А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Димитрий безошибочно рассчитал, что слова его разнесутся далеко, дойдут и до Ольга, ибо в войске было много торговых гостей из Рязани, – купцам и распри государей нипочем, шла бы торговля бойко. Димитрий сам подсказал соседу-сопернику лучший для него образ действий, он в душе понимал рязанского князя: в победу Москвы не верит, идти заодно с Мамаем не хочет, ибо ненавидит Орду да и страшится проклятья русских людей, но и открыто разорвать союз с Мамаем тоже страшится: тогда, в случае победы Орды, его княжество первым исчезнет с лица земли. «Сиди дома, – как бы говорил Димитрий сопернику. – Повода для вражды я тебе не дал и не дам, а посему не будет тебе даже малого оправдания, коли на меня исполчишься с татарами заодно».
Тревожил еще Ягайло, который стремился обойти полки своих братьев с юго-запада и получить свободный путь к Мамаю. Двинуть бы Ольгердовичей прямо на него, навязать встречное сражение, отбросить на запад. Пусть у Ягайло силы побольше, но как воины и полководцы Андрей и Дмитрий не чета своему брату, а главное их превосходство в духе войска: уже несколько русских бояр и литовских панов с дружинами тайно покинули Ягайло и перешли к его младшим братьям. И сколько еще готово перейти при случае! Но не хотелось Димитрию проливать славянскую кровь до решающего сражения, все мечи соединенной рати братьев Ольгердовичей надо сберечь и направить на самого страшного врага. Димитрий по-прежнему рассчитывал встретить Мамая прежде, чем встретит его Ягайло, который не переставал оглядываться на своего рязанского союзника.
На переправе через быстрый Осетр великого князя разыскал разведчик Васька Тупик…
Отряду Тупика не удалось избежать столкновения с преследователями. Враги настигли беглецов за Пронском, сели на хвост, погнали, на скаку меняя коней, и уже над головами русских запели черные стрелы, уже испытанные лошади сакмагонов задыхались на встречном ветру, роняя с боков клочья пены, – лишний заводной конь, имевшийся у каждого из врагов, решал исход долгого состязания и судьбу русских разведчиков. Тут бы Ваське и его товарищам последний раз употчевать врагов белым железом и красным вином, да и самим отведать того же угощения, тут бы неприбранные тела их растащили жадные звери и птицы, и остались бы тайной для великого князя судьбы его отчаянных пограничных стражей, но, видно, кто-то сильно молился за синеглазого московского рубаку. Вблизи той самой речки Вожи, что стала проклятьем для Мамая, дорогу погоне перерезал полусотенный отряд конных шишей, как потом выяснилось, шедший на зов князя Димитрия. Звероватые лесные мужики, ражие парни на лохматых крестьянских лошадях, размахивая ослопами, чеканами, топорами и самодельными мечами, с гиком и свистом кинулись на татар сбоку, из негустого березового перелеска. Те, ошеломленные нежданным нападением, сдержали коней, Тупик моментально повернул отряд, ударил на растянувшихся преследователей. Силы оказались равными, но рубка длилась недолго – ордынцы бежали, потеряв с десяток воинов; Тупик остановил преследование: кони сакмагонов выдохлись, а посылать в погоню одних мужиков – значит погубить их. Перевязав раненых и похоронив убитых, одним отрядом двинулись на север, соблюдая осторожность, – враги могли вернуться, скрытно следовать по пятам, выжидая удобный момент для нападения. Редкие рязанские заставы не задерживали московских разведчиков и шишей. Будто и не замечали их. От рязанцев Тупик выведал, что Димитрий ушел из Коломны. Надежда на отдых отпала, двигались на закат бездорожьем – так быстро, как могли нести кони, пока наконец услышали строгий оклик певучим московским баском, который сказал Тупику больше, чем пароль…
Два дня отряд обгонял войска на марше, дороги были забиты конницей, пехотой, обозами, стадами быков и овец. Радость, что ушли от врага, перешла в счастливое потрясение при виде нескончаемой русской силы, поднявшейся на извечного врага.
– Можно жить, Василей Ондреич! – Копыто сиял воспаленными от ветра глазами.
– Поживем еще, Ваня. Да как поживем! – Тупик пристально вглядывался в лица ратников большого полка, надеясь увидеть тех, с которыми шла Дарья. Ведь нашли шиши отряд земляков-рязанцев в этом великом потоке. Хоть бы словечко услышать – где она теперь, жива ли, здорова ль?
