Он засмеялся. Смех у него был низкий и звучал угрожающе, по спирали проникая в ее тело, согревая, как теплый херес.
– Ревнуете?
Его жаркое дыхание щекотало чувствительную кожу за ухом, в животе все перевернулось. Он накрыл ее щеку ладонью, и ладонь у него оказалась мозолистой, шершавой. И вдруг с напугавшей ее неистовостью он приблизил ее лицо к своему, при этом ладонь его чуть скользнула назад, а пальцы обвили ее затылок. Губы, на удивление нежные, касались изгибов ее уха.
– Вы знаете, – шептал он, – я представлял, что целую ваши губы, что это ваш язык прикасается к моему.
– Слова, коими вы, без сомнения, соблазнили много слабовольных девиц.
– Не так уж много, – пробормотал он, поглаживая большим пальцем ее щеку и подбородок. Палец его остановился у края губ. – Вы бы удивились.
Его жаркий взгляд остановился на ее губах. И, словно проверяя, так ли они полны и упруги на ощупь, как на вид, он провел кончиком пальца по нижней губе. Низ живота обдало жаром, ноги задрожали. Каким-то чудом у нее нашлись силы приподнять руки и упереться ему в грудь. В такую твердую и широкую под мокрой рубашкой. Не испугавшись отпора, она толкнула его в грудь со всей силы.
Он не шевельнулся. С тем же успехом она могла бы толкать скалу.
– Отодвиньтесь, – приказала она. Он долго молча смотрел на нее.
– Отодвиньтесь, – повторила она. Челюсть свело от напряжения.
– Разумеется. – Он отступил, подняв руки. На губах его играла усмешка.
Она поднялась со скамьи. Инстинкт приказывал ей спасаться бегством, даже если для этого придется выскочить под ливень. Лучше уж та буря, что бушевала снаружи, чем та, что бушевала сейчас здесь, в пространстве между ними и вокруг них. Сейчас их разделяли лишь сантиметры, и, судя по его взгляду, он не собирался избавлять ее от своего присутствия.
– Я поняла, что вы такое, – прошипела она.
– Так скажите. – Он улыбался.
– Вы испорченный человек, вы грубиян, вы… – Она замолчала, сглотнула слюну и закончила уже более спокойно: – Вы думаете, что можете играть со мной, словно я какая-то влюбленная дурочка, которая счастлива уже тем, что вы удостоили меня своим вниманием.
Не переставая все так же улыбаться, он провел подушечкой указательного пальца по ее щеке.
– Час со мной наедине, и, думаю, я мог бы превратить вас во влюбленную дурочку, счастливую тем, что я оказываю вам внимание.
– Вы отвратительны, – бросила она ему в лицо, борясь с дрожью во всем теле, вызванной его словами.
Он варвар, не знающий приличий, примитивное существо. Еще ни один мужчина не позволял себе так с ней разговаривать. Так грубо, так вульгарно. Разве так мужчина обращается с женщиной, которую желает? И от этой мысли ее бросило сначала в жар, потом в холод. Она была напугана и в то же время приятно возбуждена.
Хит выпрямился и, бросив на нее последний, надрывающий душу взгляд, направился к хозяину гостиницы.
Порция стянула мокрые перчатки и протянула дрожащие руки к огню, пытаясь унять бешено колотящееся сердце, и все же она не могла удержаться от того, чтобы не наблюдать за ним из-под ресниц. Услышав его тяжелые шаги, она подняла глаза.
– Для вас приготовили комнату. – Голос его заставлял вибрировать воздух, и этот голос согревал ее лучше, чем огонь в камине. – Я рассказал хозяину гостиницы о постигшем вас несчастье. Он пришлет к вам вашу горничную и принесет вещи, когда прибудет ваша карета.
Сердце у Порции подпрыгнуло при мысли, во сколько ей обойдется комната. Те несколько монет, что были у нее в кошельке, не покроют расходов на услуги кузнеца и оплату номера. Порцию охватило раздражение. Кто он такой, чтобы от ее имени с кем-то договариваться?
– Нет, – сказала она. – В этом нет необходимости. Мне нужно уезжать сегодня же.
– Так не пойдет. – Он нахмурился и покачал головой. – Вам надо переодеться, пока вы не простыли. Теплая еда вам, вероятно, тоже не помешает.
Порция покачала головой, раздраженно поправив повисшие поля шляпки.
– На самом деле я…
– Влага и холод не слишком хорошая комбинация, – сказал он так, словно говорил с недоразвитой. – В Йоркшире зима не для неженок.
