Не сказав больше ни слова, солдаты быстро спустились с сопки. Они торопились, бежали там, где это было возможно, и все же, когда нашли место обрыва, на них обрушился новый «заряд».Под напором шквала столб, стоящий у края расщелины, выворотив камни из сруба, упал, и линия «воздушки» провисла в глубину.— Прощупай каждый провод, — сказал он Ельцову. — Найдешь обрыв — контакт делай основательно. Понял?— Есть делать основательно! — повторил Ельцов, обвязываясь веревкой.Упершись ногой в гранитный валун, Лобазнов осторожно травил веревку, спуская Ельцова вниз. Осталось не больше трех-четырех метров до дна расщелины, когда Фома крикнул:— Стоп! Кажется, прибыл! Ни черта не видно… Сейчас… Я…Лобазнов услышал крик, затем веревка резко дернулась вниз, потянув его за собой.— Что случилось, Ельцов?! Что случилось? — кричал Лобазнов, свесившись над расщелиной.Фома услышал стон, затем слабый, едва доносящийся к нему голос:— Ногу… кажется… сломал… Думал… На самом дне… а шагнул — карниз… Тут еще метра четыре…Вдруг Лобазнов почувствовал, что веревка ослабла.— Ты что там делаешь? Миша!— Отвязался… Ищу обрыв… — донеслось до Фомы.Долго Лобазнов вслушивался в то, что делается внизу, но ничего не мог уловить. Пока он лежал на животе возле расщелины, пурга занесла его снегом. Сколько он ждал, трудно было сказать… Здесь, на высоком уступе сопки, ветер и снег обрушивались с такой силой, что каждый порыв казался ударом бича, звонкого и обжигающего кожу.— Фома, где ты? — услышал он голос Ельцова, идущий, казалось, совсем с противоположной стороны.Лобазнов откликнулся. Голос Ельцова прозвучал ближе, затем веревка дрогнула и натянулась.— Можно выбирать? — крикнул Лобазнов.Привалившись грудью к гранитному валуну и напрягая все силы, Фома выбирал веревку. Он знал, что веревки всего пятнадцать метров, но сейчас, казалось, ее было метров шестьдесят…Голова Ельцова показалась над расщелиной, затем он перевалился через край, попытался подняться и со стоном ткнулся лицом в снег. Фома подполз к нему. Закусив до крови губу, Миша беззвучно плакал… Ему было стыдно своей слабости, но боль в ноге становилась нестерпимой…— Обрыв… на… одном… проводе… Нарастил кусок, — с трудом объяснил Ельцов.— Идти можешь? — спросил Лобазнов.— Нет… Ты меня куда-нибудь… от ветра… в лощинку. А сам иди… Позвони на заставу… За мной пришлют… — предложил он.— Ты замерзнешь, балда! — с грубоватой нежностью сказал Лобазнов. — Здесь километра два. Пока я против ветра дойду до поста, считай час. С заставы ребята пойдут опять против ветра минимум еще два часа… Нет, Миша, я тебя здесь не оставлю, — решил Лобазнов. И, неожиданно улыбнувшись, сказал: — Мы в школе играли в «коней и наездников», а вы не играли?— Не-ет, — с удивлением глядя на Фому, протянул Ельцов.Лицо Лобазнова было близко, и почему-то только сейчас Миша обратил внимание — все лицо Фомы было в смешных ярких веснушках.— Класс на класс, — объяснял Лобазнов. — Одни сидят на закорках, они, стало быть, наездники, а под ними кони. И вот друг дружку с коней стягивают. Смешно… Ну ладно, будет нам тут лясы точить, полезай ко мне на закорки! — решительно закончил он и стал рядом с Ельцовым на четвереньки.— Да ты что, Фома? В своем уме?! — даже забыв о боли, возмутился Ельцов.— Товарищ Ельцов, на закорки! — тоном старшего приказал Лобазнов.— Послушай, Фома, да против такого ветра впору и одному добраться до места, а ты…— Товарищ Ельцов! — угрожающе крикнул Лобазнов.Ельцов обнял его за шею и подтянулся на закорки.Фома осторожно приподнялся, привязал Ельцова к себе веревкой, затем, присев на корточки, взял в обе руки по карабину и шагнул вперед. Конечно, он переоценил свои силы. С таким ветром было трудно справиться и одному, но… С упрямством, а главное — злостью Фома продвигался вперед. Хорошее это чувство — злость, когда оно направлено протиз трудностей на пути человека!Он свернул к морю и вышел на тропинку; здесь сопка укрывала от ветра. Каждый шаг Фомы причинял Ельцову нестерпимую боль.