Только сели мы обедать, вошел барон и что-то шепнул маме. Она побледнела и, с минуту помолчав, обернулась ко мне.
— Приехал твой отец,— ледяным тоном сказала она и, смерив меня взглядом, прибавила: — Я сделала все от меня зависящее...
Атмосфера за обедом была натянутая.
Барон несколько раз наклонялся к маме и что-то говорил вполголоса. По отдельным, долетевшим до меня словам я догадалась, что речь идет об Оскаре.
У нас есть список прибывающих на воды. И от скуки я прочла его несколько раз с начала до конца. Но г и фамилии папы, ни генерала, ни Оскара там не обнаружила. По-видимому, списки печатают с опозданием. Мама, должно быть, опасается, как бы что-нибудь не помешало приезду Оскара.
Я не расслышала, о чем они говорили с бароном. Напрасно они от меня таятся...
18 июня
Мама предпочла бы вовсе не показываться на улице, но ей предписано пить воду... Мне она посоветовала остаться дома, потом раздумала и взяла с собой. Когда кончилась вся эта процедура с питьем и обязательным променадом и мы направились уже к выходу, в галерее вдруг появился папа. Мама побледнела как полотно и прошептала: «Он меня в гроб вгонит! Когда пьешь воду, вредно волноваться!» Отец казался помолодевшим, посвежевшим, на лице его играла приветливая улыбка. Он поцеловал маме руку с таким видом, будто между ними царят мир и согласие.
— Хоть тут довелось увидеться,— понизив голос, сказал он.— Серафина с каждым днем все хорошеет. И неудивительно,— прибавил он,— она похожа на свою мать.
Он вздохнул. Мама смотрела под ноги. Проводив нас немного, папа попрощался.
Напрасно озиралась я по сторонам в надежде увидеть богача генерала: его не было. Как-никак любопытно на него взглянуть... Хотя я наверняка откажу ему, но все-таки...
Вечером мы с мамой были в концерте. Папа, заметив нас издали, подошел поздороваться, но его тотчас же оттеснили знакомые, которых у него тут великое множество. А мама, кроме пани Целестины, не встретила никого из своих прежних приятельниц.
Пани Целестину прозвали Вечным жидом из-за того, что она уже много лет разъезжает по свету. То ли она вдова, то ли в разводе, точно не знаю, говорят, ей не повезло в жизни. Должно быть, в прошлом она была красавицей. Это еще и сейчас видно по ее лицу, на котором застыло безразлично-любезное выражение. Ее ничто не удивляет, ничто не волнует. Всюду она побывала, все повидала. Зиму провела в Неаполе, из Карлсбада направляется на берега Рейна, потом в Остенде, оттуда, кажется, в Ниццу. Ее сопровождает толстяк-иностранец, чье имя никому не известно. Молчаливый, надутый, с моноклем в глазу, он высокомерно оглядывает толпу, вздыхает и цедит сквозь зубы слова.
Пани Целестина его третирует, посылает с поручениями, то гонит от себя прочь, то зовет опять. Наружность у него малопривлекательная. По слухам, он был банкиром, но барон отзывается пренебрежительно о его происхождении.
За неимением другого общества мама проводит время с пани Целестиной. Я хожу со скучающим видом, хотя скучать некогда,— стреляю глазами направо-налево. И притворно зеваю, не то сочтут за провинциалку, которой все в диковинку. Завтра пойдем на фабрику фарфора. Дорога, кажется, очень живописная.
19 июня
Дождь расстроил наши планы, и большую часть дня пришлось провести дома. Пани Целестина пришла к нам одна без своего cavaliere *,— он поджидал ее возле нашего дома, сидя на скамейке под зонтиком. Если дождь зарядит надолго, можно с тоски повеситься...
20 июня
Сегодня, когда мы сидели на скамейке перед домом — тут это принято,— а мимо прохаживались здешние обитатели (многих я уже знаю в лицо, и среди них встречается немало оригиналов), вдруг я увидела издали папу.
Мама сидела лицом к реке и не заметила его, а я так растерялась, что не предупредила ее. Он был не один: рядом с ним шел мужчина высокого роста, и я сразу признала в нем генерала. Увидев нас, они ускорили шаги, словно испугались, как бы мы не убежали. Я окинула взглядом своего противника. Иначе назвать его не могу. Рост и фигура отменные, лицо невыразительное, хотя черты выдают аристократическое происхождение, возраст определить трудно. Молодись не молодись, а годы свое берут. Глаза водянисто-серые, на губах блуждает улыбка, манеры изысканные, одет франтовато.
