Джесси пила кофе без молока, без сахара, но зато со своим любимым арахисовым маслом, апельсиновым мармеладом, банановым джемом – все это она одновременно намазывала на горячие тосты. Даже после десяти лет совместной жизни Джимми не мог понять и принять эту варварскую американскую привычку.
– Это приглашение на день рождения, дорогой. Блисс исполняется десять лет. – Десять лет? В это невозможно было поверить. – Послушай, что она пишет: «Дорогая тетя Джесси. Мама говорит, чтобы ты бросала все – конечно, кроме твоей камеры – и приезжала на праздник. Разумеется, вместе с Джимми. Любящая тебя Блисс. А также мама, папа и Ясон». И приписка: «Твоя комната уже готова принять тебя».
Джесси передала приглашение Джимми.
– Нет, ты только посмотри, какой каллиграфический почерк. Ты когда в последний раз видел такие буквы?
– Ну что, поедем? Думаю, это будет замечательно – встретиться с твоей сестрой и такой чудесной племянницей. Что ты скажешь?
Время сгладило воспоминания от того шока, который она пережила на Гелиосе. И все случившееся так по сей день и осталось тайной. Провидение оказалось благосклонным к ней и в тот раз. Если бы он приехал хотя бы на день раньше, он бы застал ее с ребенком на руках. И не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, чье это дитя. Казалось, сама жизнь распоряжалась ею и все устраивалось наилучшим образом.
Ее первой мыслью при виде Джимми было – увезти его с острова как можно скорее. Ведь могло случиться так, что Анна решила бы навестить ее и спустилась вниз. Увидев Джимми, она начала бы разговаривать с ним, поздравила бы его с рождением ребенка. Поэтому Джесси, обвив его шею руками, попросила немедленно увезти ее с острова в Лондон – ведь она чувствовала себя здесь такой одинокой, такой покинутой. Она говорила, что не хочет ни минуты оставаться на этом острове, где пережила такое страшное потрясение.
Она надеялась, что отомстит ему. Как только они приедут в Лондон, она бросит его к чертям собачьим. И это будет сладкая месть. Пусть попробует испить ту же чашу унижения, которую он дал отведать ей. Но жизнь опять же навязывала свое. Не было сомнений, что Джимми Колас обладает какой-то магической властью над ней. И что-то необъяснимое влекло ее к нему. После нескольких дней, проведенных в Афинах, и недели в Париже она еще раз убедилась, насколько их тянет друг к другу. К тому же его жена, похоже, отказалась от всяких претензий на него.
Некоторое время спустя Джесси все-таки простила его и приняла в свои объятия. Но за это время она получила возможность прийти в себя после родов. Окрепнуть физически и душевно.
– Тебе просто нравится мучить меня, – сказал он, когда она отклонила его приглашение ехать сразу на Хилл-стрит. Вместо этого они поехали в ее квартирку на Леннокс-Гарденс, где она и распрощалась с ним, не предложив зайти.
– Не так уж много тебе приходится страдать. Мне казалось, что я потеряла тебя навсегда. А теперь мне еще надо по-настоящему привыкнуть к мысли, что я вновь тебя обрела.
Но как только она поняла, что больше уже нельзя оттягивать близость, – они начали с того, на чем, можно сказать, остановились. Они больше не заводили разговоров о разводе. Жена Джимми благополучно вернулась к своему аргентинскому любовнику. И через какое-то время Джесси все-таки отказалась от своей квартирки и переехала жить в дом на Хилл-стрит. Успех фотоочерка, привезенного с Гелиоса, укрепил ее положение. Она стала фотографом, у которого есть свой почерк. Она и Джимми стали парой, которая задавала тон в культурной жизни, их высказывания цитировали в еженедельных обозрениях.
Ради своего собственного спокойствия она делала все, чтобы не видеться с Блисс. Находила тысячу оправдательных причин, чтобы не ехать в Америку. Так было легче всего уберечь себя от горьких мыслей. Между ними лежал океан – и огромное пространство, разделявшее их, помогало сохранять и внутреннюю дистанцию. Она посылала массу подарков, книги, игрушки – в конце концов Элеонора взмолилась и попросила ее утихомириться немного. Сестра подробно писала о своей жизни, посылала семейные фотографии, так что Джесси была в курсе всех последних событий. «Как жаль, что я не умею фотографировать так же хорошо, как ты», – писала она, отправляя очередную пачку. В конце концов Джесси решила, что она в состоянии встретиться с Блисс лицом к лицу. Заодно она попробует сама снять ее.
