– Я знаю, – мягко сказал Арно.– Они обвиняют его в попытке покушения на Пако Массагуэра. Я сказала им, что он все время был со мной, но они только рассмеялись!– А кто-нибудь еще видел вчера вечером Франческа?– Нет, – жалобно пробормотала она. – Он допоздна работал, потом мы, как всегда, вместе поужинали и пошли спать.– Они сказали, во сколько был произведен выстрел?– Кажется, около десяти.– Что ж, прекрасно, – задумчиво проговорил плотник. – Лошадка в двуколку у меня запряжена… Поедем.– Куда?– В Палафружель, в comisaria. Я подтвержу, что вчера вечером был с Франческом.Кончита недоверчиво уставилась на него.– Это же лжесвидетельство, Арно, – фыркнул Марсель Баррантес.– Лжесвидетельство или нет, а я сделаю это. Рабочие люди должны помогать друг другу.– Значит, ты такой же преступник, как и он! – заявил лавочник.– А вам поверят? – спросила бледная как полотно Кончита.– Они меня знают. – Плотник пожал плечами. – Я порядочный человек. Они не смогут держать Франческа, если у него будет надежное алиби.У нее к горлу подкатил комок. Она взяла загрубевшую руку плотника и поднесла к губам. Смущенный Арно ласково погладил ее по плечу.– Не дури. Лучше поторопись.– Ты сумасшедший, – с горечью в голосе сказал Баррантес. – Не впутывайся в это, Кончита!Но она следом за Арно уже выходила из лавки. Звякнул колокольчик, и дверь закрылась.
Был уже поздний вечер, когда Кончита и Хосе Арно въехали в узкие ворота штаба guardia civil Гражданская война (исп.).
в Палафружеле.– Старайся молчать, – предупредил ее Арно. – Говорить буду я. Поняла?Кончита кивнула. От тряски в двуколке боли в животе стали невыносимыми, но она не жаловалась. Казалось, ее внутренности выворачивает наизнанку.Одной рукой она придерживала свой огромный живот, другой схватилась за горло.Comisarнa представлял собой удручающую смесь военных форм, флагов и грязных обшарпанных помещений. Без лишней суеты маленький плотник со следовавшей за ним по пятам Кончитой пробирался в толпе, минуя какие-то двери и обходя всевозможные препятствия, пока они не очутились в темном, гулком коридоре, в конце которого располагалась приемная teniente, Старший лейтенант (исп.).
бывшего, очевидно, здесь начальником.– В чем дело? – недовольно спросил teniente, когда охранник ввел их в кабинет. У него были грозные усы, прилизанные назад волосы открывали узкий лоб и сурово сдвинутые брови. Злые черные глаза буравили Арно и Кончиту. – Кто эти люди?– Меня зовут Хосе Арно, ваша честь, – почтительно представился плотник.Черные глазки уставились на него.– Ты кажешься мне знакомым. Был уже здесь?– Я плотник из Сан-Люка, – пояснил Арно. – А эта сеньора – жена Франческа Эдуарда.Teniente пренебрежительно фыркнул.– Это имя нам хорошо известно. Чего приперлись?– Ваша честь, Франческа Эдуарда допрашивают по поводу якобы имевшего место преступления, которое…– Что значит «якобы»! – рявкнул офицер. – Вчера вечером неподалеку от Сан-Люка в сеньора Массагуэра был произведен выстрел, который, черт побери, чуть не снес ему голову. В том, что это дело рук анархистов, сомневаться не приходится, Арно.– Но, ваша честь, Эдуард не мог этого сделать. Он весь вечер был со мной. С шести и почти до полуночи.– Врешь, негодяй!– Это чистая правда, ваша честь!Выставив вперед нижнюю челюсть, офицер вперил сверлящий взор в Арно, который стоял в почтительном молчании, обеими руками держа перед собой шляпу.– Это что же такое? – злобно зашипел он наконец. – Попытка ввести в заблуждение правосудие?– Ничуть, ваша честь, – робко пробормотал Арно. – Просто я думал, что эта информация могла бы помочь делу.– Эта информация? Это дерьмо собачье, а не информация! Да этот человек – взбесившийся анархист!