Скачала Лобазнову казалось, что Ельцов весит совсем немного. Но, не сделав и сотни шагов, Фома почувствовал, что ноша ему не под силу. Скользя на обледеневших камнях, он падал, поднимался и упрямо шел вперед, думая: «Вот дойду до следующего столба и минут пяток отдохну». Но, когда из снежной мглы показывался силуэт следующего столба : он прикидывал вновь: «Пожалуй, еще шагов сто сделаю, потом отдохну»… Но, сделав еще сто шагов, он думал: «Теперь до следующего столба недалеко», и шел вперед не останавливаясь.Когда, совершенно выбившись из сил, качаясь, точно пьяный, Лобазнов твердо решил опуститься на камни и хоть на несколько минут закрыть лицо от ударов колючего ветра, упала снежная пелена и яркое солнце заиграло на серой волне. Наблюдательный пункт был уже рядом, самое трудное, было позади. Но теперь новое обстоятельство целиком захватило Лобазнова: параллельно берегу, приблизительно в двух милях мористее, шел большой иностранный транспорт!Забыв об усталости, солдат быстро преодолел последние несколько метров. Положив Ельцова на нары, Лобазнов взялся за бинокль. Он видел правую часть кормы и, пожалуй, только вторую половину названия: «."..ККЕ УЛЕ».Чукаев уже определил судно. Лобазнов снял трубку телефона — связь работала! КУРС СТО! Сообщение, принятое с поста наблюдений, начальник заставы зашифровал и передал на корабль.Сторожевой корабль радиограмму принял.Сняв крышку переговорника, Поливанов приказал:— Курс сто! — и перевел ручку машинного телеграфа на «самый полный».Корабль шел на ост.Непродолжительная видимость опять, уже в который раз за это утро, сменилась снежным зарядом. Колючий мелкий снег с воем и свистом врывался на мостик.В районе мыса Террасового вахтенный офицер доложил:— Товарищ капитан третьего ранга, на экране цель номер один, слева шестьдесят! Дистанция сто двадцать кабельтовых!— Определите курс и скорость! — приказал командир и, склонившись над экраном локатора, увидел цель.«Разумеется, это „Хьекке Уле“, но где же тогда мотобот?» — подумал он и отдал приказание:— Объявить боевую тревогу! Личный состав занял места по боевому расписанию.— Как ваше мнение? — после небольшой напряженной паузы спросил командир Девятова.— Опытный и умный противник. Постарается себя не обнаружить. Помните сообщение штаба: «В четырех кабельтовых мористее транспорта мотобот без флага». Рассуждая логично, ему безопаснее идти не с левого борта транспорта, а с наветренной стороны, — сказал Девятое.— Что вы хотите этим сказать? — раскуривая трубку, спросил Поливанов.— На экране локатора мотобот не просматривается, — продолжал Девятов. — Стало быть, он следует все так же мористее транспорта и в такой непосредственной близости, чтобы радиолокационная станция не могла его обнаружить. На экране локатора мотобот сливается с целью номер один.— Но при таком норд-осте он рискует разбиться о транспорт, — возразил Поливанов.— Конечно, это риск, — согласился Девятов. — Но капитан мотобота рассуждает так: «Чем больше риска — тем больше денег!» Кроме того, моряки они неплохие.— Товарищ капитан третьего ранга, лейтенант Голиков прибыл по вашему приказанию! — лихо доложил командир боевой части.Он был молод, красив и строен, отлично об этом знал и откровенно, словно со стороны, сам собой любовался.— Товарищ лейтенант, я поставил перед вами задачу при появлении целей, следующих на ост, усилить наблюдение и докладывать мне лично! — вновь раскуривая погасшую трубку, сказал Поливанов.— Товарищ капитан третьего ранга, я уже докладывал: цель номер один по курсу слева шестьдесят. Вторая цель не наблюдается…— Это мне известно, — перебил его Поливанов, — А если, пользуясь разрешающей способностью радиолокации, мотобот идет по борту транспорта параллельным курсом?— Если мотобот идет вблизи транспорта на расстоянии не больше четырех-пяти кабельтовых, на экране локатора малая цель сольется с большой, — ответил Голиков.— Усильте наблюдение. Следите за возможным раздвоением цели! Докладыслйте мне лично! — приказал Поливанов.— Ясно! Разрешите идти?— Идите!Так же лихо Голиков повернулся кругом и спустился с мостика.Поливанов вызвал Юколова. Механик явился на мостик и доложил по форме.