Возможно, хирург не обошел своего творения со всех сторон, как надлежало бы сделать скульптору, разглядывая его под различными ракурсами. Выровненный, деликатный кончик носа казался естественным при взгляде спереди, но сбоку он выглядел несколько бесцветно, как большинство протезов. Мужчины продолжали заглядываться на нее. Все ее верховые занятия, гимнастические упражнения и танцы придали ее телу грациозность молодого жеребенка. Ее движения излучали грацию и энергию. Облегающее трико, округлые ягодицы, крепкие, немного мускулистые икры и выступающие вперед невероятные груди – все было насмехающимся призывом. Призывом, в котором отказывало надменное выражение ее лица. Ее деловая, движущаяся фигура бросала вызов мужской страсти, удерживая в то же время на недосягаемом расстоянии. В холодные дни она запахивала пальто вокруг тонкой талии, чтобы подчеркнуть свои длинные ноги, втиснутые в темные колготки, выглядевшие на ней так, словно ноги были выкрашены мягкой темной краской.
– Дело принимает такой оборот, что единственные парни, рядом с которыми я чувствую себя в безопасности, – это гомосеки! – Как-то после школы, шутя, жаловалась она приятной на вид блондинке, сидевшей рядом с ней в агентстве, подыскивавшем кандидатуры для работы моделями. Девушка пристально взглянула на нее.
– Не волнуйся, дорогая, – ответила та. – Просто скажи, что тебя только что выпустили из тюряги. Кстати, сколько тебе лет? Одиннадцать?
Соня слегка улыбнулась:
– Какая разница – десять мне лет или двадцать, если я гожусь для работы?
Она посещала различных фотографов, рассказывая каждому из них разные истории. Большинству она доверительно сообщала, что пытается накопить денег и внести залог за арестованного отца. Такие рассказы представляли ее в выгодном свете, как заботливую, заслуживающую сострадания и невинную дочь преступника, отбрасывая загадочную ауру и на окружающий ее мир. Во всяком случае, они не прислушивались к тому, что она им говорила. Они устремляли взгляды на ее скулы, представляя, как этот нос, которому в реальной жизни, казалось, чего-то недоставало, будет смотреться на пленке. Всех интриговала ее молодость. Ее скверный язык, изобиловавший жаргонными словами, привлекал внимание. Они спешили сфотографировать ее. Скоро у нее набрался огромный альбом фотографий. На снимках она выглядела старше. Ей можно было дать лет двадцать, но с тем блеском юности, который уже поблек у настоящих двадцатилетних, много работающих моделей. Кожа у нее была той божественной свежести, о которой мечтают фирмы, производящие косметику, фотографы буквально сходили с ума от налитых грудей, придававших одежде новый сексуальный колорит, особенно заметный после нескольких лет моды на плоскогрудых красавиц. Никто не видел ее лица без макияжа, и никто не имел представления об истинном возрасте Сони.
– С конца пятидесятых годов никто не выглядел, как ты, – восторженно сказал ей один из фотографов. Ее глаза, черные волосы, пышный бюст напоминали об Элизабет Тейлор.
Вскоре каждое агентство в городе стало проявлять заинтересованность в представлении интересов Сони, но только «Идолс», небольшая фирма, представлявшая интересы самых знаменитых моделей и актрис, согласилась на выдвигаемые Соней условия – работать только по выходным дням.
– Может, иногда днем в будни, когда будет действительная необходимость, – согласилась Соня, – мне нужно оставить кое-какое время для учебы в школе!
– Я не стала бы возиться с посредственностью, дорогая, – заявила ей Кармен Францен, глава фирмы «Идолс», высокая, хорошо владеющая собой немка, в прошлом известная модель, держа в руке лицо Сони и поворачивая его к свету под различными углами. – С такими скулами и глазами я так преподнесу тебя! Я направлюсь прямо в редакции «Вог», «Эль», «База-ар» – самые лучшие, самые сливки. Через год или два Лаудер, Ланком и Каресс станут умолять меня из-за тебя! – Никому, даже Кармен, чье профессиональное покровительство пришлось ей по душе, Соня не собиралась открывать свой подлинный возраст, раз подобное откровение грозило определенными осложнениями. Ей пришлось подписать контракт, передающий фирме «Идоле» право представлять ее интересы в делах, заключив соглашение об оплате, удерживая в свою пользу двадцать процентов ее заработка. Понимая, что это несправедливо, она была довольна, что сумела убедить Кармен, будто ей восемнадцать лет.