– Только, когда было совершено преступление, он бесился в своей собственной кузнице. И я готов поклясться в этом перед судом, ваша честь. – Арно бросил взгляд на стоявшую рядом бледную как смерть Кончиту, затем откашлялся. – Эта сеньора очень волнуется за своего мужа. Едва ли ваша честь не замечает, в каком она положении.Teniente мельком взглянул на живот Кончиты.– Слепой заметит, – буркнул он. – Сколько времени, ты говоришь, вы были с кузнецом?– С шести вечера до без четверти двенадцать.– И он никуда не отлучался?– Никуда. Как я уже сказал, я готов поклясться в этом перед судом.– Хватит болтать вздор о каком-то суде! Здесь тебе не суд. – Он вышел из кабинета, оставив их стоять.– Я сейчас потеряю сознание, – простонала Кончита.– Потерпи немного.Новый приступ острой боли пронзил низ живота, будто в него вогнали раскаленную иглу. Вскрикнув, она обеими руками схватилась за живот.– И этого тоже делать не надо, – добавил он, положив ей на руку свою мозолистую ладонь. – Настоящий анархист не должен рождаться в comisaria.Она усмехнулась сквозь слезы.– В одном могу поклясться – мой ребенок никогда не будет анархистом.Они ждали минут пятнадцать, показавшиеся Кончите вечностью. Ее успокаивало только то, что приступы боли не были систематическими, как это происходит при приближении родов. Наконец teniente вернулся.– Подпишешь свое заявление, Арно, – бесцеремонно сказал он. – И не нужно никакого суда.– Охотно, ваша честь. А… Эдуард?..– Эдуарда пока допрашивают.– Когда же его освободят? – не выдержала Кончита.– Когда закончится допрос. – Офицер сунул Арно бланк. – Заполни, а на другой стороне напишешь заявление.– А можно нам подождать его? – не унималась Кончита.Он смерил ее тяжелым взглядом.– Только не здесь. В сквере напротив есть скамейка. Арно обмакнул перо в чернильницу и, слегка высунув язык, принялся писать.
Они сидели на каменной скамейке и ждали. Гулявшие в сквере сначала с любопытством разглядывали их, затем пошептались и побрели прочь. Потом приплелся какой-то нищий и клянчил деньги, пока Арно не бросил ему монету, обругав последними словами.На колокольне церкви святого Мартина пробило девять. Дверь comisaria распахнулась, и Кончита увидела, как в сопровождении двух мужчин оттуда вышел Джерард Массагуэр. Все трое весело смеялись. Она почувствовала, как похолодело ее сердце. Что он здесь делал? Массагуэр сел в машину и уехал. Она истово молила Господа пощадить ее мужа.Уже стемнело, когда дверь comisaria снова открылась. Кончита вскрикнула. На пороге показалась качающаяся фигура Франческа.– Слава Богу, – прошептал Арно, и они бросились ему навстречу.Увидев мужа вблизи, она разрыдалась. Его лицо так отекло, что глаз почти не было видно. Нижняя губа разбита, нос распух, на правом ухе запеклась кровь.– О, Франческ, – заголосила Кончита. – Что они с тобой сделали?– Так… приласкали, – проговорил он, стараясь не шевелить губами.– Да-а, подновили физиономию, – сказал Арно, закидывая руку Франческа себе за шею. – Хочешь, позовем врача?– Нет. Я хочу… только… домой.Напрягая последние силы, он с трудом забрался в двуколку. Кончита чувствовала себя не намного лучше. Арно дернул вожжи, и они поехали. В небе светила холодная луна. Франческ взял Кончиту за руку. Она вцепилась в него, изо всех сил стараясь не плакать.– Как… ребенок? – спросил он. Она вытерла слезы.– Он сегодня весь день меня колотит. Франческ повернул к жене свое обезображенное лицо. Она увидела, как он пытается приподнять опухшие веки, чтобы взглянуть на нее.– «Он». Ты все время говоришь «он». А если будет она?– Тем лучше. Девочки более нежные.Кончита почувствовала, как Франческ сжал ее пальцы.
Позже, когда они лежали в постели, она тихо сказала:– Франческ, снова мне подобного не пережить. И наши дети не должны проходить через это.Ничего не говоря, он погладил ее по лицу.– Я хочу, чтобы ты дал мне слово, – продолжила Кончита. – Обещай, что бросишь политику и все эти революционные теории. Ради меня. Ради наших будущих детей. Но, прежде всего, ради себя самого.
