В какой-то момент я обнаружил, что хочу закончить дело побыстрее, чтобы встать, посмотреть в записи «Матч дня» или какие-нибудь занятные безделушки в комнате девушки. Это все равно что мчать по скоростному шоссе и вдруг заметить, что пропустил поворот, и как проехал последние четыре мили, не помнишь.
Пятая стадия, сознательное бездействие, – обычное состояние почти всех автомобилистов мужского пола. Это реакция на стадию четвертую. Дойдя до нее, вы возвращаетесь прямехонько к стадии первой, и в постели становитесь отъявленным эгоистом, только без откровенной подростковой грубости. Вам интересно, как далеко зайдет сама девушка, что сделает, чтобы ублажить вас. После сорока с лишним женщин мой уровень технического мастерства таков, что я способен бестрепетно спуститься на первую стадию, пусть иронично и умудренно, со словами: «Это не для тебя, а для меня», и запретить своей даме испытывать оргазм, хотя, разумеется, искренне хочу, чтобы он у нее случился. Этот изощренный садизм девушкам даже нравится: безумные, но управляемые страсти сейчас в большой моде. Примерно то же самое бывает, когда на шоссе приближаешься к какому-нибудь старому пердуну, ползущему в среднем ряду со скоростью шестьдесят в час, обходишь его на третьей космической, а затем ударяешь по тормозам прямо у него перед носом. Это нехорошо, нечестно, но, ребята, сколько удовольствия! Не вздумайте только пробовать, если права получили вчера.
Элис, однако, требовала шестой стадии опыта, отчего мне, честно говоря, стало страшновато. Никогда прежде я не испытывал сразу такого эмоционального и физического притяжения к одной женщине. Как действовать в таком случае, мне было неизвестно. Мой обычный треп типа «я на службе» сейчас не годился. Я не понимал, как себя вести, и знал, что чутью довериться не могу. Вдруг, если мы займемся любовью, устрою что-нибудь совсем несообразное – ляпну «я тебя люблю», например, или начну гладить ее по волосам и нежно смотреть в глаза, что нормально, – как говорил Фарли, обязательно, – года через два, но в первую ночь, скорее всего, напугает девушку до икоты.
В спальне Элис не было ничего, кроме горы картонных коробок с вещами. Она еще не успела расставить все по местам, и меня обрадовало, что она не из тех девушек, у кого через три минуты после переезда квартиру можно фотографировать для журналов по домашнему убранству.
Я подождал, пока она выйдет из ванной, и пошел сам, робко надеясь, что за это время она успеет раздеться и забраться под одеяло, пока я не вижу. Вообще-то для меня это не проблема, и я бы не упустил случая раззадорить девушку, наблюдая, как она снимает с себя одежду, но, повторяю, с Элис все было по-другому. Я боялся, не будет ли ей неловко, и потому провозился в ванной добрых пять минут, давая ей возможность надеть пижаму – желательно такую же облегающую, как та, в которой я увидел ее впервые. К моему облегчению, когда я вернулся в комнату, Элис уже лежала под простыней спиной ко мне. Я освободился от брюк, носков и рубашки и в одних трусах залез в постель. Под одеялом мы обнялись, но очень скромно. Из вежливости я не рисковал без приглашения коленом раздвинуть ей ноги, а у нее явно были свои причины не переходить границ. Несмотря на жаркую ночь, она была в футболке и пижамных брюках. Мы еще немножко поцеловались, потом она сказала, что завтра ей рано вставать на работу. Было полтретьего ночи, и я чувствовал, что моя жизнь только начинается.
Пока Элис спала, я выглянул в незанавешенное окно, в ночь, в беспросветно-черное небо за оранжевым светом уличного фонаря. Затем повернулся к Элис, приподнял одеяло и посмотрел на нее. Пижама у нее была клетчатая, слава богу, без всяких мишек и овечек. Я тихо рассмеялся, вспомнив, что она сказала тому парню в пабе. Мне хотелось прикоснуться к ней, и я жалел, что не в моей власти в нужный момент остановить время. Остановись оно сейчас, моя жизнь имела бы смысл. Но также я знал: если сейчас оно не остановится, все последующее уже не сравнится с этой минутой.
– Доброй ночи, – сказал я Элис. – Пусть Джерард не тревожит твоего сна. Доброй ночи, моя принцесса.