Во всей фигуре и внешности механика было что-то штатское. Десятый год Юколов служил на корабле, его дисциплинированность могла быть примером для любого офицера, и все же что-то неуловимое в его характере и манере держаться создавали это ощущение. Быть может, причиной этому была необычная мягкость в обращении с людьми, а быть может, улыбка, теплая и немного ироническая.— Товарищ Юколов, — начал командир, — нам предстоит задержать мотобот, за которым установилась слава самого ходкого судна в Варангер-фьорде.— Все, что возможно, будет сделано, — ответил Юколов.— Будьте готовы к тому, чтобы сделать невозможное. Понятно?— Ясно.В глазах Юколова командир прочел выражение вспыхнувшего интереса.— Разрешите идти? — спросил он.— Идите.Конечно, механику было далеко до флотского блеска Голикова. Он повернулся и сошел с мостика, но чувствовалось, что Юколов увлечен решением технической задачи, поставленной командиром.А ветер по-прежнему гнал большую волну и кренил корабль на борт.Прошло два часа, с тех пор как корабль оставил мыс Крутой. Командир и помощник были на мостике.— Погода скверная, — заметил Девятов.— В хорошую погоду шпионов не высаживают.На мостик поднялся лейтенант Голиков и молодцевато доложил:— Товарищ капитан третьего ранга, на траверзе Пахта — Наволока цель раздвоилась: номер один следует прежним курсом на створы Кольского залива, цель номер два развернулась на вест!— В штурманскую! — уже на ходу приказал командир, спускаясь с мостика.Голиков последовал за ним. Склонившись над картой, командир передал на мостик:— Курс сто восемьдесят! Помощник, дать максимально возможный ход!Девятое отлично понял командира и, передав вахтенному курс, снял крышку переговорника:— Механик, давайте все ваши резервы!Юколов затянул пружинные весы регулятора. Стрелка тахометра показывала предельное количество оборотов, но, дрогнув, она медленно поползла вправо… Сорок оборотов выше нормы!Механик завернул до конца маховичок ручной отсечки — стрелка тахометра еще медленнее двинулась вправо, дрогнула и остановилась — еще сорок оборотов!Прислушиваясь к работе двигателей, Поливанов улавливал их быстрый, напряженный ритм. Корабль шел поперек волны, и за кормой бежал длинный пенистый след.— Механик, обороты! Еще обороты! — крикнул в переговорную трубу Поливанов.Юколов скорее угадал, чем расслышал, требование командира. Человеческий голос терялся в этом лязге и грохоте. Оставалась последняя, совсем незначительная возможность увеличения хода, и механик направился к насосам высокого давления. Мотористы вручную оттягивали каждый сектор поворота плунжера. Шум двигателей был такой силы, что, казалось, еще немного — и барабанные перепонки не выдержат. Механик подбежал к приборам и проверил температуру масла, затем, взглянув на тахометр, он увидел, что стрелка медленно поползла вправо — еще двадцать оборотов, он это знал — последние двадцать оборотов.— Как на локаторе? — спросил командир.— Идем на сближение. Цель слева шестьдесят! Дистанция сорок пять кабельтовых! — доложил лейтенант Голиков.— Штурман, место встречи? — спросил Поливанов.— При таком ходе — десять кабельтовых юго-западнее банки Окуневой, на траверзе мыса Супротивного! — доложил Изюмов.— Механик, прибавьте оборотов! — крикнул в машинное Поливанов и сквозь грохот дизелей едва услышал:— На пределе!Почувствовав удушливый запах дыма, Юколов от переговорника бросился к топливному сепаратору.При такой перегрузке оба дизеля требовали все больше и больше топлива, оно не успевало поступать в расходные баки, и пришлось включить для подкачки сепаратор. Сейчас, начиная от левого отсека, где стоял сепаратор, все машинное отделение быстро заполнялось удушливым дымом…Корпус корабля дрожал, испытывая вибрацию.— По корме слева шестьдесят цель номер три! Дистанция сто двадцать кабельтовых! — доложил Голиков.Командир и помощник переглянулись. Откуда взялась третья цель?— Рыбак идет в Мурманск, — высказал предположение Девятов.— Возможно, — согласился Поливанов и приказал: — Сообщайте продвижение цели три! Где цель номер два?— Цель номер два в районе острова Красный! — доложил лейтенант Голиков.Прошло еще несколько мгновений, и вахтенный сигнальщик доложил:— Вижу цель слева сорок! Дистанция тридцать кабельтовых.Командир вскинул бинокль.