Желание исполнилось гораздо скорее, чем она думала. Джимми как раз отправился в очередную свою поездку в Гонконг. Джесси в тот вечер сидела дома с Клиффордом, когда раздался звонок колокольчика. Джесси в этот момент укоряла Клиффорда за то, что он позволил издательству «Скрэббл» подмять себя, и предложила обсудить, в какие рискованные предприятия он может пуститься, чтобы добиться независимости. Клиффорд что-то изредка цедил сквозь зубы в ответ. Каждое слово из него надо было прямо-таки клещами вытягивать. Джимми часто шутил над ним по этому поводу, уверяя, что услышал голос друга только через десять лет после того, как они познакомились.
– Джентльмен из Интерпола, – провозгласил дворецкий.
Интерпол? Скорее всего шутка. Сейчас к ним со смехом ворвется Джимми, решивший таким образом прервать ее разговор наедине с лучшим другом. Но это была не шутка. Вошедший показал удостоверение и спросил как можно вежливее, где можно найти мистера Коласа.
Дальше события раскручивались с ошеломляющей скоростью. Джимми привезли из Гонконга и предъявили ему обвинение в причастности к деятельности международной подпольной организации, которая занималась мошенническими сделками, связанными с обменом валюты. По решению суда дом на Хилл-стрит реквизировали, все счета Джимми в банке заморозили, включая и тот, что был открыт и на его, и на ее имя и где находились все деньги Джесси. Ее украшения и лимузин тоже фактически принадлежали ему и тоже были конфискованы для возмещения убытков потерпевших на этих сделках.
Только благодаря большим связям Клифа Джесси удалось кое-как выцарапать свои фотоаппараты и пленки, негативы и отпечатанные фотографии.
– Твое счастье, что ты не его жена, – заметил Клиф по этому поводу. Закон проявлял снисхождение к любовницам, относя их скорее к жертвам, чем к соучастницам.
Потрясенная до глубины сердца, оставшаяся без средств, без жилья Джесси приняла предложение Клиффорда поселиться в его крошечном домике на колесах, который располагался позади его особнячка в Хэмпстеде.
– Здесь тебя не будут беспокоить.
Когда к нему начали приставать журналисты-ищейки из желтой прессы, он пригласил их к себе на херес и дал возможность осмотреть все комнаты. Джесси в это время тихонько отсиживалась, задернув занавески, в своем неприметном убежище, похожем на сторожку, рядом с гаражом. Клиф убедил настырных гостей, что он не имеет представления, где она может быть и высказал предположение, что она скорее всего уехала к себе домой в Америку.
Далеко за полночь они обсуждали ее будущее. Клиф считал, что надо непременно выпустить ее альбом.
– Но я еще не готова к этому. Я еще не достигла нужного мастерства. Слишком нескромно с моей стороны…
– Ты настоящий художник, – строго ответил Клиф. – Или ты не считаешься с моим мнением? У тебя потрясающая – чисто американская – наивность, она придает своеобразие твоей манере. Выделяет тебя из общего ряда. И других привлекает то же самое – безыскусность.
Слова Клифа ошеломили ее. Джесси считала себя всего лишь фотожурналистом – подстерегающим нужный момент, как разбойник в кустах поджидает добычу. Она не претендовала ни на что большее.
– Ты и вправду так считаешь? – через какое-то время переспросила она.
– А как же. Я говорю серьезно.
– Ты не дразнишь меня, не водишь за нос?
Он начал краснеть:
– Носик у тебя и вправду точеный – ничего не скажешь, если, конечно, мне позволено сделать такого рода замечание, однако я сказал то, что думал.
Последовала короткая пауза. Он вдруг поднялся, словно вспомнил о чем-то важном.
– Извини.
Она следила за тем, как он шел, рассматривая картины на стенах, в чем не было никакой необходимости.
– Клиффорд…
Он повернулся к ней:
– Да?
Их дружба началась с того самого момента, когда они в первый раз встретились на ужине у Джимми Коласа. С того времени, как Джесси вернулась с Гелиоса и перебралась в дом на Хилл-стрит, Клиф стал чем-то вроде приложения к особняку, необходимым дополнением ко всем удобствам, которые там были.
– Скажи мне честно…Ты, часом, не влюблен в меня?
