Особенный такой взгляд.
Оборачиваюсь - Алка с факультета музыки. Сидит в компании каких-то
длинноволосых задохликов и этак значительно на меня смотрит - дескать, не
узнавай, не подходи, я на задании. Специальность Алкина - "Йоко". Это в
честь жены Леннона. Значит, вокруг нее сейчас сплошные глинки и
чайковские. Поглядела я на них - и не понравились они мне. Но это еще
что... Костюмчик на Алке был... я бы сразу застрелилась, если бы меня
заставили надеть эту черную рокеровскую броню из негнущейся подделки под
кожу... с заклепками... цепями... бр-р-р...
Между прочим, Лицей у нас почти сплошь женский. Этакий монастырь
искусств. По слухам, лет пять тому назад затесался один занудный очкарик.
Закончил курс, распределился, а через неделю явился в деканат со скандалом
и двумя фингалами, расположенными под его очками строго симметрично.
Поэты, к которым его распределили, оказались отнюдь не златокудрыми
ангелами с лютнями в изящных перстах. Они, видите ли, не сошлись с
выпускником нашего славного Лицея в толкованиях понятия творческого
метода.
Деканат повздыхал и отправил незадачливого молодого специалиста в
небольшой южный город - опекать феминисток из редколлегии самодеятельного
журнала "Мона Фэна". Журнальчик этот оттачивал зубки на диетических
сухариках - опусах начинающих фантастов, пишущих для женщин. Поработал
молодой специалист в этом городке несколько месяцев, после чего страницы
"Моны Фэны" стали подозрительно напоминать бесконечное продолжение
похождений Дон Жуана.
...Город потихоньку оживал после огненного полудня. Улочки
заполнялись народом, выползла откуда-то пестрая молодежь в одеждах, за
которые в Москве еще год тому назад выдавали дипломы райотдела милиции в
виде протокола о неподобающем поведении в общественных местах. Я
отвлеклась на одну очень интересную модель - весьма смелые брючки из белой
трикотажной сеточки... интересно, а как прикажете это кроить? Сеточка же
тянется по всем направлениям... а если с подрезом... Модель свернула в
переулок, отмеченный синей табличкой "Архивный спуск". Ага. Значит, вот
здесь и собираются эти "непуганые идиоты", как выразился бывший старший
уполномоченный. Ну, поглядим, поглядим...
В кафе вела узкая высокая дверь. Разойтись вдвоем в ней было
невозможно, поэтому минуты три мы - я и какой-то молодой человек -
танцевали менуэт вправо-влево, пытаясь уступить друг другу дорогу. Но
спасибо - сзади поднажали, и я все-таки попала в полутемный зальчик.
Удивительно, но пахло настоящим крепким кофе, очередь - человек пять,
натюрмортик над стойкой - явно оригинал. Симпатично, прохладно, уютно. Я
взяла большую чашку кофе - чтоб надольше хватило - и скромно пристроилась
в уголке, возле окна, откуда было видно весь зальчик.
Народу постепенно прибывало. Почти все вели себя здесь, как
завсегдатаи и старые знакомые. Очередь как таковая перестала существовать,
у стойки вилась небольшая толпа, в которой говорили все сразу.
- Тетя Нина, привет! - это буфетчице. - О, Стас, ты откуда взялся?
Трепали, что ты на Домбае... - это сильно загорелому блондину с надменным
выражением лица. - Девушка, у вас не занято? - это мне.
- Тетечка Ниночка, мне, как всегда. И вот эти книги передайте Женьке,
и скажите ему, что он свинтус. Нет, больше ничего не говорите. Да что
мучаешься, мать? Сдался тебе этот Жано! Ну, если уж так нужен, оставь
записку тете Нине, завтра он тебе сам позвонит. Чего? Во вторник! А пошли
они, надоели, я на Горького больше не ходок. Ну, это, положим, брехня, я
его позавчера видел с какой-то девицей лейб-гвардейского роста. Женька!!!
Иди сюда, тут тетя Нина должна была тебе сказать, что ты свинтус, так я
сам тебе это скажу! Да-да-да, запись у него на радио, кому ты мозги
пудришь? Я твой голос вообще слушать не могу, особенно, когда ты про
рекламу штанов нашей швейной фабрики... всегда выключаю... Принес? Ага,
почитаем...
Я слушала обрывки бесед, городские новости и сплетни, продолжения
старых споров, выяснения древних обид, постепенно замечая, что поток их
превращается в водоворот, точно сходясь к трем персонажам.