Соня приступила к работе по выходным и иногда по вечерам после занятий в школе, пропуская уроки танцев или гимнастики. Иногда появлялись такие важные заявки, от которых не следовало отказываться, и тогда она пропускала занятия в школе. Прогулы стали настолько очевидными, что не замечать их дальше не было никакой возможности. На второй месяц ее вызвали к руководству школы.
– Может быть, есть какие-нибудь причины медицинского характера, о которых мне следует знать, дорогая? – спросила ее благородного вида, убеленная сединами дама, которую все называли Мадемуазель.
Соня хихикнула:
– Нет, насколько мне известно, Мадемуазель.
– Тогда, надеюсь, ты объяснишь мне, Соня, или мне придется звонить твоей матери?
Соня подалась вперед и искренне сказала:
– Я подрабатываю в качестве модели, Мадемуазель. Пытаюсь скопить денег, чтобы внести залог за моего отца. Он в тюрьме, ожидает суда. Уверена, он не совершал никакого преступления! Ничего, что причинило бы кому-нибудь вред. Я получила работу модели, чтобы скопить немного денег и дать ему возможность выйти на свободу. Пожалуйста, не говорите матери, Мадемуазель. Они с отцом разводятся, и она разозлится на меня.
– Я подумаю, – сказала Мадемуазель.
Позднее она пригласила к себе заместителя, мадам де ла Хай.
– Не уверена, нужна ли такая девушка в нашей школе, – проговорила она. – Соня может плохо влиять на других девушек.
Когда Марчелла вернулась домой после церемонии подписывания книг для читателей, проходившей в Бостоне, Майами, Денвере и Вашингтоне, ее ожидало послание от Мадемуазель с приглашением посетить школу, чтобы обсудить плохое посещение дочерью занятий в школе. Во время беседы Марчелла пообещала, что Соня исправится.
– Как ты думаешь, где она пропадает? – спросила Марчеллу Эми. – Ты позволяешь этой маленькой сексуальной бомбе с коротким запалом носиться по всему Нью-Йорку? Одному Богу известно, до чего она может допрыгаться.
– Она говорит, что мечтает стать моделью… – вздохнула Марчелла. – Послушай, Эми, я не могу думать о новой книге, помогать распространению старой и вдобавок к этому еще следить за похождениями Сони. Она такая акселератка, мне кажется, что у нее больше здравого смысла, чем у нас обоих.
Эми, обняв Марчеллу, спросила:
– Позволь мне поговорить с ней. Отношения между вами слишком натянуты, может быть, нужен посредник.
Эми приколола к двери Сониной комнаты записку: «Приходи проведать тетю Эми. В программе «Великосветский чай», начало в 4 часа после полудня».
– Мы хорошие подруги с твоей матерью, Соня, – сказала Эми в следующую субботу, протягивая чашку кофе и печенье. – Не хотелось бы видеть, что что-то ее расстраивает…
– Вы хотите сказать, отрывает от новой книги? – с издевкой спросила Соня.
Эми проигнорировала этот выпад.
– Почему вы не ладите? – спросила она.
Соня вызывающе сидела, выпрямившись на софе, широко раскрыв глаза.
– Я думала, что мы с ней отлично ладим! – сказала Соня. – Вы знаете, что я не по своей воле решила вернуться сюда. Однажды в субботу я обнаружила, что меня вышвырнули из моего дома, а отца арестовали – такие вот дела!
Эми посмотрела на нее, стараясь чувствовать симпатию.
– Дорогая, ты такая красивая, почему бы тебе не отбросить всю эту мишуру? В твоем возрасте жизнь кажется намного сложнее, чем есть на самом деле. Относись ко всему немного проще! Ты так молода, у тебя впереди еще так много времени.
Соня покачала головой:
– На следующий год мне исполнится шестнадцать. В этом деле чем моложе, тем лучше. Бруки Шилдс начала демонстрировать модели взрослой одежды в двенадцать лет!
Эми переставила свою чашку.
– В чем, по-твоему, состоит реальная проблема между тобой и матерью? Дело ведь не только в школе и в карьере, не так ли?
Соня с готовностью ответить подалась вперед.
