Джерард что-то пробормотал насчет того, как тут чистенько.
Я отпер оба замка на двери в квартиру и, чувствуя себя археологом в гробнице фараона, вступил в прихожую. Прямо передо мной оказалась вешалка, ломившаяся от пальто и курток, качество которых вполне устроило бы какую-нибудь модную рок-звезду. Фарли всегда покупал вещи лучших марок – тех, о которых никто еще не слыхал. Между прочим, размер у нас с ним один, но эту мысль я тут же отмел как недостойную. Направо была кухня, налево – большая гостиная, залитая теплым янтарным светом уличных фонарей, проникавшим через окно.
В темноте горели огоньки на громоздком музыкальном центре с проигрывателем, магнитофоном и радио, стоявшем в большом шкафу. Никто из моих знакомых с конца 70-х годов не видел подобного раритета. Его присутствие в квартире Фарли явно свидетельствовало о том, что скоро такие вещи опять войдут в моду. Может, он оставил от старой аппаратуры только корпус, а начинка в нем какая-нибудь суперсовременная? Фарли так и не удосужился купить себе проигрыватель для компакт-дисков, тем более что его любимые записи с «белым ярлыком» – то есть предназначенные для прослушивания в узком кругу избранных диск-жокеев и членов закрытых клубов, – никогда не выходят на компакт-дисках, только на виниле. Вот эта его элитарность бесила меня по-настоящему, вкупе с еще несколькими вещами. Впрочем, он отвечал мне искренней симпатией, и, возможно, то была одна из причин считать его другом: общаясь с Фарли, я тоже как бы становился частью элиты.
– Включим свет? – громко прошептал Джерард прямо мне в ухо.
– Шептать необязательно, – ответил я, заметив, что почему-то сам понизил голос.
Затем щелкнул выключателем и осветил жилище Фарли. Внутреннее убранство подчиняется тому же принципу, что и абсолютная монархия. Один предмет или одна идея задает тон всей комнате. Фарли, однако, исповедовал иные взгляды и пространство организовал демократически: каждый предмет, пусть безвкусный и броский, имел тут право на голос. Вещи не сочетались друг с другом, хотя несколько элементов интерьера явно пытались сгруппироваться против остальных. Например, диван, обитый темно-коричневой тканью, солидаризировался с музыкальным центром и фальшивой барной стойкой. Абажур в экологическом стиле начала девяностых – четыре лоскутка коленкора – боязливо объединился с циновкой из кокосового волокна и необрамленным творением «современного художника, прежде чем он ударился в порнографию» на стене. Старый шезлонг пребывал в молчаливом союзе с викторианским секретером в углу. Оба они дружелюбно кивали настоящему камину, который неприязненно смотрел на зеркальную дверь. По общему впечатлению, в этой комнате жила скорее старая дама, нежели молодой мужчина. Не верится, чтобы этот ералаш мог показаться кому-либо модным, но у меня на моду чутья нет, и я уже много раз ошибался. Да, если уж на то пошло, не вспомню, бывал ли хоть раз прав. Поэтому, при всем уважении к покойному, его куртки и пальто невольно влекли меня.
– Гм, – сказал Джерард. – Теперь, когда мы здесь, наша мысль уже не кажется мне удачной. Может, он увез записную книжку с собой.
– Пойду возьму пива, – ответил я. По счастью, пиво у Фарли действительно нашлось, несколько банок дешевого «Хайнекена», хотя, по-моему, по стилю больше подошло бы «Саппоро» в бутылках. Хотя по обстановке гостиной я не удивился бы, обнаружив «Красную бочку» или другую марку пива, столь же популярную в 70-е годы. Холодильник тоже абсолютно не соответствовал обстановке и духу дома. Я был готов спорить, что Фарли почти всегда питается в ресторанах, в крайнем случае заказывает что-нибудь навынос, но биокамера оказалась набита овощами для салатов и продуктами, которых лично я не видел в глаза с тех пор, как несколько лет назад зашел в большой супермаркет. Они даже не были приготовлены; все это, видимо, требовалось резать, мыть и еще невесть что, прежде чем употребить в пищу.
Там лежали парниковые помидоры, таинственные вилки кочанного салата, оранжевые перцы, что-то зеленое и несколько редисок. Редиску я люблю, и очень давно не пробовал, поэтому одну съел. Она была совершенно свежая; не забыть сообщить об этом следователю, когда признаюсь, что был здесь. Прихватив пиво, я вернулся в гостиную. Джерард, как видно, стал настоящим пофигистом, потому что бестрепетно взял у меня банку, даже не вспомнив о своем выработанном годами предубеждении против дешевого пива.