Это именно они - загорелый блондин, высокий очкарик с лицом
аксеновского студента и чрезвычайно подвижный человек из породы вечных
мальчиков - были центром внимания публики.
Мои или не мои? И тут Стас - тот самый загорелый блондин - жестом
фокусника достал из рукава довольно внушительную рукопись. Его кофейная
компания притихла и впилась глазами в первую страницу. Хорошо смотрели - с
завистью, жадностью, предвкушением: Ну, мы этому графоману как щас
да-а-дим! Мои. Точно.
Очкарик осторожно, крадучись потянул рукопись к себе и тут же
нарвался на претензию со стороны вечного мальчика:
- Женька, руки прочь! Я первый читаю! Я, можно сказать, у колыбели
стоял...
- Лежал ты у колыбели, - ехидно уточнил очкарик. - Когда идею
обкашливали, ты дрых.
- Клевета! А впрочем... давайте купим чаю, пирожков и пойдем ко мне.
Читать будем вместе.
Стас, чуть кокетничая бархатистым баритоном, сказал:
- Я читать не буду, я это уже читал, и глаза б мои на это не
смотрели. А вслух - не дождетесь, я охрип. Мы на Домбае одну ненормальную
сутки разыскивали - оборались в горах.
- Нашли?
- Ага. В койке у директора турбазы.
Компания уходила. Эх, мне бы сейчас с ними... Сидеть заполночь в
незнакомой кухне, пить черный чай, весело рассказывать автору рукописи,
почему он идиот, зачем от родительницы своей произошел и отчего это
безнадежно, хохотать над блистательно остроумными, но совершенно
невспоминаемыми наутро шуточками и подначками... Ладно, идите себе,
чижики, будет еще мой час. Еще мне ваши гениальные рукописи поперек глотки
встанут. Знаю по практике. Две недели семинара молодых прозаиков в еловых
снежных лесах Подмосковья - три объяснения в любви и глубокое отравление
на полгода: ни книг, ни рукописей, ни умных разговоров выносить
невозможно. Людей пугаться начинаешь, от громких голосов шарахаешься.
В старом парке над тихой речушкой звенела гитара. На скамейке
кантовалась развеселая банда здоровенных горластых парней. И чего они тут,
на юге, все такие красивые? Витаминов много, что ли...
Я прошла мимо, дернув плечом на обязательное: "Девушка, девушка!" Но,
словно брошенный в спину цветок, меня остановила песня. Догнала лихая,
горькая баллада, явно собственного сочинения. Это, знаете ли, сейчас
редкость. И кто же это у них такой способный? Я обернулась.
Парень, допев балладу, уставился на меня ехидно-выжидательно. А глаза
у тебя, друг, нехороши. Больные глаза. И баллада твоя повышенной
температуры.
Он смутился, опустил ресницы. А его жизнерадостные дружки, конечно
же, заинтересовались произведенным впечатлением:
- Девушка, девушка, ну как песенка?
- Песенка? А ничего песенка...
Я подошла поближе, жестом попросила уступить мне место рядом с
автором.
- Ничего песенка... А сонет наверное слабо написать?
- Ч-то?!
В синих глазах полыхнуло изумление. Ребята притихли. Он обвел своих
друзей растерянным взглядом и поджал губы.
- Слабо... ничего не слабо! Сонет наверное, подумаешь...
- А что, это интересно. Как договоримся?
- А ты приходи завтра в семь в кофейню на Архивном спуске. Я принесу.
В кофейню на Архивном спуске... И этот оттуда же. Впрочем, чему
удивляться? Не так уж часто на садовой скамейке можно обнаружить парня лет
двадцати, который бы знал, что такое баллада и сонет наверле.
- Зовут тебя как?
- Саня. А ты?..
- Ольга. Я филолог, понимаешь, вот мне и любопытно...
- Я так и понял. Пойдем, провожу, что ли.
Знакомство, так сказать, сделано. Вот и первая ниточка к моим гениям
и талантам...
Саня оказался веселым, что называется, развесистым, парнем. Только
странное это было веселье. Какая-то застарелая боль грызла его изнутри. А
теоретики утверждают, что таланту страдать необходимо, что-де литература
произрастает исключительно на душевных болезнях. Удобное рассуждение.
Простились на углу, уговорившись о завтрашней встрече.
Я, стараясь не скрипеть ступенями, взбежала к себе в мансарду.
Умылась, заварила чаю. Ну что ж, первый день работы можно считать удачным.