Все это я отметила в мгновение ока. Меж тем они подошли к нам. Мама от неожиданности вздрогнула.
— Генерал фон Штален,— по-французски представил его папа.
Он сел напротив и уставился на меня. Обменявшись
1 кавалера
для приличия несколькими фразами с мамой, он, не теряя времени, заговорил со мной:
— Карлсбад, пожалуй, не самое веселое место для такой молодой особы, как вы, хотя тут и музыка играет, и потанцевать можно, и окрестности живописные...
— Мне еще трудно судить об этом,— тихо и невозмутимо отвечала я.
Не поднимая глаз, я тоже пристально его рассматривала. Сколько ему лет, трудно сказать, во всяком случае, он мне скорей в отцы годится, чем в мужья. Но вид у него не отталкивающий... Отнюдь... Мама даже взглядом его не удостоила, а когда он пустился со мной в разговор, наклонилась ко мне и шепнула на ухо, чтобы я немедленно шла домой. Не придумав ничего лучшего, я подхватилась, будто мне приспичило в одно место, и убежала. Но перед тем еще успела заметить, как отец многозначительно переглянулся с генералом. Однако они не ушли. Генерал с любезной улыбкой подсел к маме и стал о чем-то оживленно рассказывать, а папа старался поддержать разговор. Я наблюдала за ними из-за занавески.
Сначала мама едва ему отвечала, но постепенно лед был сломлен, нахмуренное чело разгладилось, и она заметно оживилась.
О чем они беседовали, не знаю, но, видимо, генерал постарался произвести на маму выгодное впечатление,— она за хорошие манеры и галантность прощает многое даже тем, кто не пользуется ее расположением.
Так прошло минут двадцать. Мама несколько раз улыбнулась, наверно, в ответ на удачную шутку генерала. Наконец генерал, а за ним и папа встали и откланялись. Мама поднялась наверх с пылающими щеками, сердитая и взволнованная.
Я как ни в чем не бывало сидела над раскрытой книгой и ждала, что она скажет. Она прошлась несколько раз взад и вперед по маленькой гостиной, покусывая стебель розы, которую держала в руке. Потом остановилась и испытующе взглянула на меня.
— Ты не догадываешься ни о чем? — спросила она.
— Нет. А что?
— С какой целью отец представил нам этою старикашку-генерала?..— На слове «стардкашка» она сделала ударение.
— Понятия не имею...
— Он тебе жениха привел, своего протеже.— Она громко рассмеялась.
Мы обменялись с ней взглядами, причем мой не выражал ни малейшего удивления.
— Он чуть ли не старше твоего отца, но? c'est un homme du monde *, следит за своей внешностью и потому выглядит значительно моложе своих лет.
Я промолчала.
— Что же, тебя это не пугает? — спросила она.
— Нет,— отвечала я,— ведь насильно отец не выдаст меня замуж.
-- Не может быть, чтобы он тебе понравился! — воскликнула мама.— Хотя надо отдать ему должное, держится он очень достойно! Но познания его, остроумие, искусство вести беседу — все это не свое, а заемное, заимствованное, наносное.— Она пожала плечами.— Однако женщины на это падки. Но, поверь мне, мишурный блеск не может составить счастья. С неискушенным, добрым человеком скорей обретешь его.
Она продолжала ходить по комнате, скрестив на груди руки и опустив голову.
— Прошу тебя, при встрече с генералом на улице или, если он придет к нам, избегай разговаривать с ним... выходи из комнаты и не позволяй ему приближаться к тебе.
— Как прикажешь, так и сделаю.
— Я не приказываю, а советую... как мать, потому что желаю тебе счастья.— Довольная моим ответом, мама обняла меня.— Найдется для моей доченьки жених получше престарелого генерала, которому отец хочет запродать тебя. Отец — человек легкомысленный, я знаю это по своему горькому опыту.
Неприятный разговор был прерван появлением барона. Мама кинулась ему навстречу, и они стали оживленно перешептываться, а я отошла к окну. Видно, мама с ним советовалась, потому что спустя некоторое время барон прошел к ней в комнату, составил телеграмму и тотчас же отправил ее.
Полагая, что сегодня нежелательная встреча нам больше не грозит, мама отправилась со мной на прогулку в ту живописную долину среди гор, которая ведет к фабрике фарфора. Навстречу попадалось много людей. Вскоре к нам присоединилась пани Целестина со своим экс-банкиром, который шел за ней с зонтиком и накидкой. Вечер настал чудесный, воздух после дождя был чист и прозрачен, издалека доносились звуки музыки. На душе у меня
1 как светский человек (фр.).