И повернулся на другой бок. Не забыть написать Эмили в Сноусвилль, послать ее еще дальше, чем она забралась. Даже здесь, рядом с Элис, убирая ей с лица волосы и целуя в лоб, я поздравил себя с удачным каламбуром. Даже не подозревал, насколько я пропитан самодовольством.
Утром, по дороге домой, я напомнил себе позвонить Джерарду и спросить, как дела, но не раньше, чем мы окажемся в Венеции. Выходные я хотел провести под венецианскими звездами, где красота Элис озарит мои ночи, а не в больнице рядом с подключенным к аппаратам Джерардом.
Дома, по телефону поведав Адриану о недобросовестной фирме по изготовлению пластиковых окон – у меня на заметке таковой не наблюдалось, но при необходимости найду, – я подошел к двери в комнату Джерарда. Дверь была заперта, как всегда, когда он уходил или был у себя. Джерард – человек замкнутый и терпеть не может, когда к нему врываются без доклада. Думаю, таким образом он охраняет свою территорию. Я постучал; ответа не последовало. Поскольку ни хрипа, ни храпа из-за двери не доносилось, я заключил, что все в порядке, заварил себе чаю и погрузился в мечты о путешествии в город влюбленных и, надеюсь, любителей необузданных страстей.
12
ЧТЕНИЕ НА СОН ГРЯДУЩИЙ
Я понял, что мы летим дешевым рейсом, потому что стюард, которому мы предъявили посадочные талоны, оказался нормальным мужиком, и это было видно невооруженным глазом.
– Верный знак экономии, – сказал я Элис. – Даже стюарда-гея не могут себе позволить.
– А знаешь, что самых красивых стюардесс направляют обслуживать первый класс? – откликнулась она.
Я посмотрел на наших стюардесс, точнее, на щедрый слой макияжа на их физиономиях.
– И вот что осталось нам.
– Интересно, как это? – игнорируя мой умеренный мужской шовинизм, продолжала Элис. – Тридцать пять стукнет, и тебе говорят: «Мисс МакНейс, с сегодняшнего дня вы работаете с теми, кто в спортивных костюмах. Ваше место наверху, среди пиджаков и перхоти, займет мисс Смит, которой двадцать один».
Старушка рядом с нами никак не могла справиться с замком отделения для ручной клади. Она беспокойно оглядывалась, как потерявшая ребенка героиня немого кино. Пряча раздражение за вежливым «позвольте мне», я взял ее чемоданчик, набитый, судя по весу, радиоактивным плутонием, и сам положил его наверх.
– Только чтобы не упал, – распорядилась старая грымза. Я милостиво улыбнулся и щелкнул замком.
Как только мы заняли свои места, я продолжил тему Элис:
– С футболистами то же самое. Тридцать пять, и шеф говорит: «Благодарю вас за блестящую международную карьеру, за голы в каждой игре и плодотворную работу с молодыми игроками, а теперь пошли на хрен, играйте в дворовой команде».
– Да, – возразила Элис, – но они по крайней мере успевают что-то заработать. Авиакомпании же используют этих женщин в качестве украшения, а когда они перестают таковым быть, увольняют.
Мне это показалось абсолютно логичным, но я решил промолчать. Элис продолжала:
– Футболисты получают хорошие деньги, а большинству этих девушек платят смехотворно мало. Их единственная надежда – выйти замуж за пилота или за какого-нибудь богатого идиота из бизнес-класса.
Я представил, что я – стюардесса и прощаюсь с подругами по работе, потому что выхожу замуж за миллионера.
– Они, по крайней мере, хоть когда-то были красивыми, – сказал я вслух. – Некоторые из нас так всю жизнь и живут в уродстве и нищете.
– «Если б я не видела богатства, то смирилась бы с бедностью», – процитировала Элис строчку из песни.
– Ну да, – хмыкнул я, сдерживаясь, чтобы не указать ей на неточность в цитате.
– Для женщины это вопрос самоидентификации. Когда теряешь внешность, становишься другим человеком.
Не верю, чтобы Элис когда-нибудь утратила свою красоту. По-моему, она из тех редких женщин, которые с возрастом становятся только лучше. За те десять минут, что я ее знаю, она не постарела ни на секунду, а вот одна моя бывшая, Сара Дженкинс, говорила, что отношения со мною отняли у нее десять лет жизни, хотя встречались мы всего месяц.