– С чего начнем? – спросил я.
Джерард предложил начать с секретера. Крышка была откинута, а на ней стоял компьютер и валялась куча бумаг: счета, карточки иностранных ресторанов, банковские квитанции. Также компакт-диски, бутылка вина (к счастью, неоткупоренная), подсвечник, чехол от зонтика, цветной сканер – судя по внешнему виду, дорогой, – тюбик какого-то крема, зубная щетка, штопор, несколько грязных чашек из-под кофе, томик «Мужчин с Марса, женщин с Венеры» или как их там, кассета с фотопленкой, два шариковых дезодоранта, толковый словарь, два путеводителя по Мексике, пара пластинок, часы и карта дорог Великобритании. Самого стола видно практически не было. Я заглянул в оба ящика, но они тоже оказались набиты всякой дрянью.
– Видимо, здесь-то он и расслабляется, – сказал Джерард и был прав: во всей остальной квартире царил идеальный порядок.
Роясь в горе хлама на столе, я занозил палец и смахнул всю кучу на пол. Записной книжки не было.
– Ведешь себя как грабитель, – попенял мне Джерард.
– Нет, грабитель взял бы только компьютер.
Это навело меня на мысль.
– Вообще-то стоит его включить, посмотреть, нет ли там чего интересного.
– Но как же пароль? – возразил Джерард.
– Тогда лучше не пытаться, – ответил я, включая компьютер.
Экран мигнул и, разумеется, запросил пароль.
– Вот видишь, – сказал Джерард.
Я нажал «повтор», и машина начала загружаться. Фарли, как мне давно известно, никогда не стал бы мучиться с паролем. Овчинка выделки не стоит. Что толку защищать информацию, если защищать особенно нечего? Тем не менее я честно попытался скрыть от Джерарда самодовольную ухмылку, ограничившись невнятным «я же говорил».
Я прощелкал мышкой файлы Фарли (или прокурсировал, поскольку это делается курсором) и после некоторой заминки выделил два: таблицу с удобным названием «Девушки» и фотофайл с не менее удобным названием «Девушки – фото». Когда я открыл таблицу, Джерард слегка подпрыгнул. То был длинный список женских имен с телефонами в алфавитном порядке. Рядом с каждым телефоном стояло две сноски: примерный возраст и полезные данные. Еще там была сноска «занятия» – дань главному вопросу современности «Где ты работаешь?». Строки списка в основном гласили: Кармен Маринер, примерный возраст – 26, полезные данные – «думает, что любит футбол. Встреча в баре «Италия» после ночи в клубе «Лидо». Следующий раз приведет подругу?», занятия – «об этом не говорили».
– Боже, – ахнул Джерард, – да у него, гада, здесь имя Полы!
Я холодно рассмеялся, но потом заметил в списке Эмили. Полезных данных ни у той, ни у другой не значилось, но запомнить наизусть «полезные данные» подруг своих лучших друзей способен даже Фарли.
– Возможно, тут не только те, с кем он спал, – предположил я.
– А на мужчин у него отдельный файл? – спросил Джерард.
Пришлось признать, что такого файла я не нашел.
– Обе фамилии начинаются с Б. Может, это было много лет назад.
Я почти не хотел делать того, что сделал дальше, – нервно передвинул стрелку к верхней панели экрана и нажал «Фильтр – разобрать по датам». Экран мигнул, имена расположились в хронологическом порядке, с нумерацией от настоящего к прошлому. Имя Полы стояло в списке под номером три. Эмили – под шестьдесят первым. Даты рядом с именами свидетельствовали о том, что Полу Фарли трахнул через два дня после того, как предложил Джерарду помощь по ее возвращению. Не помню точно, что я делал полгода тому назад, в день, стоявший рядом с именем Эмили, но мы еще были тогда вместе. Игнорировать подобные улики было трудно. Хотя с Эмили я встречался за неимением лучшего, чтобы не быть одному, она нашла себе другого раньше, чем это успел сделать я, тем самым отбросив меня в стан неудачников.
Джерард был огорошен, но почему-то совсем не расстроился.
– Боже, – сказал он, – она и его предала. Значит, не такой уж он охренительно безупречный, верно?
