– Можешь! – рявкнул на него генерал, не дав договорить.
«Если я сейчас не напорюсь, как свинья, – думал Никитин, через секунду забыв о существовании пулей выскочившего из кабинета Герасимова, – я не смогу пойти на встречу с Иваном... Это ж почти то же самое, что самому себе пулю в лоб пустить...»

Глава семнадцатая.

...Напиться Никитину, конечно удалось. Напиться и почувствовать себя вновь молодым и безрассудным, как в Сальвадоре или в Чили, когда жизнь не была для него такой привычной и расстаться с ней он мог в любой момент. Это, кстати, придавало операциям, в которых он участвовал, особую дерзость и изящество. Он любил «ходить по лезвию» и поражать своих противников, совершая то, что на их взгляд совершить было просто невозможно...
Никитин был готов к встрече с Иваном. Главное теперь было – «не просыхать». Он погрузил в свою машину две коробки своего любимого «Корвуазье», объявил охране, что не нуждается в их помощи, и, рискуя вписаться на каждом перекрестке во впереди идущую машину, приехал к Быковцу на Большую Красноказарменную площадь, куда тот перенес на ближайшие дни свой штаб Восточной зоны.
Коробов побледнел, когда увидел Никитина, вылезающего из машины и едва держащегося на ногах. Он решил, что опять где-то прокололся, и сейчас генерал просто голову с него снимет. Но все, к его удивлению, обошлось для него самым благоприятным образом.
Никитин вызвал его к себе в машину, приказал снять всех своих людей, что крутились около Быковца, и убираться ко всем чертям... То есть – в управление. Герасимов, мол, в курсе дела, от него Коробов получит дальнейшие указания. Коробов исчез через две минуты, забрав всех своих десятерых бойцов. Быковец остался оголенным, как задница проститутки. В охране его с этого момента состоял один человек. Пьяный в стельку генерал Никитин.
Герасимов, конечно, не позволил Никитину уехать совершенно без прикрытия. Но действовал он в прямое нарушение приказа генерала и поэтому не мог ввести своих людей в более тесный контакт с отправившимся на эту личную операцию Никитиным.
Ему пришлось довольствоваться пассивным внешним наблюдением за действиями Никитина. На всякой случай он направил в район дислокации Быковца пять лучших снайперов из числа оперативников, но приказал действовать с максимальной осторожностью, стрелять только в том случае, если события приобретут необратимый характер, и генералу Никитину будет угрожать смертельная опасность. В случае встречи генерала с фигурантом, опаснейшим вооруженным преступником – все внимание переключить на характер их общения, ни в коем случае не предпринимать никаких активных действий, если характер этот будет спокойным, не агрессивным. Не проявлять никакой самостоятельности.
Большие надежды Герасимов возлагал на прослушивание машины генерала и вообще всех его разговоров. Пока Никитин накачивался коньяком, Герасимов, уже поняв, что решил предпринять Никитин, приказал установить жучки в его личной машине и, кроме того, улучив момент, когда генерал отлучился в сортир, сам воткнул миниатюрный микрофон в отворот его пиджака.
Всю дорогу, пока генерал добирался до Лефортовского моста и Головинской набережной, Герасимов выслушивал его пьяную матерщину в адрес Ивана Марьева, Владимира Крестова, Сергея Коробова, Геннадия Герасимова, и еще многих лиц, как не облеченных государственной властью, так и вполне ее облеченных. все это Герасимов тщательно фиксировал, как фиксировал вообще все, что удавалось за Никитиным, собирая на того банк материалов, уже содержащий достаточно, чтобы создать Никитину серьезные неприятности, а то и вообще выкинуть из занимаемого им сейчас кресла.
Не торопился Герасимов ими воспользоваться только по той самой причине, о которой прямо сказал ему Никитин в недавнем разговоре. Герасимов прекрасно понимал, что не готов еще к тому, чтобы занять его место... Поэтому собирал на Никитина компромат впрок, рассчитывая, что когда-нибудь он ему пригодится.
Когда-нибудь настанет время его, Герасимова, активных действий. Не все же сидеть «на жопе», как выражается товарищ генерал-лейтенант Никитин...
Отправив Коробова и его людей, Никитин, подрулил к зданию, где временно расположился Быковец, и не выходя на улицу, потому, что на ногах стоял плохо, вызвал его к себе в машину по телефону.