В воскресенье, 14 апреля 1918 года Кончита родила. Схватки начались рано утром, и в восемь часов позвали повивальную бабку.А к полудню в спаленке над кузницей родился ребенок. С того дня, когда ее изнасиловал Джерард Массагуэр, прошло ровно девять месяцев.Роды были относительно легкими, и, как только ребенка обмыли, Кончита взяла его на руки и впервые поднесла к груди. Франческ, не сводя с нее глаз, сидел рядом. Его лицо уже начало заживать, и он даже смог безболезненно улыбнуться.Ребенок оказался девочкой. Рождение зарегистрировал Марсель Баррантес. Франческ и Кончита решили назвать дочку в честь матери Франческа.Они назвали ее Мерседес. Мерседес Эдуард. Глава втораяПОСРЕДНИК Июль, 1973 Тусон, Аризона
Он спускается по лестнице, держа в руках поднос с едой. В подвале прохладно, просторно, чисто.В углу – каморка, стены которой он сам сложил из кирпичей. Кладка получилась аккуратная и ровная. Это крохотное помещение занимает лишь малую часть площади подвала, однако внутри него все же достаточно места для узкой кровати, рядом с которой стоит горшок. Дверь и дверная рама сделаны из стали.Окон, разумеется, нет, но зато есть две небольшие вентиляционные решетки, обеспечивающие доступ в камеру свежего воздуха.Он остановился и смотрит на кирпичную стену.С девчонкой что-то не так.Ее колотит, будто в лихорадке. А может, она симулирует? Нет. Вряд ли.А что, если она умирает или уже умерла? Он заставляет себя сохранять спокойствие. Когда ты спокоен, то лучше соображаешь. А когда начинаешь нервничать, случаются всякие неприятности. Так что надо взять себя в руки.Он прислушивается. Тишина. Потом надевает капюшон и открывает дверь.Ее зеленые глаза впиваются в него с пугающей силой. Она сидит, прислонившись к стене и прижав колени к груди. Лицо осунулось и стало серым. Она дрожит в ознобе даже сильнее, чем несколько часов назад. Зубы отбивают дробь. Девчонка тяжело больна, и ей становится все хуже… Но, по крайней мере, сейчас она в сознании.– Зачем ты это делаешь? – спрашивает она слабым голосом. – Ты что, хочешь, чтобы я здесь умерла?Он смотрит на принесенную в прошлый раз еду. Пища осталась нетронутой. Только вся вода выпита.– Это киднэппинг? Ты надеешься получить от моего отца выкуп? – Мышцы ее ног и лица конвульсивно вздрагивают, словно кто-то дергает за привязанные к ним нити. – Ты послал ему фотографию?Он продолжает внимательно разглядывать ее.– Только не проси слишком много. Деньги у него есть, но он не станет платить. Он предпочтет, чтобы я сдохла. Это просто пустая затея.Он чувствует исходящий от нее запах. Не рвоты. Пота. Странный запах пота с каким-то химическим оттенком. Горьковатый. Тошнотворный запах.– Что с тобой? – спрашивает он. – Ты больна?– Нет.– Почему же тогда тебя так колотит? Что у тебя болит?– Ничего!Однако ее веки начинают судорожно подергиваться. Он видит, как она изо всех сил обхватывает свои прижатые к груди колени. Костяшки пальцев побелели.– Тогда почему ты так стонешь? Она не отвечает.– Если ты больна, я могу принести тебе лекарство. Она смотрит на него широко раскрытыми глазами, ее губы дрожат.– Мне нужно что-нибудь болеутоляющее. Кодеин.– Ага, значит, ты все-таки больна, – зло говорит он. – Зачем надо было врать? Что с тобой?– Я боюсь! – визжит она. – Я боюсь! Боюсь! Боюсь! Вот что со мной.– Не кричи, – спокойно говорит он. – В следующий раз я принесу тебе аспирин.– Нет! Мне нужен кодеин.– Посмотрим. – Он берет поднос и собирается уходить.– Пожалуйста… Он оборачивается.– … Принеси бумагу. Туалетную. Пожалуйста. Он кивает и выходит. Стальная дверь закрывается.Слышно, как щелкает замок и задвигаются засовы.Каморка погружается в гробовую тишину. Девушка роняет голову на колени и начинает выть.