Если возможно криво улыбнуться открытым ртом, ему это удалось.
– Как думаешь, из-за какой из них он наложил на себя руки? – спросил я. Мои отношения с Эмили давно исчерпали себя, и, поскольку время, отпущенное на тоску и исцеление, тоже истекло, совершенно необходимо завязать знакомство с кем-то еще, – предпочтительно, из соображений мести, с девушкой Фарли – убив, таким образом, двух зайцев сразу. Причем желательно в ближайшие пять минут. Мужчины вообще не отличаются терпением в подобных вопросах. Идеально начать новый роман, как только ваша бывшая подруга хлопнет дверью, заявив, что не желает вас больше видеть, и уже трахаться, когда через пять секунд она вернется за забытым пальто. Если разобраться, найти новую девушку, как только ушла прежняя, вообще идеально, при условии что прежняя ушла не из-за этого.
Люди недальновидные скажут, что девушка, сменившая бросившую вас злодейку, непременно должна быть ослепительно красивой, но мои фантазии намного скромнее. Пусть просто будет красивее прежней, но резко и раздражающе. Например, если моя бывшая всегда беспокоилась, не слишком ли у нее большой зад, я найду себе подругу с идеальной попкой. Если ей казалась недостаточно большой ее грудь, я познакомлюсь с такой девушкой, которой тяжело бегать, и никакие лифчики не спасают. Вот все, чего я хочу. Это не месть, а всего лишь забег наперегонки с бросившей вас девушкой – забег на приз максимальной самооценки. И его я уже проиграл.
– Не знаю, – сказал Джерард, – но лучше давай выясним. Интересно, каково будет Поле, когда до нее дойдет, что ее последний любовник хотел жениться на другой?
У Полы хватило бы ума, ложась с Фарли в постель, не ждать, что через десять минут после того он поведет ее к алтарю, но мне пришлось бы слишком долго объяснять это Джерарду. Услышав о его смерти, она расстроится не потому, что осталась одна, а потому, что его не стало.
Мы тщательно просмотрели список. Насколько я помнил, Фарли встречался со смертоносной девушкой месяца полтора. В среднем на неделю у него приходилось три дамы, и меня искренне тронуло то, что он потрудился сохранить их телефоны. Кто-то, возможно, объяснит идею составления каталога женских имен мужским шовинизмом, но я усматривал в этом истинное, несколько старомодное рыцарство. Таким образом, у любой звонившей ему девушки создавалось впечатление, будто он ее помнит, и она не просто случайная знакомая – даже если так оно и было. Но за последние восемь недель новых номеров почти не прибавилось. Там была Пола, о которой мы уже все знали, была некая Эстара де Бофор (я угадал бы, что она актриса, еще до того, как прочел это рядом с ее именем). В полезных данных значилось: «Работает в ресторане Брауна». Фарли нравилось спать с актрисками, но кончать с собой из-за одной из них? Вряд ли; одинаково трепетная любовь к себе оттолкнула бы их друг от друга, как одноименные полюса магнита. Помню, как-то, пару лет назад, я встретил его с какой-то актрисой в баре «Сохо». Помню, тогда он вдруг набросился на нее с истинно подростковым пылом, целовался, точно в пятнадцать лет – долго, взасос, – и так целый час. Даже бармен не выдержал и предложил им «продолжить это дома». На мой вопрос, что побудило его к подобным выходкам, он ответил, что старался для меня. Хотел уложить девушку в постель, но знал, что по своей воле я из бара не уйду и придется болтать втроем. Чтобы заставить свою спутницу замолчать, он не придумал ничего лучшего, чем закрыть ей рот страстным поцелуем. Таких вещей я не прощаю, но помню долго.
После Полы в последние два месяца в списке фигурировала только Элис МакНейс – и никаких подробностей рядом с именем. Ни телефона, ни рода занятий, никакой полезной информации, ни слова вообще. И больше имен не было.
Что еще любопытнее, та же Элис проходила под номером 4, как раз два месяца назад. На сей раз в графе «занятия» значилось «телевидение – финансы». Был и номер телефона, но кроме – опять-таки ничего.
– По-моему, это она, – постукивая по строчке на экране, сказал я.
– Необязательно, – вяло откликнулся Джерард.
От возбуждения я забыл, что единственный способ добиться его согласия с чужими выводами – заставить поверить, что он пришел к ним сам. Повезет же кому-то с мужем!