Обостренным алкоголем чутьем от уже «унюхал» присутствие где-то рядом Ивана Марьева. И сомневался только в том, попал ли он сам в его поле зрения. В том, что Иван действует прямолинейно и без особых выкрутасов, генерал Никитин был уверен.
Самым надежным для Ивана способом войти в контакт с генералом было не спускать глаз с Быковца и дожидаться, когда рядом с ним появится Никитин. Никитину не терпелось продемонстрировать Ивану свою готовность вступить с ним в контакт.
Он посадил Быковца рядом с собой, выехал на стоянку справа от Лефортовского моста, если стоять лицом к Яузе, ближе к Окружному Дому офицеров, и остановил свой «мерседес» так, чтобы его не загораживали стоящие рядом машины. Он демонстрировал свое присутствие с максимально возможной откровенностью, показывая, что принял условия игры и теперь ждет ответного хода.
В том, что прибыл он без серьезной охраны можно было легко убедиться. Любой, кто понаблюдал бы за ним минут десять-пятнадцать, увидел бы, что пространство вокруг генеральской машины оголено, и никем не контролируется. Возможно, издалека наблюдение и ведется, но это уже не имело серьезного значения.
– Мой генерал... – начал было Быковец, уже настолько отвыкший от уставного обращения, что употребил какую-то странную латиноамериканскую форму, вспомнив, что Никитин в тех краях работал. – Докладываю...
– Заткнись! – пьяно, но твердо оборвал его Никитин. – Тс...
Он приложил палец к губам, и только теперь Быковец понял, что Никитин смертельно пьян. Но как действовать в ситуации, когда тобой руководит пьяный начальник, Быковец не знал, в уставе такого пункта не было, и он счел за лучшее подчиниться и не возражать. Исполнительность была одной из главных черт его характера.
– Молчи... Отдыхай... – командовал ему Никитин плохо слушающимся языком. – Открой окно со своей стороны и кури...
Быковец приоткрыл немного окно, но Никитин заставил его опустить стекло полностью, и то же самое сделал со своей стороны. Быковец окончательно перестал понимать, что происходит, полагаясь лишь на то, что даже пьяный генерал остается генералом, и его пьяные приказы по-прежнему не обсуждаются...
Иван давно уже наблюдал за тем, как десяток дюжих молодцев пасут Быковца, и усмехался, когда отмечал для себя в их действиях явные ошибки...
«Почему эти идиоты, которые так боятся своей смерти, что готовы швырять деньги налево и направо ради своей безопасности, не берут в охранники бывших киллеров? – подумал Иван. – Я бы, например, не совершил и сотой доли тех глупостей, что сотворила это бестолковая десятка, что крутится сейчас возле своего шефа... Для того чтобы защитить кого-то, нужно прежде всего хорошо представлять, как его будут убивать... А кому ж это знать лучше, чем не тем, кто этим занимается профессионально. Хотя... Я бы никогда и не согласился пойти в охранники. Ни за какие деньги. Потому что это просто-напросто скучно...»
Заметил он и черный «BMW», постоянно крутившийся вокруг, но не входивший в контакт ни с охраной, ни с тем, кого она охраняла. Иван некоторое время занимал свои мозги тем, что искал ответ – кто бы мог это быть. Но потом плюнул, справедливо решив – ему-то какая разница. Главное – это не было похоже на генерала Никитина. На остальное – наплевать...
Иван четко зарегистрировал момент, когда охранники Быковца вдруг разом исчезли без всякого внешнего повода. Это было странно, необычно для поведения охраны. Никто и никогда просто так, ни с того, ни с сего не бросает объект охраны. Только по приказу.
Значит поступил приказ оголить объект, понял Иван и сразу же внутренне напрягся. Это могло означать только одно – его правила игры поняты и приняты. Ответить подобным образом мог только сам генерал Никитин. Только он имел право полностью распоряжаться жизнями своих подчиненных. Кого-то подставлять, кого-то охранять, беречь, кого-то лично расстрелять...
«Как ждет любовник молодой... – пробормотал Иван откуда-то из глубины памяти выплывшую строчку, – ...минуту верного свиданья... Добро пожаловать на эшафот, господин генерал... Где же вы? Нарисуйтесь, пора уже... Как ждет любовник молодой...»
