С трудом удалось Георгию собрать вокруг себя немногочисленных сторонников из числа мелких купцов и мастеровых. Однако средств, собранных ими, не могло хватить на организацию печатного дела. На помощь братства в ближайшее время надеяться не приходилось. Скорина понял, что здесь нужно запастись терпением и осторожностью. Покуда же он занялся собиранием старых славянских рукописей, разыскивая их среди забытых книг и церковной утвари в полоцких монастырях. Это увлекло и несколько рассеяло его гнетущую тоску. Прежний замысел о сотрудничестве с Глинским рухнул. Нет, никогда более не будет он пытаться связать книгу с мечом. Ни измены князей, ни победы или поражения военачальников не смогут помешать его великому и святому делу – просвещению народа. Книга! Вот что прекратит братоубийственные войны, свяжет людей воедино! Она пройдет все грани и стены и возвестит зарю нового дня!
* * *
8 сентября 1514 года на левом берегу Днепра, возле города Орши, дружины русского воеводы Челяднина встретились с войсками короля Сигизмунда. Долго бились храбрые москвичи. Заходило солнце и снова всходило, а они все стояли между Дубровной и Оршей, против полчищ князя Острожского – Сигизмундова воеводы. Видно было: не сломить силы московской. Тогда лукавый князь прибег к хитрости. Выслав послов к московским воеводам Челяднину и Михаилу Голице, князь стал занимать их мирными предложениями, а сам тайно поставил новые пушки на заросших кустарником берегах небольшой речки Крапивны. Московские воеводы на мир не пошли, послов отправили обратно.
И вновь разгорелся бой. Ратники Сигизмунда побежали вдоль реки Крапивны, и русские, преследуя их, попали под небывалый еще тогда огонь новых, заморских пушек. Река Крапивна изменила течение, пробиваясь сквозь кусты по низким берегам, русло ее было запружено телами москвичей и поляков.
Ни до этого, ни много лет после никто не помнил такого страшного боя.
Один за другим три русских города – Дубровна, Мстиславль и Кричев – сдались королю Сигизмунду. Князь Константин Острожский двинулся на Смоленск. Однако ни многодневная осада, ни подосланные грамоты и увещевания не смутили смолян. Острожский был отброшен от города и, преследуемый дружинами Шуйского, потерял много ратников и возов с награбленным в других городах добром. Смоленск стал городом русским.
Злоба и ярость царили во дворце Сигизмунда. Преследовался каждый, кто не только делом, а словом или мыслью лишь вставал на защиту русских людей. Ксендзы и монахи прославляли победу короля, а воеводские люди не позволяли никому усомниться в этой победе.
Смутно стало в городах Белой Руси. Смутно было и на душе жителей Полоцка. Каждый день до Георгия доходили слухи то о закрытом православном храме, то о грабеже казны братства.
Настя причитала целыми днями. Брат Иван все еще был в Познани, и теперь неведомо, воротится ли? Дороги пуще прежнего стали непроходимыми от разбоя и стражников.
Иногда через Полоцк проводили закованных в цепи голодных и оборванных людей; женщины тихонько подавали им пищу и плакали.
Георгию тяжело было это видеть. Он запирался в своем покое или монастырской келье, проводя целые дни над изучением и сравнением старинных рукописей. Скорина работал много и упорно, подготавливая свой первый перевод Библии на родной язык. Неизвестно, когда его труд смогут прочитать те, ради кого он старался…
На организацию типографии средств еще не хватало. Георгий ждал возвращения Ивана, надеясь получить помощь от него и, если тот потребует, передать за это брату половину наследства. Он отправил письма в православные братства: витебское, могилевское и минское, приглашая братчиков объединиться «для общего заведения друкарского дела, начать друкарню свою фундовать и мастеров обучать вместе». На письмо Скорины ответило только минское, тогда еще молодое, братство. Но и его ответа Георгий получить не успел. Письма были перехвачены воеводскими соглядатаями и отправлены в великокняжескую тайную канцелярию как неопровержимые доказательства подготавливаемой измены и бунта. Не зная об этом, Георгий полагал, что иногородние братства отнеслись к его предложению так же, как и полоцкое.
Однажды Георгий поднялся на высокий холм старого вала и, как когда-то в юности, долго задумчиво смотрел на свой родной город. Казалось, ничто не изменилось в Полоцке. Так же сверкали на солнце его влажные деревянные стены. Так же высились над ним башни двух замков и шумел перевоз через Двину. Только не было больше веселых, пестрых ярмарок, не пели на улицах лирники и словно притаилась, попряталась молодежь.
