В большинстве других магазинов заказали от пятидесяти до ста экземпляров.
С выходом «Музыки любви» Марчелла достигла той вершины в своей карьере, когда она вошла в список имен «высшей пробы» – теперь только факт, что ее имя стоит на обложке, был достаточным для того, чтобы книга хорошо продавалась. Это был тест на талант, признание того, что читатели полюбили оба ее первых романа настолько, что готовы покупать ее третью книгу просто автоматически.
Скотт позвонил ей через три дня после выхода книги, и голос его как-то странно дрогнул.
– Марчелла, ты сидишь? – спросил он. – Держись крепче, у меня в руках книжное обозрение «Нью-Йорк таймс» на следующее воскресенье. Ты идешь первым номером!
– Не верю! – выдохнула она. – Скотт… прямо не знаю, что сказать! Спасибо, что сообщил. – И она нежно опустила трубку на рычаг, пораженная слезами, полившимися у нее из глаз. Она не могла понять, почему плачет. Из-за успеха? Или оттого, что он наступил в такой сложный момент ее жизни? Она молча смотрела на Центральный парк. Как неблагодарно и грешно с ее стороны не скакать на одной ножке от радости. Во всем мире есть немало авторов, которые готовы пойти на убийство, чтобы оказаться на ее месте. А что это для нее? Ничто в сравнении с желанием оказаться с Санти в его доме в Дее, проснуться ночью от прикосновения его губ к ее шее, повернуться на рассвете и обнаружить, с какой любовью смотрят на нее его темные глаза. В будущем она видела лишь бесконечную работу за письменным столом, стремительные набеги к «Партнером» за порцией быстрого секса, посещение концертов Марка, когда его слава начнет расти, и чувство безотрадной горечи в душе, пустоты из-за отсутствия рук Санти, губ Санти, его воркующего голоса. Она столько раз была готова набрать его номер в Барселоне, писала ему бесчисленные любовные письма, которые рвала на следующее утро, планировала поездки в Испанию и часом позже отказывалась от них. Он должен был хотеть ее так же сильно, как она хотела его, но преследовать его значило унижать их любовь. Вот почему она была так строга сама с собой и вот почему не нарушала установленных правил – никаких звонков и никаких писем, Но где было взять силы и желание продолжать такую жизнь? Она знала, что ответ означает радикальные перемены и еще больше работы. Она знала, что искать ответ значит думать о многих других людях, а не только о самой себе. И она была готова прийти к этому новому решению.
ГЛАВА 16
Манхэттен, весна 1990 года
Супермодели накладывали макияж, только когда им за это платили: чем больший успех у супермодели, тем меньше накрашено ее лицо в обычные дни. Соня лишь слегка тронула помадой свои великолепные полные губы, выйдя на улицу и своей обычной, стремительной походкой летя по Мэдисон-авеню. Она блистала, как черный бриллиант, ее длинные волосы струились из-под шелковой косынки, короткая юбка открывала безупречные ноги – слишком длинные для обыденной жизни. Стояло сверкающее апрельское утро, холодное солнце обливало дома, людей, машины резким светом. Прохожие в изумлении оборачивались, когда это великолепное создание рассеянно обгоняло их, столь же странное, как пришелец с другой планеты, планеты Красоты.
Чтобы подчеркнуть свои выразительные глаза, она обычно носила пурпурный, лиловый и черный. Сегодня она была в черном, легкая кашемировая накидка через одно плечо, ее обаяние облаком окутывало ее, обдавая жизни людей, мимо которых она шла, ароматом мечты.
На несколько минут она почтила своим присутствием шикарное итальянское кафе, залпом выпила чудесный кофе с молоком, кинула пять долларов симпатичному официанту – который знал ее в лицо и крикнул на бегу: «Чао, красавица!» – и усмехнулась ему в ответ уже из-за окна витрины. Сейчас, когда ей было восемнадцать, стало ясно, что она обладает одним из тех оригинальных лиц, которые с годами становятся только более утонченными. Она останется прекрасной и в тридцать, и в сорок, и в пятьдесят, и даже в восемьдесят, и знание этого придавало ей ту особую прелесть, которой отмечена, как печатью, настоящая красота.