В этот момент темно-зеленый мерседес, слегка виляя, выкатился на открытое место на полупустой автостоянке и застыл на виду, в самом дурацком положении, какое только можно было придумать для машины...
Иван понял, что это сделано откровенно демонстративно. Но этого было явно недостаточно, необходимо было представиться лично. Иван рассчитывал, что генерал это прекрасно понимает.
И не ошибся. Открылись окна сначала в правой дверце машины, затем – в левой.
Иван схватился за бинокль. Так и есть, в одном из сидящих в машине он отчетливо разглядел Быковца, упрямое, тупое, мясистое лицо которого ему уже порядком надоело за время наблюдения.
Вторым был – Никитин. В этом Иван нисколько не сомневался.
Противник ход сделал. Теперь отвечать должен был Иван...
Но он медлил. он не приготовил заранее никакой ловушки для Никитина, как думал Герасимов. Ивану важно было получить генерала, убийцу его Надежды. Это было гораздо важнее, чем самому остаться в живых. Он даже и не думал о том, как будет выбираться из ситуации, когда совершит акт возмездия... Может быть, просто встанет во весь рост и шагнет под пули ментов.
Иван еще не знал, сделает ли он это, или останется в живых, сделав что-то другое... Сейчас его интересовало только одно – добраться до Никитина на расстояние вытянутой руки... Чтобы задать ему один вопрос. И задушить, получив ответ...
Неожиданно для самого себя Иван принял решение. Еще вчера оно удивило бы его самого своей прямолинейностью и безрассудностью. Так могли действовать случайные убийцы с неуравновешенной психикой, а не профессионалы, не работающие «по вдохновению». Если можно ситуацию продумать заранее, профессионал ее обязательно продумает. Вдохновением руководствуются только дилетанты.
Но Иван не хотел, да и не мог сейчас ничего продумывать. Он видел цель, достижение которой было для него важнее всего остального, в том числе, и продолжения его жизни. Жизни? А ради чего стоило бы ее продолжать? Чтобы убить еще десятое человек? Или сотню? Есть ли в этом хоть какой-то смысл?
Иван покинул свой наблюдательный пункт. Еще не замеченный никем из группы внешнего наблюдения, руководимой Герасимовым, Иван вышел из жилого дома, с чердака которого он наблюдал за Быковцом и его охраной, и минуты полторы наблюдал за редкими прохожими, бестолково передвигающимися по площади.
Наконец, он нашел именно то, что ему нужно – молодого человека в очках, с каким-то портфелем под мышкой, явно набитом книгами, и с полиэтиленовым пакетом во второй руке. На лице у него была написана откровенная неуверенность. Он как бы даже в своем реальном существовании не был до конца уверен...
Именно такой и нужен был Ивану. Чтобы безропотно ему подчинился, не поднимая лишнего и преждевременного шума. Иван сначала хотел «арендовать» на время годовалую внучку у какой-то подвернувшейся некстати пенсионерки, но быстро понял, что это было бы ошибкой. Девчонка, конечно же, разоралась бы, а еще больше разоралась бы ее бабка. Делу это, впрочем, не особенно помешало бы, но стоило Ивану представить этот детский визг и бабкины вопли – как у него пропало желание вообще подходить к ней близко. И ребенок и старуха вызывали у него отвращение...
Он поймал за локоть выбранного им студента в очках и развернул к себе лицом. Тот смотрел на Ивана с недоумением и готовностью подчиниться.
– Поможешь мне... – сказал Иван, держа студента под локоть и медленно направляясь с ним в сторону машины Никитина.
– Позвольте! – вяло запротестовал студент. – Я спешу! Куда вы меня ведете?... Меня ждут...
– Подождут! – отрезал Иван.
– Но пустите же меня! – студент попытался вырвать свою руку из пальцев Ивана. Делал он это как-то по-женски, перехватив пакет в другую руку, ту, за локоть которой держал его Иван, и отковыривая его пальцы по одному. Или даже – по-детски...
– Молчи, сука! – разозлился, наконец, Иван и сунул студенту под ребра ствол пистолета. – Понял!?
– Понял... – дрожащим от обиды голосом пролепетал студент и прекратил свои робкие попытки вырваться из рук Ивана.
Подходя к автостоянке, Иван уже чувствовал, что его засекли и держат под прицелом нескольких стволов. Происходи все это в каком-нибудь безлюдном месте, он никогда бы не прибегнул к захвату заложника.