– Ладно, тогда которая из них?
Минуту-две Джерард всматривался в список.
– Любая, – изрек он наконец.
– В таком случае можно начать с той, что показалась мне.
После недолгих пререканий Джерард согласился, что начать с Элис очень даже можно.
Я уже собрался звонить, когда он напомнил мне о файле с фотографиями. Мы закрыли таблицу и вошли в директорию фото. На жестком диске их оказалось порядка семидесяти, причем все с пометкой «Элис»: «Элис в Дартмуре», «Элис с лошадью», «Элис перед Национальным театром». В общем, Элис и целая куча совершенно несвойственных Фарли занятий. Во второй раз за этот вечер я исполнился самодовольства и небрежно проронил:
– Знаешь, Джерард, вряд ли это она. Может, посмотрим другую?
Он наморщил лоб.
– Ну, открой.
Я щелкнул мышкой на строчке «Элис под дождем». Экран наполнился цветом, и я влюбился.
– Черт меня побери, ух ты! – услышал я собственный голос. – Вот это цветочек!
С фотографии смотрела смеющаяся девушка лет двадцати четырех, под зонтиком, на фоне какого-то леса или парка. Ее длинные, прямые пепельные волосы были растрепаны, куртка (возможно, позаимствованная у Фарли) была ей явно велика. В руке она держала номер журнала «Тайм». Она была красива – даже более чем. Не как девушка с журнальной обложки, фотомодель или актриса, а как те сильные, умные, чудесные женщины, которых актрисы играют. В ее красоте не было внешнего лоска – зато был мощный внутренний свет. Он шел из души, искрясь и сияя, и было видно, что ей нет дела до того, как она выглядит, до растрепанных ветром волос и отсутствия косметики.
Лицо у нее было доброе, во взгляде огромных зеленых глаз – что-то неуловимо русское или восточное; в общем, странное и экзотическое. Можно предположить, что она водит старый итальянский спортивный автомобиль и сбрасывает пепел с сигареты бережнее, чем обошлась бы с влюбленным мужчиной. Виноват, но уж как есть.
Во время моей учебы в колледже были в моде плакаты с кадрами из фильмов. Помню один, из какой-то чешской картины, что я видел в комнате у девушки: мужчина на коленях на железнодорожной платформе, и прелестная девушка садится в поезд. Пожалуй, именно на эту девушку Элис была похожа больше всего. Режиссеры полагали совершенно очевидным, что коленопреклоненный мужчина предлагает девушке руку и сердце, тогда как она радостно начинает новую жизнь, или едет по магазинам, или что угодно еще, – и они были правы. От актера требовалось изобразить чистую романтическую любовь. Теперь я знаю, что он думал по роли в ту минуту: трахни меня, возьми меня, выйди за меня. Последовательность любая. По-моему, это и есть романтическая любовь. Правда, скорее всего, тот актер был «голубой» и ничего подобного к женщине испытывать не мог.
По-хорошему, в этом описании вообще никакого смысла нет. Истинная красота – сама по себе вид искусства; слова – лишь ее отражение, как фотография гениального полотна живописи, снятый по книге фильм или, того хуже, книга, написанная по мотивам фильма. Ну, вы, наверное, меня понимаете.
В давно ушедшие времена поэты сравнили бы ее губы с кораллами, кожу с алебастром – и доля правды в том есть, ибо лицо у нее действительно ослепительно белое, – но можно представить себе, как легко она загорает летом. Однако мне Элис – образ Элис – представлялся воплощением мечты, фантазией, облеченной в плоть. Вид у нее был одновременно уверенный и беззащитный. Казалось, она отвечает всем противоречивым требованиям, которые могут прийти в голову мужчине. Выглядела она крайне предосудительно – «шлюховато», по меткому определению одного из моих друзей по электронной переписке, – но ее целомудрие в тысячу раз превосходило это.