– Нет! Ей не хочется, чтобы я зарабатывала деньги для моего отца, Эми, – доверительно сообщила она. – Мне кажется, они никогда не любили друг друга по-настоящему. Я пытаюсь скопить денег, чтобы внести за него залог. Мне нужно заработать полмиллиона долларов. Вот почему я пропускаю школу каждый раз, когда подворачивается хорошо оплачиваемая работа.
– Угу, – Эми покачала головой. – Меня на этом не проведешь. Твоя мать говорит, что ты ни разу не ходила к отцу на свидание…
– Потому что единственный день, когда у меня нет уроков – это воскресенье, но в этот день у нас нет машины. Разрешите мне воспользоваться вашей машиной, Эми! – воскликнула Соня, положив руку ей на колено. – Позвольте взять вашу машину. Коста мог бы отвезти меня! О, пожалуйста!
В следующее воскресенье Соня сидела на переднем сиденье «роллс-ройса», принадлежащего Эми, рядом с Костой, водителем Эми, и держала путь в Турнпайк в штате Нью-Джерси. Она волновалась, ожидая встречи с отцом. После телефонного разговора с ним она чувствовала себя довольно нехорошо, почти виноватой. Словно прежняя Соня, нуждавшаяся в отце, все еще жила внутри, где-то глубоко внутри. «Его одобрения, или его любви, или еще чего-то», – думала она, глядя в окно. Во всяком случае, она ехала к нему с шиком!
С момента их последней встречи прошло около шести месяцев, и ей хотелось поразить его своим новым имиджем. В этот пасмурный октябрьский день на ней были обычное облегающее черное трико и черный свитер, наброшенный на плечи. Она немного обвела глаза темно-серой тушью, наложила пурпурные тени на веки и туго собрала волосы на затылке в хвост.
– Не знаю, как долго я там пробуду, – сказала она водителю, когда они остановились перед неброским зданием, расположенным на окраине города, вывеска на котором гласила: «Исправительное учреждение им. Джозефа П. Хайна».
Надев темные очки и повязав голову пурпурным шарфом, Соня примкнула к группе людей, в основном матерей с детьми, ожидавших перед главными воротами здания. Точно в три часа дня их пропустили внутрь, и после прохождения через дугу металлодетектора она оказалась в комнате для посетителей. Когда ввели заключенных, она увидела отца и застыла от удивления. Он сильно постарел, не только в физическом смысле; походка его стала сломленной. Появилась сутулость, которой она прежде не замечала. Она сняла очки и шарф, чтобы он смог узнать ее, но взор его дважды скользнул по толпе посетителей, не задерживаясь на ней. Тогда она подняла руку, привлекая его внимание.
Он устало кивнул и указал на переговорный столик.
– Принцесса! – проговорил он, когда она наклонилась и поцеловала его в щеку. – Что это с тобой произошло? – спросил он, внимательно всматриваясь в ее лицо.
– Я немного подросла, папа, – пошутила она, стараясь изогнуть тело, чтобы скрыть свой бюст, и застенчиво улыбаясь отцу.
Продолжая разглядывать, он спросил:
– Ты что-нибудь сделала со своим носом, Соня? Он выглядит иначе. Ты что еще начудила со своим прекрасным телом?
– О, папа, что в самом деле! – рассмеялась она. – Давай поговорим о тебе. Когда состоится суд?
Он еще пристальнее вгляделся ей в лицо.
– Сначала скажи мне, что ты с собой сделала, и объясни почему?
Соня пожала плечами и стала искать в сумочке жвачку.
– Подумаешь, большое дело! – Она предложила жвачку отцу. – Я сделала пластическую операцию носа. Ты хотел, чтобы я стала моделью, не так ли? Я получила работу. Пап, я коплю деньги, чтобы помочь тебе выбраться отсюда!
– А как насчет этого? – кивком головы он указал на ее бюст. – Ты и сюда кое-что добавила, Соня?
Она взглянула на плотно облегающий свитер, подчеркивающий совершенные сферы ее грудей.
– Мне немного помогла косметическая хирургия. Все это делают, папа!
Он вопросительно поднял брови и странно посмотрел на нее; в ней зашевелился страх, ей показалось, что он собирался ее ударить.
– Посмотри, спереди у меня было довольно мало, – сказала она, вновь открывая сумочку, на этот раз чтобы достать фотографии.
– Но Боже мой, Соня, ты ведь еще ребенок!
– Мне уже почти пятнадцать, папа. Я взрослая девочка! Видишь эти снимки?