Его плечи дернулись. Он достал сигарету и глубоко затянулся. Только после этого он позволил себе медленно повернуться:
– Глупышка! Конечно, влюблен. Надо быть круглым идиотом, чтобы не влюбиться в тебя.
Она дотронулась до его плеча:
– Почему ты никогда ни словом не обмолвился об этом?
– Ты жила с Джимми. И мне была отведена банальнейшая из ролей в старой как мир комедии. Друг семьи, который появляется в тот самый момент, когда в нем больше всего нуждаются.
Все верно, ничего не скажешь. Она и Джимми вместе спали, путешествовали, обнимались. Но у нее с Джимми не было той близости, которая существовала с Клифом. Они с Джимми почти не разговаривали, но были не в состоянии наслаждаться этим молчанием. Джимми просматривал ее фотографии, восхищался ими, но никогда по-настоящему не видел их. Он даже гордился ее работами, но не имел представления, каковы они на самом деле.
– И теперь я живу здесь, – проговорила Джесси.
Клиф задумчиво посмотрел на нее:
– Пусть это тебя не смущает. Все будет хорошо.
Единственное, что он и мог ответить. Джесси порылась в ящике и нашла то, что искала.
– Подойди сюда. Хочу кое-что показать.
Она взяла катушку с нитками и медленно начала обматывать ниткой его и себя, словно скрепляла узами навеки.
На следующий день новость, как бомба, разорвалась на страницах газет. Джимми Коласу помог бежать из тюрьмы его сообщник, которого так и не удалось опознать.
– Дураки! – кричал Клиффорд, отбиваясь от журналистов, снова окруживших его дом, сад и ближайшие улицы. – Неужели вы считаете, что он такой идиот и притащится сюда? Да он в тысяче миль отсюда! Полные дураки!
Услышав шум, но не понимая, в чем дело, Джесси слегка отодвинула занавеску на окне в своем убежище.
– Это же Джесси! – обрадовалась своей находке одна из мелких пираний какой-то скандальной газетенки. «Были ли у нее какие-то известия от него? Знает ли она, где он? Не помогала ли она организовать его побег? Готова ли последовать за ним на другой конец Земли?»
Она заперлась самым тщательным образом, задернула все занавески и сидела не шевелясь. Зазвонил телефон. Она услышала голос Клиффорда.
– Не высовывай даже кончика носа. Репортеры, конечно, наглецы – люди без стыда и совести, но ломать дверь они не посмеют. Это уже подсудное дело.
Они обсудили все возможные варианты. Их разделяло всего несколько ярдов, но общаться они могли только по телефону.
– Как жаль, что у тебя нет подземного хода из гаража в дом.
Все-таки вдвоем было бы легче переносить осаду.
Клиф обьяснил ей, что эти акулы жаждут крови и не уйдут, пока не добьются своего. Королевский прокурор оказался в весьма уязвимом положении, и он может попытаться спасти свою шкуру, отыгравшись на Джесси. С него станется предъявить ей обвинение в организации побега. Они не обратят внимания, что все это время она вынуждена была отсиживаться взаперти.
– Тебе надо немедленно уехать из Англии, – Клиф был настроен решительно.
Ночью остались дежурить только несколько репортеров. Несмотря на обычное свое соперничество, на сей раз они решили объединиться и действовать сообща – так было больше шансов заполучить нужные сведения.
Клиф дождался наступления темноты и открыл дверь, чтобы выразить сочувствие товарищам – журналистам. Они сразу бросились к крыльцу. На его лице играла улыбка чеширского кота. Перед собой он катил небольшой чайный столик с сандвичами.
– Вы, бедняги, должно быть, здорово проголодались, пока отдежуривали свои часы?
– Какая забота! – восхитились они.
– Каждый должен делать свою работу. – Он пожал плечами, отвлекая их внимание разговором и шутками, а тем временем Джесси осторожно выбралась через заднюю дверку из своего пристанища и пробралась к улочке, где за углом ее ждала машина. Через несколько часов в отель «Блумсберри» приехал и Клиф. Его семья испокон веков пользовалась услугами этого отеля, поэтому он не боялся, что кто-нибудь раззвонит о том, что видел Джесси или его здесь.