Другой из моих знакомых как-то сказал девушке, что голос ее глаз глубже, чем любая роза. Девушка спросила, сам ли он такое придумал, и он, разумеется, ответил: да. «Забавно, – заметила она, – вот и Каммингс так говорил». Но, представьте, у Элис было то же самое! Я заглянул в ее глаза и увидел конец гонки, конец бессмысленному шатанию по вечеринкам, клубам и барам. Я увидел там тихие дни у моря, ночи у камина, машину, тормозящую рядом с прелестным домиком под черепичной крышей, – все романтические штампы сразу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Я отпер оба замка на двери в квартиру и, чувствуя себя археологом в гробнице фараона, вступил в прихожую. Прямо передо мной оказалась вешалка, ломившаяся от пальто и курток, качество которых вполне устроило бы какую-нибудь модную рок-звезду. Фарли всегда покупал вещи лучших марок – тех, о которых никто еще не слыхал. Между прочим, размер у нас с ним один, но эту мысль я тут же отмел как недостойную. Направо была кухня, налево – большая гостиная, залитая теплым янтарным светом уличных фонарей, проникавшим через окно.
В темноте горели огоньки на громоздком музыкальном центре с проигрывателем, магнитофоном и радио, стоявшем в большом шкафу. Никто из моих знакомых с конца 70-х годов не видел подобного раритета. Его присутствие в квартире Фарли явно свидетельствовало о том, что скоро такие вещи опять войдут в моду. Может, он оставил от старой аппаратуры только корпус, а начинка в нем какая-нибудь суперсовременная? Фарли так и не удосужился купить себе проигрыватель для компакт-дисков, тем более что его любимые записи с «белым ярлыком» – то есть предназначенные для прослушивания в узком кругу избранных диск-жокеев и членов закрытых клубов, – никогда не выходят на компакт-дисках, только на виниле. Вот эта его элитарность бесила меня по-настоящему, вкупе с еще несколькими вещами. Впрочем, он отвечал мне искренней симпатией, и, возможно, то была одна из причин считать его другом: общаясь с Фарли, я тоже как бы становился частью элиты.
– Включим свет? – громко прошептал Джерард прямо мне в ухо.
– Шептать необязательно, – ответил я, заметив, что почему-то сам понизил голос.
Затем щелкнул выключателем и осветил жилище Фарли. Внутреннее убранство подчиняется тому же принципу, что и абсолютная монархия. Один предмет или одна идея задает тон всей комнате. Фарли, однако, исповедовал иные взгляды и пространство организовал демократически: каждый предмет, пусть безвкусный и броский, имел тут право на голос. Вещи не сочетались друг с другом, хотя несколько элементов интерьера явно пытались сгруппироваться против остальных. Например, диван, обитый темно-коричневой тканью, солидаризировался с музыкальным центром и фальшивой барной стойкой. Абажур в экологическом стиле начала девяностых – четыре лоскутка коленкора – боязливо объединился с циновкой из кокосового волокна и необрамленным творением «современного художника, прежде чем он ударился в порнографию» на стене. Старый шезлонг пребывал в молчаливом союзе с викторианским секретером в углу. Оба они дружелюбно кивали настоящему камину, который неприязненно смотрел на зеркальную дверь. По общему впечатлению, в этой комнате жила скорее старая дама, нежели молодой мужчина. Не верится, чтобы этот ералаш мог показаться кому-либо модным, но у меня на моду чутья нет, и я уже много раз ошибался. Да, если уж на то пошло, не вспомню, бывал ли хоть раз прав. Поэтому, при всем уважении к покойному, его куртки и пальто невольно влекли меня.
– Гм, – сказал Джерард. – Теперь, когда мы здесь, наша мысль уже не кажется мне удачной. Может, он увез записную книжку с собой.
– Пойду возьму пива, – ответил я. По счастью, пиво у Фарли действительно нашлось, несколько банок дешевого «Хайнекена», хотя, по-моему, по стилю больше подошло бы «Саппоро» в бутылках. Хотя по обстановке гостиной я не удивился бы, обнаружив «Красную бочку» или другую марку пива, столь же популярную в 70-е годы. Холодильник тоже абсолютно не соответствовал обстановке и духу дома. Я был готов спорить, что Фарли почти всегда питается в ресторанах, в крайнем случае заказывает что-нибудь навынос, но биокамера оказалась набита овощами для салатов и продуктами, которых лично я не видел в глаза с тех пор, как несколько лет назад зашел в большой супермаркет. Они даже не были приготовлены; все это, видимо, требовалось резать, мыть и еще невесть что, прежде чем употребить в пищу.
Там лежали парниковые помидоры, таинственные вилки кочанного салата, оранжевые перцы, что-то зеленое и несколько редисок. Редиску я люблю, и очень давно не пробовал, поэтому одну съел. Она была совершенно свежая; не забыть сообщить об этом следователю, когда признаюсь, что был здесь. Прихватив пиво, я вернулся в гостиную. Джерард, как видно, стал настоящим пофигистом, потому что бестрепетно взял у меня банку, даже не вспомнив о своем выработанном годами предубеждении против дешевого пива.