Коста-Брава, Испания
– Прежде всего надо понять, что в основе всего лежат деньги, – заявил Хоакин де Кордоба. – С них все начинается, ими же и заканчивается.Он осторожно поставил чашку на блюдечко. Это был изысканно расписанный мейсенский фарфор – часть сервиза, стоившего, должно быть, не меньше десяти тысяч долларов.Комната, в которой они сидели, была отделана в желтых тонах. Но заходящее солнце наполнило ее багряным светом. Удобные кресла и диваны были обиты полосатой тканью – в стиле эпохи регентства. На окнах висели тяжелые шторы из шафранового шелка, а пол устилал огромный восточный шерстяной ковер с вышитыми на нем алыми и бирюзовыми цветами на желто-коричневом фоне.Коллекция английского и немецкого фарфора была просто изумительной. Не могло не восхищать и собрание живописных полотен. Самое большое из них, с чудесным видом вечерней зари, висело на дальней стене. Яркие краски картины удивительно гармонировали с цветовой гаммой комнаты.Благодаря своей профессии де Кордоба нередко оказывался в домах состоятельных людей. И он обычно старался определить, насколько велико богатство его клиентов. На этот раз ответ сразу бросался в глаза – чрезвычайно велико.Но что отличало этот дом от других, так это то, что его внутреннее убранство отличалось безупречным и тонким вкусом.Он посмотрел на сидящих перед ним женщин.Обе одеты в дорогие костюмы в пастельных тонах, идеально соответствующие погоде и времени суток. Обе носили украшения: та, что помоложе, бриллиантовый браслет, а старшая – изящные часики фирмы «Бом и Мерсье».На вид Мерседес Эдуард было лет пятьдесят пять. Ее тело еще оставалось стройным и гибким. Сидящая рядом с ней Майя Дюран выглядела не старше чем на тридцать. Де Кордоба не сомневался, что в прошлом она работала манекенщицей. Ее привязанность к Мерседес была очевидной. Даже, можно сказать, здесь больше подошло бы слово «обожание».– Киднэппинг – это тоже бизнес. Продавцы имеют товар, и рассчитывают получить за него хорошие деньги. А вы – покупатели. У вас есть капитал, который вы должны постараться использовать наилучшим образом. Естественно предположить, что они запросят сумму, соответствующую сегодняшним рыночным ценам…– А каковы сегодняшние рыночные цены, полковник? – сухо оборвала его Мерседес.Хоакин де Кордоба положил ногу на ногу. Это был красивый аргентинец шестидесяти трех лет от роду, с посеребренными сединой волосами. Он сидел прямо и говорил с мелодичным южноамериканским акцентом.– В последних двух случаях, которыми мне довелось заниматься, сумма выкупа колебалась от четверти до полмиллиона американских долларов.Она пристально посмотрела на него черными глазами.– Я готова заплатить гораздо больше. Полковник кивнул.– Но они об этом не знают. Очень важно правильно договориться о цене и уже потом ни при каких условиях не уступать.– Торговаться не будем, – холодно сказала Мерседес. – Я заплачу столько, сколько они запросят. Все, что в моих силах.– Но их первоначальная цена будет выше, чем то, что «в ваших силах». Наверняка сначала они заломят совершенно немыслимую сумму в расчете на то, что вы начнете торговаться, и уже потом будут опускать ее, пока не убедятся, что это максимум того, что можно из вас выкачать.– Вы что, предлагаете мне торговать жизнью собственной дочери?– Вовсе нет, – вежливо проговорил де Кордоба. – Но мы должны действовать продуманно. Уверен, они станут прибегать к всевозможным уловкам, чтобы повысить цену, назначать крайние сроки. Скажут, что она больна. Может, даже пригрозят изнасиловать или избить ее. И, если мы будем неправильно вести переговоры, они вполне могут осуществить некоторые свои угрозы. Такие случаи бывают, хотя это и не совсем типично.Майя Дюран побледнела. Ее чудесные глаза сделались совсем круглыми. Однако на лице Мерседес не отразилось никаких эмоций.– Простите мне эту метафору, – сказал полковник, – они будут доить вас до последней капли. И, если мы сможем убедить их, что они добились от вас максимума, вероятность того, что вашей дочери причинят физические страдания, будет сведена до минимума. Кстати, позвольте спросить, вы обращались в полицию?– Нет еще.– Ни здесь, ни в Калифорнии?– Нет.– Отлично. – Де Кордоба кивнул, поставил чашку с блюдцем на столик и встал. Две пары черных глаз неотступно следили за ним. Он чуть заметно улыбнулся.– Простите, но мне надо немного размяться.– Хотите отдохнуть?– В некотором роде. Позвольте объяснить суть моей работы. Существуют определенные вещи, которые я делаю, но есть также и определенные вещи, которых я не делаю. Начнем с того, что я присутствую здесь исключительно в качестве консультанта. Я никогда не предпринимаю попыток определить местонахождение похищенных. И никогда не делаю ничего противозаконного. Я не предлагаю вам ничего, кроме своего опыта и умения вести переговоры. Я буду контактировать непосредственно с похитителями – по телефону либо каким-то другим способом. Смею уверить, у меня в этом значительный опыт. Своей первостепенной целью я считаю возвращение вашей дочери живой и здоровой. – Он указал на лежащий на кофейном столике атташе-кейс. – Здесь у меня папка с рекомендательными письмами и статистические данные по всем случаям киднэппинга, с которыми я имел дело. Можете ознакомиться на досуге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Был уже поздний вечер, когда Кончита и Хосе Арно въехали в узкие ворота штаба guardia civil Гражданская война (исп.).