Была опасность, что ее могут узнать в Гатвике или Хитроу – аэропортах, откуда вылетали самолеты в Нью-Йорк. Поэтому он отвез ее в Манчестер, откуда она вылетела в Олбани – там ее должна встретить Элеонора. По телефону Джесси попросила сестру держать свой приезд в секрете. Как только ищейки из газет пронюхают, что она выскользнула у них из рук, они тотчас поймут, что она улетела в Америку, и кинутся ловить ее в аэропорту, чтобы там попортить кровь. Поэтому самое лучшее – какое-то время ничего не сообщать о ее приезде ни Рейчел, ни Ханне.
Одна глава ее жизни оказалась законченной. Начиналась новая. И пока самолет летел на запад, Джесси Лоуренс с облегчением почувствовала, что ей хочется наконец оказаться в Ривертоне, увидеть родной дом, обнять сестру. И Блисс.
31
1987
БЛИСС
– Расскажи, пожалуйста, как я родилась, – попросила Блисс.
Девочка не уставала расспрашивать мать о том, как она родилась на острове в Греции. Люк в этот момент стоял в отдалении. Ясон проходил мимо. Ему уже исполнилось пятнадцать.
– Опять! Сколько раз можно выслушивать одно и то же! Не устала? – и он передразнил Блисс: – А вы знаете, я появилась на свет в Греции! – и уже другим голосом добавил: – Все знают, что ты родилась в таком экзотическом месте. Среди скал, овец и монахинь. Почему бы тебе не поговорить на другую тему?
– Ну Яа-ссо-о-н! – От избытка чувств Блисс пихнула брата в бок, а потом чмокнула в щеку. – Я обожаю тебя!
Он сделал вид, что отталкивает ее, но Джесси видела, что он при этом крепко обнимает сестру.
Элеонора отпила глоток кофе.
– Правда, она просто чудо из чудес?
Дети ушли в школу, Люк занимался саженцами в саду. Сестры остались вдвоем.
– Всякий раз, когда я смотрю на Блисс, я думаю о тебе и повторяю слова благодарности. И буду благодарить до конца своих дней. И что самое странное – все как один твердят, что она – моя копия. Веришь?
– Говорят, что люди, которые долго живут вместе, становятся похожими друг на друга. У них появляется общее выражение лица. Ведь ты сама знаешь, как дети любят подражать взрослым.
– Но Рейчел уверяет, что Блисс похожа на нее и унаследовала ее черты. Что ты на это скажешь?
– Ты знаешь, что она не упустит своего ни в чем. И в этом тоже.
– Верно, Джесси. И нам не следует забывать об этом. – Она машинально принялась барабанить пальцами по столу. – Если бы она не подарила тебе маленький пластиковый фотоаппарат, ты бы никогда не стала знаменитым фотожурналистом, не приехала на этот остров и…
– Ладно тебе, Элеонора. Давай о другом. Я так соскучилась по тебе и… так хотела узнать о том, как Люк пережил все случившееся.
– Он остался таким же, каким и был. Из него лишнего слова по-прежнему не выдавишь.
До рождения Блисс он держался отчужденно. Но отъезд Элеоноры в Грецию потряс его. Он понял, как мучил ее, как она страдала из-за его молчания, хотя он сам ничего не мог с собой поделать. Добравшись тогда до места, где они должны были остановиться с Ясоном, он кругами ходил вокруг телефона, но не мог заставить себя набрать номер – боялся, что Элеонора повесит трубку. Но весь семинар у него был скомкан, потому что он места себе не находил, и вместо того, чтобы ехать в лагерь отдыхать, как собирался раньше, рванул с Ясоном домой.
Ханна рассказывала Элеоноре, что он чуть не свихнулся. Он рыдал, как ребенок, когда говорил с ней по телефону. Представить себе Большое Каменное Лицо плачущим? Это просто немыслимо. Но он твердил Ханне, что это его вина и если что-нибудь произойдет, он покончит жизнь самоубийством. Он переживал страшно – и поделом, как считала Элеонора. И, конечно, она ни словом не обмолвилась о том, что удочерила девочку. Более того, и не собиралась открывать ему эту тайну.
Когда Ханна позвонила ему и сообщила о рождении ребенка, он подхватил Ясона в машину и приехал в город. Если он на кого-то и походил, то больше всего на медведя в клетке. Метался из комнаты в комнату, ходил чуть не по потолку – а потолки у Ханны – будь здоров какие! В конце концов он стал так действовать ей на нервы, что она отправила обоих в зоопарк.
– Как жаль, что меня не было здесь, и я не могла посмотреть его лицо, когда он впервые увидел Блисс, – заметила Джесси.