– С чего начнем? – спросил я.
Джерард предложил начать с секретера. Крышка была откинута, а на ней стоял компьютер и валялась куча бумаг: счета, карточки иностранных ресторанов, банковские квитанции. Также компакт-диски, бутылка вина (к счастью, неоткупоренная), подсвечник, чехол от зонтика, цветной сканер – судя по внешнему виду, дорогой, – тюбик какого-то крема, зубная щетка, штопор, несколько грязных чашек из-под кофе, томик «Мужчин с Марса, женщин с Венеры» или как их там, кассета с фотопленкой, два шариковых дезодоранта, толковый словарь, два путеводителя по Мексике, пара пластинок, часы и карта дорог Великобритании. Самого стола видно практически не было. Я заглянул в оба ящика, но они тоже оказались набиты всякой дрянью.
– Видимо, здесь-то он и расслабляется, – сказал Джерард и был прав: во всей остальной квартире царил идеальный порядок.
Роясь в горе хлама на столе, я занозил палец и смахнул всю кучу на пол. Записной книжки не было.
– Ведешь себя как грабитель, – попенял мне Джерард.
– Нет, грабитель взял бы только компьютер.
Это навело меня на мысль.
– Вообще-то стоит его включить, посмотреть, нет ли там чего интересного.
– Но как же пароль? – возразил Джерард.
– Тогда лучше не пытаться, – ответил я, включая компьютер.
Экран мигнул и, разумеется, запросил пароль.
– Вот видишь, – сказал Джерард.
Я нажал «повтор», и машина начала загружаться. Фарли, как мне давно известно, никогда не стал бы мучиться с паролем. Овчинка выделки не стоит. Что толку защищать информацию, если защищать особенно нечего? Тем не менее я честно попытался скрыть от Джерарда самодовольную ухмылку, ограничившись невнятным «я же говорил».
Я прощелкал мышкой файлы Фарли (или прокурсировал, поскольку это делается курсором) и после некоторой заминки выделил два: таблицу с удобным названием «Девушки» и фотофайл с не менее удобным названием «Девушки – фото». Когда я открыл таблицу, Джерард слегка подпрыгнул. То был длинный список женских имен с телефонами в алфавитном порядке. Рядом с каждым телефоном стояло две сноски: примерный возраст и полезные данные. Еще там была сноска «занятия» – дань главному вопросу современности «Где ты работаешь?». Строки списка в основном гласили: Кармен Маринер, примерный возраст – 26, полезные данные – «думает, что любит футбол. Встреча в баре «Италия» после ночи в клубе «Лидо». Следующий раз приведет подругу?», занятия – «об этом не говорили».
– Боже, – ахнул Джерард, – да у него, гада, здесь имя Полы!
Я холодно рассмеялся, но потом заметил в списке Эмили. Полезных данных ни у той, ни у другой не значилось, но запомнить наизусть «полезные данные» подруг своих лучших друзей способен даже Фарли.
– Возможно, тут не только те, с кем он спал, – предположил я.
– А на мужчин у него отдельный файл? – спросил Джерард.
Пришлось признать, что такого файла я не нашел.
– Обе фамилии начинаются с Б. Может, это было много лет назад.
Я почти не хотел делать того, что сделал дальше, – нервно передвинул стрелку к верхней панели экрана и нажал «Фильтр – разобрать по датам». Экран мигнул, имена расположились в хронологическом порядке, с нумерацией от настоящего к прошлому. Имя Полы стояло в списке под номером три. Эмили – под шестьдесят первым. Даты рядом с именами свидетельствовали о том, что Полу Фарли трахнул через два дня после того, как предложил Джерарду помощь по ее возвращению. Не помню точно, что я делал полгода тому назад, в день, стоявший рядом с именем Эмили, но мы еще были тогда вместе. Игнорировать подобные улики было трудно. Хотя с Эмили я встречался за неимением лучшего, чтобы не быть одному, она нашла себе другого раньше, чем это успел сделать я, тем самым отбросив меня в стан неудачников.
Джерард был огорошен, но почему-то совсем не расстроился.
– Боже, – сказал он, – она и его предала. Значит, не такой уж он охренительно безупречный, верно?