К тому времени, когда она дошла до Шестьдесят четвертой улицы, кофе начал свою работу. И без того неспокойная в свои лучшие минуты, выпив чашечку кофе, она просто сходила с ума, мысли бешено роились в ее мозгу. Ей нравился этот взрыв эмоций, и она с особым удовольствием составляла планы на сегодняшний вечер, о котором мечтала долгие месяцы, и сейчас просто трепетала – так это было важно. Ни одному человеку на свете она не рассказывала о своих планах на сегодняшний вечер. А если кто-нибудь и спросит, она будет загадочной и сделает отсутствующее лицо. Четыре месяца она нажимала на всевозможные тайные пружины, чтобы заполучить это место, и она не собирается рисковать, чтобы упустить хоть мгновение предстоящего удовольствия. Неприятный порыв ветра пронесся вдруг по Мэдисон-авеню, ослепив всех, кто непредусмотрительно был без солнцезащитных очков. Какая-то малышка, едва протерев глазенки, внезапно отпустила руку своей матери и кинулась к Соне прямо на красный свет:
– Вы знаменитость, да?
Соня помотала головой и почти побежала прочь. Детей она не любила, потому что дети видели ее насквозь. Мужчины – никогда. Их слишком занимало долгое разглядывание ее стройного тела с удлиненными пропорциями или созерцание фиолетовых ирисов ее глаз.
Едва она появилась в студии, как все столпились вокруг нее, здороваясь, обнимая и целуя. Помощник отправился за кофе, в ладонь ей вложили «Нью-Йорк пост», и Джесон, гример, повязал большой нагрудник вокруг ее шеи.
– Никаких темных подглазий! Никаких мешков! Ах, Соня, как я тебя люблю! – закричал он, касаясь кисточкой красок.
– Чем от тебя несет? – Она пошевелила ноздрями. Джесон оглядел себя.
– А, «Соваж», – вспомнил он. – Мне так нравится этот сильный запах. Таков и я, дорогая, очень сильный!
– Напоминаешь мне моего братца, – она вновь смежила веки. – И очень кстати, потому что он как раз вернулся из Италии и мы сегодня вместе обедаем.
– Тот самый Марк Уинтон, который записал альбом фортепьянных импровизаций? – протянул Джесон.
Соня кивнула.
– Ну, поздравляю тебя, – вздохнул Джесон. – Обожаю этот альбом. – Он принялся накладывать тон на ее веки. – Но и фотография, надо сказать, не разочаровывает. Это он или не он? – Он поднял брови, заметив, как она искоса взглянула на него в зеркало.
– Да кому какое дело? – промямлила Соня, закрывая глаза.
– Мне! – завопил Джесон. – Расскажи мне, и я пошлю этот сюжет в «Нэшнл энквайрер», – хихикнул он. – Ну, а как насчет личной жизни этого красавчика? За ним, наверное, вьется хоровод блистательных малышек вроде Лиз Тейлор?
– Сексуальная жизнь малыша Марка – большая тайна, – сказала Соня. – Даже от него самого. Да у моей матери сердце разорвется, если он вдруг как-нибудь высунет нос из своей музыкальной норы и влюбится. Похоже, им обоим нравится думать, что он просто не встретил еще подходящей девушки!
– Вот и моя мамаша так считает, – кивнул Джесон, нажимая краем аппликатора с розовой пудрой на краешек ее века. – Ведь твоя мать пишет романы? Романтические бестселлеры?
– Н-да… – процедила Соня. – В моей семье все, как один, паршивые гении. Кроме моего бедного папы. Он умирает от рака в тюремном госпитале. – Она широко открыла один глаз, сверкнув им на Джесона, и добавила: – В тридцать девять лет!
Джесон покачал головой.
– Господи, какая тоска! – Он отступил назад, встретившись взглядом с ее глазами в зеркале. – Вот это и есть блеск! – заявил он. – Ты сможешь переплюнуть любого.
– Она послала Марка в Италию, – продолжала Соня, когда он вновь вернулся к ее макияжу, – и я поняла почему. Она думает, что в Италии меньше СПИДа, чем здесь.
– Так и есть! – прорычал Джесон. – СПИДа везде куда меньше!
– Ну, как бы то ни было, здесь или там, а Марк обязан быть жив и здоров, – сказала она. – Правда, я не принадлежу к его поклонницам.
– Не выносишь соперничества?
– Нет, – покачала она головой. – Просто я отчего-то не выношу пай-мальчиков.
– Закрой глаза, – скомандовал Джесон. – Мне Нужно подуть на твои веки.
Только те, кто хорошо знал, кто есть кто на Манхэттене, могли бы узнать их, хотя появление Сони и Марка в итальянском ресторане в районе Восточных Шестидесятых улиц вызвало сенсацию в зале. За каждым из них обычно следовали поклонники, и даже в дорогом, уединенном итальянском ресторане можно было встретить таких приверженцев. Люди за столиками перешептывались. То, что эти двое оказались здесь, подтверждало репутацию этого местечка. Соседи кидали на них любопытные взоры, довольно убеждаясь, что им предстоит созерцать эту парочку еще, по крайней мере, пару часов.