Элеонора вскинула брови:
– Ты знаешь, в какой-то момент у меня мелькнула мысль о том, чтобы уйти от него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
– Это приглашение на день рождения, дорогой. Блисс исполняется десять лет. – Десять лет? В это невозможно было поверить. – Послушай, что она пишет: «Дорогая тетя Джесси. Мама говорит, чтобы ты бросала все – конечно, кроме твоей камеры – и приезжала на праздник. Разумеется, вместе с Джимми. Любящая тебя Блисс. А также мама, папа и Ясон». И приписка: «Твоя комната уже готова принять тебя».
Джесси передала приглашение Джимми.
– Нет, ты только посмотри, какой каллиграфический почерк. Ты когда в последний раз видел такие буквы?
– Ну что, поедем? Думаю, это будет замечательно – встретиться с твоей сестрой и такой чудесной племянницей. Что ты скажешь?
Время сгладило воспоминания от того шока, который она пережила на Гелиосе. И все случившееся так по сей день и осталось тайной. Провидение оказалось благосклонным к ней и в тот раз. Если бы он приехал хотя бы на день раньше, он бы застал ее с ребенком на руках. И не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, чье это дитя. Казалось, сама жизнь распоряжалась ею и все устраивалось наилучшим образом.
Ее первой мыслью при виде Джимми было – увезти его с острова как можно скорее. Ведь могло случиться так, что Анна решила бы навестить ее и спустилась вниз. Увидев Джимми, она начала бы разговаривать с ним, поздравила бы его с рождением ребенка. Поэтому Джесси, обвив его шею руками, попросила немедленно увезти ее с острова в Лондон – ведь она чувствовала себя здесь такой одинокой, такой покинутой. Она говорила, что не хочет ни минуты оставаться на этом острове, где пережила такое страшное потрясение.
Она надеялась, что отомстит ему. Как только они приедут в Лондон, она бросит его к чертям собачьим. И это будет сладкая месть. Пусть попробует испить ту же чашу унижения, которую он дал отведать ей. Но жизнь опять же навязывала свое. Не было сомнений, что Джимми Колас обладает какой-то магической властью над ней. И что-то необъяснимое влекло ее к нему. После нескольких дней, проведенных в Афинах, и недели в Париже она еще раз убедилась, насколько их тянет друг к другу. К тому же его жена, похоже, отказалась от всяких претензий на него.
Некоторое время спустя Джесси все-таки простила его и приняла в свои объятия. Но за это время она получила возможность прийти в себя после родов. Окрепнуть физически и душевно.
– Тебе просто нравится мучить меня, – сказал он, когда она отклонила его приглашение ехать сразу на Хилл-стрит. Вместо этого они поехали в ее квартирку на Леннокс-Гарденс, где она и распрощалась с ним, не предложив зайти.
– Не так уж много тебе приходится страдать. Мне казалось, что я потеряла тебя навсегда. А теперь мне еще надо по-настоящему привыкнуть к мысли, что я вновь тебя обрела.
Но как только она поняла, что больше уже нельзя оттягивать близость, – они начали с того, на чем, можно сказать, остановились. Они больше не заводили разговоров о разводе. Жена Джимми благополучно вернулась к своему аргентинскому любовнику. И через какое-то время Джесси все-таки отказалась от своей квартирки и переехала жить в дом на Хилл-стрит. Успех фотоочерка, привезенного с Гелиоса, укрепил ее положение. Она стала фотографом, у которого есть свой почерк. Она и Джимми стали парой, которая задавала тон в культурной жизни, их высказывания цитировали в еженедельных обозрениях.
Ради своего собственного спокойствия она делала все, чтобы не видеться с Блисс. Находила тысячу оправдательных причин, чтобы не ехать в Америку. Так было легче всего уберечь себя от горьких мыслей. Между ними лежал океан – и огромное пространство, разделявшее их, помогало сохранять и внутреннюю дистанцию. Она посылала массу подарков, книги, игрушки – в конце концов Элеонора взмолилась и попросила ее утихомириться немного. Сестра подробно писала о своей жизни, посылала семейные фотографии, так что Джесси была в курсе всех последних событий. «Как жаль, что я не умею фотографировать так же хорошо, как ты», – писала она, отправляя очередную пачку. В конце концов Джесси решила, что она в состоянии встретиться с Блисс лицом к лицу. Заодно она попробует сама снять ее.