Я вспомнил передачу об истории конкурса «Мисс Мира». Первое, что меня поразило, в шестидесятых и семидесятых годах они не были даже хорошенькими, – толстые пергидрольные блондинки с чудовищным под ярким светом телевизионных юпитеров макияжем, – но еще хуже то, какими они стали теперь, через двадцать лет. Старые, расплывшиеся тетки.
Я внутренне содрогнулся, вообразив Элис в халате с оборками, с обезображенной частыми родами фигурой. Может, еще и в полосатых носках… Стюардесса попросила нас пристегнуть ремни, и я приготовился к моему любимому моменту – взлету.
Для женщин поведение во время взлета – элементарная проверка мужчины на эмоциональную зрелость. Если он имитирует шум реактивного мотора, да еще размахивает руками, показывая, как мотор работает, можно с уверенностью сказать, что бремя ухода за детьми ляжет только на женские плечи.
Уже в воздухе, удержавшись от обычного: «Ну, Джинджер, мы подняли эту жестянку на крыло, теперь давай позабавимся с Джерри», я раскрыл один из многочисленных томиков в бумажной обложке на животрепещущую тему «Что значит быть мужчиной». Нужно было срочно найти какие-то приемы, чтобы казаться мужественным, суровым, немного необузданным. То, что Элис увидит меня с такой книгой, было мне приятно, поскольку я хотел произвести впечатление человека, недостатки личной гигиены, пьянство, эмоциональную незрелость и прочие отличительные черты коего она восприняла бы исключительно как дань некой странной моде. Разумеется, я не собирался демонстрировать ей ни одну из вышеупомянутых черт моего характера, но осторожность лишней не бывает. Путешествия, как я слышал, – прекрасный способ ближе узнать попутчика. Я потерял счет друзьям, которые отправились вокруг света в поисках себя, а в результате лишь растеряли спутников (и спутниц), и вовсе не хотел, чтобы Элис начала знакомство со мною с неприятных открытий.
– Ты ковыряешь в носу, – сказала Элис.
– Что-то глаз изнутри зачесался, – подмигнул я, и она рассмеялась, хотя рука ее бессознательно потянулась к бумажному пакету. Я понял, что вместе нам будет волшебно хорошо.
Если верить книге, мы, мужчины, имеем болезненную склонность приказывать и систематизировать, во что верится с трудом, поскольку лично меня подчас ломает не то что приказать, а даже заказать пиццу по телефону. Еще предполагается, будто мы прирожденные коллекционеры и законодатели. Опять не верю. Я, например, люблю музыку. Как-то после двухмесячных поисков я обнаружил компакт-диск группы «Хэппи Мандейз» под стулом, причем некто затушил об него сигарету. Потом Фарли оправдывался, что не нашел пепельницы, и, взглянув на меня с хитростью сумасшедшего, спросил: неужели мне больше нравится, когда окурки бросают прямо на пол? Диск я вымыл и положил обратно на телевизор, где он и остался сиять на самой вершине созвездия своих серебряных собратьев, живописно разбросанных по полу, дивану, стульям, вокруг камина, постепенно подбираясь к пакету с уцененными записями классической музыки, которые никто никогда не слушает, и потому даже не достал из пакета. По мне, футляр для компакт-диска – просто его уличная одежда. А дома пусть ходят в чем хотят.
Опознать в нашей квартире можно лишь те диски, что недавно были в употреблении и лежат рядом с музыкальным центром, да еще те, что пес утащил к себе в корзинку, и потому их все ищут. Справедливости ради замечу: пес начал интересоваться дисками только после того, как я купил ему летающую тарелочку «фрисби» для игры в парке. Интересно, может, это у нашего пса склонность к системе?
Обычно Джерард объясняет гостям наш вечный беспорядок тем, что я сижу на героине и сегодня утром как раз отбыл на детоксикацию. Что характерно, объясняет, но не убирает. Считает это исключительно моей обязанностью, и, в общем, прав.
У меня есть знакомые, которые строят из себя коллекционеров, чтобы убедить себя и женщин, что они интересные люди. Собирают они что-нибудь типа редких аранжировок блюзов или первых изданий книг, то есть нечто для души. «Посмотри на меня, – будто говорят они. – Посмотри, какой я знаток, как я тонко чувствую. Я вижу то, чего другие не видят. Пожалуйста, пойдем со мной в постель».