Вспомнилась прошлая жизнь в Полоцке, вспомнились другие города. Почти ощутимо представил себе Георгий Прагу, куда привез его добрый и ласковый пан Алеш. Ему внезапно остро захотелось снова встретиться с людьми, ставшими в Праге его друзьями. Образ их мыслей, их свободолюбие и отзывчивость манили Георгия, мучительно стремившегося вырваться из того жестокого и бездушного круга панского насилия, в котором оказалась не только земля его родины, но и духовная жизнь простых людей. Найдет ли он в себе силы? Удастся ли ему хоть малым светильником указать путь братьям своим? Георгий искал ответа, терзаясь сомнениями.
Взволнованный думами, он направился к дому. От городской стены по узкой тропинке навстречу ему бежал племянник Роман. Мальчик так запыхался от быстрого бега, что не мог выговорить слова. Он испуганно оглядывался в сторону города.
– Что случилось, Роман? – тревожно спросил Георгий.
– Там… – проговорил наконец мальчик, показывая рукой в сторону дома. – Пришли стражники… Ищут тебя… Мамку пытали, где бумаги твои, что от русских получены… Они убьют тебя, дядя Юрий…
– Постой, Роман… Какие бумаги? Кто убьет меня?
– Беги, дядя Юрий! И я с тобой… Вместе убежим!
Георгий улыбнулся.
– Куда же мы побежим? Скоро вечер, пойдем-ка домой, Роман.
Мальчик вдруг вспыхнул и, ухватив Георгия за рукав, почти рыдая, заговорил:
– Не надо, не надо домой!.. Они ждут тебя… Не пущу тебя домой… Идем, я покажу куда. – Он потащил Георгия за собой, и тот, поддавшись, пошел за ним.
Солнце уже садилось. Багряные лучи окрасили верхушки редких деревьев. В овраге, куда они спустились, сгущались сумерки. Мальчик почти бежал, все еще не выпуская рукав дяди. Георгий шел молча, стараясь разобраться в том, что сообщил ему племянник. Едва обогнув излучину оврага, Георгий вдруг вздрогнул и остановился.
Перед ним на небольшой полянке, среди кустов и можжевельника, стоял горбун. Маленький, в белой рубашке, прикрываясь длинной рукой от закатного солнечного света, он смотрел на Георгия.
Георгий сразу узнал его. Это был тот самый горбун, который когда-то укрыл от преследователей его и хлопчика Янку.
Горбун вовсе не изменился. Те же добрые, лучистые глаза, то же спокойное, немного бледное лицо. Мальчик выпустил рукав Георгия и, тихо подойдя к горбуну, остановился.
Горбун улыбнулся Георгию и спросил тонким, почти девичьим голосом:
– Помнишь меня, брат Юрий?
Георгий наклонил голову. Горбун приблизился к нему и, взяв за руку, сказал тихо, но решительно:
– Беги отсюда, брат!.. Говорю тебе, беги! Быть может… потом вернешься… Даст бог, увидимся…
Георгий опустился на камень и закрыл лицо руками.
Роман плакал, уткнувшись в грудь горбуна.
Глава III
В майский день 1516 года по дороге к Праге пронеслись во весь опор пять всадников. Они миновали городские ворота, пересекли Староместскую площадь, Карлов мост и, сбив с ног зазевавшихся пешеходов, остановились у въезда в Градчинский замок.
Тотчас же по городу разнесся слух: умер король! Гонцы из Венгрии принесли известие о смерти Владислава, короля венгерского и чешского, и о вступлении на престол его десятилетнего сына Людовика. Чины трех Мест Пражских были созваны в Градчин, чтобы обсудить послание нового короля, требовавшего ввести его в управление чешскими землями.
На площадях собирались толпы. Повсюду шли горячие споры. Многие опасались смуты бескоролевья, вторжения немецких князей. Находились и люди, настроенные более решительно. Слышались призывы к оружию, угрозы по адресу верховного бургграфа Зденека Льва из Розмиталя, ставленника панов, угнетателя и лихоимца.
Оживились сторонники князя Мюнстербергского, отпрыска славного чешского рода Подебрадов.
– Наздар внуку Юрия Подебрада! Прочь розмитальского разбойника!
Въехавший в Прагу в этот день Георгий Скорина с удивлением наблюдал охватившее город волнение.