Желание исполнилось гораздо скорее, чем она думала. Джимми как раз отправился в очередную свою поездку в Гонконг. Джесси в тот вечер сидела дома с Клиффордом, когда раздался звонок колокольчика. Джесси в этот момент укоряла Клиффорда за то, что он позволил издательству «Скрэббл» подмять себя, и предложила обсудить, в какие рискованные предприятия он может пуститься, чтобы добиться независимости. Клиффорд что-то изредка цедил сквозь зубы в ответ. Каждое слово из него надо было прямо-таки клещами вытягивать. Джимми часто шутил над ним по этому поводу, уверяя, что услышал голос друга только через десять лет после того, как они познакомились.
– Джентльмен из Интерпола, – провозгласил дворецкий.
Интерпол? Скорее всего шутка. Сейчас к ним со смехом ворвется Джимми, решивший таким образом прервать ее разговор наедине с лучшим другом. Но это была не шутка. Вошедший показал удостоверение и спросил как можно вежливее, где можно найти мистера Коласа.
Дальше события раскручивались с ошеломляющей скоростью. Джимми привезли из Гонконга и предъявили ему обвинение в причастности к деятельности международной подпольной организации, которая занималась мошенническими сделками, связанными с обменом валюты. По решению суда дом на Хилл-стрит реквизировали, все счета Джимми в банке заморозили, включая и тот, что был открыт и на его, и на ее имя и где находились все деньги Джесси. Ее украшения и лимузин тоже фактически принадлежали ему и тоже были конфискованы для возмещения убытков потерпевших на этих сделках.
Только благодаря большим связям Клифа Джесси удалось кое-как выцарапать свои фотоаппараты и пленки, негативы и отпечатанные фотографии.
– Твое счастье, что ты не его жена, – заметил Клиф по этому поводу. Закон проявлял снисхождение к любовницам, относя их скорее к жертвам, чем к соучастницам.
Потрясенная до глубины сердца, оставшаяся без средств, без жилья Джесси приняла предложение Клиффорда поселиться в его крошечном домике на колесах, который располагался позади его особнячка в Хэмпстеде.
– Здесь тебя не будут беспокоить.
Когда к нему начали приставать журналисты-ищейки из желтой прессы, он пригласил их к себе на херес и дал возможность осмотреть все комнаты. Джесси в это время тихонько отсиживалась, задернув занавески, в своем неприметном убежище, похожем на сторожку, рядом с гаражом. Клиф убедил настырных гостей, что он не имеет представления, где она может быть и высказал предположение, что она скорее всего уехала к себе домой в Америку.
Далеко за полночь они обсуждали ее будущее. Клиф считал, что надо непременно выпустить ее альбом.
– Но я еще не готова к этому. Я еще не достигла нужного мастерства. Слишком нескромно с моей стороны…
– Ты настоящий художник, – строго ответил Клиф. – Или ты не считаешься с моим мнением? У тебя потрясающая – чисто американская – наивность, она придает своеобразие твоей манере. Выделяет тебя из общего ряда. И других привлекает то же самое – безыскусность.
Слова Клифа ошеломили ее. Джесси считала себя всего лишь фотожурналистом – подстерегающим нужный момент, как разбойник в кустах поджидает добычу. Она не претендовала ни на что большее.
– Ты и вправду так считаешь? – через какое-то время переспросила она.
– А как же. Я говорю серьезно.
– Ты не дразнишь меня, не водишь за нос?
Он начал краснеть:
– Носик у тебя и вправду точеный – ничего не скажешь, если, конечно, мне позволено сделать такого рода замечание, однако я сказал то, что думал.
Последовала короткая пауза. Он вдруг поднялся, словно вспомнил о чем-то важном.
– Извини.
Она следила за тем, как он шел, рассматривая картины на стенах, в чем не было никакой необходимости.
– Клиффорд…
Он повернулся к ней:
– Да?
Их дружба началась с того самого момента, когда они в первый раз встретились на ужине у Джимми Коласа. С того времени, как Джесси вернулась с Гелиоса и перебралась в дом на Хилл-стрит, Клиф стал чем-то вроде приложения к особняку, необходимым дополнением ко всем удобствам, которые там были.
– Скажи мне честно…Ты, часом, не влюблен в меня?
Его плечи дернулись. Он достал сигарету и глубоко затянулся. Только после этого он позволил себе медленно повернуться:
– Глупышка! Конечно, влюблен. Надо быть круглым идиотом, чтобы не влюбиться в тебя.