Он не смотрел на них. Его руки лежали на ее руках. Взглянув на них, она заметила, что они были корявыми, ногти обломаны.
– Такие операции стоят дорого, – сказал он. – Кто заплатил за них? Мать?
– Послушай… – Соня оставила этот вопрос без ответа. – Когда я вытащу тебя отсюда, я буду снова жить с тобой и с Лаурой. Я не особенно лажу с мамой и с Марком. Мы могли бы вернуться в Калифорнию, может быть, остановиться у Лауры. Или где-нибудь в окрестностях Нью-Йорка. Все равно где, лишь бы можно было кататься верхом…
Гарри не отрывал взгляда от ее лица. Она видела, как его любовь к ней покидала его, а выражение лица постепенно блекло и мрачнело.
– Нет! – закричала она, обнимая руками широкие плечи и нежно стараясь встряхнуть его. – Ты все еще веришь в меня, правда? Я все еще твоя принцесса? Гарри задумчиво покачал головой:
– Ты все-таки нашла деньги, да? Пока я сидел здесь, они все время были у тебя?
– Что ты хочешь сказать? – спросила Соня.
– Ты истратила их на то, чтобы обезобразить себя, превратить в…
Он отстранился от нее, его отчаянный взгляд старался вобрать в себя ее образ. Она так много значила для него; он так проницательно вглядывался в нее, что Соня знала, что он мог читать ее мысли.
– Тебя не было на месте, – проговорила она бесцветным голосом. – В тот день ты действительно был нужен мне!
Она опустила глаза.
– Тот парень изнасиловал меня! Привез меня домой и выбросил из машины, как мешок с капустой. У меня была истерика! Ты мне был так нужен, чтобы помочь! Но тебя не было там, папа!
Его лицо исказилось словно от удара.
– Соня, я…
– Тогда я схватила деньги, – оборвав его, продолжила она, – проделала все это с собой, чтобы сделать фантастическую карьеру, и все получилось. Ты видишь?
Она рассыпала по столу свои фотографии, но он не отводил своих глаз от нее.
– Меня упекли в тюрьму, – медленно начал он. – А ты в это время валяла дурака с лицом и телом? Теперь ты обречена. Что касается меня, то ты мне больше не дочь!
Она пыталась всучить ему фотографии.
– Не говори так, папа! – рассмеялась она. – Приободрись, не сходи с ума! Все, что удается заработать, я коплю для тебя! Скоро ты отсюда выйдешь, и мы…
– Слишком поздно! Застонав, он торопливо поднялся.
– Суд состоится через пару месяцев, и судя по тому, насколько некомпетентен предоставленный мне адвокат, меня упекут на многие годы. А теперь убирайся с глаз моих. Чтобы я тебя больше не видел!
Фотографии разлетелись по полу, когда он, минуя ее, пошел сквозь толпу посетителей побитой стариковской походкой. Соня, не отрываясь, глядела ему вслед, рот у нее раскрылся. Группа китайцев, сидевших за ближним столиком, с любопытством наблюдала за ней. Повернувшись к ним, она легонько повела плечами.
– Подумать только, он немного ворчлив сегодня, – проговорила, обращаясь к ним. – Должно быть, на него плохо действует это место.
Одна из женщин хмыкнула и присела на корточки рядом с Соней, помогая собрать и вручая ей фотографии.
– Это вы? – проговорила она, глядя на снимки. – О, вы так прекрасны!
– Спасибо! – сказала Соня, одаривая ее ослепительной улыбкой. Она достала из сумочки косметичку, посмотрелась в зеркальце, дрожащей рукой подкрасила губы. Затем надела очки и, повязав шарф вокруг головы, медленно вышла из помещения тюрьмы на улицу. К тому моменту, когда она нашла машину, внутри что-то оборвалось, что-то так сильно жгло, что она даже не могла распознать, что именно. Мгновение она стояла неподвижно, собираясь с мыслями. Казалось, что Соня, которую она так тщательно создавала в Калифорнии, разлетелась вдребезги, болезненно очистилась от шелухи, под которой проступило нечто чистое, детское, и этот ребенок был крайне ранимым.
Коста распахнул перед ней переднюю дверцу, шутливо усмехаясь, словно он лишь играл роль водителя. Она с тревогой взглянула на него. Ему было около тридцати, голова с глазками-щелками и пухлыми, как у поросенка, щеками, черными, почти по-армейски коротко остриженными волосами, крепко сбитое небольшое тело. Шоферская фуражка лихо сдвинута набок.