Порция гордо распрямила спину. Она не знала, что заставило ее обидеться сильнее: его покровительственная манера или то, что он счел ее неженкой. В своей жизни она ни разу не падала в обморок, как многие другие дамы, которые всегда под рукой имели нюхательную соль.
– Сейчас март, – бросила она в ответ. – Весна.
– Весна, но не здесь.
Поля ее шляпы снова опустились, закрыв обзор. Раздраженно вздохнув, она сорвала шляпу, и ей было наплевать, если он увидит, в каком ужасном беспорядке ее прическа. С нее довольно. Ей надоело выслушивать нотации. Как будто в Лондоне мало тех, кто постоянно указывает ей, что делать и чего не делать. Родственников она вынуждена выносить. Но этот мужчина для нее никто, и терпеть нотации от него она не намерена. Даже если этот незнакомец и так хорош собой. Даже если ее тело звенело и покалывало в его присутствии.
– Я благодарна вам за все, что вы сделали, но в вашей дальнейшей помощи я не нуждаюсь.
Черты лица его словно стали резче и тверже. Вновь перед ней был тот пугающий незнакомец на пустынной дороге.
– Хорошо. В таком случае всего вам доброго. – Он повернулся к ней спиной и быстро вышел.
Ее пронзило чувство вины… и какое-то иное чувство, которому было трудно найти определение. Сердце ее сжалось, когда она посмотрела ему вслед. Повинуясь внезапному импульсу, она бросилась за ним и поравнялась, когда он был на середине зала. Она остановила его, схватив за руку выше локтя, и почувствовала, как напряглись его мускулы под ее пальцами. Он обернулся и посмотрел на нее. Пристально. Она не поняла, что было в этом взгляде.
Порция уставилась на него, не зная, что сказать, как объяснить, зачем она побежала за ним.
– Слушаю вас, – сказал он.
Порция окаменела. Она чувствовала себя полной дурой. Они были совершенно чужими друг другу людьми. Он доставил ее в гостиницу живой и невредимой. И на этом все. Больше ничего.
– Спасибо, – прошептала она и, сглотнув слюну, переборола желание отвернуться, спрятаться от его взгляда, – за вашу помощь. Я не хотела, чтобы вы сочли меня… неблагодарной.
Она прикусила губу. Ее брат на это сказал бы, что вежливости от нее никто не требует. Уже сам тот факт, что она принадлежала к роду Деррингов, ставит ее выше большинства смертных. Как бы там ни было, она не могла позволить ему уйти, не произнеся слов признательности.
Она открыла было рот, чтобы объяснить истинную причину того, почему она не может остаться в гостинице на ночь, но передумала. Вернее, за нее приняла решение ее гордость. Слова объяснений застряли в горле.
В глазах его зажегся странный свет, и сердце ее застучало в три раза быстрее. Эти темно-серые глаза потемнели, стали похожи на полированный оникс. И эти глаза скользили по ней, смотрели на нее так, что кровь ее закипала в венах. Он неторопливо окинул взглядом всю ее покрытую грязью фигуру, ее растрепанные волосы и лишь затем вернулся к ее лицу. Этот взгляд прожигал ее насквозь.
И тогда он прикоснулся к ее лицу. Теплые пальцы легли на ее щеку с удивительной нежностью. Она не могла шевельнуться. Впрочем, ей совсем не хотелось бежать от него. Более того, не отдавая себе отчета, она склонила голову навстречу его руке, ощущая исходящее от этой руки надежное тепло.
Закрыв глаза, она забыла обо всем и позволила губам скользнуть по его коже. Ладонь его походила на бархат. Осмелев, она лизнула его ладонь языком. Он резко втянул воздух, и она очнулась и широко открыла глаза.
И эта глубина в его взгляде, пристальность и жар и цвет его глаз, который из серого сделался темно-синим, заставили ее отступить, как если бы, очнувшись, она увидела, что находится в лапах дикой кошки из джунглей, тигра, который готов ее сожрать.
Он опустил руку, поднес ее к глазам, повертел, глядя на нее так, словно видел впервые, словно пытался найти в ней некий ответ, некую истину.
Когда он поднял глаза, цвет у них был как раньше – холодный серый, а взгляд бесстрастный, каменный. Как у незнакомца.
– Пусть вам будет тепло, мисс Грязнуля, – пробормотал он.
И с этими словами ушел.