«Не везет же мне! – думал он. – Кажется, и здесь начинаются бури, подобные тем, от которых я только что ушел, покинув родину…» Пробиваясь через толпы возбужденных горожан, он не без труда отыскал место, где должен был находиться дом купца Алеша. Но дома не было. Вместо него Скорина увидел пустырь, поросший травой…
«Несколько лет тому назад, – сказал ему хозяин соседнего двора, – пан Юрий из Копидла, будь проклято его имя, учинил погром пражским мещанам. Злодеи грабили лавки… Отрезали носы и уши… Жгли дома… Сожгли и этот дом…»
Сообщить же что-либо о судьбе семьи Алеша он не может, так как поселился здесь недавно. Должно быть, пан Алеш перебрался куда-нибудь в Новое Место или за Влтаву, на Малую Сторону… А может, и вовсе покинул Прагу. Лучше всего спросить о нем в магистрате, что на Староместской площади.
Прага встречала Георгия не более радушно, чем Полоцк. Впрочем, не все потеряно. Быть может, все-таки удастся разыскать Алеша.
Придя на Староместскую площадь, Георгий не смог пробиться к ратуше. Перед зданием собралась огромная толпа.
Какой-то человек с балкона ратуши оглашал постановление чинов.
– Чешский народ, – выкрикивал человек уже охрипшим голосом, – следуя древнему своему обычаю, может признать Людовика, сына Владиславова, лишь когда он даст присягу хранить верность законам чешского государства и не нарушать прав и вольностей чешских. А потому королю Людовику надлежит прибыть в Прагу для принесения такой присяги и для совещания с чинами государственными по важнейшим делам.
Из толпы послышались возгласы:
– А как с панами и владыками?.. Пусть новый король защитит горожан от шляхты и папистов!..
Человек на балконе поднял руку.
– Решено также, – крикнул он, – созвать общий сейм, дабы положить конец раздорам среди чехов и восстановить законные права для всех сословий и исповеданий!
Георгий стоял далеко и не мог разглядеть лица говорившего.
Вскоре толпа начала редеть, решение чинов, видимо, внесло успокоение. Георгий направился к ратуше. Из ворот навстречу ему вышла группа людей. Среди них был человек, только что державший речь с балкона, тучный мужчина средних лет. Он шел важно и неторопливо, как подобает людям, обладающим солидным положением в свете. Георгий внимательно посмотрел ему в лицо и обмер… Возможно ли?..
– Вацлав! – вскрикнул Георгий. – Ты ли это, друг мой?..
Человек остановился, с недоумением взглянул на Скорину, потом быстро отступил назад и поднял руки.
– Господи помилуй!.. – прошептал он. – Уж не Франек ли это?..
– Он самый! – рассмеялся Георгий, крепко обнимая друга…
* * *
– Что же наш Николай? Где он? – нетерпеливо спрашивал Георгий, сидя в одной из комнат нового красивого дома на берегу Влтавы.
– Не знаю, – отвечал Вацлав. – Его судили, изгнали из университета, и он уехал из Кракова. Однажды я получил от него письмо. Там были стихи, умные и злые, но не было ни даты, ни адреса… Больше я о нем ничего не слышал.
– А пан Глоговский?
– Скончался. Вскоре после твоего отъезда…
Друзья помолчали.
– Пан Коперник также покинул университет, – продолжал Вацлав, – и поселился в каком-то небольшом городке… Кажется, во Фрауэнбурге. Он состоит там каноником.
– Как странно, – сказал Георгий задумчиво. – Неужели такие люди могут исчезнуть бесследно?
– Зато наш старый приятель, рыцарь фон Рейхенберг, процветает, – усмехнулся Вацлав. – Он теперь ближайший советник польского короля.
– Знаю, – тихо сказал Георгий. – Мне пришлось еще раз услышать об этом человеке.
Он подошел к раскрытому окну и стал смотреть на серые, сумрачные волны Влтавы. Потом спросил, не оборачиваясь:
– Не знаешь ли ты… о судьбе…
– Я ни разу не встречал ее, – не дал ему закончить Вацлав. – Говорили, будто она вышла замуж.
Георгий молча стоял у окна.
– С тех пор прошло десять лет… Разве ты все еще любишь ее, Франек?..
Георгий обернулся. Лицо его было спокойно.
– Эти десять лет я был слишком занят, чтобы искать новых привязанностей, – сказал он, грустно улыбнувшись. – И едва ли найду для этого время и впредь…
Он подошел к Вацлаву и вдруг расхохотался.
– Чего ты? – с недоумением спросил тот.
– Ох, Вашек, какой ты стал толстый и важный. Ты богат?
– Я женился пять лет назад на дочери известного пражского пивовара, – ответил Вашек застенчиво. – Она принесла мне небольшое приданое…
– Поздравляю тебя, приятель, ты всегда имел пристрастие к пиву. Где же твоя супруга?