Соня и не подумала принарядиться, но ее внешность супермодели искупала все. Это лицо и эти длинные ноги значили куда больше, чем огромная спортивная сумка, висевшая на плече, черная маечка и короткая черная юбка под накидкой.
Марк сопровождал ее за столик с величайшим почтением, как будто опасаясь, что, случись любая непредвиденная оплошность, даже самая незначительная, и она взорвется от гнева. Он был чуть повыше ее и одет в тот же черный цвет, и те же темные яркие глаза сверкали под густыми ресницами. Хорошенький молоденький официант никак не мог решить, кто же из них лучше. Соня с видом знатока проглядела меню, скорчив гримаску.
– Ну, давайте барашка с козьим сыром, только без вина, – решила она, – и сладкие хлебцы…
Официант разочарованно кивнул.
– Это очень хорошо, – сообщил он. – И еще у нас сегодня из фирменных блюд – треска маринованная с грецкими орехами и винегрет с укропом, белой петрушкой и голубикой.
Они заказали салат и кофе.
– Почему ты не отвечала на мои письма? – спросил Марк. – Я чувствовал себя таким потерянным без связи с Нью-Йорком.
– Я уверена, что другие люди помогли тебе найти себя. – Снимая шарф, Соня сощурилась, взглянула на него. – Помнишь, ты сказал как-то, что читать мои письма все равно что колонку некрологов? А я всего только хотела напомнить тебе о всех великолепных молодых людях, которые так рано умерли…
– Но мне вовсе не это хотелось знать, – заявил Марк. – Я хотел бы знать, какие записи продаются, какие фильмы и постановки стали хитами…
– Похоже, что я слишком чувствительна к критике, – призналась она. – Поэтому мне пришлось писать вообще.
– С чего это ты сегодня такая колючка? – поинтересовался Марк.
Она отпила глоток воды.
– У отца рак, Марк. Ему очень плохо, он умирает.
– Очень жаль. – Лицо у Марка стало напряженным. – Это ужасно. А почему ты мне не говорила? А мамуля знает?
– Нет, – покачала она головой. – Они сейчас не общаются. Только я его и навещаю.
– Он очень страдает? – спросил Марк.
– Иногда. Он… Да что тебе за дело? Ты его сто лет не видел, что уж тут говорить.
– Нельзя сказать, чтобы мы были очень близки, – напомнил Марк. – Мягко говоря, мы ненавидели друг друга до самых печенок.
– Он и для меня не был лучшим в мире отцом, – призналась Соня. – Но должна же я исполнить свой чертов долг. Я таскаюсь в этот проклятый тюремный госпиталь каждое воскресенье.
– Это дело твоей совести, – рассудил Марк. – Моя совесть чиста, и видеть я его не желаю.
– Сходи хотя бы раз, – попросила она. – Просто скажи ему пару слов.
– А ты не хочешь навестить мать? – предложил он. – Мы могли бы обменяться визитами.
– Я ее видеть не могу, Марк, – призналась она. – Просто ненавижу ее за то, что она сделала.
Он вздрогнул:
– Ах, так? Ты хочешь сказать, что любимая мамочка опасна для твоего здоровья? Ты думаешь, что она стала причиной рака?
Соня кивнула.
– Вот именно! С той минуты, как я узнала о болезни отца, у меня было полно времени для поисков. Врачиха, которая пишет о здоровье для «Вога», разрешила мне воспользоваться ее библиотекой. Я прочла все о научных теориях и так называемых средствах лечения. Чего я только не узнала! Я изучила десятки историй болезни. Если хочешь знать, так вот тебе моя собственная теория: рак возникает из-за невыражаемого раздражения. – Она многозначительно взглянула на него. – Не сигареты, не сахарин – невыражаемое раздражение. А уж это-то мама способна дать в избытке.
– Это можно сказать о ком угодно, обо всех. Это жизнь, Соня.
Она хмыкнула.
– Звучит, как строчка из ее романов, – насмешливо проговорила она.
Другой, очень предупредительный официант почтительно принес закуски и поставил ледяную воду прямо между ними. Соня вся залучилась от благодарности. Она повернулась к огромной тарелке с салатом и принялась безжалостно перчить его.
– Думаю, «семья» – неподходящее для нас слово, – сморщила она нос, едва официант удалился. – Вы двое – мать и горячо обожаемый ею сын. Нам с отцом не посчастливилось стать такой же парочкой.
