– Вы ведь помните мою мать еще маленькой. Какой она была? – продолжала Пенелопа, следуя за ходом своих мыслей.
– Ирена столкнулась с большой помехой в своем развитии. Кажется, в спорте это называется «гандикап». Напрасно люди считают, что красота всегда дает преимущество. Иногда она создает огромные трудности. В юности все восхищались твоей матерью, и в конце концов она поверила, что красота – ее главное достояние, козырная карта, на которую только и можно делать ставку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39