Есть, конечно, мужчины, которые занимаются этим не затем, чтобы привлечь женщин при помощи заводных поездов или оловянных солдатиков, а если все-таки затем, значит, мир страннее и непонятнее, чем мне кажется. Эти люди занимают в жизни столь безуспешную позицию, чувства их столь темны и непонятны им самим, что могут представлять интерес только для специалистов. Я бы сказал, что подобного рода коллекционирование – удел тех, кто подавляет своих друзей и рвется к власти. А также сторонится женщин, которые менее терпимы к душевным уродствам и неспособности общаться, чем мужчины.
Элис читала критический обзор по вопросам экологии под названием «Нефтяное предательство», что несколько меня встревожило. Я следил за нею краем глаза, стараясь, чтобы она не заметила этого. Мне представилось, как мы в Венеции, при свечах, под нежнейший крем-брюле, или что там у них в Италии едят, ведем разговор о вытеснении аборигенов с мест их исконного проживания, продажности правительств, горящих лесах и прочих ужасах. Также меня беспокоило, что тема охраны окружающей среды – безусловный конек Джерарда. Далась ей эта газета! По-моему, женщины должны читать взахлеб только романы по сюжету мыльных опер. Мужчинам, естественно, требуется чтение полегче.
Любопытно: даже в самолете, уносящем нас на родину романтической любви, я по-прежнему не знал, что нужно Элис. Уму непостижимо, неужели я могу так и не переспать с нею за целые выходные? Поцелуи – шаг в верном направлении, но, будучи, я надеюсь, одним из пятидесяти ее мужчин, я не мог не чувствовать, что в ее случае для длительных отношений этого маловато. Учитывая боевое настроение Джерарда, соитие принимало форму не физического наслаждения, но законной необходимости. Одна ночь вместе – еще не гарантия того, что Элис согласится считать меня своим другом, а всего лишь приближение к официальной декларации о намерениях. Похоже на покупку дома: стороны собираются обменяться договорами, но купчая еще не подписана.
Пролетая над Доломитами – это такие горы, а не свалка старых автомобилей, – я предложил Элис свой стаканчик с пудингом и пристально посмотрел на нее. С самого взлета она не сказала и двух слов.
Неожиданно пришла в голову мысль – для нас, возможно, будет трудно просто быть вместе. В тот первый вечер мы все старались побольше узнать друг о друге, что для меня необычно, поскольку все мои предыдущие романы начинались с моих же рассказов о себе, так что, можно считать, начало было хорошее. Но теперь, оказывается, меня ждало труднейшее для любых отношений испытание: молчание.
Легко наладить контакт, если разговаривать, а как быть, когда этого не сделаешь?
Молчание бывает разным, как поцелуи, но, пока не узнаешь человека по-настоящему, его молчание намного труднее истолковать. Легко ли, например, понять, действительно девушка поглощена чтением или обиделась на ваше невнимание?
Как почувствовать разницу между восторженной, робкой немотой и невысказанным желанием, чтобы вы поскорее ушли? Ладно, допустим, в моем случае можно догадаться, но вообще-то сами понимаете. Разобраться можно, только это потребует громадных умственных усилий. Исходя из собственного опыта, скажу – намного проще обрушиться на девушку с упреками или начать разговор так:
– Все в порядке?
– Угу, – отвечает девушка.
– Интересная книжка?
– Угу.
– Хорошо.
Девушка молчит.
– Так ты на меня не сердишься?
Девушка тем временем с головой ушла в страдания героини, подло брошенной героем.
– Нет, – бормочет она.
– А мне показалось, что да.
В этот момент ни один суд не вынес бы девушке приговора по обвинению в непреднамеренном убийстве, а парень тем не менее убеждается в том, что она дуется на него, и всю последующую ссору объясняет ее изначально дурным настроением.
Для меня, как правило, молчание не проблема. В обычных условиях я могу заполнить паузу любой длины собственной непрерывной болтовней. Девушке за все выходные придется вымолвить не более двух слов, и то по необходимости: озвучить свой выбор по меню, предупредить, что идет в туалет, взмолиться, не пора ли нам перестать пьянствовать и идти спать. Остальное время я займу искрометными монологами о своей юности, драках, в которых участвовал, сумасшедших родственниках и тому подобном.