Дверь за ним захлопнулась, ветер пытался сорвать ее с петель и ворваться туда, куда его не желали впускать. Этот мужчина ушел так же внезапно, как и появился в ее жизни. Его прикосновение, его изощренно дурманящий запах, его искушающая греховность – все в этом мужчине взывало к ней, заставляло трепетать, как лист на ветру. Он ушел, и она испытала боль – боль сожаления. Словно при осознании утраченной возможности. Возможности чего? Она не хотела об этом говорить и даже думать не смела.
– Мисс Грязнуля, – пробормотала она, глядя на дверь долгим взглядом. Как ни странно, это прозвище больше ее не раздражало. Особенно когда оно прозвучало в его устах почти с нежностью – после того, как он так смотрел на нее, так прикасался к ней.
Порция обхватила себя руками. После его ухода она чувствовала себя обездоленной. Несчастной. Замерзшей. Все это было просто нелепо. С какой стати она должна сожалеть об уходе незнакомца? Какого-то местного помещика в лучшем случае? Да, он помог ей, но при этом он был груб и дурно воспитан… и заставлял ее сердце биться так, словно оно мечтало вырваться на свободу.
Уронив руки, она направилась назад, к камину. Но то тепло, что мог подарить ей камин, не шло ни в какое, сравнение с тем теплом, что разжег в ней Хит. Усевшись на жесткую скамью, она, обхватив руками колени, стала дожидаться, пока огонь камина согреет ее. Она старалась изо всех сил позабыть его, позабыть его имя и то, что прочла в его взгляде. Она ждала, пока вернется к ней знакомая апатия, поклявшись себе, что завтра даже не вспомнит о нем.
Хит, то есть «вереск»… Как подходит ему это имя! Такой же неприкаянный и буйный, как то дикое растение, что покрывает бескрайние пустоши земли, откуда он родом.
Глава 4
Хит вышел из таверны. Он шел, рассекая сплошную стену дождя, навстречу ветру, пытаясь забыть голубые глаза с длинными угольно-черными ресницами, что стояли у него перед глазами. Невинность в теле искусительницы. Он шел все быстрее, он бежал прочь от таверны и от нее, от той, что невольно и болезненно напомнила ему обо всем том, чего ему не суждено иметь в жизни.
Выругавшись, он остановился и оглянулся на размытый дождем силуэт двухэтажного коттеджа, в котором располагалась гостиница и таверна. Ему очень хотелось вернуться, проследить за тем, чтобы она осталась там, где тепло и сухо, пробить стену ее нерешительности и, усадив ее на колени, расцеловать.
Господи, что делала эта барышня в этих краях одна, без присмотра? То, что она леди, он увидел сразу, еще до того, как она раскрыла рот. Голубая кровь – ее не скроешь. К тому же упрямая. За такими глаз да глаз нужен. Эта глупышка и в самом деле возьмет да отправится в путь в ночь, в такую ночь. Хит не на шутку боялся, что ей удастся найти того, кто вызовется ей помочь.
Он тряхнул головой. Он не нес за нее ответственность и никогда не будет нести.
Он повернулся и пошел в кузницу. Просто для того, чтобы не возвращаться в гостиницу, куда его так сильно тянуло. Казалось, невидимая струна натянулась между таверной и им, между ней и им. Перекинувшись парой слов с кузнецом, Хит получил коня. Оседлав коня, он еще раз посмотрел на гостиницу. Как же хотелось ему вернуться туда. Она не хотела, чтобы он уходил. Она не сказала это словами, но глаза были красноречивее слов. Он мог вернуться. Он мог проверить, насколько крепка ее защита. Будь он другим, он, вероятно, так и поступил бы.
Старое знакомое уныние, крадучись, как хищный зверь, заползло в душу, заполнило его изнутри. Такой безнадежности он давно не испытывал. Вот уже несколько лет, как он примирился со своим положением. Научился запрещать себе желать то, что было ему недоступно.
Делла. Делла была его живым плотом в бурном море житейских невзгод. Перед глазами его всплыло ее лицо. Делла поможет ему забыть. Забыть эту девушку, что так остро напомнила ему о том, чего у него никогда не будет. Она поможет разогнать тоску. Он воспользуется ее телом, утонет в ее знакомом тепле и скажет себе, что ему этого хватает.
Он пришпорил коня и понесся через деревню, не разбирая дороги. Он не боялся свернуть себе шею. Жизнь не была ему дорога. Он уже давно перестал заботиться о собственном благополучии.
Иногда он думал, не покончить ли со всем этим одним махом. Нет, о самоубийстве он не помышлял. Его мать избрала этот способ избавления, но он не был трусом, как она. И все же случайная смерть, результат одного из его бесшабашных поступков, стала бы куда более милостивым концом, чем тот, что ждал его впереди.
