А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

С этим приходилось мириться. Но нам повезло. В один из дней он вздумал делать ревизию всем бумагам. К вечеру они были уже у меня на пленке.
Все! Теперь за изучение. Я выключил хроноскоп.
На первых нескольких листках ничего интересного не оказалось. Кое-где, среди формул и схем, попадались рисунки: женские профили, чертики, домики. А на одном листке был нарисован стоящий на хоботе плачущий слон в женских сапожках. Очевидно, Бейгер, размышляя, машинально занимался художеством.
Но постепенно чертики исчезли. Их сменили стройные ряды цифр, схемы, эскизы, формулы. Выяснилось, что вначале профессор пытался передать по радио мышь из клетки в свой недосягаемый сейф. Правда, неудачно. Вместо мыши там из «местных» атомов образовался большой комок слизи, который стал предметом тщательного исследования. Я помню, что мимо шестой лаборатории проходить было неприятно: такой отвратительный запах был там. А Бейгеру даже замечания не сделали, ходили, терпели. Попробуй сделать такое я! Что было бы! В чем бы меня только не обвинили!
Из бумаг было видно, что профессор не унывал, он искал ошибку. Вникая в его работы, я все более убеждался, что отлично бы с ним сошелся. Башковитый. Исправив ошибку, он снова передал мышь по радио и получил мышиный эмбрион. Это уже было что-то! Но потом профессор пошел по неверному пути. Ай, ай, я качал головой, как же так, профессор. Не чурался бы ты меня, жил бы и трудился в свое удовольствие в третьем измерении. А вот и расчеты, связанные с передачей шахматной фигуры на Филоквинт.
Так что же случилось? Грубо говоря, Бейгер разложил себя на атомы, но особым образом. Он как бы взорвался, но не хаотично, он размылся во Вселенной. Иначе говоря, каждый атом его организма отстоял от соседнего на огромном расстоянии, но тем не менее они были взаимосвязаны. Это кажется неправдоподобным. Согласен. Но что поделаешь. У четвертого измерения свои законы.
— Бедный человек, — жалобно проговорил Квинт. — Как он там питается, такой громадный — больше всех, такой разреженный — совсем пустой. Но раз он такой, Фил, как он дышит?
— А он не дышит. Как вздохнул в лаборатории, так этот воздух в легких и остался. Ему достаточно.
— Тогда скажи мне, как он мог за такое недолгое время распухнуть во вселенной, с какой скоростью он разлетался?
— Мгновенно.
— Но, Фил…
— Что но? Это тебе не третье измерение. Запомни.
— Запомнил. А я не знаю, как будем его спасать. Его нужно сжать. Уплотнить?
— В некотором смысле да. — Я вынул из стопы сложенный вчетверо лист под номером 112 и развернул его. — Вот схема аппарата «Б-1», который «помог» профессору покинуть наш мир. Аппарат давно сгорел, но мы, изменив конструкцию, должны построить его и заставить работать на другом режиме. Только вряд ли нам удастся это сделать здесь. Материала мало.
— Мы да не сумеем! Мои руки просят работы.
На часы мы не глядели и не знали, сколько времени, какой год и куда летим. А ведь пора искать планету для посадки, устанавливать иразер и возвращаться на Землю. Ужжаз беспокоится. Да еще надо увидеть убийцу Квинта.
Работу отложили и, включив реле времени, я дал команду поворотному устройству. Миг, и, прочертив в космосе уму непостижимую дугу, кабина догнала волны, отраженные от Земли 6000 лет назад. Я отрегулировал резкость изображения. Под нами проплывало волнистое плоскогорье с островками растительности. Наступала ночь. У горизонта виднелись яркие точки двух костров.
— Медведи и шакалы жечь не будут, — авторитетно заявил Квинт. — Значит, внизу люди. Спустимся и возьмем правее.
Кабина «повисла» над одним из костров. Казалось, языки пламени лизали наши ноги. Мы инстинктивно подняли их.
— Знаешь, — засопел Квинт, — я чую запах дыма.
И до того реальным казалось все, что мы видели, что и я почувствовал запах. А кабина уже опустилась на костер, и мы вроде бы ощутили толчок. Я вывел кабину из огня.
— Смотри! — крикнул Квинт. — Вон копошатся твои предки, мои бывшие современники.
Это были невысокие, но могучего телосложения люди. Суровые, обросшие, бородатые мужчины в темных шкурах молча сидели на земле. Женщины в таких же шкурах отличались нежным овалом лица, волосы на голове схвачены кожаной бечевой, на шее ожерелья из мелких блестящих камешков и костяшек. Сводить бы их к парикмахеру, маникюрше, а потом в ателье мод, они бы ничем не отличались от наших модниц, а некоторых из них хоть на конкурс красоты отправляй. Рядом валялась груда обглоданных костей, череп бизона, чашки, кремневые ножи и прочая грубо обработанная утварь.