Соня проскользнула на переднее сиденье, и Коста тронулся с места. Новую Соню еще можно было спасти, еще можно было сделать ее реальной, еще более сексуально привлекательной. Она изо всех сил пыталась восстановить свой новый образ, словно речь шла о верхней одежде, разорванной в клочья, и которую следовало сохранить любой ценой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
– Дело принимает такой оборот, что единственные парни, рядом с которыми я чувствую себя в безопасности, – это гомосеки! – Как-то после школы, шутя, жаловалась она приятной на вид блондинке, сидевшей рядом с ней в агентстве, подыскивавшем кандидатуры для работы моделями. Девушка пристально взглянула на нее.
– Не волнуйся, дорогая, – ответила та. – Просто скажи, что тебя только что выпустили из тюряги. Кстати, сколько тебе лет? Одиннадцать?
Соня слегка улыбнулась:
– Какая разница – десять мне лет или двадцать, если я гожусь для работы?
Она посещала различных фотографов, рассказывая каждому из них разные истории. Большинству она доверительно сообщала, что пытается накопить денег и внести залог за арестованного отца. Такие рассказы представляли ее в выгодном свете, как заботливую, заслуживающую сострадания и невинную дочь преступника, отбрасывая загадочную ауру и на окружающий ее мир. Во всяком случае, они не прислушивались к тому, что она им говорила. Они устремляли взгляды на ее скулы, представляя, как этот нос, которому в реальной жизни, казалось, чего-то недоставало, будет смотреться на пленке. Всех интриговала ее молодость. Ее скверный язык, изобиловавший жаргонными словами, привлекал внимание. Они спешили сфотографировать ее. Скоро у нее набрался огромный альбом фотографий. На снимках она выглядела старше. Ей можно было дать лет двадцать, но с тем блеском юности, который уже поблек у настоящих двадцатилетних, много работающих моделей. Кожа у нее была той божественной свежести, о которой мечтают фирмы, производящие косметику, фотографы буквально сходили с ума от налитых грудей, придававших одежде новый сексуальный колорит, особенно заметный после нескольких лет моды на плоскогрудых красавиц. Никто не видел ее лица без макияжа, и никто не имел представления об истинном возрасте Сони.
– С конца пятидесятых годов никто не выглядел, как ты, – восторженно сказал ей один из фотографов. Ее глаза, черные волосы, пышный бюст напоминали об Элизабет Тейлор.
Вскоре каждое агентство в городе стало проявлять заинтересованность в представлении интересов Сони, но только «Идолс», небольшая фирма, представлявшая интересы самых знаменитых моделей и актрис, согласилась на выдвигаемые Соней условия – работать только по выходным дням.
– Может, иногда днем в будни, когда будет действительная необходимость, – согласилась Соня, – мне нужно оставить кое-какое время для учебы в школе!
– Я не стала бы возиться с посредственностью, дорогая, – заявила ей Кармен Францен, глава фирмы «Идолс», высокая, хорошо владеющая собой немка, в прошлом известная модель, держа в руке лицо Сони и поворачивая его к свету под различными углами. – С такими скулами и глазами я так преподнесу тебя! Я направлюсь прямо в редакции «Вог», «Эль», «База-ар» – самые лучшие, самые сливки. Через год или два Лаудер, Ланком и Каресс станут умолять меня из-за тебя! – Никому, даже Кармен, чье профессиональное покровительство пришлось ей по душе, Соня не собиралась открывать свой подлинный возраст, раз подобное откровение грозило определенными осложнениями. Ей пришлось подписать контракт, передающий фирме «Идоле» право представлять ее интересы в делах, заключив соглашение об оплате, удерживая в свою пользу двадцать процентов ее заработка. Понимая, что это несправедливо, она была довольна, что сумела убедить Кармен, будто ей восемнадцать лет.
Соня приступила к работе по выходным и иногда по вечерам после занятий в школе, пропуская уроки танцев или гимнастики. Иногда появлялись такие важные заявки, от которых не следовало отказываться, и тогда она пропускала занятия в школе. Прогулы стали настолько очевидными, что не замечать их дальше не было никакой возможности. На второй месяц ее вызвали к руководству школы.