Если возможно криво улыбнуться открытым ртом, ему это удалось.
– Как думаешь, из-за какой из них он наложил на себя руки? – спросил я. Мои отношения с Эмили давно исчерпали себя, и, поскольку время, отпущенное на тоску и исцеление, тоже истекло, совершенно необходимо завязать знакомство с кем-то еще, – предпочтительно, из соображений мести, с девушкой Фарли – убив, таким образом, двух зайцев сразу. Причем желательно в ближайшие пять минут. Мужчины вообще не отличаются терпением в подобных вопросах. Идеально начать новый роман, как только ваша бывшая подруга хлопнет дверью, заявив, что не желает вас больше видеть, и уже трахаться, когда через пять секунд она вернется за забытым пальто. Если разобраться, найти новую девушку, как только ушла прежняя, вообще идеально, при условии что прежняя ушла не из-за этого.
Люди недальновидные скажут, что девушка, сменившая бросившую вас злодейку, непременно должна быть ослепительно красивой, но мои фантазии намного скромнее. Пусть просто будет красивее прежней, но резко и раздражающе. Например, если моя бывшая всегда беспокоилась, не слишком ли у нее большой зад, я найду себе подругу с идеальной попкой. Если ей казалась недостаточно большой ее грудь, я познакомлюсь с такой девушкой, которой тяжело бегать, и никакие лифчики не спасают. Вот все, чего я хочу. Это не месть, а всего лишь забег наперегонки с бросившей вас девушкой – забег на приз максимальной самооценки. И его я уже проиграл.
– Не знаю, – сказал Джерард, – но лучше давай выясним. Интересно, каково будет Поле, когда до нее дойдет, что ее последний любовник хотел жениться на другой?
У Полы хватило бы ума, ложась с Фарли в постель, не ждать, что через десять минут после того он поведет ее к алтарю, но мне пришлось бы слишком долго объяснять это Джерарду. Услышав о его смерти, она расстроится не потому, что осталась одна, а потому, что его не стало.
Мы тщательно просмотрели список. Насколько я помнил, Фарли встречался со смертоносной девушкой месяца полтора. В среднем на неделю у него приходилось три дамы, и меня искренне тронуло то, что он потрудился сохранить их телефоны. Кто-то, возможно, объяснит идею составления каталога женских имен мужским шовинизмом, но я усматривал в этом истинное, несколько старомодное рыцарство. Таким образом, у любой звонившей ему девушки создавалось впечатление, будто он ее помнит, и она не просто случайная знакомая – даже если так оно и было. Но за последние восемь недель новых номеров почти не прибавилось. Там была Пола, о которой мы уже все знали, была некая Эстара де Бофор (я угадал бы, что она актриса, еще до того, как прочел это рядом с ее именем). В полезных данных значилось: «Работает в ресторане Брауна». Фарли нравилось спать с актрисками, но кончать с собой из-за одной из них? Вряд ли; одинаково трепетная любовь к себе оттолкнула бы их друг от друга, как одноименные полюса магнита. Помню, как-то, пару лет назад, я встретил его с какой-то актрисой в баре «Сохо». Помню, тогда он вдруг набросился на нее с истинно подростковым пылом, целовался, точно в пятнадцать лет – долго, взасос, – и так целый час. Даже бармен не выдержал и предложил им «продолжить это дома». На мой вопрос, что побудило его к подобным выходкам, он ответил, что старался для меня. Хотел уложить девушку в постель, но знал, что по своей воле я из бара не уйду и придется болтать втроем. Чтобы заставить свою спутницу замолчать, он не придумал ничего лучшего, чем закрыть ей рот страстным поцелуем. Таких вещей я не прощаю, но помню долго.
После Полы в последние два месяца в списке фигурировала только Элис МакНейс – и никаких подробностей рядом с именем. Ни телефона, ни рода занятий, никакой полезной информации, ни слова вообще. И больше имен не было.
Что еще любопытнее, та же Элис проходила под номером 4, как раз два месяца назад. На сей раз в графе «занятия» значилось «телевидение – финансы». Был и номер телефона, но кроме – опять-таки ничего.
– По-моему, это она, – постукивая по строчке на экране, сказал я.
– Необязательно, – вяло откликнулся Джерард.
От возбуждения я забыл, что единственный способ добиться его согласия с чужими выводами – заставить поверить, что он пришел к ним сам. Повезет же кому-то с мужем!
– Ладно, тогда которая из них?