Он подгонял коня. Подальше отсюда, как можно дальше от гостиницы. Подальше от тоненькой девчушки, что заставила его мечтать о несбыточном. Он не мог стать другим, не связанным по рукам и ногам обязательствами и чувством долга. Он не мог избавиться от проклятия, довлевшего над его жизнью, – это было не в его и ни в чьих силах.
Порция вошла в грязный зал таверны следующим утром, хмурая и злая после общения с хозяином гостиницы. Ужасный человек. Ни на йоту доброты.
– По крайней мере, завтрак мы можем себе позволить, – жизнерадостно, даже слишком жизнерадостно, заявила Нетти, прижав руку к животу с таким видом, словно не ела дня три. – Я сейчас умру от голода. До сих пор не могу поверить, что вы так жестоко обошлись с нами обеими. Это же надо – лишить нас обеих ужина!
Порция закрыла на мгновение глаза и вытянула шею, стараясь ослабить боль от растяжения мышц, полученного явно из-за того, что ей пришлось провести ночь на одной узкой кровати с Нетти в крохотной, насквозь продуваемой комнатке на чердаке – самой дешевой в гостинице.
Хит был прав. В такую погоду никого из дома не вытащишь, чем ни заманивай. Особенно если учесть, что и заманивать-то было особенно нечем. И в результате им с Нетти пришлось провести ночь в этой дыре, дрожа от холода и прижимаясь друг к другу в тщетной попытке согреться, кутаясь в старое, потертое одеяло. После такой ночи привычные жалобы Нетти Порция уже не могла, как обычно, пропускать мимо ушей.
– Я вчера объяснила…
– Да, да, – перебила ее горничная, махнув рукой, при этом скосив взгляд на запястье Порции. – Жаль, что вы не догадались раньше продать браслет. Тогда не пришлось бы ложиться спать голодными.
Порция сжала кошелек, чья теперешняя тяжесть напомнила ей о том, чем ей пришлось пожертвовать. Идея продать браслет пришла к ней вчера ночью, когда она, уставившись в темноту, обмирала от мысли о том, что ей нечем будет расплачиваться с хозяином гостиницы.
Порция потерла запястье. Теперь оно было голым. Три года назад мать прислала ей этот браслет из Италии. Порция редко получала от матери письма, а подарки и того реже. Этот браслет был особенным, он был…
Порция вздохнула, тряхнула головой и сморгнула слезы. Она не станет плакать над какой-нибудь безделушкой. Такой, как браслет, например. Серебро и камешки – и все.
Она обвела взглядом обшарпанный трактир, такой неприглядный в свете дня. Она отказывалась признаться самой себе в том, что искала взглядом кого-то конкретного, но при этом продолжала надеяться, что снова увидит его. По какой-то причине Хит занимал ее мысли еще очень долго после того, как ушел из трактира. Даже когда ей удалось уснуть, он вторгся в ее сон, и во сне его грешные руки и губы делали все то, что обещал его горячий взгляд.
Не увидев Хита, Порция почувствовала разочарование. Столь острое, что не смогла его скрыть. Как глупо! Но вместо Хита она увидела в таверне другого знакомого.
Там, за дальним столиком в углу, склонившись над кружкой с элем, сидел ее кучер.
Не замечая острой боли в лодыжке, вызванной резким движением, она бросилась к нему через зал.
– Джон! Где ты был?
Моргая мутными глазами, он поднял кружку, приветствуя хозяйку.
– Привет, госпожа. А вы что тут делаете?
– Ты меня спрашиваешь? Меня? – От крика у Порции разболелась голова. Кровь гудела в ушах. У нее не укладывалось в голове, как он мог спокойно сидеть тут, потягивая пиво, ни капельки не переживая из-за двух женщин, вверенных его заботам, – двух женщин, которых он бросил на дороге на ночь глядя и ни разу о них не вспомнил. – Мне следовало бы выпороть тебя! Ты должен был еще вчера найти того, кто поможет починить карету, и вернуться!
– Ах ты, негодник паршивый! Где тебя носило? – воскликнула Нетти, подойдя к Порции. Наконец и она продемонстрировала неудовольствие по поводу безответственного поведения кучера.
Джон неловко поднялся, пытаясь одернуть мятую синюю ливрею, дабы придать себе более солидный вид.
– Ни к чему кипятиться, госпожа. Я уже собирался вас забрать.
– Этим утром? – Нетти подбоченилась. – Как мило с твоей стороны.
Джон выпятил мощную грудь, сдвинув густые мохнатые брови.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28