Знал Иван, отлично знал, насколько менты дорожат жизнью человека. Шлепнули бы вместе с этим придурком, которого он ведет сейчас к машине, и на Ивана бы его смерть повесили. Это у них запросто...

Глава восемнадцатая.

Никитину, вероятно, сообщили сразу же, что Иван направляется с заложником к его машине. Не доходя метров двадцати до «мерседеса» Иван увидел, что задняя дверца машины открылась и широко распахнулась. Он видел даже сидящего за рулем Никитина.
Тот смотрел прямо, не поворачивая головы в сторону Ивана, и что-то говорил...
– Не стрелять, козлы! – услышал Иван его голос, подойдя еще ближе. – Слышишь меня, Генка? Не стре-лять! скомандуй своим олухам...
Иван подошел вплотную к машине и, оттолкнув дрожащего от страха и возмущения студента, ввалился в «мерседес» сразу же поймав на прицел Никитина. Это был самый сложный момент его операции.
Многое зависело теперь от поведения не столько генерала, сидящего под пулей, сколько от действий его подчиненных. Может быть, кто-то только рад будет избавиться от Никитина и сейчас специально спровоцирует перестрелку, в которой Иван неизбежно убьет Никитина. Должен будет убить, другого выхода у него просто не будет.
Трудно сказать, что думал в этот момент пьяный Никитин, но, видно, мало он доверял сообразительности своих подчиненных.
– Закрой окна! – тут же приказал он Быковцу. – Чтобы соблазна ни у кого не было...
Тот, напрягшись всем телом, неуклюжим движением поднял стекло со своей стороны и замер, не решаясь сказать Никитину, что второе окно ему закрывать... неудобно, что ли? Там же сидит сам генерал... Как закрывать-то? А с другой стороны – генералом приказано было – закрыть... Дурацкая ситуация...
Никитин не обращал на него внимания, тут же забыв о его существовании. Напряжение ожидания, которое его слегка протрезвило, прошло, и он пьяно улыбался, поглядывая на Ивана в зеркало...
– Чего молчишь? – спросил он, наконец, Ивана разглядывающего его затылок и борящегося с желанием всадить в него пулю... – Взялся за грудь – говори что-нибудь... Молчать в гробу будешь...
– Не люблю разговаривать при посторонних, – ответил Иван спокойным глухим голосом, – Стесняюсь...
Всего на мгновение качнув стволом в сторону, он выстрелил, и вновь наставил пистолет на Никитина.
Так и не успевший принять решение – закрывать ли ему окно со стороны генерала – Быковец дернулся и завалился вперед, ткнувшись лбом в забрызганное его кровью переднее стекло.
Никитин тут же протрезвел. Он вцепился в рулевое колесо и заорал:
– Не стрелять! Не стрелять, мать вашу...
– Пистолет свой разряди и выброси на асфальт – сказал Иван.
Никитин использовал это требование с поспешностью, говорящей о его искреннем и даже горячем желании найти с Иваном общий язык... Никитинский пистолет тут же полетел за окно.
– Его пистолет – тоже... – кивнул Иван на только что убитого им человека.
Никитин вытащил у Быковца пистолет и тоже запустил его в окно.
– Поехали! – приказал ему Иван.
– Куда? – спросил Никитин абсолютно трезво, не возражая, а пытаясь понять, что Иван собирается предпринять дальше.
– На площадь Восстания, – сказал Иван угрожающим голосом.
– Зачем? – с искренним недоумением пробормотал Никитин. – Чем тебе здесь-то не нравится...
– Пло-щадь Вос-ста-ни-я... – по слогам повторил Иван таким тоном, что Никитин сразу же понял: возражать опасно для жизни.
Он включил двигатель. Но с места не трогался...
– Иван... – сказал Никитин нерешительно.
– Почему ты не едешь? – мрачно спросил Иван.
– Давай этого...
Он кивнул на Быковца.
– ...пассажира высадим. Он мне надоел своим молчанием... Я выйду и вытащу его. А потом опять за руль сяду. Договорились?
– Сидеть! – сказал Иван, хотя Никитин даже и намека на движение еще не сделал. – Ты из машины никуда не выйдешь.
– Но ты, ведь, тоже не выйдешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20