Чего ради пехоте стрелять реже, но весьма цельно каждому своего противника, не взирая, что когда они толпою. Хотя на сражение я определил 100 патронов каждому солдату, однако кто из них много расстреляет, тот достоин будет шпицрутенного наказания, но весьма больше вина, кто стреляет сзади вверх, и тогда взводному тотчас заметить… При всяком случае наивреднее неприятелю страшной ему наш штьж, которым наши солдаты исправнее всех на свете работают. Кавалерийское оружие сабля… При твердом и быстром карьере каждой кавалерист особо должен уметь сильно рубить.
…У кого в полку или роте будет больше протчих больных, тот подвергается штрафу. Рекрут особливо блюсти, исподволь их к службе приучать и сих молодых солдат, взирая на каждого особо со старыми не равнять, доколе окреплятся.
Субординация или послушания – мать дисциплины или военному искусству.
Собственностью своею во всякое время жертвовать правилом высочайшей службы.
Козакам противную сторону зимою алармировать и схватывать языки».
Военному обучению соответствовал весь арсенал суворовских воспитательных приемов. Результаты, как всегда, не замедлили сказаться. Рекрут становился первоклассным бойцом, гордым своим знанием и готовым стойко сражаться.
Главным турецким опорным пунктом на Черном море являлась сильная крепость Очаков, стоявшая на мысе, который спускался к морю с высоты 18 сажен. Через две недели после Кинбурнского сражения Екатерина писала: «Важность Кинбурнской победы в настоящее время понятна: но думаю, что с той стороны не можно почитать за обеспеченную, дондеже Очаков не будет в наших руках».
Однако только в июле 1788 года Потемкин осадил Очаков. Первая половина этого года прошла в удачных операциях против турецкого флота. Установленные Суворовым на побережье батареи с помощью легких военных кораблей уничтожили 15 больших турецких судов. Турки потеряли 8 тысяч человек, в то время как потери русских не превышали 100 человек. Это дали основание Суворову предложить штурм Очакова. Но Потемкин не решился. Он не предпринимал почти никаких активных действий, рассчитывая на истощение запасов в крепости. Однако турки оказались хорошо подготовленными, а среди русской армии начались болезни, уносившие людей больше, чем турецкие пушки.
Отличный организатор, Потемкин был весьма посредственным полководцем. Это особенно ярко проявилось под Очаковом. Он отдавал все внимание мелким рекогносцировкам, выписывая из Парижа планы крепости с обозначением минных галлерей, заложенных французскими инженерами, и вяло обстреливал передовые укрепления турок. Иногда он впадал в хандру, лежал в своем роскошном шатре, никого не принимая; иногда же вдруг появлялся среди солдат, запросто разговаривал с ними, потом выходил на открытое место и подолгу стоял там под жужжавшими пулями.
Суворов командовал левым крылом осадного корпуса Медлительность и вялость действий страшно нервировали его.
– Одним гляденьем крепости не возьмешь, – обронил он однажды. – Так ли мы турок бивали…
Услужливые друзья тотчас передали эту фразу Потемкину.
Болезненно самолюбивый Потемкин после этого и вовсе отодвинул в тень своего строптивого помощника. Суворов выходил из себя от вынужденной пассивности и от сознания своей беспомощности и бесполезности. «Чтобы победить препятствия – я буду повторять всегда: кто хорош на первой роли, никуда не годен на второй», обронил он примечательные слова. Увы! Ему очень часто доводилось оказываться на второй роли, когда первую играл бездарный актер.
Три недели прошли в полном бездействии. 27 июля турки предприняли крупными силами вылазку. Любимый полк Суворова – Фанагорийский – отбил вылазку и, преследуя турок, ворвался в их позиции. Суворов решил использовать столь удачное обстоятельство и, введя все бывшие у него войска, постарался развить успех. Он надеялся, что Потемкин поддержит его либо воспользуется переводом почти всего гарнизона к месту боя, чтобы штурмовать Очаков с другой стороны. Но Потемкин не решился. Ломая руки, он бегал по палатке, скорбя о «ненужной» гибели русских солдат. Тем временем турки стали теснить оставленный без поддержки отряд Суворова. Сам он, как всегда, был в гуще битвы, отдавая распоряжения и поспевая всюду, где замечалось колебание. Один крещеный турок, недавно перебежавший из русского лагеря и знавший Суворова в лицо, указал на него янычарам. Десятки пуль одновременно полетели в Суворова. Одна из них попала ему в шею, застрявши у затылка. Чувствуя, что рана серьезна, Суворов зажал ее рукою и, сдав команду Бибикову, удалился, приказав отойти на прежние позиции. Потери русских в этом безрезультатном столкновении достигали 1000 человек.