Бортом к волне, вздымая по обеим сторонам форштевня два крутых, пенистых вала, на большой скорости шел мотобот «Бенони». Они узнали его по приметам, указанным в радиограмме штаба.— Набрать сигнал «поднимите флаг»! — приказал Поливанов.На фале взвились два сигнальных флага.Прошло несколько напряженных минут, вдруг мотобот.развернулся на норд и показал корму.— Лево на борт! — приказал Поливанов.— Есть лево на борт!Заваливаясь, корабль начал менять курс.— На румбе шестьдесят градусов! — доложил вахтенный. — Корабль продолжает катиться влево!— Сдерживать!— Есть сдерживать!— На румбе сорок пять! — доложил вахтенный.— Так держать! — приказал командир, снял крышку переговорника и, почувствовав сильный запах гари, крикнул: — Что там у вас, механик?Сквозь грохот двигателей до него едва долетели слова:— Ничего страшного, дизельное топливо попало в фрикционную муфту привода…— Сколько можете держать такой ход?— Не больше десяти минут. Температура масла резко повышается, — услышал Поливанов.За то время, что корабль закончил разворот и лег на новый курс, «Бенони» вырвался вперед. Расстояние между ним и «Вьюгой» быстро увеличивалось.В это время свинцовый полог над ними словно рассекло надвое, и, хотя грозный вал нового заряда был совсем недалеко, по-весеннему ярко светило солнце.— Поднять сигнал «покой» и дать две зеленые! — приказал Поливанов.Почти в одно мгновение на фале был поднят сигнал «застопорить машину» и две зеленые ракеты, оставляя за собой дымный след, взвились над морем.«Бенони» прибавил ход.— Расчету боевого поста автоматы зарядить! О готовности доложить! — Голос командира был спокоен, но Девятов уловил скрытое волнение.— Автомат готов открыть огонь! — доложил командир боевого поста.— Произвести серию предупредительных выстрелов!— Есть предупредительную серию…— Товарищ капитан третьего ранга! — перебил командира орудия лейтенант Голиков. — Цель номер три по курсу второго номера. Дистанция двадцать кабельтовых!— Дробь!! Орудие на ноль!!! — крикнул Поливанов и, вскинув бинокль, спросил: — Узнаете?Девятое посмотрел в бинокль:— Наш старый знакомый «Вайгач»! СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ Капитана сейнера «Вайгач» знают все от мыса Нордкап до Святого Носа. Старики поминают его не без зависти: «Вергун с фартом Фарт — удача, везение

из одной кружки брагу хлебал!» Молодые нынче в фарт не верят. «Удача с неудачей — родные сестры! — говорят. — А „Вайгач“ без улова в порту не швартуется. Стало быть, Михаиле Григорьевич своему делу мастер!»И верно — мастер! Ловили раньше сельдь по мурманскому мелководью, на этот раз пошел Вергун к банке Северной. Трое суток промышляли — тары не хватило. Развернулись — и в порт. Погода свежая, снежные заряды один другого хлеще, а команда песни поет. Улов взяли богатый! Сельдь крупная, больше двадцати пяти сантиметров!Развесили на просушку дрифтерный порядок. Последнюю сеть ролей подтянули, перекинули через стрелу, даже сельдь из нее не вытрясли — некуда.Прохор Степанович ходит по палубе довольный, животик вперед выпятил, снял рукавицы, руки потирает и хвалится каждому:— Вот что значит сеть можжевельничком покурить! Ай да я! Ай да Щелкунов!Тимка вылез из машинного отделения, глядит на помощника и посмеивается — свистеть ему Щелкунов запретил: примета плохая.В рубке тихо. С циркулем в руке Вергун привалился к штурманскому столику. Перед ним — открытая лоция, карта района, а мыслями он далеко…«Домой идем. Трюм полон рыбы, — думает он. — Небось в порту известно каждому — радист разболтал по эфиру. Чего доброго, директор МРС сейнер встретит с оркестром. К Щелкунову на пирс „кубышка“ его прикатится. Валя-хохотушка прибежит к Плицину, к Тиме и то продавщица из Рыбкоопа повадилась, придет. Всех будут встречать родные да близкие, только… только ко мне никто не придет. Конечно, — Вергун посмотрел на свое отражение в эхолоте, — лицом и ростом ты, Михаиле, не вышел. До сей поры ходит Глаша на старое домовище. Думал, что было, того нынче нет, давно прошло и быльем поросло… А на поверку выходит — прошлое крепко в душу въелось. Конечно, ревновать к прошлому — палый лист ворошить…».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14