– Может быть, есть какие-нибудь причины медицинского характера, о которых мне следует знать, дорогая? – спросила ее благородного вида, убеленная сединами дама, которую все называли Мадемуазель.
Соня хихикнула:
– Нет, насколько мне известно, Мадемуазель.
– Тогда, надеюсь, ты объяснишь мне, Соня, или мне придется звонить твоей матери?
Соня подалась вперед и искренне сказала:
– Я подрабатываю в качестве модели, Мадемуазель. Пытаюсь скопить денег, чтобы внести залог за моего отца. Он в тюрьме, ожидает суда. Уверена, он не совершал никакого преступления! Ничего, что причинило бы кому-нибудь вред. Я получила работу модели, чтобы скопить немного денег и дать ему возможность выйти на свободу. Пожалуйста, не говорите матери, Мадемуазель. Они с отцом разводятся, и она разозлится на меня.
– Я подумаю, – сказала Мадемуазель.
Позднее она пригласила к себе заместителя, мадам де ла Хай.
– Не уверена, нужна ли такая девушка в нашей школе, – проговорила она. – Соня может плохо влиять на других девушек.
Когда Марчелла вернулась домой после церемонии подписывания книг для читателей, проходившей в Бостоне, Майами, Денвере и Вашингтоне, ее ожидало послание от Мадемуазель с приглашением посетить школу, чтобы обсудить плохое посещение дочерью занятий в школе. Во время беседы Марчелла пообещала, что Соня исправится.
– Как ты думаешь, где она пропадает? – спросила Марчеллу Эми. – Ты позволяешь этой маленькой сексуальной бомбе с коротким запалом носиться по всему Нью-Йорку? Одному Богу известно, до чего она может допрыгаться.
– Она говорит, что мечтает стать моделью… – вздохнула Марчелла. – Послушай, Эми, я не могу думать о новой книге, помогать распространению старой и вдобавок к этому еще следить за похождениями Сони. Она такая акселератка, мне кажется, что у нее больше здравого смысла, чем у нас обоих.
Эми, обняв Марчеллу, спросила:
– Позволь мне поговорить с ней. Отношения между вами слишком натянуты, может быть, нужен посредник.
Эми приколола к двери Сониной комнаты записку: «Приходи проведать тетю Эми. В программе «Великосветский чай», начало в 4 часа после полудня».
– Мы хорошие подруги с твоей матерью, Соня, – сказала Эми в следующую субботу, протягивая чашку кофе и печенье. – Не хотелось бы видеть, что что-то ее расстраивает…
– Вы хотите сказать, отрывает от новой книги? – с издевкой спросила Соня.
Эми проигнорировала этот выпад.
– Почему вы не ладите? – спросила она.
Соня вызывающе сидела, выпрямившись на софе, широко раскрыв глаза.
– Я думала, что мы с ней отлично ладим! – сказала Соня. – Вы знаете, что я не по своей воле решила вернуться сюда. Однажды в субботу я обнаружила, что меня вышвырнули из моего дома, а отца арестовали – такие вот дела!
Эми посмотрела на нее, стараясь чувствовать симпатию.
– Дорогая, ты такая красивая, почему бы тебе не отбросить всю эту мишуру? В твоем возрасте жизнь кажется намного сложнее, чем есть на самом деле. Относись ко всему немного проще! Ты так молода, у тебя впереди еще так много времени.
Соня покачала головой:
– На следующий год мне исполнится шестнадцать. В этом деле чем моложе, тем лучше. Бруки Шилдс начала демонстрировать модели взрослой одежды в двенадцать лет!
Эми переставила свою чашку.
– В чем, по-твоему, состоит реальная проблема между тобой и матерью? Дело ведь не только в школе и в карьере, не так ли?
Соня с готовностью ответить подалась вперед.
– Нет! Ей не хочется, чтобы я зарабатывала деньги для моего отца, Эми, – доверительно сообщила она. – Мне кажется, они никогда не любили друг друга по-настоящему. Я пытаюсь скопить денег, чтобы внести за него залог. Мне нужно заработать полмиллиона долларов. Вот почему я пропускаю школу каждый раз, когда подворачивается хорошо оплачиваемая работа.