– Быть может, – пожал плечами Марк. – В тебе и впрямь ничего нет от мамы!
– Ее простаки мне не достались, это уж точно, – она опустила глаза. – Пришлось искать своих! Думаю, что самым величайшим наследством от нашей матери стали мои суперактивные сексуальные железы.
Марк нахмурился:
– Ах, так! Думаешь, маме нравится, как тебе, обтягивать свою задницу кусочком черной кожи и болтаться по улицам в таком виде?
– Вот уж не знаю, Марк! – Она широко раскрыла глаза, изображая простоту и невинность. – Может быть, она пресловутая девственница Мария? А у тебя есть какие-нибудь соображения о том, как она занимается сексом?
Марк ошеломленно посмотрел на нее.
– И ты думаешь, у меня есть время задуматься над сексуальной жизнью других людей? Тем более моей матери!
– Или даже над твой собственной? – процедила она. Марк пожал плечами.
– У меня позднее развитие, – сказал он. Она рассеянно кивнула:
– А твои отношения с Колом Феррером строго официальные и ты еще девственник? Пожалуйста, Марк! Будь реалистом!
Он пристально посмотрел на нее.
– Это просто смешно, – сказал он. – Тебе кажется.
что ты больше знаешь о моей сексуальной жизни, чем я сам?
– Секс – это одна из тех вещей, в которых я эксперт, – заявила она. – Секс, косметика и лошади!
Они заказали еще кофе.
– Надеюсь, ты все же будешь вести себя осторожнее, – предупредил Марк.
– Ах, Марк, если ты имеешь в виду СПИД или предохранение, то забудь об этом! – Она повращала глазами. – Сосунки никогда не привлекали меня, дорогой братишка! Мне нравятся настоящие мужчины – и это я тоже унаследовала от матери, или ты не желаешь слушать ничего, что может спустить обожаемую мамулю с пьедестала?
Марк почувствовал, как краска бросилась ему в лицо. Он совсем забыл, что Соня – мастерица выводить людей из себя.
– Я очень люблю мамулю, – просто сказал он. – Это что, преступление? Ты ведь любишь папу, правда?
– Хм… но не совсем так, – подавила смешок Соня. – Например, мне не приходило в голову спать с ним вместе! Тебе следует посетить психоаналитика, Марк, если так и дальше будет продолжаться!
– Тебе тоже стоит подумать о визите к психоаналитику, – возразил Марк. – Говорят, тебе секс нравится только тогда, когда тебя избивают до полусмерти!
– Угу, – медленно кивнула она, и глаза ее блеснули. – Но даже и тогда не всегда. Я говорила однажды с психоаналитиком, – призналась она. – Но только не из-за тех проблем, в которых ты меня подозреваешь! Меня беспокоило, что я была лишь раз по-настоящему счастлива – когда я была на лошади! Я решила, что в этом что-то не то. Теперь-то я считаю, что только это и есть во мне здорового – относиться к животным лучше, чем к людям! В любой день я могу подписать грандиозный контракт с косметической фирмой, а это значит – большие, большие деньги! И я смогу купить собственную лошадку, с которой мы и будем жить вместе. – Она сжала тонкие пальцы.
– И тогда ты будешь счастлива? – спросил Марк.
– Ну, а если и нет, я найду способы развеселить себя, – расхохоталась она. – Как раз сегодня вечером я собираюсь классно повеселить себя. Сегодня вечером произойдет что-то особенное. И ты первый, кому я рассказываю об этом, Марк. Понимаешь? Даже после всего во мне остались кое-какие сестринские чувства!
– Ты, случайно, не употребляешь наркотики? – прошептал он.
Она хмыкнула.
– Мальчишки – опаснее наркотиков, – заявила она. – По крайней мере, те мальчишки, которые интересны мне.
– Будь осторожна, Соня, – попросил он. – Помнишь, как мне пришлось выручать тебя?
– Нечего постоянно тыкать мне этим в лицо! – крикнула она. – Я не потерплю никаких замечаний от сосунка, который спит с собственной матерью! – Голос ее звенел так громко, что заставил замолчать весь ресторан.
Марк не мог поднять глаза даже на сидевших за ближайшими столиками. Он впился взглядом в ее лицо, чувствуя, как полыхают его собственные щеки.
– Возьми назад свои слова, Соня, – тихо сказал он. Глаза ее расширились от насмешливого удивления, с которым она вытирала салфеткой губы.