— Ну, эти совсем первобытные, — сказал Квинт. — У нас в Египте в это время мастера были. Соображали, астрономию знали. Кое-что строили, кое-что выращивали. А эти… — он презрительно поморщился. — Европейцы!
— Египет — страна древнейшей культуры. И, собственно, что ты возгордился?
— К слову пришлось, — смутился Квинт. — К тому же… Родину захотел увидеть, Фил. В Египет бы.
— Ладно, давай в Египет.
Чтобы точнее сориентироваться, мы поднялись высоко над землей. Мешала облачность, но все же различались размытые очертания Черного и Средиземного морей. Выбрав примерно место, где должен находиться дворец фараона Квинтопертпраптеха, мы начали спуск. Пробили облачный покров и с высоты птичьего полета обозревали местность. Нил разлился. Кое-где виднелись кучки занятых работой полуголых египтян.
— Знакомые места? — спросил я.
— Не приходилось бывать. Не успел еще возглавить боевой поход.
Мы шныряли туда-сюда, пока Квинт не крикнул:
— Вижу!
Он показал на приземистое сооружение, с многочисленными молочного цвета колоннами и весь затрепетал от радостного возбуждения. Однако скоро его пыл охладился и он выразил сомнение.
— А мой ли дворец? Похоже, но… Той голубой пристройки не было и этого неказистого строения тоже. И сад не тот.
— Прилетели поздновато, — ответил я. — Тебя уже убили. Мы можем ошибиться лет на тридцать в ту или другую сторону, тем более что не знаем точно года твоей смерти. Но в наших силах исправить это. Заглянем-ка на пару минут в пятый временной пояс.
На сей раз мы вышли рановато: дворец еще не строился, Квинт не родился. Пришлось подождать и только на третий раз мы вышли удачно.
Близ дворца шло строительство канала. Сотни голых изможденных рабов, подхлестываемых надсмотрщиками, как автоматы, ритмично взмахивали кирками.
Желтая пыль садилась на их потные тела. Поодаль большая группа рабов волоком тащила по песку огромную каменную плиту. Спотыкавшиеся и падающие получали безжалостные удары плоскими бичами.
Я исподлобья посмотрел на Квинта. Он отвернулся, вздохнул, потом засопел и, наконец, выдавил:
— Я же перевоспитался. Как Ужжаз. Когда это было.
— Для тебя строят.
— Для меня. Взбрело в голову тогда. Давай лучше ближе к дворцу. Скоро должны меня, деспота, убить.
У главных колонн в окружении нескольких пожилых египтян, видимо, советников и жрецов, гордо стоял фараон Квинтопертпраптех, мой Квинт. Я сразу узнал его. Полупрозрачная золотая кисея охватывала его талию. Он сказал что-то одному из стариков. Последний воздел руки к небу и в сопровождении двух воинов удалился.
— Казначей мой, — сказал Квинт. — Старый плут и мошенник, не доверял я ему.
Мы «опустились» рядом с фараоном.
— Видишь, какой я был. Владыкой себя считал. Злодей форменный. Изменился ли я?
— Внешне нет. Но ты изменился внутренне. Это главное.
— А это Кобхт и Хирам. Телохранители. Ни на шаг не отставали от меня, — он показал на двух молодых египтян одного с ним возраста. Они были на голову выше его.
— Сейчас я должен прогнать этих прихвостней жрецов и пойти смотреть танцовщиц.
Главный зал дворца с приходом фараона ожил. Откуда-то выпорхнули танцовщицы. Квинтопертпраптех мрачно смотрел их плавный танец. Потом вдруг неопределенно махнул рукой. Танцовщицы исчезли.
— Последние минуты живу, — прошептал Квинт.
Он от волнения побелел.
Фараон вышел в сад. Кобхт и Хирам, как тени, сопровождали его.
Среди цветущих клумб в каком-то оцепенении сидела молоденькая девушка, почти девочка. На ней была одна черная с блестками накидка. При виде фараона она вздрогнула, но тут же заставила себя улыбнуться и пошла навстречу. Фараон тоже обнажил в улыбке все тридцать два зуба и дал знак телохранителям удалиться. Они остановились в тени густого неизвестной мне породы дерева.
Девушка продолжала улыбаться, но улыбка была, как мне показалось, вынужденной, фальшивой.