– Угу, – Эми покачала головой. – Меня на этом не проведешь. Твоя мать говорит, что ты ни разу не ходила к отцу на свидание…
– Потому что единственный день, когда у меня нет уроков – это воскресенье, но в этот день у нас нет машины. Разрешите мне воспользоваться вашей машиной, Эми! – воскликнула Соня, положив руку ей на колено. – Позвольте взять вашу машину. Коста мог бы отвезти меня! О, пожалуйста!
В следующее воскресенье Соня сидела на переднем сиденье «роллс-ройса», принадлежащего Эми, рядом с Костой, водителем Эми, и держала путь в Турнпайк в штате Нью-Джерси. Она волновалась, ожидая встречи с отцом. После телефонного разговора с ним она чувствовала себя довольно нехорошо, почти виноватой. Словно прежняя Соня, нуждавшаяся в отце, все еще жила внутри, где-то глубоко внутри. «Его одобрения, или его любви, или еще чего-то», – думала она, глядя в окно. Во всяком случае, она ехала к нему с шиком!
С момента их последней встречи прошло около шести месяцев, и ей хотелось поразить его своим новым имиджем. В этот пасмурный октябрьский день на ней были обычное облегающее черное трико и черный свитер, наброшенный на плечи. Она немного обвела глаза темно-серой тушью, наложила пурпурные тени на веки и туго собрала волосы на затылке в хвост.
– Не знаю, как долго я там пробуду, – сказала она водителю, когда они остановились перед неброским зданием, расположенным на окраине города, вывеска на котором гласила: «Исправительное учреждение им. Джозефа П. Хайна».
Надев темные очки и повязав голову пурпурным шарфом, Соня примкнула к группе людей, в основном матерей с детьми, ожидавших перед главными воротами здания. Точно в три часа дня их пропустили внутрь, и после прохождения через дугу металлодетектора она оказалась в комнате для посетителей. Когда ввели заключенных, она увидела отца и застыла от удивления. Он сильно постарел, не только в физическом смысле; походка его стала сломленной. Появилась сутулость, которой она прежде не замечала. Она сняла очки и шарф, чтобы он смог узнать ее, но взор его дважды скользнул по толпе посетителей, не задерживаясь на ней. Тогда она подняла руку, привлекая его внимание.
Он устало кивнул и указал на переговорный столик.
– Принцесса! – проговорил он, когда она наклонилась и поцеловала его в щеку. – Что это с тобой произошло? – спросил он, внимательно всматриваясь в ее лицо.
– Я немного подросла, папа, – пошутила она, стараясь изогнуть тело, чтобы скрыть свой бюст, и застенчиво улыбаясь отцу.
Продолжая разглядывать, он спросил:
– Ты что-нибудь сделала со своим носом, Соня? Он выглядит иначе. Ты что еще начудила со своим прекрасным телом?
– О, папа, что в самом деле! – рассмеялась она. – Давай поговорим о тебе. Когда состоится суд?
Он еще пристальнее вгляделся ей в лицо.
– Сначала скажи мне, что ты с собой сделала, и объясни почему?
Соня пожала плечами и стала искать в сумочке жвачку.
– Подумаешь, большое дело! – Она предложила жвачку отцу. – Я сделала пластическую операцию носа. Ты хотел, чтобы я стала моделью, не так ли? Я получила работу. Пап, я коплю деньги, чтобы помочь тебе выбраться отсюда!
– А как насчет этого? – кивком головы он указал на ее бюст. – Ты и сюда кое-что добавила, Соня?
Она взглянула на плотно облегающий свитер, подчеркивающий совершенные сферы ее грудей.
– Мне немного помогла косметическая хирургия. Все это делают, папа!
Он вопросительно поднял брови и странно посмотрел на нее; в ней зашевелился страх, ей показалось, что он собирался ее ударить.
– Посмотри, спереди у меня было довольно мало, – сказала она, вновь открывая сумочку, на этот раз чтобы достать фотографии.
– Но Боже мой, Соня, ты ведь еще ребенок!
– Мне уже почти пятнадцать, папа. Я взрослая девочка! Видишь эти снимки?
Он не смотрел на них. Его руки лежали на ее руках. Взглянув на них, она заметила, что они были корявыми, ногти обломаны.
– Такие операции стоят дорого, – сказал он. – Кто заплатил за них? Мать?