Минуту-две Джерард всматривался в список.
– Любая, – изрек он наконец.
– В таком случае можно начать с той, что показалась мне.
После недолгих пререканий Джерард согласился, что начать с Элис очень даже можно.
Я уже собрался звонить, когда он напомнил мне о файле с фотографиями. Мы закрыли таблицу и вошли в директорию фото. На жестком диске их оказалось порядка семидесяти, причем все с пометкой «Элис»: «Элис в Дартмуре», «Элис с лошадью», «Элис перед Национальным театром». В общем, Элис и целая куча совершенно несвойственных Фарли занятий. Во второй раз за этот вечер я исполнился самодовольства и небрежно проронил:
– Знаешь, Джерард, вряд ли это она. Может, посмотрим другую?
Он наморщил лоб.
– Ну, открой.
Я щелкнул мышкой на строчке «Элис под дождем». Экран наполнился цветом, и я влюбился.
– Черт меня побери, ух ты! – услышал я собственный голос. – Вот это цветочек!
С фотографии смотрела смеющаяся девушка лет двадцати четырех, под зонтиком, на фоне какого-то леса или парка. Ее длинные, прямые пепельные волосы были растрепаны, куртка (возможно, позаимствованная у Фарли) была ей явно велика. В руке она держала номер журнала «Тайм». Она была красива – даже более чем. Не как девушка с журнальной обложки, фотомодель или актриса, а как те сильные, умные, чудесные женщины, которых актрисы играют. В ее красоте не было внешнего лоска – зато был мощный внутренний свет. Он шел из души, искрясь и сияя, и было видно, что ей нет дела до того, как она выглядит, до растрепанных ветром волос и отсутствия косметики.
Лицо у нее было доброе, во взгляде огромных зеленых глаз – что-то неуловимо русское или восточное; в общем, странное и экзотическое. Можно предположить, что она водит старый итальянский спортивный автомобиль и сбрасывает пепел с сигареты бережнее, чем обошлась бы с влюбленным мужчиной. Виноват, но уж как есть.
Во время моей учебы в колледже были в моде плакаты с кадрами из фильмов. Помню один, из какой-то чешской картины, что я видел в комнате у девушки: мужчина на коленях на железнодорожной платформе, и прелестная девушка садится в поезд. Пожалуй, именно на эту девушку Элис была похожа больше всего. Режиссеры полагали совершенно очевидным, что коленопреклоненный мужчина предлагает девушке руку и сердце, тогда как она радостно начинает новую жизнь, или едет по магазинам, или что угодно еще, – и они были правы. От актера требовалось изобразить чистую романтическую любовь. Теперь я знаю, что он думал по роли в ту минуту: трахни меня, возьми меня, выйди за меня. Последовательность любая. По-моему, это и есть романтическая любовь. Правда, скорее всего, тот актер был «голубой» и ничего подобного к женщине испытывать не мог.
По-хорошему, в этом описании вообще никакого смысла нет. Истинная красота – сама по себе вид искусства; слова – лишь ее отражение, как фотография гениального полотна живописи, снятый по книге фильм или, того хуже, книга, написанная по мотивам фильма. Ну, вы, наверное, меня понимаете.
В давно ушедшие времена поэты сравнили бы ее губы с кораллами, кожу с алебастром – и доля правды в том есть, ибо лицо у нее действительно ослепительно белое, – но можно представить себе, как легко она загорает летом. Однако мне Элис – образ Элис – представлялся воплощением мечты, фантазией, облеченной в плоть. Вид у нее был одновременно уверенный и беззащитный. Казалось, она отвечает всем противоречивым требованиям, которые могут прийти в голову мужчине. Выглядела она крайне предосудительно – «шлюховато», по меткому определению одного из моих друзей по электронной переписке, – но ее целомудрие в тысячу раз превосходило это.
Другой из моих знакомых как-то сказал девушке, что голос ее глаз глубже, чем любая роза. Девушка спросила, сам ли он такое придумал, и он, разумеется, ответил: да. «Забавно, – заметила она, – вот и Каммингс так говорил». Но, представьте, у Элис было то же самое! Я заглянул в ее глаза и увидел конец гонки, конец бессмысленному шатанию по вечеринкам, клубам и барам. Я увидел там тихие дни у моря, ночи у камина, машину, тормозящую рядом с прелестным домиком под черепичной крышей, – все романтические штампы сразу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46