Но с Элис все было иначе. С нею вместе мне хотелось быть долго, а значит, следовало проявлять живой интерес к тому, что скажет она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Пятая стадия, сознательное бездействие, – обычное состояние почти всех автомобилистов мужского пола. Это реакция на стадию четвертую. Дойдя до нее, вы возвращаетесь прямехонько к стадии первой, и в постели становитесь отъявленным эгоистом, только без откровенной подростковой грубости. Вам интересно, как далеко зайдет сама девушка, что сделает, чтобы ублажить вас. После сорока с лишним женщин мой уровень технического мастерства таков, что я способен бестрепетно спуститься на первую стадию, пусть иронично и умудренно, со словами: «Это не для тебя, а для меня», и запретить своей даме испытывать оргазм, хотя, разумеется, искренне хочу, чтобы он у нее случился. Этот изощренный садизм девушкам даже нравится: безумные, но управляемые страсти сейчас в большой моде. Примерно то же самое бывает, когда на шоссе приближаешься к какому-нибудь старому пердуну, ползущему в среднем ряду со скоростью шестьдесят в час, обходишь его на третьей космической, а затем ударяешь по тормозам прямо у него перед носом. Это нехорошо, нечестно, но, ребята, сколько удовольствия! Не вздумайте только пробовать, если права получили вчера.
Элис, однако, требовала шестой стадии опыта, отчего мне, честно говоря, стало страшновато. Никогда прежде я не испытывал сразу такого эмоционального и физического притяжения к одной женщине. Как действовать в таком случае, мне было неизвестно. Мой обычный треп типа «я на службе» сейчас не годился. Я не понимал, как себя вести, и знал, что чутью довериться не могу. Вдруг, если мы займемся любовью, устрою что-нибудь совсем несообразное – ляпну «я тебя люблю», например, или начну гладить ее по волосам и нежно смотреть в глаза, что нормально, – как говорил Фарли, обязательно, – года через два, но в первую ночь, скорее всего, напугает девушку до икоты.
В спальне Элис не было ничего, кроме горы картонных коробок с вещами. Она еще не успела расставить все по местам, и меня обрадовало, что она не из тех девушек, у кого через три минуты после переезда квартиру можно фотографировать для журналов по домашнему убранству.
Я подождал, пока она выйдет из ванной, и пошел сам, робко надеясь, что за это время она успеет раздеться и забраться под одеяло, пока я не вижу. Вообще-то для меня это не проблема, и я бы не упустил случая раззадорить девушку, наблюдая, как она снимает с себя одежду, но, повторяю, с Элис все было по-другому. Я боялся, не будет ли ей неловко, и потому провозился в ванной добрых пять минут, давая ей возможность надеть пижаму – желательно такую же облегающую, как та, в которой я увидел ее впервые. К моему облегчению, когда я вернулся в комнату, Элис уже лежала под простыней спиной ко мне. Я освободился от брюк, носков и рубашки и в одних трусах залез в постель. Под одеялом мы обнялись, но очень скромно. Из вежливости я не рисковал без приглашения коленом раздвинуть ей ноги, а у нее явно были свои причины не переходить границ. Несмотря на жаркую ночь, она была в футболке и пижамных брюках. Мы еще немножко поцеловались, потом она сказала, что завтра ей рано вставать на работу. Было полтретьего ночи, и я чувствовал, что моя жизнь только начинается.
Пока Элис спала, я выглянул в незанавешенное окно, в ночь, в беспросветно-черное небо за оранжевым светом уличного фонаря. Затем повернулся к Элис, приподнял одеяло и посмотрел на нее. Пижама у нее была клетчатая, слава богу, без всяких мишек и овечек. Я тихо рассмеялся, вспомнив, что она сказала тому парню в пабе. Мне хотелось прикоснуться к ней, и я жалел, что не в моей власти в нужный момент остановить время. Остановись оно сейчас, моя жизнь имела бы смысл. Но также я знал: если сейчас оно не остановится, все последующее уже не сравнится с этой минутой.
– Доброй ночи, – сказал я Элис. – Пусть Джерард не тревожит твоего сна. Доброй ночи, моя принцесса.
И повернулся на другой бок. Не забыть написать Эмили в Сноусвилль, послать ее еще дальше, чем она забралась. Даже здесь, рядом с Элис, убирая ей с лица волосы и целуя в лоб, я поздравил себя с удачным каламбуром. Даже не подозревал, насколько я пропитан самодовольством.