— Это Винтоса, — прерывающимся голосом пояснил Квинт. — Прелестная пленница.
— Хорошенькая, — согласился я.
Пленница о чем-то страстно заговорила, обратив взор к небу. Слушая ее, фараон тоже запрокинул голову вверх, и в это мгновение в руках пленницы сверкнул тонкий кинжал, и она молниеносно снизу вверх вонзила его в горло фараона.
— Молодчина, Винтоса! — вскрикнул Квинт. — Так его, деспота!
Винтоса бросилась бежать. Предсмертный хрип фараона услышали телохранители. Прелестная пленница была схвачена.
У Квинта наступила реакция. Он обмяк.
— Заговор. Определенно. Не могу видеть обряд собственного мумифицирования. Подальше, подальше отсюда, Фил. Сейчас плакальщиц созовут.
Я хмыкнул и выключил хроноскоп.
— Подальше, говоришь! Зачем? Если у той звезды есть планета, мы на ней остановимся. А пока закончим аппарат профессора.
Вопреки ожиданию мы собрали его быстро и я даже усомнился, правильно ли? Проверил — все в норме. Вставив в блок питания брусок фотонита с резонатором, я повернул тумблер «вкл.». Послышалось гудение. Квинт со знающим видом приставил к корпусу ухо. Раздался оглушительный треск. Я отдернул руку. Квинт сожмурился, но уха не отнял. Стерпел. Кабину наполнил желтоватый туман, в точности такой, какой был в лаборатории Бейгера в момент его исчезновения. К плечу моему кто-то прикоснулся. Я повернул голову. Рядом со мной стоял живой профессор Бейгер в своей меховой шапчонке. Рука его лежала на тумблере «вкл.». Он нахмурился, недовольно скривил одну щеку и сердито посмотрел на меня:
— Я же сказал, Фил, прошу без посторонних.
Он думал, что все еще находится среди своих аппаратов и вторично выпроваживал меня из лаборатории. Скажу честно, я растерянно хлопал глазами. Не ожидал.
— В аппарате посторонних шумов нет, — откликнулся Квинт.
— Возмутительно! — увидев Квинта, гаркнул профессор. — Кто вы такой?! Что вам здесь надо?! Вон!!
— О, здравствуйте, дорогой профессор, — искренне обрадовался Квинт. — Вы уже здесь! Вот видите, и спасли вас.
— Да вы… Да что это такое? — профессор обвел испуганным взглядом кабину.
— Как что? — дернул плечом Квинт. — А разве плохо? Да вы, похоже, не рады трехмерному миру. Неужели в том лучше? Скажите правду. Я очень любознателен.
— Профессор, — спросил я, — когда вы в лаборатории включили такой же аппарат, вы ничего не почувствовали?
— Меня будто током дернуло. А вам что до этого?
— Вас так дернуло, — вмешался Квинт, — что вы распухли во вселенной. Пришлось вас сжимать.
— Поймите, профессор, — сказал я. — Вы допустили ошибку, и сами того не замечая, попали в четвертое измерение. Мы отдали много сил и труда, чтобы вызволить вас оттуда.
— Что за ересь вы несете? А впрочем это и не удивительно. Но что значит вся эта обстановка?
— Мы в космосе. С ближайшей планеты отправляемся на Землю. Убедитесь.
Я отдернул занавеску. Профессор обвел взглядом немигающие точки звезд и косо посмотрел на меня:
— Что вы мне голову морочите? Возмутительно! Иллюзион устроили. И когда успели? Позовите Марлиса.
— Марлис на Земле. Я не шучу, профессор. Мы уже побывали на девятой планете Ригеля, на ПНЗ. Мы нашли там коня, шахматную фигуру. Вы прекрасно знаете о ней.
— Откуда вам это известно? Подслушиваете мои мысли? Шпионите? Довольно! Так кто вы такой? — обратился он к Квинту. — Ма-а-р-ш отсюда!
— Я не привык, чтобы на меня кричали, — возмутился Квинт. — Одному Филу это дозволено. Отблагодарили! Сядьте и… это, не лезьте в бутылку.
— Сверх всякой меры, — возмущенно процедил профессор. — Какой наглец! — и, ударив кулаком по поворотному устройству так, что слетела крышка пульта управления, он нервно вцепился в него пальцами.
— Успокойтесь, — сказал я. — Выслушайте меня.
Бейгер не стал слушать. Что-то надумав, он, размахивая руками, направился через центр кабины к противоположной стенке.
— Стойте! — крикнул Квинт. — Идите вдоль стенки. В центре время равно нулю. Там его нет.
В центре профессор застыл с поднятой ногой. Он может стоять так целую вечность, пока его оттуда не вытащишь.