Сразу четверо. Новый роман и сонет наверле. И мне вдруг очень захотелось
посмотреть этот сонет немедленно. А почему бы и нет?
Я сделала необходимые пассы над белым пластиком стола. Пахнуло
дымком, проскочила искра, и на столешницу шлепнулась увесистая стопка
стихов, исполненных на жутко разбитой старой машинке "Москва".
...Ну, конечно, так я и думала. Вполне сонеты и не только наверле. Ну
и что? Такие вещи пишутся для друзей. Такие вещи публикуются исключительно
для десятка человек - высоколобой элиты. Такие вещи можно спокойно
печатать и столь же спокойно не печатать. Ничего от этого не изменится -
не умножится в мире мера добра, не уменьшится мера зла. И всех бед от
непубликации - автор остается без мизерного гонорара и столь же небольшой
известности. А то, что это вот и есть Литература, никого не волнует. Душа
автора в расчет вообще не принимается. Ладно, разберемся. Но для начала
мне нужно несколько крепких, бесспорных, так сказать, произведений. Надо
же с чего-то начинать...
А вот это стоп, с этого мне начинать не хотелось бы. Я осторожно
сняла с плеча Санечкину руку, которую он пристроил, сделав вид, что сильно
заслушался стихами. Стихи читал Дар - уже знакомый мне человек из породы
вечных мальчиков, бывший профессиональный актер, выгнанный последовательно
из трех местных театров. За что выгоняли - я не очень поняла. Скорее
всего, за характер. Стихи в его прочтении - блеск, мини-спектакль, хоть
билеты продавай. Вот и народ собрался, обступил нашу лавочку, молчит,
слушает, дышит.
Я люблю этих сумасшедших. Вот этих, которые посреди города, на
перекрестье двух центральных проспектов могут устроить турнир трубадуров
или на полном серьезе сыграть под окнами райотдела милиции бой Тибальта и
Ромео, или моментом втеревшись в доверие к трем сопливым девчонкам,
выпросить у них мелки и расписать серый бетонный забор немыслимыми
фантазиями...
Дар закончил, откинул с глаз белую прядь, закурил. Поглядел вокруг
снисходительно - ясно, мол, вам, чижики? "Чижики" робко захлопали. Кто-то
попросил у Дара автограф, рыжая девчонка кинула в него спелым яблоком, еще
одна сделала Дару такие глазки, что в них, казалось, был написан номер
телефона. Из кофейни притащили дымящиеся чашки.
И тут над нашей скамейкой нависла глыба жаркого потного мяса,
упакованная в трикотаж с крокодилом. Глыба небрежно смахнула с края
скамейки двух мальчишек, плюхнулась рядом с нами и, дыша перегаром,
обратилась к Дару:
- Слышь, мужик, классно ты это... Я тебя уважаю. Ты не подумай чего,
мы люди простые, но поэзию эту самую понимать можем. Вот я тут... кореша
мои, Серега с Васей... Изобрази еще, а?
Дар нехорошо побледнел и сузил глаза.
"Крокодил", Вася и Серега плюс минимум две поллитры и цистерна пива -
это серьезно. А вот Дар, Стас и Саня - не очень-то. Девчонки и вся
кофейная компания вообще вне расклада.
Собственно, располагала я неким стратегическим оружием, но сильно
секретным. Демонстрировать его сейчас - завалить всю работу, еще не начав.
"Крокодил" выжидательно покачивался, нависая над ладной, но
миниатюрной фигуркой Дара. А тот, не замечая искательно протянутую ему
пачку "Мальборо", четко, чеканно начал произносить совсем не изящные
словеса. Хотя, впрочем, поэзия такими не гнушалась, известны прецеденты.
Минуты три "Крокодил" ошеломленно разбирался в подробностях адреса,
названного Даром. А потом Дар, естественно, получил свое. Рикошетом попало
и Сане.
Я отмывала окровавленные их физиономии в комнатке за буфетом. Тетя
Нина проливала горькие слезы и одеколон на устрашающие, но в общем
неопасные ссадины двух невольников чести.
- Та що ж ты, Дарочко, связався с теми скаженными? Та воны ж пьяни,
що ты им зробыш? Та прочитав бы им якогось виршика, та и пишлы б воны
соби...
Дар, не отвечая, скрутил комбинацию из трех пальцев и мрачно ткнул ею
в сторону предполагаемого местонахождения "Крокодила".
Гордый. Люблю. Но трудно.
Мы вышли из кафе с черного хода. Настроение было поганое. Шли молча,
Дар держал руки в карманах, пинал ни в чем не повинный камушек и злился.