У Суворова немедленно извлекли пулю и перевязали рану. Во время операции появился посланный Потемкина – главнокомандующий грозно спрашивал, что происходит. Корчась от боли, Суворов велел передать:
Я на камушке сижу.
На Очаков я гляжу.
Это был удар не в бровь, а в глаз. На следующий день пришел официальный запрос Потемкина: «Будучи в неведении о причинах и предмете вчерашнего происшествия, желаю я знать, с каким предположением ваше высокопревосходительство поступили на оное, не донося мне ни о чем во все продолжение дела, не сообща намерений ваших прилежащим к вам начальникам и устремясь без артиллерии против неприятеля, пользующегося всеми местными выгодами. Я требую, чтобы ваше высокопревосходительство немедленно меня о сем уведомили и изъяснили бы мне обстоятельно все подробности сего дела».
Суворову было предложено покинуть армию. Страдая от воспалившейся раны – во время перевязки там оставили куски материи, и они начали гнить, – он уехал в Кинбурн лечиться. Поправка его шла медленно. «Дыхание стало в нем весьма трудно и ожидали уже его кончины», свидетельствует бывший при нем Антинг.
Только он стал поправляться, как новая неудача подорвала его силы, в Кинбурне, вблизи от дома, где он жил, взорвалась военная лаборатория. Взрывом разнесло часть стены в комнате, где находился Суворов. Полузасыпанный камнями, с обожженными лицом и руками, он ощупью выбрался на улицу.
Секретарь Потемкина Попов прислал соболезнование. По поручению Суворова составили ответ, указав, что дело обошлось без большого вреда, кроме знаков на лице и удара в грудь. Прочтя, Суворов приписал: «Ох, братец, а колено, а локоть? Простите, сам не пишу, хвор».
Но даже больной, израненный, опальный, он не оставлял без внимания и поощрения героизма, проявленного солдатами.
«Кинбурнский комендант свидетельствует, – доносил он, – что во время взрыва капрал Орловского полка Богословский и рядовой Горшков, первый, когда флаг духом оторвало и впал оный с бастиона на землю, тот же час подняв оный, сохранил и по окончании взрыва вдруг поставил в прежнее место; рядовой в самое время происшествия стоял на часах на батарее, где столько в опасности находился, что духом каску сшибло и кидало о туры но он на своем посте был тверд и сохранил должность. За таковые неустрашимости и усердие произвел я капрала в сержанты, а рядового в каптенармусы».
Из Кинбурна Суворов переехал в Херсон, потом в Кременчуг. Во время переезда он лично явился к Потемкину, надеясь умилостивить его. Князь принял его неласково, осыпал градом упреков; по выражению Суворова, готовил ему «Уриеву смерть». Всю зиму и часть весны Суворов оставался не у дел, с завистью следя за действиями других генералов.
Впрочем, действия эти были довольно неумелы. Нехватало лошадей для перевозки артиллерии, ощущался недостаток в боеприпасах и понтонах; полки состояли из неопытных рекрутов, и недоставало опытных командиров, чтобы обучить их. В частности, один из лучших командиров, М. И. Голенищев– Кутузов, был тяжело ранен 18 августа. От дизентерии и стужи вышла из строя половина людского состава и погибли почти все лошади. Румянцев острил, что куртки, сделанные Потемкиным, чтоб летом солдатам не было жарко, более не греют. Екатерина II ввиду того, что в стране сурово критиковали Потемкина, издала указ, запрещавший «на бирже, в клубах, трактирах говорить о делах политических о распоряжениях военных, и умножать неосновательные и неприличные толки».