— Ладно, — сказал я. — Пусть там стоит, негодует и думает, что идет к стенке. Его сейчас не убедишь. Упрямый. Подождем возвращения на Землю.
Я подошел к поворотному устройству, чтобы закрыть крышкой пульт управления, Ох! Что профессор наделал! Он повернул иразер на двадцать шесть градусов. Куда нас занесло? Я отдернул шторку.
Мы находились в межгалактическом пространстве.
Знаменитая туманность Андромеды, эта гигантская звездная система, почти точная копия нашей галактики, лишь в полтора раза превышающая ее по размерам, висела перед нами. С противоположной стороны светилась наша родная, милая сердцу галактика. Где-то там, на ее окраинах, в одной из спиральных ветвей светит Солнце, неприметная рядовая звездочка, там плывет Земля, бурлит жизнь. Сколько прошло лет? Каких вершин знаний достиг человек? Как там наш дорогой Ужжаз?
Рядом с галактикой застыли Магеллановы облака.
Глаз видит меньше звезд на небе Земли, чем галактик из межгалактического пространства. Их бесчисленное множество.
И тут на нас напала тоска мучительная, ноющая, безудержная тоска по Земле. Она тянула к себе и звала. Было выше человеческих сил не откликнуться на ее зов. Только отсюда и чувствуешь глубину и бесконечность пространства.
Познав глубину мироздания, мозг бунтует и твердит одно: на Землю, домой. Вот она — космическая психология! А я ей уделял меньше всего внимания.
Нам так или иначе нужно было лететь в туманность Андромеды.
Межгалактический перелет — занятие скучное и однообразное. Стоит ли говорить, что мы перешли в первый временной пояс и только этим спаслись от психического расстройства. Тоска по Земле была так велика, что заглушила интерес к чужой галактике. У самой крайней звезды была обнаружена единственная планета, покрытая километровым слоем льда. Мы не раздумывая опустились на нее и сразу же, облачившись в скафандры, не обращая внимания на какие-то блуждающие тени, очертя голову бросились устанавливать иразер. Скорей, скорей! На этой планете мы не бездействовали ни одной секунды и, даже не отдохнув, стартовали обратно. А профессор так и стоял с поднятой ногой в центре кабины. Он все еще шагал к стенке.
В сотнях парсек от Андромеды я включил поворотное устройство иразера. Мы не заметили, как вторглись в окраины своей галактики. Теперь нужно было быть особенно внимательными. Я нацелился на третью спиральную ветвь, где находилось Солнце. И вот, наконец, до него осталось каких-то двести миллионов километров.
Земля приближается. Мы различаем перевернутые, клочковатые контуры материков. Отметив про себя, что над нами восточная часть побережья Средиземного моря, я стравил нуль-пространство. От волнения сердце бешено гнало кровь. Сколько лет прошло. Наш счетчик времени стал беспричинно барахлить, показывая самые несуразные цифровые значения. Внизу безводная каменистая пустыня, переходящая в скалистые отроги гор. В западной части она обрывалась гладью синего моря. Никаких следов цивилизации. Никаких следов деятельности человека.
Едва приземлившись на покатое с россыпями базальта плато, мы с горячей поспешностью отвинтили люк и буквально вылетели из кабины.
— Добрались-таки! — ликовал, пританцовывая, Квинт. Он обнял меня и давай трясти. Сцепившись, мы повалились на землю и весело, как дети малые, принялись барахтаться.
— Ну вот, — отдышался Квинт. — Дома. Не пойму, это заповедник? Эй! Люди!! Челове-е-ек!
— Заповедник в пустыне, — размышлял я. — Зачем? Непонятно. Нет, тут что-то не то, что-то не так.
Сердце мое беспокойно заныло. Нет худшего состояния, чем неизвестность.
Солнце клонилось к закату, но жгло немилосердно. Я предложил взобраться на одиноко торчащую к востоку от нас скалу.
— Для лучшего обозрения, — догадался Квинт и, вприпрыжку подбежав к скале, как заправский альпинист, ловко вскарабкался на отполированную ветром округлую вершину.
— Вижу людей, — оповестил он. — Всадники на верблюдах. Движутся, как неживые.
«Что за ерунда, — подумал я. — Уж не мираж ли видит Квинт?». Нет, действительно, это были верблюды. Никак не ожидал я через тысячелетия встретить на Земле кочевников-бедуинов. А это, без сомнения, были они.
— Похоже, идет репетиция к съемкам фильма, — предположил Квинт.
— Какая там репетиция? — не согласился я. — Перед нами сама жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25