в Палафружеле.– Старайся молчать, – предупредил ее Арно. – Говорить буду я. Поняла?Кончита кивнула. От тряски в двуколке боли в животе стали невыносимыми, но она не жаловалась. Казалось, ее внутренности выворачивает наизнанку.Одной рукой она придерживала свой огромный живот, другой схватилась за горло.Comisarнa представлял собой удручающую смесь военных форм, флагов и грязных обшарпанных помещений. Без лишней суеты маленький плотник со следовавшей за ним по пятам Кончитой пробирался в толпе, минуя какие-то двери и обходя всевозможные препятствия, пока они не очутились в темном, гулком коридоре, в конце которого располагалась приемная teniente, Старший лейтенант (исп.).
бывшего, очевидно, здесь начальником.– В чем дело? – недовольно спросил teniente, когда охранник ввел их в кабинет. У него были грозные усы, прилизанные назад волосы открывали узкий лоб и сурово сдвинутые брови. Злые черные глаза буравили Арно и Кончиту. – Кто эти люди?– Меня зовут Хосе Арно, ваша честь, – почтительно представился плотник.Черные глазки уставились на него.– Ты кажешься мне знакомым. Был уже здесь?– Я плотник из Сан-Люка, – пояснил Арно. – А эта сеньора – жена Франческа Эдуарда.Teniente пренебрежительно фыркнул.– Это имя нам хорошо известно. Чего приперлись?– Ваша честь, Франческа Эдуарда допрашивают по поводу якобы имевшего место преступления, которое…– Что значит «якобы»! – рявкнул офицер. – Вчера вечером неподалеку от Сан-Люка в сеньора Массагуэра был произведен выстрел, который, черт побери, чуть не снес ему голову. В том, что это дело рук анархистов, сомневаться не приходится, Арно.– Но, ваша честь, Эдуард не мог этого сделать. Он весь вечер был со мной. С шести и почти до полуночи.– Врешь, негодяй!– Это чистая правда, ваша честь!Выставив вперед нижнюю челюсть, офицер вперил сверлящий взор в Арно, который стоял в почтительном молчании, обеими руками держа перед собой шляпу.– Это что же такое? – злобно зашипел он наконец. – Попытка ввести в заблуждение правосудие?– Ничуть, ваша честь, – робко пробормотал Арно. – Просто я думал, что эта информация могла бы помочь делу.– Эта информация? Это дерьмо собачье, а не информация! Да этот человек – взбесившийся анархист!– Только, когда было совершено преступление, он бесился в своей собственной кузнице. И я готов поклясться в этом перед судом, ваша честь. – Арно бросил взгляд на стоявшую рядом бледную как смерть Кончиту, затем откашлялся. – Эта сеньора очень волнуется за своего мужа. Едва ли ваша честь не замечает, в каком она положении.Teniente мельком взглянул на живот Кончиты.– Слепой заметит, – буркнул он. – Сколько времени, ты говоришь, вы были с кузнецом?– С шести вечера до без четверти двенадцать.– И он никуда не отлучался?– Никуда. Как я уже сказал, я готов поклясться в этом перед судом.– Хватит болтать вздор о каком-то суде! Здесь тебе не суд. – Он вышел из кабинета, оставив их стоять.– Я сейчас потеряю сознание, – простонала Кончита.– Потерпи немного.Новый приступ острой боли пронзил низ живота, будто в него вогнали раскаленную иглу. Вскрикнув, она обеими руками схватилась за живот.– И этого тоже делать не надо, – добавил он, положив ей на руку свою мозолистую ладонь. – Настоящий анархист не должен рождаться в comisaria.Она усмехнулась сквозь слезы.– В одном могу поклясться – мой ребенок никогда не будет анархистом.Они ждали минут пятнадцать, показавшиеся Кончите вечностью. Ее успокаивало только то, что приступы боли не были систематическими, как это происходит при приближении родов. Наконец teniente вернулся.– Подпишешь свое заявление, Арно, – бесцеремонно сказал он. – И не нужно никакого суда.– Охотно, ваша честь. А… Эдуард?..– Эдуарда пока допрашивают.– Когда же его освободят? – не выдержала Кончита.– Когда закончится допрос. – Офицер сунул Арно бланк. – Заполни, а на другой стороне напишешь заявление.– А можно нам подождать его? – не унималась Кончита.Он смерил ее тяжелым взглядом.– Только не здесь. В сквере напротив есть скамейка. Арно обмакнул перо в чернильницу и, слегка высунув язык, принялся писать.