Санечка попытался независимо насвистывать, но разбитые губы не слушались.
Он пару раз сплюнул кровью, потом купил мороженое и, не раскрывая
пакетика, приложил его к своим боевым ранам. И вдруг без всякой видимой
причины залился краской до ушей, задышал бурно и торопливо нырнул в
ближайшую клумбу, даже не простившись с нами. Донесся сочный хруст
ломаемых стеблей и листьев.
- Чего это с ним?
- А... сейчас цирк начнется. Пошли отсюда.
- Почему? Я как раз очень цирк обожаю...
- Хочешь посмотреть? Неудобно вроде... А, ладно. Все равно не
сегодня, так завтра кто-нибудь тебе растреплет про эту историю, а может, и
сам Санька не утерпит. Он же у нас местное радио. Если хочется быстро и
бесплатно распространить новость, сообщи ее Сане. Через день весь город
будет знать. Давай-ка вот сюда встанем.
Дар уволок меня под зеленый занавес плакучей ивы напротив летнего
ресторана.
У входа как раз остановился серебристый "вольво". Вот тебе и
провинция... экие тут автомобильные звери водятся... Из машины вышел седой
элегантный мужчина, которого так и хотелось назвать мелкопоместным
светским львом. Он не спеша обошел машину, изящно согнул стан, открыл
дверцу. На асфальт ступила узкая ножка в длинной черной туфельке, потом
пролился подол вечернего платья, скрыл точеную щиколотку, и наконец
появилась... Темная Звезда.
Она лениво подтянула легкое манто из лебединого пуха, тонкими
пальчиками подобрала шелковый подол, другой рукой опираясь на крепкий
локоть "светского льва".
Они поднимались по ступеням к двери ресторана, не замечая
прижавшегося у колонны Саньку, который смотрел на Темную Звезду во все
глаза, держа у груди примерно половину оборванной им клумбы. Спутник
Темной Звезды толкнул зеркальную дверь, и тут Санька швырнул под ноги
женщины охапку цветов. Она мельком глянула, и на лице ее явственно
нарисовалось неудовольствие. Шевельнула блестящей бровью и проследовала в
зал. Светский лев секунду колебался, - идти ли за своей дамой, либо
объясняться с дерзким мальчишкой.
Кажется, Саньку сейчас опять будут бить. Для одного дня это уж
слишком. Дар рассудил так же. Он вылез из-под ветвей ивы и заорал:
- Санька! Вот ты где! А мы тебя ищем! Иди сюда!
Джентльмен правильно оценил ситуацию. Он молча скрылся за зеркальной
дверью. Санька медленно подошел к нам.
- Видали фраера? Э, жаль, спугнул ты его, Дар. Надо было тебе орать?
Я б с ним потолковал...
- Потолковал бы он... Пижон, дешевка. Ты хоть знаешь, кто это?
- А в гробу я его видал, кто бы он ни был.
- Ну, в гробу мы тебя увидим, если ты захочешь с ним толковать. Это
Сабаневский.
Немая сцена. Фамилия явно произвела впечатление на Саньку. Он как-то
тяжело задумался.
- Слушайте, парни, я тут человек новый. Объясните мне, кто такой
Сабаневский, чтобы и я ненароком не собралась с ним толковать. Ребята
засмеялись. Дар снисходительно посмотрел на меня, вернее, на мою маечку с
портретом Б.Г. и джинсы.
- Ты, Оля, не волнуйся. С тобой толковать он и сам не захочет. Ему,
понимаешь ли, телеса в гарнире из меха и жемчуга требуются.
- Он что, такой бедный?
- Да нет... я даже поверю в то, что жемчуга он снимет, взамен алмазы
повесит, но дело не в этом. У него просто взгляд поверх твоей головы
поставлен. У него все - дамы, а ты...
Да уж. Вот чего нет - того нет. Не дама я. Вот же язва... и не
обидишься ведь.
- ...А чтоб ты знала - Сабаневский бывший тренер сборной. Чемпион
мира, олимпийский и так далее. Крутой боец был.
- Так был же... это все в прошлом...
- Да, конечно, теперь он - местная достопримечательность, но
позвоночник Саньке сломать вполне еще может. Да и не в том беда... Темный
он, неясный человек...
- Ой, парни, не делайте мне смешно, как говорят в Одессе. Тоже мне,
граф Монте-Кристо!
- Да бог его знает. Но ведет себя соответственно, это точно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10