В конце концов Потемкин решился на то, что полгода назад предлагал ему Суворов. 1 декабря он издал приказ: «Истоща все способы к преодолению упорства неприятельского и преклонению его к сдаче осажденной нами крепости, принужденным я себя нахожу употребить, наконец, последние меры. Я решился брать ее приступом и на сих днях произведу оный в действо».
Штурм состоялся 6 декабря 1788 года при сильнейшем морозе и длился всего час с четвертью. Очаков был взят. Русские войска потеряли во время штурма 3 тысячи человек – незначительную часть того, что унесли морозы и болезни. Потери турок – 9 тысяч убитыми и 4 тысячи пленными. Все ошибки Потемкина были забыты, когда закончилась, наконец, «осада Трои», как называл саркастически Румянцев осаду Очакова.
Новый, 1789 год начался для России при трудных обстоятельствах. Союзники ее, австрийцы, потерпели ряд жестоких поражений от турок. Швеция, еще в 1788 году объявившая России войну, действовала довольно успешно, в Петербурге бывала слышна канонада.
Весной этого года томившийся от долгого пребывания не у дел Суворов добился назначения в передовой корпус Молдавской армии. Зная о конфликте его с Потемкиным, Екатерина послала Суворова к Румянцеву. Вскоре, однако, Румянцев был, по настоянию Потемкина, удален в отставку, и командование Молдавской армией было вверено Репнину, причем Потемкин получил общее руководство всеми силами.
Суворов с порученным, ему корпусом – 5 пехотных полков, 8 кавалерийских и 30 пушек – занял выдвинутую позицию при Бырладе, на стыке с австрийцами. Через некоторое время к нему примчался курьер от командира австрийского корпуса, принца Кобургского: сильная турецкая армия сосредоточивалась в Фокшанах, готовя удар против австрийцев, и Кобург просил у русских подкрепления. Суворов запросил Репнина; тот уклончиво ответил, что не препятствует Суворову предпринять операцию, но дает ему на нее шесть дней сроку, требует оставить часть войск в Бырладе для прикрытия и настаивает на предварительной письменной договоренности с принцем Кобургским.
Тогда Суворов донес, что во исполнение общей потемкинской директивы «не терпеть впереди себя неприятельских скопищ» он выступает к Фокшанам. Взяв с собою около половины имевшихся у него войск, он 16 июля выступил из Быр– лада.
Марш был исключительно быстрым. За 28 часов прошли 50 верст, отделявшие от австрийского лагеря. Суворов тотчас отправился осмотреть местность. Австрийский главнокомандующий прислал адъютанта, приглашая Суворова на личное свидание.
– Генерала Суворова нет, – учтиво ответили адъютанту. Через час пришел другой адъютант.
– Генерал Суворов молится богу, – последовал не менее любезный ответ.
Третьему посланцу сообщили, что генерал Суворов спит.
Принц переходил от удивления к негодованию. Но Суворов хорошо знал, что делал. Еще в Бырладе он познакомился с разработанным австрийцами планом операции, типичным продуктом кабинетно-доктринерского мышления. Оспаривать этот план в условиях двоевластия (причем австрийский принц был старше чином – генералом от кавалерии) было нелегко. Суворов предпочел выработать свой план, завязать по нему сражение и поставить австрийцев перед свершившимся фактом.
В 11 часов вечера он прислал принцу Кобургскому написанную по-французски записку, извещавшую, что русские войска выступают в 2 часа ночи, и предлагавшую австрийцам выступить тогда же по указанному им маршруту. На обсуждение не оставалось времени; австрийский главнокомандующий подчинился. Впоследствии Суворов так объяснил свое поведение:
– Нельзя было: он умный, храбрый, да ведь он тактик, а у меня был план не тактический. Мы заспорили бы, и он загонял бы меня дипломатически, тактически, энигматически, а неприятель решил бы спор тем, что разбил бы нас. Вместо того: «Ура! С нами бог!» – и спорить было некогда.
В самом деле, план его был не книжный, схематический, а типичный суворовский, построенный на точном учете обстановки и решительных наступательных действиях, в каждой черточке отражающий энергию и дарование его автора и исполнителя. В глухую ночь союзные войска двинулись непосредственно к Фокшанам. В правой колонне шло 18 тысяч австрийцев, в левой – 7 тысяч русских. На полпути, у речки Путны, встретился передовой отряд турок. После упорного боя он был опрокинут; всю следующую ночь под огнем противника наводили понтонный мост, и к утру река была форсирована. Началась самая трудная часть предприятия.
