Брахт кивнул, Каландрилл слушал.— А Ахрд живет в каждом дереве?— Все леса и лесистая местность — его владения, — подтвердил Брахт. — Но больше всего он любит дубы.— Ахрд должен знать, куда он направляется, как ты думаешь?Брахт опять кивнул.— Но ни Брхыны вряд ли его выдадут, если он себя не разоблачит.— Даже ни Брхыны презирают гхаран-эвуров, — сказал Брахт.— В таком случае, думаю, когда он оставит ни Брхынов, то есть когда пойдет вокруг Куан-на'Дру, мы его найдем с помощью Ахрда.Брахт нахмурился, вдруг сообразив, о чем она говорит. В глазах его Каландрилл прочитал сомнение и, может быть, чуточку ужаса.— Ты хочешь идти через Куан-на'Дру?Катя кивнула.— Если Ахрд нам это позволит, мы, выйдя из Куан-на'Дру, далеко обгоним Рхыфамуна, и бог подскажет, где лучше его поджидать.— Если Ахрд позволит, — медленно сказал Брахт. — А груагачи?— Бураш помог нам, — напомнила Катя. — И Дера тоже. Теперь черед Ахрда. А кто такие груагачи?— Груагачи — существа необычные, — осторожно произнес Брахт. — Нет человека, видевшего их и оставшегося в живых. Они ревностно оберегают Куан-на'Дру. Сомневаюсь, чтобы они пустили нас в лес.Катя пожала плечами.— Но для нас это выход. Может быть, единственный.— Я бы предпочел не встречаться с ними.Керниец говорил тихо, явно обеспокоенный возможностью встречи с груагачами. Впервые Каландрилл видел Брахта напуганным.— Ты говорил о каких-то драхоманнах, которые могут распознать Рхыфамуна, — вступил в разговор Каландрилл. — Кто они? Они нам помогут?— Если они его распознают, — сказал Брахт. — Они ведь не колдуны. Само слово означает «говорящий с духами». Вы назвали бы их шаманами. Они стоят во главе родов, ведут беседы с духами, делают приношения Ахрду. Распознав истинную сущность Рхыфамуна, они могут изгнать его из клана. Но больше того… — Он беспомощно взмахнул рукой. — Нет, боюсь, лучше рассчитывать на ту силу, что заключена в тебе.— И на Молодых богов, — настаивала Катя. — На Ахрда.— Истинно, — согласился Брахт с неохотой. — Но я бы предпочел не встречаться с груагачами. Правда, если у нас нет другого выхода…Груагачи его явно беспокоили. Он встал и пошел проверять лошадей, словно желая положить конец неприятному для него разговору.— По крайней мере, — сказала Катя, глядя ему в спину, — на нашей стороне будет неожиданность. Рхыфамун считает, что мы погибли в Тезин-Даре, и потому не оставил позади никаких засад.Каландрилл сонно согласился, не зная еще, насколько Катя ошибается.Утром ветер утих; заиндевевшая трава серебрилась под холодным синим безоблачным небом. Солнце мутным диском висело далеко на востоке, хребты и скалы отбрасывали длинные тени. Изо рта шел пар, и Каландрилл поторопился разжечь огонь. Брахт занимался лошадьми, а Катя, уединившись за скалами, — своим туалетом. Они вскипятили чай и позавтракали сушеным мясом, завернувшись в накидки и усевшись вокруг костра; когда солнце чуточку поднялось, они затушили огонь, раскидали тлевшие ветки, оседлали лошадей и оставили свое укрытие, выбравшись на тропу, резко спускавшуюся вниз.Поскольку хребет они перевалили, теперь им предстоял спуск. Но он оказался тоже нелегким. Под ними лежали скалистые вершины; горная гряда волнами спускалась на далекую сине-зеленую дымку — равнины Куан-на'Фора; тропа, извиваясь, бежала вниз по скалистым склонам, ныряла в овраги, взбиралась на скалы и падала в ущелья. Время от времени они выходили на ровную местность и радовались передышке. Наконец тропинка перестала прыгать вверх-вниз. Лес становился гуще, на склонах попадалось все больше елей, тсуги и кедра; они пересекали горные луга и стремительно бегущие к подножию ручьи, словно указывавшие им путь. Белки недовольно лопотали в ветвях, а высокогорные птицы уступили место галкам, пустельгам, соколам и канюкам. Воздух постепенно прогрелся, и, когда солнце поднялось к зениту, лучники скинули с себя накидки. Но когда день начал клониться к вечеру, пришлось вновь одеваться. Солнце отступало под натиском новорожденного месяца. В эту ночь в кронах деревьев, крышей нависавших над их биваком, ухали филины; весело потрескивавший костер источал аромат кедра. Искры взлетали под самые кроны. Волчий гимн Луне звучал ближе, и Каландрилл не переставал поглаживать лук. Он вновь предложил выставить охрану.