Молчаливый Хасан тоже смотрел на бородатые и безусые лица, пытаясь коснуться жизни этих людей внутренним чувством и в прикосновении найти ту близость, что даст ему ощущение единства с великим народом, чья судьба стала и судьбой князя Хасана. Он знал: это приходит как бы нечаянно, вдруг, через мимолетный чей-то взгляд, улыбку, жест или слово, которые будто бы знакомы тебе извечно, которые ты знал и понимал в том неведомом пространстве, откуда пришел на эту землю, – так бывает у людей одного духа, одной веры, одной крови. Он пережил это в яме при встрече с Тупиком, а впервые пережил еще раньше, в рязанской деревне во время набега, когда кривоногий, длиннорукий воин в овчине шерстью наружу с кривым мечом в руке медленно, вразвалку приближался к подростку, забившемуся в угол сарая, и тот лишь сказал: «Мама!» – и закрыл лицо грязными ладошками. Было, как молния – «Это я там в сумрачном углу, это меня, маленького, беззащитного, никому не причинившего зла, убивают во всех темных углах и на солнечных улицах, бросают в горящие избы, запихивают в кожаные мешки, привязанные к кибиткам и саням, – ведь я тоже человек, я тоже только человек, еще недавно бывший ребенком!..» Через мгновенье, потрясенно рассматривая свой окровавленный меч и того в лохматой овчине, уткнувшегося в почернелую солому, он понял, что перешел черту, навсегда отделившую его от прежних соплеменников, что помертвелый мальчишка в углу сарая ему в тысячу раз ближе этого в лохматой овчине, который способен легко и бездумно убить безоружного ребенка.
И он рубанул еще раз – так, чтобы тот никогда не встал. Оттуда, из полутемного сарая, начинался путь Хасана в эту великую рать Москвы, и не раз подкатывала к сердцу волна счастливого тепла, обещая слить его с нею, как каплю дождя с потоком реки, в которой ее уже нельзя различить. Но сегодня что-то мешало Хасану. Может быть, он слишком привык к одиночеству, к холодной настороженности в окружении зорких, беспощадных врагов, поэтому и теперь нес чувство своей чужеродности шумному потоку русского войска – белая ворона, испачканная сажей, затерялась в стае подруг и одной лишь тревогой занята: как бы внезапный дождь не обнаружил ее истинного наряда, как бы не изгнали ее из стаи, – и не поймет она за своей тревогой беззаботного разговора товарок. Хасану требовалось время почувствовать себя обыкновенным человеком, которому не надо таиться, играть чью-то роль, ждать удара и самому быть готовым к нападению, но близость битвы заставляла его торопиться, и он твердил себе: «Это мой народ, мои братья, каждый из них теперь же готов умереть за русского князя Хасана. И этот рыжебородый мужик в полинялом зипуне и лаптях, и тот рослый старик со своим топором, и рябой парень в шапке блином, и скуластый боярин в зеленом кафтане на серой тонконогой лошади, и этот дородный дядя с обличьем купца, отирающий пот со лба широким рукавом вышитой рубахи, и сухонький возничий в рваном армячишке, помахивающий тонким кнутом на разномастную пару и поминутно заглядывающий за борт – на месте ли смазница? – все они мой народ, без которого князь Хасан и дело его ничего не стоят, и князь Хасан за любого из них умрет, как и они за него». Так говоря себе, он заглушал привычную настороженность, что мешала ему быть своим среди своих.
Великокняжеские значки увидели издалека на прибрежном холме. Дружинники встретили радостными криками:
– Тупик!.. Живой, черт!.. Выкупили?..
– Што я, товар? – Васька, смеясь, озорно поталкивал товарищей. – Сам убег, да вон еще князя с собой прихватил.
– Ай, сокол! – Никита Чекан, облапив, целовал в заросшие щеки. – То-то радости девкам московским – этикой красавец жив-здоров воротился.
– Плюнь через плечо, Никита, до невест еще звон сколько верст.
– Доскачешь на таком-то коне…
Никита осекся, встретясь взглядом с поседелым худым человеком из отряда Тупика.
– Осподи… Не сон ли?..
– Не сон, Никита, – тот с усилием улыбнулся. – Признал…
– Ваня! Копье!..
Старые товарищи обнялись, не пряча слез.
– С того света, што ль?
– Почитай, с того. Спасибо Тетюшкову, пособил. Четверо мы ушли, а было нас полтораста невольников, отданных Мамаем на избиение для потехи… Да што! После расскажу, мне бы теперь сотню – да с Мамаем переведаться.
– Даст тебе князь сотню, ныне большая нужда в начальниках.