– Марта уехала по делам за город. Видишь ли, я ведь состою старшим секретарем Староместского магистрата…
– Ого!
– Да… И общественные обязанности отнимают у меня много времени, так что Марте приходится самой вести торговые дела. Она очень достойная женщина.
– Есть у тебя дети?
– Нет, – вздохнул Вацлав. – К несчастью, детей у нас нет…
Вошел слуга с подносом, уставленным блюдами и жбанами. Друзья сели за стол.
Георгий с удовольствием принялся за угощение. Он с самого утра ничего не ел и порядком проголодался. Вацлав ел мало и неохотно. Вид у него был довольно кислый.
– Не понимаю, – сказал Георгий, запивая гусиный паштет холодным пивом, – откуда у тебя такое пренебрежение к этим яствам, достойным Лукулла?
– Да, – сказал Вацлав уныло, – я равнодушен к ним.
– Я помню времена, когда и во сне тебе грезились маковые лепешки.
– Маковые лепешки!.. – Вацлав покачал головой. – Вот чего бы я отведал! К сожалению, мне их не подают. Марта говорит, что эта грубая пища вредит здоровью.
– Пустяки! – рассмеялся Георгий.
– Так говорит Марта, – повторил Вацлав. – Однако, Франек, ты еще ничего не рассказал о себе…
Георгий стал рассказывать. Вацлаву казалось, что он вместе с другом бродит по знаменитым городам Италии, беседует на вершине падуанской башни с московским богомазом, сидит у костра повстанцев-мужиков в чаще белорусского леса. В памяти его воскресла убогая каморка краковской бурсы… Зимние сумерки, красноватые отблески углей в жаровне. Двое юношей, мечтающих вслух. Кажется, совсем недавно это было, а сколько переменилось с тех пор в их жизни. Как различно сложились их судьбы!
– Итак, ты решил поселиться в Праге? – спросил Вацлав, когда Георгий умолк.
– Да. В этом городе, мне кажется, я смогу сделать многое. Есть в чешской земле искусные друкарни и резчики, можно всякие славянские литеры изготовить. Пойми, Вацлав, ничто нынче не нужно так народу, как книга. Книга на языке, понятном простому люду. Помнишь мой краковский диспут?
– Еще бы!
– А я и подавно не забыл. Теперь настала пора осуществить то, о чем мечтали мы тогда. Вы, чехи, давно начали это дело. Я продолжу его. Сам переложу священное писание на русский язык, напишу пояснения, примечания, чтобы читателю легче было понять. Оттиснем книги, разошлем по всей Руси, а также в города чешские, польские, сербские – повсюду, где понимают славянскую грамоту.
– Да, да, – сказал Вацлав, – давно пора!
– Гравюры по дереву вырежем, – продолжал Георгий, не слушая. – Я этому мастерству в Венеции хорошо выучился. Приходилось тебе видеть вашу чешскую Библию, отпечатанную в Венеции?
Вацлав утвердительно кивнул головой.
– Хороша! – сказал Георгий с восторгом. – Чудесно! Что и говорить. И все же можно сделать еще лучше. И сделаем, верь мне! Пусть книга будет прекрасной, словно картина или статуя, пусть радует душу человеческую. Хочешь работать со мной, друг?
– Хочу! – сказал Вацлав, восторженно глядя на приятеля, совсем как в дни юности. – Конечно, хочу… – Он внезапно осекся. – А деньги?.. – сказал он. – Затея эта дорогая.
– Деньги?.. Я привез из Полоцка некоторую сумму. Один, конечно, не осилю. Я рассчитывал на помощь купца Алеша, да вот беда – исчез он. Не знаю, где и искать… Но теперь это не страшно. Я потерял Алеша, но, слава богу, нашел тебя. Разве ты не поможешь мне деньгами?
– Франек, – сказал Вацлав, с испугом глядя на друга, – я ничего не смогу дать тебе…
– Как! – воскликнул Георгий. – Ведь ты богат, ты сам сказал. Или ты уже не друг мне, как прежде, Вацлав?
– Я богат, Франек, это верно. И я люблю тебя по-прежнему. Но я не волен распоряжаться моим состоянием. Им ведает Марта. Я поговорю с ней, объясню ей… Не думаю, чтобы она согласилась, но все же я поговорю с ней, Франек.
Весь следующий день Георгий провел в поисках Алеша, но так и не нашел его следа. Вернувшись на постоялый двор, где по приезде в Прагу он снял комнату, Георгий нашел записку от Вацлава.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50