Утром, по дороге домой, я напомнил себе позвонить Джерарду и спросить, как дела, но не раньше, чем мы окажемся в Венеции. Выходные я хотел провести под венецианскими звездами, где красота Элис озарит мои ночи, а не в больнице рядом с подключенным к аппаратам Джерардом.
Дома, по телефону поведав Адриану о недобросовестной фирме по изготовлению пластиковых окон – у меня на заметке таковой не наблюдалось, но при необходимости найду, – я подошел к двери в комнату Джерарда. Дверь была заперта, как всегда, когда он уходил или был у себя. Джерард – человек замкнутый и терпеть не может, когда к нему врываются без доклада. Думаю, таким образом он охраняет свою территорию. Я постучал; ответа не последовало. Поскольку ни хрипа, ни храпа из-за двери не доносилось, я заключил, что все в порядке, заварил себе чаю и погрузился в мечты о путешествии в город влюбленных и, надеюсь, любителей необузданных страстей.
12
ЧТЕНИЕ НА СОН ГРЯДУЩИЙ
Я понял, что мы летим дешевым рейсом, потому что стюард, которому мы предъявили посадочные талоны, оказался нормальным мужиком, и это было видно невооруженным глазом.
– Верный знак экономии, – сказал я Элис. – Даже стюарда-гея не могут себе позволить.
– А знаешь, что самых красивых стюардесс направляют обслуживать первый класс? – откликнулась она.
Я посмотрел на наших стюардесс, точнее, на щедрый слой макияжа на их физиономиях.
– И вот что осталось нам.
– Интересно, как это? – игнорируя мой умеренный мужской шовинизм, продолжала Элис. – Тридцать пять стукнет, и тебе говорят: «Мисс МакНейс, с сегодняшнего дня вы работаете с теми, кто в спортивных костюмах. Ваше место наверху, среди пиджаков и перхоти, займет мисс Смит, которой двадцать один».
Старушка рядом с нами никак не могла справиться с замком отделения для ручной клади. Она беспокойно оглядывалась, как потерявшая ребенка героиня немого кино. Пряча раздражение за вежливым «позвольте мне», я взял ее чемоданчик, набитый, судя по весу, радиоактивным плутонием, и сам положил его наверх.
– Только чтобы не упал, – распорядилась старая грымза. Я милостиво улыбнулся и щелкнул замком.
Как только мы заняли свои места, я продолжил тему Элис:
– С футболистами то же самое. Тридцать пять, и шеф говорит: «Благодарю вас за блестящую международную карьеру, за голы в каждой игре и плодотворную работу с молодыми игроками, а теперь пошли на хрен, играйте в дворовой команде».
– Да, – возразила Элис, – но они по крайней мере успевают что-то заработать. Авиакомпании же используют этих женщин в качестве украшения, а когда они перестают таковым быть, увольняют.
Мне это показалось абсолютно логичным, но я решил промолчать. Элис продолжала:
– Футболисты получают хорошие деньги, а большинству этих девушек платят смехотворно мало. Их единственная надежда – выйти замуж за пилота или за какого-нибудь богатого идиота из бизнес-класса.
Я представил, что я – стюардесса и прощаюсь с подругами по работе, потому что выхожу замуж за миллионера.
– Они, по крайней мере, хоть когда-то были красивыми, – сказал я вслух. – Некоторые из нас так всю жизнь и живут в уродстве и нищете.
– «Если б я не видела богатства, то смирилась бы с бедностью», – процитировала Элис строчку из песни.
– Ну да, – хмыкнул я, сдерживаясь, чтобы не указать ей на неточность в цитате.
– Для женщины это вопрос самоидентификации. Когда теряешь внешность, становишься другим человеком.
Не верю, чтобы Элис когда-нибудь утратила свою красоту. По-моему, она из тех редких женщин, которые с возрастом становятся только лучше. За те десять минут, что я ее знаю, она не постарела ни на секунду, а вот одна моя бывшая, Сара Дженкинс, говорила, что отношения со мною отняли у нее десять лет жизни, хотя встречались мы всего месяц.