– Каждому маленькому мальчику хочется переспать со своей мамочкой – ты разве не читал Фрейда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
С выходом «Музыки любви» Марчелла достигла той вершины в своей карьере, когда она вошла в список имен «высшей пробы» – теперь только факт, что ее имя стоит на обложке, был достаточным для того, чтобы книга хорошо продавалась. Это был тест на талант, признание того, что читатели полюбили оба ее первых романа настолько, что готовы покупать ее третью книгу просто автоматически.
Скотт позвонил ей через три дня после выхода книги, и голос его как-то странно дрогнул.
– Марчелла, ты сидишь? – спросил он. – Держись крепче, у меня в руках книжное обозрение «Нью-Йорк таймс» на следующее воскресенье. Ты идешь первым номером!
– Не верю! – выдохнула она. – Скотт… прямо не знаю, что сказать! Спасибо, что сообщил. – И она нежно опустила трубку на рычаг, пораженная слезами, полившимися у нее из глаз. Она не могла понять, почему плачет. Из-за успеха? Или оттого, что он наступил в такой сложный момент ее жизни? Она молча смотрела на Центральный парк. Как неблагодарно и грешно с ее стороны не скакать на одной ножке от радости. Во всем мире есть немало авторов, которые готовы пойти на убийство, чтобы оказаться на ее месте. А что это для нее? Ничто в сравнении с желанием оказаться с Санти в его доме в Дее, проснуться ночью от прикосновения его губ к ее шее, повернуться на рассвете и обнаружить, с какой любовью смотрят на нее его темные глаза. В будущем она видела лишь бесконечную работу за письменным столом, стремительные набеги к «Партнером» за порцией быстрого секса, посещение концертов Марка, когда его слава начнет расти, и чувство безотрадной горечи в душе, пустоты из-за отсутствия рук Санти, губ Санти, его воркующего голоса. Она столько раз была готова набрать его номер в Барселоне, писала ему бесчисленные любовные письма, которые рвала на следующее утро, планировала поездки в Испанию и часом позже отказывалась от них. Он должен был хотеть ее так же сильно, как она хотела его, но преследовать его значило унижать их любовь. Вот почему она была так строга сама с собой и вот почему не нарушала установленных правил – никаких звонков и никаких писем, Но где было взять силы и желание продолжать такую жизнь? Она знала, что ответ означает радикальные перемены и еще больше работы. Она знала, что искать ответ значит думать о многих других людях, а не только о самой себе. И она была готова прийти к этому новому решению.
ГЛАВА 16
Манхэттен, весна 1990 года
Супермодели накладывали макияж, только когда им за это платили: чем больший успех у супермодели, тем меньше накрашено ее лицо в обычные дни. Соня лишь слегка тронула помадой свои великолепные полные губы, выйдя на улицу и своей обычной, стремительной походкой летя по Мэдисон-авеню. Она блистала, как черный бриллиант, ее длинные волосы струились из-под шелковой косынки, короткая юбка открывала безупречные ноги – слишком длинные для обыденной жизни. Стояло сверкающее апрельское утро, холодное солнце обливало дома, людей, машины резким светом. Прохожие в изумлении оборачивались, когда это великолепное создание рассеянно обгоняло их, столь же странное, как пришелец с другой планеты, планеты Красоты.
Чтобы подчеркнуть свои выразительные глаза, она обычно носила пурпурный, лиловый и черный. Сегодня она была в черном, легкая кашемировая накидка через одно плечо, ее обаяние облаком окутывало ее, обдавая жизни людей, мимо которых она шла, ароматом мечты.
На несколько минут она почтила своим присутствием шикарное итальянское кафе, залпом выпила чудесный кофе с молоком, кинула пять долларов симпатичному официанту – который знал ее в лицо и крикнул на бегу: «Чао, красавица!» – и усмехнулась ему в ответ уже из-за окна витрины. Сейчас, когда ей было восемнадцать, стало ясно, что она обладает одним из тех оригинальных лиц, которые с годами становятся только более утонченными. Она останется прекрасной и в тридцать, и в сорок, и в пятьдесят, и даже в восемьдесят, и знание этого придавало ей ту особую прелесть, которой отмечена, как печатью, настоящая красота.