Они сидели на каменной скамейке и ждали. Гулявшие в сквере сначала с любопытством разглядывали их, затем пошептались и побрели прочь. Потом приплелся какой-то нищий и клянчил деньги, пока Арно не бросил ему монету, обругав последними словами.На колокольне церкви святого Мартина пробило девять. Дверь comisaria распахнулась, и Кончита увидела, как в сопровождении двух мужчин оттуда вышел Джерард Массагуэр. Все трое весело смеялись. Она почувствовала, как похолодело ее сердце. Что он здесь делал? Массагуэр сел в машину и уехал. Она истово молила Господа пощадить ее мужа.Уже стемнело, когда дверь comisaria снова открылась. Кончита вскрикнула. На пороге показалась качающаяся фигура Франческа.– Слава Богу, – прошептал Арно, и они бросились ему навстречу.Увидев мужа вблизи, она разрыдалась. Его лицо так отекло, что глаз почти не было видно. Нижняя губа разбита, нос распух, на правом ухе запеклась кровь.– О, Франческ, – заголосила Кончита. – Что они с тобой сделали?– Так… приласкали, – проговорил он, стараясь не шевелить губами.– Да-а, подновили физиономию, – сказал Арно, закидывая руку Франческа себе за шею. – Хочешь, позовем врача?– Нет. Я хочу… только… домой.Напрягая последние силы, он с трудом забрался в двуколку. Кончита чувствовала себя не намного лучше. Арно дернул вожжи, и они поехали. В небе светила холодная луна. Франческ взял Кончиту за руку. Она вцепилась в него, изо всех сил стараясь не плакать.– Как… ребенок? – спросил он. Она вытерла слезы.– Он сегодня весь день меня колотит. Франческ повернул к жене свое обезображенное лицо. Она увидела, как он пытается приподнять опухшие веки, чтобы взглянуть на нее.– «Он». Ты все время говоришь «он». А если будет она?– Тем лучше. Девочки более нежные.Кончита почувствовала, как Франческ сжал ее пальцы.
Позже, когда они лежали в постели, она тихо сказала:– Франческ, снова мне подобного не пережить. И наши дети не должны проходить через это.Ничего не говоря, он погладил ее по лицу.– Я хочу, чтобы ты дал мне слово, – продолжила Кончита. – Обещай, что бросишь политику и все эти революционные теории. Ради меня. Ради наших будущих детей. Но, прежде всего, ради себя самого.