Я вспомнил передачу об истории конкурса «Мисс Мира». Первое, что меня поразило, в шестидесятых и семидесятых годах они не были даже хорошенькими, – толстые пергидрольные блондинки с чудовищным под ярким светом телевизионных юпитеров макияжем, – но еще хуже то, какими они стали теперь, через двадцать лет. Старые, расплывшиеся тетки.
Я внутренне содрогнулся, вообразив Элис в халате с оборками, с обезображенной частыми родами фигурой. Может, еще и в полосатых носках… Стюардесса попросила нас пристегнуть ремни, и я приготовился к моему любимому моменту – взлету.
Для женщин поведение во время взлета – элементарная проверка мужчины на эмоциональную зрелость. Если он имитирует шум реактивного мотора, да еще размахивает руками, показывая, как мотор работает, можно с уверенностью сказать, что бремя ухода за детьми ляжет только на женские плечи.
Уже в воздухе, удержавшись от обычного: «Ну, Джинджер, мы подняли эту жестянку на крыло, теперь давай позабавимся с Джерри», я раскрыл один из многочисленных томиков в бумажной обложке на животрепещущую тему «Что значит быть мужчиной». Нужно было срочно найти какие-то приемы, чтобы казаться мужественным, суровым, немного необузданным. То, что Элис увидит меня с такой книгой, было мне приятно, поскольку я хотел произвести впечатление человека, недостатки личной гигиены, пьянство, эмоциональную незрелость и прочие отличительные черты коего она восприняла бы исключительно как дань некой странной моде. Разумеется, я не собирался демонстрировать ей ни одну из вышеупомянутых черт моего характера, но осторожность лишней не бывает. Путешествия, как я слышал, – прекрасный способ ближе узнать попутчика. Я потерял счет друзьям, которые отправились вокруг света в поисках себя, а в результате лишь растеряли спутников (и спутниц), и вовсе не хотел, чтобы Элис начала знакомство со мною с неприятных открытий.
– Ты ковыряешь в носу, – сказала Элис.
– Что-то глаз изнутри зачесался, – подмигнул я, и она рассмеялась, хотя рука ее бессознательно потянулась к бумажному пакету. Я понял, что вместе нам будет волшебно хорошо.
Если верить книге, мы, мужчины, имеем болезненную склонность приказывать и систематизировать, во что верится с трудом, поскольку лично меня подчас ломает не то что приказать, а даже заказать пиццу по телефону. Еще предполагается, будто мы прирожденные коллекционеры и законодатели. Опять не верю. Я, например, люблю музыку. Как-то после двухмесячных поисков я обнаружил компакт-диск группы «Хэппи Мандейз» под стулом, причем некто затушил об него сигарету. Потом Фарли оправдывался, что не нашел пепельницы, и, взглянув на меня с хитростью сумасшедшего, спросил: неужели мне больше нравится, когда окурки бросают прямо на пол? Диск я вымыл и положил обратно на телевизор, где он и остался сиять на самой вершине созвездия своих серебряных собратьев, живописно разбросанных по полу, дивану, стульям, вокруг камина, постепенно подбираясь к пакету с уцененными записями классической музыки, которые никто никогда не слушает, и потому даже не достал из пакета. По мне, футляр для компакт-диска – просто его уличная одежда. А дома пусть ходят в чем хотят.
Опознать в нашей квартире можно лишь те диски, что недавно были в употреблении и лежат рядом с музыкальным центром, да еще те, что пес утащил к себе в корзинку, и потому их все ищут. Справедливости ради замечу: пес начал интересоваться дисками только после того, как я купил ему летающую тарелочку «фрисби» для игры в парке. Интересно, может, это у нашего пса склонность к системе?
Обычно Джерард объясняет гостям наш вечный беспорядок тем, что я сижу на героине и сегодня утром как раз отбыл на детоксикацию. Что характерно, объясняет, но не убирает. Считает это исключительно моей обязанностью, и, в общем, прав.
У меня есть знакомые, которые строят из себя коллекционеров, чтобы убедить себя и женщин, что они интересные люди. Собирают они что-нибудь типа редких аранжировок блюзов или первых изданий книг, то есть нечто для души. «Посмотри на меня, – будто говорят они. – Посмотри, какой я знаток, как я тонко чувствую. Я вижу то, чего другие не видят. Пожалуйста, пойдем со мной в постель».