было отрадно... невзирая даже на генерала. Так шли мы с полчаса, когда заметили впереди троих человек: двое поддерживали друг друга под руки, а рядом с букетом цветов семенила хорошенькая девушка высокого роста, примерно одного со мной возраста.
— Целестина, милочка! — вдруг воскликнула мама.— Если меня не обманывает зрение... это Мостицкая, моя давнишняя приятельница. Нет, быть этого не может!.. В последний раз мы виделись с Еленой лет десять назад... Они в Королевстве живут.
— Да, ты не ошиблась, это Мостицкая! — отвечала пани Целестина.
Встречные тоже как-то странно посматривали на нас.
— Елена, ангел мой! — вскричала мама, и они бросились друг другу в объятия.
Спутник Мостицкой, оставшись без поддержки, с трудом устоял на ногах, но к нему подоспела девушка,— видно, его дочь.
Тут начались нежности, взаимные представления, и, поскольку поблизости оказалась скамейка, старшие сели. А нам с Аделью (так звали девушку), прежде чем мы успели разглядеть друг друга, велено было подружиться по примеру своих родительниц.
У Мостицкого подагра. Ноги у него отекли, лицо неестественно румяное, одутловатое, но нрава он веселого и добродушного.
— Вот за грехи отцов страдаю,— сказал он, обращаясь к маме.— Вина не пью, а подагра все одно замучила.
Жена его ни хороша собой и ни дурна и выглядит старше мамы. Держится просто и скромно, без гонора, но манеры у нее безукоризненные. И взгляд умный, проницательный,— кажется, насквозь тебя видит.
Мостицкий склонен обращать все в шутку. Зашипит от боли и сразу улыбнется, пошутит, как бы желая сгладить неприятное впечатление. Адель — настоящая красавица, но она словно не сознает этого и из-за своей чрезмерной скромности проигрывает, не кажется такой хорошенькой и очаровательной, какова на самом деле.
— Мы, старики, тут посидим,— сказал Мостицкий,— а вы погуляйте, только далеко не уходите. Познакомьтесь хорошенько, подружитесь...
Адель взяла меня под руку, и мы не спеша пошли по тропинке. Я обрадовалась сверстнице, так как общество взрослых мне порядком наскучило.
— Вы давно приехали? — спросила она.
— Несколько дней назад.
— А мы третьего дня. Как тут красиво, не правда ли? Ты любишь природу?..
— Люблю,— помедлив, отвечала я.— Но, откровенно говоря, никогда не задумывалась над этим...
— Я пейзажи рисую,— пояснила Адель и тух же прибавила: — А музыку любишь?
— Меня учили музыке, и я играю на фортепиано, пою, но особого пристрастия к ней не питаю.
— Читаешь много?
— И этим похвастаться не могу. Редко какая книга увлекает меня.
— Значит, рукодельничать любишь?
— Терпеть не могу...
Адель остановилась в недоумении, а мне после моих искренних признаний стало стыдно за себя. Так странно начался наш первый разговор. То ли на меня напала откровенность, то ли я хотела просто перед ней порисоваться. Адель слушала с неодобрением, а когда я, в свою очередь, спросила, чем она интересуется, она сказала, что любит рисовать, без музыки не мыслит себе жизни, много читает, занимается самообразованием и... очень счастлива.
Она показалась мне не менее чудной, чем я ей. Так шли мы, болтая обо всем понемногу. Между прочим выяснилось, что разница в возрасте между нами всего несколько месяцев. Несмотря на свою ученость, она умеет быть веселой, ребячливой, и вообще есть в ней что-то располагающее к себе. Мы дали друг другу слово часто видеться и дружить.
Когда мы вернулись домой, мама прилегла отдохнуть, а я думала о своей новой подружке. Какие у нас с ней разные характеры, а может, все дело в воспитании, в склонностях?.. Она будто живет в ином мире. Как же так? Кто из нас двоих прав? Кто на верном пути? Отчего она с таким спокойствием взирает на будущее, а я — с нетерпением и тревогой? Она говорит, что не стремится попасть в высший свет, ее не прельщают ни блестящее положение в обществе, ни богатство, она предпочитает этому тишину сельской жизни.
А ведь ограниченной ее никак не назовешь... Напротив, она умней меня и знает гораздо больше. Тогда в чем же дело?