В воскресенье, 14 апреля 1918 года Кончита родила. Схватки начались рано утром, и в восемь часов позвали повивальную бабку.А к полудню в спаленке над кузницей родился ребенок. С того дня, когда ее изнасиловал Джерард Массагуэр, прошло ровно девять месяцев.Роды были относительно легкими, и, как только ребенка обмыли, Кончита взяла его на руки и впервые поднесла к груди. Франческ, не сводя с нее глаз, сидел рядом. Его лицо уже начало заживать, и он даже смог безболезненно улыбнуться.Ребенок оказался девочкой. Рождение зарегистрировал Марсель Баррантес. Франческ и Кончита решили назвать дочку в честь матери Франческа.Они назвали ее Мерседес. Мерседес Эдуард. Глава втораяПОСРЕДНИК Июль, 1973 Тусон, Аризона
Он спускается по лестнице, держа в руках поднос с едой. В подвале прохладно, просторно, чисто.В углу – каморка, стены которой он сам сложил из кирпичей. Кладка получилась аккуратная и ровная. Это крохотное помещение занимает лишь малую часть площади подвала, однако внутри него все же достаточно места для узкой кровати, рядом с которой стоит горшок. Дверь и дверная рама сделаны из стали.Окон, разумеется, нет, но зато есть две небольшие вентиляционные решетки, обеспечивающие доступ в камеру свежего воздуха.Он остановился и смотрит на кирпичную стену.С девчонкой что-то не так.Ее колотит, будто в лихорадке. А может, она симулирует? Нет. Вряд ли.А что, если она умирает или уже умерла? Он заставляет себя сохранять спокойствие. Когда ты спокоен, то лучше соображаешь. А когда начинаешь нервничать, случаются всякие неприятности. Так что надо взять себя в руки.Он прислушивается. Тишина. Потом надевает капюшон и открывает дверь.Ее зеленые глаза впиваются в него с пугающей силой. Она сидит, прислонившись к стене и прижав колени к груди. Лицо осунулось и стало серым. Она дрожит в ознобе даже сильнее, чем несколько часов назад. Зубы отбивают дробь. Девчонка тяжело больна, и ей становится все хуже… Но, по крайней мере, сейчас она в сознании.– Зачем ты это делаешь? – спрашивает она слабым голосом. – Ты что, хочешь, чтобы я здесь умерла?Он смотрит на принесенную в прошлый раз еду. Пища осталась нетронутой. Только вся вода выпита.– Это киднэппинг? Ты надеешься получить от моего отца выкуп? – Мышцы ее ног и лица конвульсивно вздрагивают, словно кто-то дергает за привязанные к ним нити. – Ты послал ему фотографию?Он продолжает внимательно разглядывать ее.– Только не проси слишком много. Деньги у него есть, но он не станет платить. Он предпочтет, чтобы я сдохла. Это просто пустая затея.Он чувствует исходящий от нее запах. Не рвоты. Пота. Странный запах пота с каким-то химическим оттенком. Горьковатый. Тошнотворный запах.– Что с тобой? – спрашивает он. – Ты больна?– Нет.– Почему же тогда тебя так колотит? Что у тебя болит?– Ничего!Однако ее веки начинают судорожно подергиваться. Он видит, как она изо всех сил обхватывает свои прижатые к груди колени. Костяшки пальцев побелели.– Тогда почему ты так стонешь? Она не отвечает.– Если ты больна, я могу принести тебе лекарство. Она смотрит на него широко раскрытыми глазами, ее губы дрожат.– Мне нужно что-нибудь болеутоляющее. Кодеин.– Ага, значит, ты все-таки больна, – зло говорит он. – Зачем надо было врать? Что с тобой?– Я боюсь! – визжит она. – Я боюсь! Боюсь! Боюсь! Вот что со мной.– Не кричи, – спокойно говорит он. – В следующий раз я принесу тебе аспирин.– Нет! Мне нужен кодеин.– Посмотрим. – Он берет поднос и собирается уходить.– Пожалуйста… Он оборачивается.– … Принеси бумагу. Туалетную. Пожалуйста. Он кивает и выходит. Стальная дверь закрывается.Слышно, как щелкает замок и задвигаются засовы.Каморка погружается в гробовую тишину. Девушка роняет голову на колени и начинает выть.