К тому времени, когда она дошла до Шестьдесят четвертой улицы, кофе начал свою работу. И без того неспокойная в свои лучшие минуты, выпив чашечку кофе, она просто сходила с ума, мысли бешено роились в ее мозгу. Ей нравился этот взрыв эмоций, и она с особым удовольствием составляла планы на сегодняшний вечер, о котором мечтала долгие месяцы, и сейчас просто трепетала – так это было важно. Ни одному человеку на свете она не рассказывала о своих планах на сегодняшний вечер. А если кто-нибудь и спросит, она будет загадочной и сделает отсутствующее лицо. Четыре месяца она нажимала на всевозможные тайные пружины, чтобы заполучить это место, и она не собирается рисковать, чтобы упустить хоть мгновение предстоящего удовольствия. Неприятный порыв ветра пронесся вдруг по Мэдисон-авеню, ослепив всех, кто непредусмотрительно был без солнцезащитных очков. Какая-то малышка, едва протерев глазенки, внезапно отпустила руку своей матери и кинулась к Соне прямо на красный свет:
– Вы знаменитость, да?
Соня помотала головой и почти побежала прочь. Детей она не любила, потому что дети видели ее насквозь. Мужчины – никогда. Их слишком занимало долгое разглядывание ее стройного тела с удлиненными пропорциями или созерцание фиолетовых ирисов ее глаз.
Едва она появилась в студии, как все столпились вокруг нее, здороваясь, обнимая и целуя. Помощник отправился за кофе, в ладонь ей вложили «Нью-Йорк пост», и Джесон, гример, повязал большой нагрудник вокруг ее шеи.
– Никаких темных подглазий! Никаких мешков! Ах, Соня, как я тебя люблю! – закричал он, касаясь кисточкой красок.
– Чем от тебя несет? – Она пошевелила ноздрями. Джесон оглядел себя.
– А, «Соваж», – вспомнил он. – Мне так нравится этот сильный запах. Таков и я, дорогая, очень сильный!
– Напоминаешь мне моего братца, – она вновь смежила веки. – И очень кстати, потому что он как раз вернулся из Италии и мы сегодня вместе обедаем.
– Тот самый Марк Уинтон, который записал альбом фортепьянных импровизаций? – протянул Джесон.
Соня кивнула.
– Ну, поздравляю тебя, – вздохнул Джесон. – Обожаю этот альбом. – Он принялся накладывать тон на ее веки. – Но и фотография, надо сказать, не разочаровывает. Это он или не он? – Он поднял брови, заметив, как она искоса взглянула на него в зеркало.
– Да кому какое дело? – промямлила Соня, закрывая глаза.
– Мне! – завопил Джесон. – Расскажи мне, и я пошлю этот сюжет в «Нэшнл энквайрер», – хихикнул он. – Ну, а как насчет личной жизни этого красавчика? За ним, наверное, вьется хоровод блистательных малышек вроде Лиз Тейлор?
– Сексуальная жизнь малыша Марка – большая тайна, – сказала Соня. – Даже от него самого. Да у моей матери сердце разорвется, если он вдруг как-нибудь высунет нос из своей музыкальной норы и влюбится. Похоже, им обоим нравится думать, что он просто не встретил еще подходящей девушки!
– Вот и моя мамаша так считает, – кивнул Джесон, нажимая краем аппликатора с розовой пудрой на краешек ее века. – Ведь твоя мать пишет романы? Романтические бестселлеры?
– Н-да… – процедила Соня. – В моей семье все, как один, паршивые гении. Кроме моего бедного папы. Он умирает от рака в тюремном госпитале. – Она широко открыла один глаз, сверкнув им на Джесона, и добавила: – В тридцать девять лет!
Джесон покачал головой.
– Господи, какая тоска! – Он отступил назад, встретившись взглядом с ее глазами в зеркале. – Вот это и есть блеск! – заявил он. – Ты сможешь переплюнуть любого.
– Она послала Марка в Италию, – продолжала Соня, когда он вновь вернулся к ее макияжу, – и я поняла почему. Она думает, что в Италии меньше СПИДа, чем здесь.
– Так и есть! – прорычал Джесон. – СПИДа везде куда меньше!
– Ну, как бы то ни было, здесь или там, а Марк обязан быть жив и здоров, – сказала она. – Правда, я не принадлежу к его поклонницам.
– Не выносишь соперничества?
– Нет, – покачала она головой. – Просто я отчего-то не выношу пай-мальчиков.
– Закрой глаза, – скомандовал Джесон. – Мне Нужно подуть на твои веки.
Только те, кто хорошо знал, кто есть кто на Манхэттене, могли бы узнать их, хотя появление Сони и Марка в итальянском ресторане в районе Восточных Шестидесятых улиц вызвало сенсацию в зале. За каждым из них обычно следовали поклонники, и даже в дорогом, уединенном итальянском ресторане можно было встретить таких приверженцев. Люди за столиками перешептывались. То, что эти двое оказались здесь, подтверждало репутацию этого местечка. Соседи кидали на них любопытные взоры, довольно убеждаясь, что им предстоит созерцать эту парочку еще, по крайней мере, пару часов.