Она дотронулась до его плеча:
– Почему ты никогда ни словом не обмолвился об этом?
– Ты жила с Джимми. И мне была отведена банальнейшая из ролей в старой как мир комедии. Друг семьи, который появляется в тот самый момент, когда в нем больше всего нуждаются.
Все верно, ничего не скажешь. Она и Джимми вместе спали, путешествовали, обнимались. Но у нее с Джимми не было той близости, которая существовала с Клифом. Они с Джимми почти не разговаривали, но были не в состоянии наслаждаться этим молчанием. Джимми просматривал ее фотографии, восхищался ими, но никогда по-настоящему не видел их. Он даже гордился ее работами, но не имел представления, каковы они на самом деле.
– И теперь я живу здесь, – проговорила Джесси.
Клиф задумчиво посмотрел на нее:
– Пусть это тебя не смущает. Все будет хорошо.
Единственное, что он и мог ответить. Джесси порылась в ящике и нашла то, что искала.
– Подойди сюда. Хочу кое-что показать.
Она взяла катушку с нитками и медленно начала обматывать ниткой его и себя, словно скрепляла узами навеки.
На следующий день новость, как бомба, разорвалась на страницах газет. Джимми Коласу помог бежать из тюрьмы его сообщник, которого так и не удалось опознать.
– Дураки! – кричал Клиффорд, отбиваясь от журналистов, снова окруживших его дом, сад и ближайшие улицы. – Неужели вы считаете, что он такой идиот и притащится сюда? Да он в тысяче миль отсюда! Полные дураки!
Услышав шум, но не понимая, в чем дело, Джесси слегка отодвинула занавеску на окне в своем убежище.
– Это же Джесси! – обрадовалась своей находке одна из мелких пираний какой-то скандальной газетенки. «Были ли у нее какие-то известия от него? Знает ли она, где он? Не помогала ли она организовать его побег? Готова ли последовать за ним на другой конец Земли?»
Она заперлась самым тщательным образом, задернула все занавески и сидела не шевелясь. Зазвонил телефон. Она услышала голос Клиффорда.
– Не высовывай даже кончика носа. Репортеры, конечно, наглецы – люди без стыда и совести, но ломать дверь они не посмеют. Это уже подсудное дело.
Они обсудили все возможные варианты. Их разделяло всего несколько ярдов, но общаться они могли только по телефону.
– Как жаль, что у тебя нет подземного хода из гаража в дом.
Все-таки вдвоем было бы легче переносить осаду.
Клиф обьяснил ей, что эти акулы жаждут крови и не уйдут, пока не добьются своего. Королевский прокурор оказался в весьма уязвимом положении, и он может попытаться спасти свою шкуру, отыгравшись на Джесси. С него станется предъявить ей обвинение в организации побега. Они не обратят внимания, что все это время она вынуждена была отсиживаться взаперти.
– Тебе надо немедленно уехать из Англии, – Клиф был настроен решительно.
Ночью остались дежурить только несколько репортеров. Несмотря на обычное свое соперничество, на сей раз они решили объединиться и действовать сообща – так было больше шансов заполучить нужные сведения.
Клиф дождался наступления темноты и открыл дверь, чтобы выразить сочувствие товарищам – журналистам. Они сразу бросились к крыльцу. На его лице играла улыбка чеширского кота. Перед собой он катил небольшой чайный столик с сандвичами.
– Вы, бедняги, должно быть, здорово проголодались, пока отдежуривали свои часы?
– Какая забота! – восхитились они.
– Каждый должен делать свою работу. – Он пожал плечами, отвлекая их внимание разговором и шутками, а тем временем Джесси осторожно выбралась через заднюю дверку из своего пристанища и пробралась к улочке, где за углом ее ждала машина. Через несколько часов в отель «Блумсберри» приехал и Клиф. Его семья испокон веков пользовалась услугами этого отеля, поэтому он не боялся, что кто-нибудь раззвонит о том, что видел Джесси или его здесь.
Была опасность, что ее могут узнать в Гатвике или Хитроу – аэропортах, откуда вылетали самолеты в Нью-Йорк. Поэтому он отвез ее в Манчестер, откуда она вылетела в Олбани – там ее должна встретить Элеонора. По телефону Джесси попросила сестру держать свой приезд в секрете. Как только ищейки из газет пронюхают, что она выскользнула у них из рук, они тотчас поймут, что она улетела в Америку, и кинутся ловить ее в аэропорту, чтобы там попортить кровь. Поэтому самое лучшее – какое-то время ничего не сообщать о ее приезде ни Рейчел, ни Ханне.