Коста-Брава, Испания
– Прежде всего надо понять, что в основе всего лежат деньги, – заявил Хоакин де Кордоба. – С них все начинается, ими же и заканчивается.Он осторожно поставил чашку на блюдечко. Это был изысканно расписанный мейсенский фарфор – часть сервиза, стоившего, должно быть, не меньше десяти тысяч долларов.Комната, в которой они сидели, была отделана в желтых тонах. Но заходящее солнце наполнило ее багряным светом. Удобные кресла и диваны были обиты полосатой тканью – в стиле эпохи регентства. На окнах висели тяжелые шторы из шафранового шелка, а пол устилал огромный восточный шерстяной ковер с вышитыми на нем алыми и бирюзовыми цветами на желто-коричневом фоне.Коллекция английского и немецкого фарфора была просто изумительной. Не могло не восхищать и собрание живописных полотен. Самое большое из них, с чудесным видом вечерней зари, висело на дальней стене. Яркие краски картины удивительно гармонировали с цветовой гаммой комнаты.Благодаря своей профессии де Кордоба нередко оказывался в домах состоятельных людей. И он обычно старался определить, насколько велико богатство его клиентов. На этот раз ответ сразу бросался в глаза – чрезвычайно велико.Но что отличало этот дом от других, так это то, что его внутреннее убранство отличалось безупречным и тонким вкусом.Он посмотрел на сидящих перед ним женщин.Обе одеты в дорогие костюмы в пастельных тонах, идеально соответствующие погоде и времени суток. Обе носили украшения: та, что помоложе, бриллиантовый браслет, а старшая – изящные часики фирмы «Бом и Мерсье».На вид Мерседес Эдуард было лет пятьдесят пять. Ее тело еще оставалось стройным и гибким. Сидящая рядом с ней Майя Дюран выглядела не старше чем на тридцать. Де Кордоба не сомневался, что в прошлом она работала манекенщицей. Ее привязанность к Мерседес была очевидной. Даже, можно сказать, здесь больше подошло бы слово «обожание».– Киднэппинг – это тоже бизнес. Продавцы имеют товар, и рассчитывают получить за него хорошие деньги. А вы – покупатели. У вас есть капитал, который вы должны постараться использовать наилучшим образом. Естественно предположить, что они запросят сумму, соответствующую сегодняшним рыночным ценам…– А каковы сегодняшние рыночные цены, полковник? – сухо оборвала его Мерседес.Хоакин де Кордоба положил ногу на ногу. Это был красивый аргентинец шестидесяти трех лет от роду, с посеребренными сединой волосами. Он сидел прямо и говорил с мелодичным южноамериканским акцентом.– В последних двух случаях, которыми мне довелось заниматься, сумма выкупа колебалась от четверти до полмиллиона американских долларов.Она пристально посмотрела на него черными глазами.– Я готова заплатить гораздо больше. Полковник кивнул.– Но они об этом не знают. Очень важно правильно договориться о цене и уже потом ни при каких условиях не уступать.– Торговаться не будем, – холодно сказала Мерседес. – Я заплачу столько, сколько они запросят. Все, что в моих силах.– Но их первоначальная цена будет выше, чем то, что «в ваших силах». Наверняка сначала они заломят совершенно немыслимую сумму в расчете на то, что вы начнете торговаться, и уже потом будут опускать ее, пока не убедятся, что это максимум того, что можно из вас выкачать.– Вы что, предлагаете мне торговать жизнью собственной дочери?– Вовсе нет, – вежливо проговорил де Кордоба. – Но мы должны действовать продуманно. Уверен, они станут прибегать к всевозможным уловкам, чтобы повысить цену, назначать крайние сроки. Скажут, что она больна. Может, даже пригрозят изнасиловать или избить ее. И, если мы будем неправильно вести переговоры, они вполне могут осуществить некоторые свои угрозы. Такие случаи бывают, хотя это и не совсем типично.Майя Дюран побледнела. Ее чудесные глаза сделались совсем круглыми. Однако на лице Мерседес не отразилось никаких эмоций.– Простите мне эту метафору, – сказал полковник, – они будут доить вас до последней капли. И, если мы сможем убедить их, что они добились от вас максимума, вероятность того, что вашей дочери причинят физические страдания, будет сведена до минимума. Кстати, позвольте спросить, вы обращались в полицию?– Нет еще.– Ни здесь, ни в Калифорнии?– Нет.– Отлично. – Де Кордоба кивнул, поставил чашку с блюдцем на столик и встал. Две пары черных глаз неотступно следили за ним. Он чуть заметно улыбнулся.– Простите, но мне надо немного размяться.– Хотите отдохнуть?– В некотором роде. Позвольте объяснить суть моей работы. Существуют определенные вещи, которые я делаю, но есть также и определенные вещи, которых я не делаю. Начнем с того, что я присутствую здесь исключительно в качестве консультанта. Я никогда не предпринимаю попыток определить местонахождение похищенных. И никогда не делаю ничего противозаконного. Я не предлагаю вам ничего, кроме своего опыта и умения вести переговоры. Я буду контактировать непосредственно с похитителями – по телефону либо каким-то другим способом. Смею уверить, у меня в этом значительный опыт. Своей первостепенной целью я считаю возвращение вашей дочери живой и здоровой. – Он указал на лежащий на кофейном столике атташе-кейс. – Здесь у меня папка с рекомендательными письмами и статистические данные по всем случаям киднэппинга, с которыми я имел дело. Можете ознакомиться на досуге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42