Соня и не подумала принарядиться, но ее внешность супермодели искупала все. Это лицо и эти длинные ноги значили куда больше, чем огромная спортивная сумка, висевшая на плече, черная маечка и короткая черная юбка под накидкой.
Марк сопровождал ее за столик с величайшим почтением, как будто опасаясь, что, случись любая непредвиденная оплошность, даже самая незначительная, и она взорвется от гнева. Он был чуть повыше ее и одет в тот же черный цвет, и те же темные яркие глаза сверкали под густыми ресницами. Хорошенький молоденький официант никак не мог решить, кто же из них лучше. Соня с видом знатока проглядела меню, скорчив гримаску.
– Ну, давайте барашка с козьим сыром, только без вина, – решила она, – и сладкие хлебцы…
Официант разочарованно кивнул.
– Это очень хорошо, – сообщил он. – И еще у нас сегодня из фирменных блюд – треска маринованная с грецкими орехами и винегрет с укропом, белой петрушкой и голубикой.
Они заказали салат и кофе.
– Почему ты не отвечала на мои письма? – спросил Марк. – Я чувствовал себя таким потерянным без связи с Нью-Йорком.
– Я уверена, что другие люди помогли тебе найти себя. – Снимая шарф, Соня сощурилась, взглянула на него. – Помнишь, ты сказал как-то, что читать мои письма все равно что колонку некрологов? А я всего только хотела напомнить тебе о всех великолепных молодых людях, которые так рано умерли…
– Но мне вовсе не это хотелось знать, – заявил Марк. – Я хотел бы знать, какие записи продаются, какие фильмы и постановки стали хитами…
– Похоже, что я слишком чувствительна к критике, – призналась она. – Поэтому мне пришлось писать вообще.
– С чего это ты сегодня такая колючка? – поинтересовался Марк.
Она отпила глоток воды.
– У отца рак, Марк. Ему очень плохо, он умирает.
– Очень жаль. – Лицо у Марка стало напряженным. – Это ужасно. А почему ты мне не говорила? А мамуля знает?
– Нет, – покачала она головой. – Они сейчас не общаются. Только я его и навещаю.
– Он очень страдает? – спросил Марк.
– Иногда. Он… Да что тебе за дело? Ты его сто лет не видел, что уж тут говорить.
– Нельзя сказать, чтобы мы были очень близки, – напомнил Марк. – Мягко говоря, мы ненавидели друг друга до самых печенок.
– Он и для меня не был лучшим в мире отцом, – призналась Соня. – Но должна же я исполнить свой чертов долг. Я таскаюсь в этот проклятый тюремный госпиталь каждое воскресенье.
– Это дело твоей совести, – рассудил Марк. – Моя совесть чиста, и видеть я его не желаю.
– Сходи хотя бы раз, – попросила она. – Просто скажи ему пару слов.
– А ты не хочешь навестить мать? – предложил он. – Мы могли бы обменяться визитами.
– Я ее видеть не могу, Марк, – призналась она. – Просто ненавижу ее за то, что она сделала.
Он вздрогнул:
– Ах, так? Ты хочешь сказать, что любимая мамочка опасна для твоего здоровья? Ты думаешь, что она стала причиной рака?
Соня кивнула.
– Вот именно! С той минуты, как я узнала о болезни отца, у меня было полно времени для поисков. Врачиха, которая пишет о здоровье для «Вога», разрешила мне воспользоваться ее библиотекой. Я прочла все о научных теориях и так называемых средствах лечения. Чего я только не узнала! Я изучила десятки историй болезни. Если хочешь знать, так вот тебе моя собственная теория: рак возникает из-за невыражаемого раздражения. – Она многозначительно взглянула на него. – Не сигареты, не сахарин – невыражаемое раздражение. А уж это-то мама способна дать в избытке.
– Это можно сказать о ком угодно, обо всех. Это жизнь, Соня.
Она хмыкнула.
– Звучит, как строчка из ее романов, – насмешливо проговорила она.
Другой, очень предупредительный официант почтительно принес закуски и поставил ледяную воду прямо между ними. Соня вся залучилась от благодарности. Она повернулась к огромной тарелке с салатом и принялась безжалостно перчить его.
– Думаю, «семья» – неподходящее для нас слово, – сморщила она нос, едва официант удалился. – Вы двое – мать и горячо обожаемый ею сын. Нам с отцом не посчастливилось стать такой же парочкой.