Одна глава ее жизни оказалась законченной. Начиналась новая. И пока самолет летел на запад, Джесси Лоуренс с облегчением почувствовала, что ей хочется наконец оказаться в Ривертоне, увидеть родной дом, обнять сестру. И Блисс.
31
1987
БЛИСС
– Расскажи, пожалуйста, как я родилась, – попросила Блисс.
Девочка не уставала расспрашивать мать о том, как она родилась на острове в Греции. Люк в этот момент стоял в отдалении. Ясон проходил мимо. Ему уже исполнилось пятнадцать.
– Опять! Сколько раз можно выслушивать одно и то же! Не устала? – и он передразнил Блисс: – А вы знаете, я появилась на свет в Греции! – и уже другим голосом добавил: – Все знают, что ты родилась в таком экзотическом месте. Среди скал, овец и монахинь. Почему бы тебе не поговорить на другую тему?
– Ну Яа-ссо-о-н! – От избытка чувств Блисс пихнула брата в бок, а потом чмокнула в щеку. – Я обожаю тебя!
Он сделал вид, что отталкивает ее, но Джесси видела, что он при этом крепко обнимает сестру.
Элеонора отпила глоток кофе.
– Правда, она просто чудо из чудес?
Дети ушли в школу, Люк занимался саженцами в саду. Сестры остались вдвоем.
– Всякий раз, когда я смотрю на Блисс, я думаю о тебе и повторяю слова благодарности. И буду благодарить до конца своих дней. И что самое странное – все как один твердят, что она – моя копия. Веришь?
– Говорят, что люди, которые долго живут вместе, становятся похожими друг на друга. У них появляется общее выражение лица. Ведь ты сама знаешь, как дети любят подражать взрослым.
– Но Рейчел уверяет, что Блисс похожа на нее и унаследовала ее черты. Что ты на это скажешь?
– Ты знаешь, что она не упустит своего ни в чем. И в этом тоже.
– Верно, Джесси. И нам не следует забывать об этом. – Она машинально принялась барабанить пальцами по столу. – Если бы она не подарила тебе маленький пластиковый фотоаппарат, ты бы никогда не стала знаменитым фотожурналистом, не приехала на этот остров и…
– Ладно тебе, Элеонора. Давай о другом. Я так соскучилась по тебе и… так хотела узнать о том, как Люк пережил все случившееся.
– Он остался таким же, каким и был. Из него лишнего слова по-прежнему не выдавишь.
До рождения Блисс он держался отчужденно. Но отъезд Элеоноры в Грецию потряс его. Он понял, как мучил ее, как она страдала из-за его молчания, хотя он сам ничего не мог с собой поделать. Добравшись тогда до места, где они должны были остановиться с Ясоном, он кругами ходил вокруг телефона, но не мог заставить себя набрать номер – боялся, что Элеонора повесит трубку. Но весь семинар у него был скомкан, потому что он места себе не находил, и вместо того, чтобы ехать в лагерь отдыхать, как собирался раньше, рванул с Ясоном домой.
Ханна рассказывала Элеоноре, что он чуть не свихнулся. Он рыдал, как ребенок, когда говорил с ней по телефону. Представить себе Большое Каменное Лицо плачущим? Это просто немыслимо. Но он твердил Ханне, что это его вина и если что-нибудь произойдет, он покончит жизнь самоубийством. Он переживал страшно – и поделом, как считала Элеонора. И, конечно, она ни словом не обмолвилась о том, что удочерила девочку. Более того, и не собиралась открывать ему эту тайну.
Когда Ханна позвонила ему и сообщила о рождении ребенка, он подхватил Ясона в машину и приехал в город. Если он на кого-то и походил, то больше всего на медведя в клетке. Метался из комнаты в комнату, ходил чуть не по потолку – а потолки у Ханны – будь здоров какие! В конце концов он стал так действовать ей на нервы, что она отправила обоих в зоопарк.
– Как жаль, что меня не было здесь, и я не могла посмотреть его лицо, когда он впервые увидел Блисс, – заметила Джесси.
Элеонора вскинула брови:
– Ты знаешь, в какой-то момент у меня мелькнула мысль о том, чтобы уйти от него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39