Авось постигну эту тайну, когда поближе сойдусь с ней.
Боже, сколько в жизни загадок!
24 июня
Опять несколько дней не писала в дневник, зато сегодня жатва будет обильная.
Позавчера маме захотелось для разнообразия выпить кофе «Под короной». Только сели мы за столик, откуда ни возьмись — отец с неразлучным своим спутником. Они расположились за ближайшим столиком. Несколько раз нам удавалось скрыться от них, но на сей раз мама дала маху... Лица папы и генерала выражали торжество. Сперва мама не удостоила их разговором. Господин фон Шта-лен стал ухаживать за мной: подставил под ноги скамеечку — тут на Альте Визе всегда чувствуется сырость,— пододвинул чашку, велел подать воды. Словом, вел себя как галантный кавалер. Маме он тоже по возможности старался уделять внимание, но тут выручал его папа: он, когда захочет, умеет быть предупредительным и любезным. Направлявшийся к нам барон, заметив издали папу, сделал volte-face l и исчез.
Видимо не без умысла, завели разговор о Вене, об императорском дворе, о преимуществах столичной жизни. Генерал рассказывал забавные истории о высокопоставленных особах, и мама изволила даже несколько раз улыбнуться. Папа очень искусно le mettait en vue 2. Генерал производит приятное впечатление. Но всегда ли он такой? Приветливое выражение лица кажется маской, из-под которой... нет-нет да проглядывает нечто зловещее. Так и хочется сказать ему: «Сними маску! Дай посмотреть, каков ты на самом деле!»
Его ухаживания и комплименты, признаться, мне льстят. Раза два я встретилась с ним глазами, но не подумала опускать их: пусть смотрит, если не боится обжечься. Старикашку, видно, разобрало.
Я мало-помалу начала обретать свойственные мне бойкость и остроумие, как вдруг входят Адель с матерью. При их появлении будто ведро воды вылили в костер. Все почувствовали себя неловко. Генерал принял важный вид, папа смутился, у мамы сделалось грустное лицо, а я встала и подошла к Адели.
Обведя взглядом нашу компанию, Мостицкая шепнула что-то маме,— видно, догадалась, в чем дело. Я спросила Адель, понравился ли ей генерал, но она уверяет, будто не заметила его. Удивительно... Я ни одного мужчину
1 крутой поворот (фр.).
2 выдвигал его на первый план (фр ).
не пропущу, а она витает в облаках, думает о чем-то своем... Ей важно, как сосну нарисовать. Значит, она еще ребенок? Нет, у нее такой нрав странный. Ей хочется, говорит она, подольше не выходить замуж и жить с родителями, читать книжки и учиться.
Ей бы классной дамой в пансионе быть! На что мне знания, если я с одного взгляда все понимаю.
Так начался этот памятный для меня день... Обедали мы, по обыкновению, дома; только мама отчего-то очень торопилась, и мне показалось это странным. После обеда, в неурочное время, в гостиной принялись вдруг наводить порядок, покурили благовониями, проветрили. Меня это насторожило. Когда все было готово, барон вышел. Мама оправила перед зеркалом платье, велела мне приколоть бант, пригладить волосы и ни с того ни с сего обняла меня и прижала к груди.
— Ты прекрасно выглядишь! Сегодня это очень кстати...
Что значат сии слова, она не объяснила. Не прошло и получаса, как на лестнице послышались шаги, затем перешептывание в передней и, наконец, дверь открылась и в комнату вошел барон, а за ним — двое мужчин.
У старшего вид провинциала и домоседа; платье, сшитое лет десять назад местечковым портным, болтается на нем, как па огородном пугале. Широкий фрак достает чуть не до колен, в петлице орденская лента, длинное лицо — худое и бритое — как у австрийских чиновников, на голове высокий парик, вместо галстука белый шейный платок, в руке массивная трость.
Его можно принять за церковного старосту, хотя он ни много ни мало тайный советник и родной дядя Оскара. Последний следовал за ним.
Представлять его нужды не было: я сразу догадалась, кто он. Но как описать его? Ничего подобного я в жизни Своей не видывала. Худой, сутулый, голова большущая, глаза навыкате... Вид растерянный, испуганный, словно ему грозит опасность. Урод! Совершенный урод! Хотя по отдельности взятые черты лица самые обыкновенные, даже правильные, но в целом неподвижное, безжизненное лицо кажется слепленным наспех из неподходящих частей, словно заимствованных у разных людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12