– Быть может, – пожал плечами Марк. – В тебе и впрямь ничего нет от мамы!
– Ее простаки мне не достались, это уж точно, – она опустила глаза. – Пришлось искать своих! Думаю, что самым величайшим наследством от нашей матери стали мои суперактивные сексуальные железы.
Марк нахмурился:
– Ах, так! Думаешь, маме нравится, как тебе, обтягивать свою задницу кусочком черной кожи и болтаться по улицам в таком виде?
– Вот уж не знаю, Марк! – Она широко раскрыла глаза, изображая простоту и невинность. – Может быть, она пресловутая девственница Мария? А у тебя есть какие-нибудь соображения о том, как она занимается сексом?
Марк ошеломленно посмотрел на нее.
– И ты думаешь, у меня есть время задуматься над сексуальной жизнью других людей? Тем более моей матери!
– Или даже над твой собственной? – процедила она. Марк пожал плечами.
– У меня позднее развитие, – сказал он. Она рассеянно кивнула:
– А твои отношения с Колом Феррером строго официальные и ты еще девственник? Пожалуйста, Марк! Будь реалистом!
Он пристально посмотрел на нее.
– Это просто смешно, – сказал он. – Тебе кажется.
что ты больше знаешь о моей сексуальной жизни, чем я сам?
– Секс – это одна из тех вещей, в которых я эксперт, – заявила она. – Секс, косметика и лошади!
Они заказали еще кофе.
– Надеюсь, ты все же будешь вести себя осторожнее, – предупредил Марк.
– Ах, Марк, если ты имеешь в виду СПИД или предохранение, то забудь об этом! – Она повращала глазами. – Сосунки никогда не привлекали меня, дорогой братишка! Мне нравятся настоящие мужчины – и это я тоже унаследовала от матери, или ты не желаешь слушать ничего, что может спустить обожаемую мамулю с пьедестала?
Марк почувствовал, как краска бросилась ему в лицо. Он совсем забыл, что Соня – мастерица выводить людей из себя.
– Я очень люблю мамулю, – просто сказал он. – Это что, преступление? Ты ведь любишь папу, правда?
– Хм… но не совсем так, – подавила смешок Соня. – Например, мне не приходило в голову спать с ним вместе! Тебе следует посетить психоаналитика, Марк, если так и дальше будет продолжаться!
– Тебе тоже стоит подумать о визите к психоаналитику, – возразил Марк. – Говорят, тебе секс нравится только тогда, когда тебя избивают до полусмерти!
– Угу, – медленно кивнула она, и глаза ее блеснули. – Но даже и тогда не всегда. Я говорила однажды с психоаналитиком, – призналась она. – Но только не из-за тех проблем, в которых ты меня подозреваешь! Меня беспокоило, что я была лишь раз по-настоящему счастлива – когда я была на лошади! Я решила, что в этом что-то не то. Теперь-то я считаю, что только это и есть во мне здорового – относиться к животным лучше, чем к людям! В любой день я могу подписать грандиозный контракт с косметической фирмой, а это значит – большие, большие деньги! И я смогу купить собственную лошадку, с которой мы и будем жить вместе. – Она сжала тонкие пальцы.
– И тогда ты будешь счастлива? – спросил Марк.
– Ну, а если и нет, я найду способы развеселить себя, – расхохоталась она. – Как раз сегодня вечером я собираюсь классно повеселить себя. Сегодня вечером произойдет что-то особенное. И ты первый, кому я рассказываю об этом, Марк. Понимаешь? Даже после всего во мне остались кое-какие сестринские чувства!
– Ты, случайно, не употребляешь наркотики? – прошептал он.
Она хмыкнула.
– Мальчишки – опаснее наркотиков, – заявила она. – По крайней мере, те мальчишки, которые интересны мне.
– Будь осторожна, Соня, – попросил он. – Помнишь, как мне пришлось выручать тебя?
– Нечего постоянно тыкать мне этим в лицо! – крикнула она. – Я не потерплю никаких замечаний от сосунка, который спит с собственной матерью! – Голос ее звенел так громко, что заставил замолчать весь ресторан.
Марк не мог поднять глаза даже на сидевших за ближайшими столиками. Он впился взглядом в ее лицо, чувствуя, как полыхают его собственные щеки.
– Возьми назад свои слова, Соня, – тихо сказал он. Глаза ее расширились от насмешливого удивления, с которым она вытирала салфеткой губы.
– Каждому маленькому мальчику хочется переспать со своей мамочкой – ты разве не читал Фрейда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74