Дорога к Фокшанскому лагерю вела через густой, трудно проходимый лес; подступы к лесу защищала пятнадцатитысячная турецкая конница. Отразив в результате пятичасового боя бешеные наскоки конницы, союзные войска достигли опушки. Здесь Суворов повел свою колонну в обход леса, австрийцы же стали обходить лес с. другой стороны. Пройдя некоторое расстояние, Суворов вдруг свернул с дороги и пошел напрямик через болота. Увязая в тине, на каждом шагу проваливаясь в трясину, солдаты с огромным трудом проделали эту часть пути. Но результатом этого маневра было появление русских войск с той стороны, откуда турки совершенно не ожидали их. Все турецкие пушки были направлены в другую сторону, здесь не было возведено укреплений, – словом, ничто не мешало Суворову нанести внезапный фланговый удар по турецким позициям. Он так и сделал. Обе союзные армии установили между собой связь и, не давая противнику опомниться, сбили его последовательно со всех позиций. Турки укрепились в нескольких близлежащих монастырях, но вскоре были выбиты и оттуда.
«Рассеянные турки побежали по дорогам браиловской и к Букаресту. Наши легкие войска, догоняя, их поражали и на обеих дорогах получили в добычу несколько сот повозок с военной аммунициею и прочим багажом», вспоминал Суворов в автобиографии.
Только теперь встретились, наконец, оба командующих. Принц Кобургский сейчас же устроил походный обед. Даже дележ добычи не омрачил праздника, хотя об этот камень преткновения разбивалось не одно хорошее начинание Суворов уступил австрийцам все продовольственные склады, так как он уже собирался возвращаться обратно; прочие трофеи были поделены поровну. Эта победа побудила Австрию прервать начатые ею переговоры с Турцией о сепаратном мире.
Именно с Фокшанского сражения турки выделили Суворова среди всех прочих военачальников. Имя «Топал-паши» стало, внушать им страх.
Одна из любопытнейших особенностей Фокшанской битвы – это метаморфоза, происшедшая там с австрийскими войсками. Воодушевленные уверенностью Суворова, видя храбрость и стойкость русских солдат, австрийцы также дрались храбро. От их былой инертности не осталось и следа.
На обратном пути в Бырлад Суворов отправил Репнину и Потемкину лапидарные донесения о сражении. Потемкин написал по этому поводу Репнину: «О фокшанском деле я получил, так сказать, глухую исповедь и не знаю, что писать ко двору. Синаксарии Александра Васильевича очень коротки; извольте истребовать от него подробного донесения, как дело происходило и куда неприятель обратился». Одновременно он сделал выговор Репнину за чрезмерно горячее поздравление, посланное принцу Кобургскому: «В письме к Кобургу вы некоторым образом весь успех ему отдаете. Разве так было? А иначе не нужно их так подымать, и без того они довольно горды».
Суворов сразу вернул себе былой престиж и стал действовать более свободно, не озираясь так опасливо, как прежде, на стороживших каждый его шаг Репнина и Потемкина.
Август прошел в полном бездействии. Турки оправились от фокшанского поражения и задумали грандиозную операцию: разбить сначала австрийцев, а потом обрушиться на расположенные по линии Бырлад-Яссы русские войска. Искусным маневром – демонстрацией своего тридцатитысячного отряда под Измаилом – турки обманули Потемкина и побудили его сосредоточить главные силы в этом районе. Между тем у местечка Рымника сосредоточивалась огромная армия под начальством великого визиря Юсуф-паши. Со дня на день она готовилась перейти в наступление.
В начале сентября 1789 года австрийцы получили через лазутчиков сведения о приближении этой свыше чем стотысячной армии. Австрийский командующий, принц Кобургский, тотчас обратился за помощью к своему испытанному союзнику – Суворову.
Мало доверяя сведениям принца Кобургского, Суворов решил выждать дальнейших известий. Но через сутки прискакал второй курьер – турки подошли к австрийским позициям, и со дня на день можно было ждать атаки. На клочке бумаги карандашом Суворов написал принцу Кобургскому одно слово:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34