– Послушай… – Соня оставила этот вопрос без ответа. – Когда я вытащу тебя отсюда, я буду снова жить с тобой и с Лаурой. Я не особенно лажу с мамой и с Марком. Мы могли бы вернуться в Калифорнию, может быть, остановиться у Лауры. Или где-нибудь в окрестностях Нью-Йорка. Все равно где, лишь бы можно было кататься верхом…
Гарри не отрывал взгляда от ее лица. Она видела, как его любовь к ней покидала его, а выражение лица постепенно блекло и мрачнело.
– Нет! – закричала она, обнимая руками широкие плечи и нежно стараясь встряхнуть его. – Ты все еще веришь в меня, правда? Я все еще твоя принцесса? Гарри задумчиво покачал головой:
– Ты все-таки нашла деньги, да? Пока я сидел здесь, они все время были у тебя?
– Что ты хочешь сказать? – спросила Соня.
– Ты истратила их на то, чтобы обезобразить себя, превратить в…
Он отстранился от нее, его отчаянный взгляд старался вобрать в себя ее образ. Она так много значила для него; он так проницательно вглядывался в нее, что Соня знала, что он мог читать ее мысли.
– Тебя не было на месте, – проговорила она бесцветным голосом. – В тот день ты действительно был нужен мне!
Она опустила глаза.
– Тот парень изнасиловал меня! Привез меня домой и выбросил из машины, как мешок с капустой. У меня была истерика! Ты мне был так нужен, чтобы помочь! Но тебя не было там, папа!
Его лицо исказилось словно от удара.
– Соня, я…
– Тогда я схватила деньги, – оборвав его, продолжила она, – проделала все это с собой, чтобы сделать фантастическую карьеру, и все получилось. Ты видишь?
Она рассыпала по столу свои фотографии, но он не отводил своих глаз от нее.
– Меня упекли в тюрьму, – медленно начал он. – А ты в это время валяла дурака с лицом и телом? Теперь ты обречена. Что касается меня, то ты мне больше не дочь!
Она пыталась всучить ему фотографии.
– Не говори так, папа! – рассмеялась она. – Приободрись, не сходи с ума! Все, что удается заработать, я коплю для тебя! Скоро ты отсюда выйдешь, и мы…
– Слишком поздно! Застонав, он торопливо поднялся.
– Суд состоится через пару месяцев, и судя по тому, насколько некомпетентен предоставленный мне адвокат, меня упекут на многие годы. А теперь убирайся с глаз моих. Чтобы я тебя больше не видел!
Фотографии разлетелись по полу, когда он, минуя ее, пошел сквозь толпу посетителей побитой стариковской походкой. Соня, не отрываясь, глядела ему вслед, рот у нее раскрылся. Группа китайцев, сидевших за ближним столиком, с любопытством наблюдала за ней. Повернувшись к ним, она легонько повела плечами.
– Подумать только, он немного ворчлив сегодня, – проговорила, обращаясь к ним. – Должно быть, на него плохо действует это место.
Одна из женщин хмыкнула и присела на корточки рядом с Соней, помогая собрать и вручая ей фотографии.
– Это вы? – проговорила она, глядя на снимки. – О, вы так прекрасны!
– Спасибо! – сказала Соня, одаривая ее ослепительной улыбкой. Она достала из сумочки косметичку, посмотрелась в зеркальце, дрожащей рукой подкрасила губы. Затем надела очки и, повязав шарф вокруг головы, медленно вышла из помещения тюрьмы на улицу. К тому моменту, когда она нашла машину, внутри что-то оборвалось, что-то так сильно жгло, что она даже не могла распознать, что именно. Мгновение она стояла неподвижно, собираясь с мыслями. Казалось, что Соня, которую она так тщательно создавала в Калифорнии, разлетелась вдребезги, болезненно очистилась от шелухи, под которой проступило нечто чистое, детское, и этот ребенок был крайне ранимым.
Коста распахнул перед ней переднюю дверцу, шутливо усмехаясь, словно он лишь играл роль водителя. Она с тревогой взглянула на него. Ему было около тридцати, голова с глазками-щелками и пухлыми, как у поросенка, щеками, черными, почти по-армейски коротко остриженными волосами, крепко сбитое небольшое тело. Шоферская фуражка лихо сдвинута набок.
Соня проскользнула на переднее сиденье, и Коста тронулся с места. Новую Соню еще можно было спасти, еще можно было сделать ее реальной, еще более сексуально привлекательной. Она изо всех сил пыталась восстановить свой новый образ, словно речь шла о верхней одежде, разорванной в клочья, и которую следовало сохранить любой ценой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74