— Не надо, — покачал головой Брахт, бросая обгрызенную кость в огонь. — Они нас не побеспокоят.— Но они охотятся где-то совсем рядом, — возразил Каландрилл.— Однако не на нас, — беззаботно заметил керниец. — Что ты знаешь о волках?— Немного, — согласился Каландрилл. — Что их ненавидят пастухи, а крестьяне… В Лиссе на них изредка охотятся. Люди говорят, что они могут напасть на неосторожного путника, если стая достаточно велика.Брахт рассмеялся.— Пастухи ненавидят волков за то, что они таскают у них скот, — сказал он, — и потому сочиняют всякие небылицы. Мне же ни разу не пришлось видеть стаю, какой бы большой она ни была, нападающую на человека. Они избегают людей и огня. Только если волки очень голодны, они еще могут напасть на лошадь, но мы, я думаю, в полной безопасности.— А лошади? — не унимался Каландрилл, все еще не выпуская лука. — Лошади наши в безопасности?— Да, пока они близко к нам и к огню, — заверил его Брахт. — Те волки, чьи завывания ты слышишь, без труда набьют себе брюхо в холмах, где полно живности. А мой жеребец — я тебе уже говорил — сумеет за себя постоять.Каландрилл склонил голову перед уверенностью кернийца. Его собственные познания о волках как хищниках сводились в основном к тому, что говорят о них люди. В Секке он мало охотился, предпочитая всем увлечениям научные книги. Он по большей части отказывался от настойчивых приглашений отца и брата присоединиться к ним в охотничьих забавах, откуда они временами возвращались с убитым волком и с бесконечными рассказами о жестокости этого зверя. Брахт знает, успокаивал себя Каландрилл; но, несмотря на это, ему было трудно уснуть под аккомпанемент волчьей стаи, и он всю ночь не выпускал из рук ни меча, ни лука.На рассвете Каландрилл лишний раз убедился в правоте Брахта — с лошадьми было все в порядке, и поблизости не было видно ни одного волчьего следа. Каландрилл в который уже раз был вынужден признать, что жизни можно и нужно учиться не только по книгам; жизнь надо наблюдать и изучать и вне библиотечных стен дворцов с их учеными диссертациями. Сидя на корточках меж деревьев, он вдруг сообразил, что уже более года не держал в руках книгу, если не считать тех мгновений, когда бегло знакомился с библиотекой Варента ден Тарля. К своему удивлению, он отметил, что это не очень его расстраивает. Еще год назад ему показалось бы немыслимым, что толстенные тома, в которые он был так влюблен, свитки и папирусы и огромные фолианты в кожаных переплетах, составлявшие некогда большую и, без сомнения, самую главную часть его жизни, будут представляться ему не более чем туманным воспоминанием, оставленным далеко позади, как стены Секки, как Надама, как насмешки Тобиаса и презрение отца. Он встал, с улыбкой потянулся, прислушиваясь к пению птиц на деревьях и узнавая неизмеримо больше голосов, чем в тот давний-давний день, когда он выехал из ворот Секки навстречу свободе, о существовании которой и не подозревал.Он все еще улыбался, когда, вернувшись к костру, принял из рук Брахта и с удовольствием выпил чашку чаю. Становилось светлее, и солнечные лучи желто-голубыми стрелами пронзали кроны деревьев.— Ты, я смотрю, доволен жизнью, — заметила Катя.Каландрилл с улыбкой кивнул.— Истинно. — Обводя рукой бивак, он добавил: — Так жить можно.— Очень хорошо, что ты так думаешь, — сухо заметил Брахт. — Подобной жизни у тебя еще будет вдоволь. К ночи мы окажемся на лугах, то есть во владениях ни Ларрхынов. Вот там кому-то из нас придется дежурить всю ночь — на случай нападения волков, только двуногих.— Неужели лыкарды настолько жестоки? — спросил он.Брахт кивнул.— Еще как жестоки, — заметил он. — Боюсь, что теперь, когда ни Ларрхынами заправляет Джехенне, они стали самым жестоким родом в этих землях.Но даже столь грозные слова не испортили Каландриллу настроения, и он принялся напевать какую-то давно забытую мелодию. Сняв шатер, он пристроил его на вьючную лошадь, оседлал гнедого и отправился замыкающим за Брахтом, поведшим их небольшой караван в лес.