– Где князь-то? – спросил Тупик.
– Эвон, ладьи провожает. Мужики не все плавать научены, так он следит, чтоб ладьи не перегружали.
– Едем к нему, князь Хасан, – позвал Тупик.
Воины с любопытством оборотились на стройного всадника в черной татарской байдане.
– Кто таков? – спросил Никита.
– Наш, татарин, – пояснил Копыто. – От Мамая ушел, лютый враг ему. И эти трое тож наши, нукеры князю.
Никита с сомнением покачал головой, тихо присвистнул.
– Приглядеть бы за таким-то «нашим».
– Не сомневайсь, – веско подтвердил Копье. – Видел его в бою – великий воин. С таким за радость почту стать рядом в битве…
Димитрий только что отругал начальника переправы за какой-то недосмотр, обернул к подъехавшим сердитое лицо, не меняя выражения, усталым, с хрипотцой голосом сказал:
– Явился, разбойник! Мало – на рожон лезешь, еще и от Мамая сбежал, шатаешься невесть где, а мне заместо тебя гонца выкупать пришлось. Довел Мамая – он, гляди, послов начнет сажать в яму. Вот Боброк те еще задаст покрепче мово, – и, широко улыбнувшись, по-товарищески обнял разведчика.
Васька, смущенный грубоватой лаской государя, удивленный тем, что Димитрий уже все знает, только и пробормотал:
– Вестника я привез, государь.
Димитрий Иванович внимательно посмотрел на Хасана темными строгими глазами, и тот, сняв шлем, поклонился, тотчас выпрямившись, назвал себя. Димитрий подошел вплотную к татарину, всмотрелся в загорелое лицо, в спокойные серые глаза.
– Вот ты каков, князь Хасан. Дай тя поцелую по нашему обычаю… Выходит, ты его из Мамаевой ямы вытащил? Я уж думал, Васька наш оборотень, коли ему удалось из самого Мамаева куреня удрать.
– Сам я, повелитель, свою голову чудом спас. Как меня Мамай помиловал за драку с темником Темиром, не пойму. Но оставаться нельзя было, и вестников всех отослал к тебе.
– А я тебя не виню – ты волен был уйти, когда захочешь, я свое слово помню. Горячности не одобряю, да сам давно ль был таким, как вы с Васькой! Весть твою последнюю с Тетюшковым получил, за то от русской земли спасибо. Теперь отдыхайте, вот закончим переправу – поговорим.
– Повелитель, отдыхать будем после битвы. Я должен сказать тебе важную весть.
– Ну-ка, – Димитрий дал знак отрокам отойти, Тупика удержал: – Говори при нем… А повелителем ты, князь, не величай меня, ладно? Я ж не бог.
– Да, государь. – Хасан покраснел.
– Ин и добро, – улыбнулся Димитрий. – Теперь сказывай.
– К Мамаю пришло десять тысяч наемников-фрягов, это сильная пехота.
– Пришли, стало быть.
– Они привезли метательные машины на колесах. Еще два десятка машин построено в войске Орды. От больших луков, которые натягивают пятьдесят человек, Мамай отказался – они громоздкие, а бьют слабее машин и на выстрел требуют много времени. Машины ведь тоже стреляют и копьями.
– Так.
– Начальник машин предложил Мамаю поставить их в один ряд против пешей рати и разбить ее строй тяжелыми свинцовыми пулями. Мамай, похоже, согласился. Когда машины появятся, надо послать конный отряд – разрушить их. В открытом поле от таких пуль нет защиты.
– Знаю. И за это спасибо, князь. Я велю предупредить всех воевод, чтоб следили. Какой награды ты хочешь?
– Ты достаточно наградил меня, государь. Но есть у меня три просьбы.
– Ну-ка?
– Первая: оставить меня в твоем войске. Вторая: дай мне сотню всадников. У меня пока трое татар, мало.
Димитрий улыбнулся:
– А третья?
– Плащ пурпурного цвета. Самому мне его здесь не найти.
– Почему пурпурного? – Глаза Димитрия совсем повеселели.
– Это любимый цвет моей матери. И в этом плаще меня видела Орда на празднике сильных. Пусть увидит теперь в битве.
Димитрий нахмурился.
– Тебе поберечься надобно, князь. И без того много рисковал головой для нашего дела.
– Это моя третья просьба, – твердо повторил Хасан.
– Добро, – Димитрий произнес свое «добро» с откровенным неодобрением: молодо, горячо, упрямо. Ему, тридцатилетнему государю, Васька Тупик и Хасан, которые были моложе всего на пять лет, казались юнцами.