Есть, конечно, мужчины, которые занимаются этим не затем, чтобы привлечь женщин при помощи заводных поездов или оловянных солдатиков, а если все-таки затем, значит, мир страннее и непонятнее, чем мне кажется. Эти люди занимают в жизни столь безуспешную позицию, чувства их столь темны и непонятны им самим, что могут представлять интерес только для специалистов. Я бы сказал, что подобного рода коллекционирование – удел тех, кто подавляет своих друзей и рвется к власти. А также сторонится женщин, которые менее терпимы к душевным уродствам и неспособности общаться, чем мужчины.
Элис читала критический обзор по вопросам экологии под названием «Нефтяное предательство», что несколько меня встревожило. Я следил за нею краем глаза, стараясь, чтобы она не заметила этого. Мне представилось, как мы в Венеции, при свечах, под нежнейший крем-брюле, или что там у них в Италии едят, ведем разговор о вытеснении аборигенов с мест их исконного проживания, продажности правительств, горящих лесах и прочих ужасах. Также меня беспокоило, что тема охраны окружающей среды – безусловный конек Джерарда. Далась ей эта газета! По-моему, женщины должны читать взахлеб только романы по сюжету мыльных опер. Мужчинам, естественно, требуется чтение полегче.
Любопытно: даже в самолете, уносящем нас на родину романтической любви, я по-прежнему не знал, что нужно Элис. Уму непостижимо, неужели я могу так и не переспать с нею за целые выходные? Поцелуи – шаг в верном направлении, но, будучи, я надеюсь, одним из пятидесяти ее мужчин, я не мог не чувствовать, что в ее случае для длительных отношений этого маловато. Учитывая боевое настроение Джерарда, соитие принимало форму не физического наслаждения, но законной необходимости. Одна ночь вместе – еще не гарантия того, что Элис согласится считать меня своим другом, а всего лишь приближение к официальной декларации о намерениях. Похоже на покупку дома: стороны собираются обменяться договорами, но купчая еще не подписана.
Пролетая над Доломитами – это такие горы, а не свалка старых автомобилей, – я предложил Элис свой стаканчик с пудингом и пристально посмотрел на нее. С самого взлета она не сказала и двух слов.
Неожиданно пришла в голову мысль – для нас, возможно, будет трудно просто быть вместе. В тот первый вечер мы все старались побольше узнать друг о друге, что для меня необычно, поскольку все мои предыдущие романы начинались с моих же рассказов о себе, так что, можно считать, начало было хорошее. Но теперь, оказывается, меня ждало труднейшее для любых отношений испытание: молчание.
Легко наладить контакт, если разговаривать, а как быть, когда этого не сделаешь?
Молчание бывает разным, как поцелуи, но, пока не узнаешь человека по-настоящему, его молчание намного труднее истолковать. Легко ли, например, понять, действительно девушка поглощена чтением или обиделась на ваше невнимание?
Как почувствовать разницу между восторженной, робкой немотой и невысказанным желанием, чтобы вы поскорее ушли? Ладно, допустим, в моем случае можно догадаться, но вообще-то сами понимаете. Разобраться можно, только это потребует громадных умственных усилий. Исходя из собственного опыта, скажу – намного проще обрушиться на девушку с упреками или начать разговор так:
– Все в порядке?
– Угу, – отвечает девушка.
– Интересная книжка?
– Угу.
– Хорошо.
Девушка молчит.
– Так ты на меня не сердишься?
Девушка тем временем с головой ушла в страдания героини, подло брошенной героем.
– Нет, – бормочет она.
– А мне показалось, что да.
В этот момент ни один суд не вынес бы девушке приговора по обвинению в непреднамеренном убийстве, а парень тем не менее убеждается в том, что она дуется на него, и всю последующую ссору объясняет ее изначально дурным настроением.
Для меня, как правило, молчание не проблема. В обычных условиях я могу заполнить паузу любой длины собственной непрерывной болтовней. Девушке за все выходные придется вымолвить не более двух слов, и то по необходимости: озвучить свой выбор по меню, предупредить, что идет в туалет, взмолиться, не пора ли нам перестать пьянствовать и идти спать. Остальное время я займу искрометными монологами о своей юности, драках, в которых участвовал, сумасшедших родственниках и тому подобном.
Но с Элис все было иначе. С нею вместе мне хотелось быть долго, а значит, следовало проявлять живой интерес к тому, что скажет она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46