– Мне, государь, хотелось бы узнать своих воинов, и они должны привыкнуть ко мне.
– Понимаю. Сотню получишь нынче. Ступайте в мою дружину, там ждите.
В тот же день к вечеру князь Хасан получил под свое начало сотню воинов в конной дружине большого полка. Тупик снова возглавил один из дозорных отрядов в сторожевом полку. Просился в крепкую сторожу Семена Мелика, узнав, что ей государь приказал: «Только своими глазами повидайте татарские полки», но главный воевода сторожевого полка князь Оболенский не пустил: довольно-де с тебя славы и риска, оставь немного другим. И Тупик, двигаясь с отрядом впереди сторожевого полка, сам теперь люто позавидовал старым знакомцам из сторожи Семена Мелика – Карпу Олексину и Петру Горскому, которые привезли Димитрию в Березуй важные вести и пленного мурзу. Тумены Мамая они увидели в трех переходах от верховьев Дона, на Кузьминой гати. Пленный снова твердил: войска у Мамая так много, что его нельзя счесть, но Димитрий теперь твердо знал – ордынская сила тоже имеет счет.
В Березуе русско-литовская рать Ольгердовичей наконец соединилась с войском Москвы. На подходе союзников им передали приказ великого князя разделить силы: Андрею Полоцкому стать в полк правой руки и принять командование им, Дмитрию Трубчевскому – занять место в промежутке большого полка и полка левой руки. Русские воины радостным кличем приветствовали братьев и союзников.
Через день войско вышло к Дону, опередив Орду. С тревогой всматривались ратники в ясную даль Задонщины, каждый гонец, приносившийся оттуда к воеводам, вызывал множество толков и вопросов. Что решат князья? Где противник? Дальше пойдет войско или станет заслоном от лютого ворога здесь, в преддверии Дикого Поля? Большинство склонялось к тому, что московский государь обложит полками левобережье Дона и не пропустит Орду в русскую землю – опытные воины знали, как удобно бить ворога на переправах. Старый Таршила не соглашался, задорил своих: «Пойдем за Дон, до Сарая и далее, где самая Орда заводится, – до великой стены». – «Какой стены?» – удивлялись ратники. «А есть там стена посередь степи, до самого неба. Когда ишшо люди сильно плодиться начали, они, штоб не воевать из-за земли, напополам ее разгородили: одна половина ихняя, хиновская, другая – наша. А потом Чингизка собрал Орду и велел ту стенку продолбить, с тех пор они захватывают чужую землю. Дак мы их обратно в ту дыру загоним, заделаем ее, уж тогда воротимся». Таршила посмеивался, ратники недоверчиво качали головами: «Брешешь ты всё, дед. Игде она, та стена, – до нее, поди-ка, и в год не доедешь?» – «А ты што, сидя за печкой, хочешь одолеть ворога? Они вон полсвета прошли, а мы што, хуже их? Пока волчье логово не разоришь, овечек не уберечь. Не ныне, так завтра до логова все равно добираться надо, коли жить хотим».
Остылой тревожной синевой сквозила донская даль, в безветрии дремали стяги полков, к великокняжескому шатру, раскинутому на возвышенности возле деревни Чернавы, съезжались князья и воеводы. Димитрий только теперь встретился с Ольгердовичами, сердечно обнял их.
– Ай, витязи лихие, гнездо Гедиминово! Повязали братца-то, крепко повязали. Где он ныне?
– Вышел из Одоева, берегом Упы крадется, как вор, – отвечал рослый Андрей, заправляя под шлем мягкую густую прядь. Дмитрий, хрупкий на вид, подвижный, чуть нервный, похожий на брата лицом и серыми большими глазами, в которых еще не растаяла дымка пройденных далей, добавил:
– Наши дозоры с него глаз не спускают. Ночью гонца его к Ольгу поймали: Ягайло слезно просит ответить, когда Ольг на Дону будет. Тот, видно, не спешит, а без него Ягайло опасается к Мамаеву котлу садиться – как бы от ордынского угощения живот не схватило.
– Рязанец-то изворотлив, – заметил младший Тарусский, Мстислав. – Ждет, пока мы с Ордой порежем друг друга, он же земли наши приберет под свою руку.
– Подавится, глотка узка, – ответил Бренк.
– За народ рязанский обидно, – вступил в разговор Оболенский. – Эвон сколько охотников пришло. А кабы князь ихний с нами стал!..
– Народ за правителей не ответчик.
– За кого ж он ответчик? – зло спросил Владимир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69