Они ехали все утро, сначала по лесу, затем среди скал, где рос только кустарник. Наконец выбрались к ручью и по нему, петляя меж скал и ущелий, — к горному амфитеатру, посреди которого поблескивало голубизной озеро, в чьем зеркале отражались окружавшие его ели. Они остановились перекусить, а затем вновь забрались на узкий хребет, откуда перед ними открылся вид на последние скалы горной гряды, за которыми, теряясь в дымке, начинались зеленые луга, расколотые пополам, словно топором, горами. Вот там они и выйдут на равнину.Между узким хребтом, по которому они шли, и последней линией холмов рос густой лес; тропа едва освещалась солнечными лучами, с трудом пробивавшимися сквозь густое переплетение сучьев. Воздух здесь был настоян на смоле; от монотонного жужжания насекомых клонило ко сну. Холмов за стволами деревьев видно не было, и неожиданно для себя путники оказались на краю обрыва. Солнце уже начало опускаться за горизонт, и Брахт заявил, что, как только они пересекут лощину, сразу станут лагерем. И он направил туда своего вороного.Однако конь нервно заржал, откинул голову и забил копытами; вьючная лошадь тоже заржала и натянула повод. Гнедой под Каландриллом неожиданно задрожал всем телом и встал на дыбы, едва не сбросив его с себя. Брахт выругался, вороной прянул; Катин конь тоже упирался, отказываясь заходить в ущелье. Каландрилл натянул повод, пытаясь обуздать разнервничавшееся животное и удержаться в седле. Но гнедой, прижимая уши, дико вращал глазами, грыз удила, бил копытом о камень и хрипел, и юноша позволил ему чуть отойти назад. Животное несколько успокоилось. Катя последовала примеру Каландрилла и встала рядом с ним. Отойдя от темного камня, ее мерин тоже успокоился. Глаза Каландрилла и Кати встретились. Оба были сильно озадачены. Они посмотрели на Брахта, пытавшегося заставить жеребца идти вперед.— Там что-то есть, — крикнул Каландрилл. — И лошади чувствуют это.— Иди к нам, — позвала его Катя.Ругаясь на чем свет стоит, Брахт развернул вороного и подъехал к ним. Вьючная лошадь, дико вращавшая глазами, без промедления бросилась вслед за вороным.— Что это может быть? — резко спросил керниец, разворачиваясь в седле и вглядываясь в черную тень. — Я ничего не видел.— Видимо, это с другой стороны камня, — предположил Каландрилл.Брахт наклонился вперед и погладил жеребца по шее. Вороной еще раз дернул головой и успокоился.Вьючная лошадь отошла от камня настолько, насколько ей позволяла привязь, и, трясясь всем телом, прижалась к другим животным.— Там что-то есть, — повторила за Каландриллом Катя, дотрагиваясь до сабли.Брахт вгляделся в темный проход.— Либо мы теряем еще два дня и вновь поднимаемся на холмы, а оттуда спускаемся к главному перевалу, либо проезжаем здесь, — сурово сказал керниец. — А скоро стемнеет.Брахт был прав: солнце низко нависало над западными вершинами; очень скоро теснина погрузится в темень. Каландриллу не хотелось проезжать здесь ночью.— Может, остановимся здесь и поедем дальше утром, когда поднимется солнце?Он выжидательно посмотрел на Брахта, а потом на Катю.— Если там что-то есть, то, скорее всего, оно объявится ночью, — покачал головой Брахт. — А здесь ничуть не безопаснее, чем там.— К тому же время — наш враг, — поддержала его Катя, хотя и без особого энтузиазма. — Мы потеряем много времени, если отправимся на другой перевал. Да и другой перевал тоже может быть перекрыт, подумал Каландрилл и удивился слову «перекрыт». Почему он так подумал? Потому ли, что до сих пор их путешествие проходило слишком гладко? Они пересекли Лиссе без малейшей задержки, выехали из Ганнсхольда, не встретив сопротивления. Без сучка, без задоринки. Даже подозрительно. Ему было неприятно думать об этом, и он без особой охоты кивнул, когда Брахт сказал, что не видит другого выхода.— Только осторожно, — предупредила Катя.— Истинно, — согласился керниец и опять повернулся к Каландриллу: — Колдовства не чуешь?Каландрилл втянул носом воздух: лошадиный пот, сосны, камень, холодный горный воздух — и это все. Он отрицательно покачал головой.— Может, лыкарды там кого убили? — предположил Брахт. — И запах крови насторожил лошадей?— И твоего жеребца? — засомневалась Катя.Брахт был вынужден с ней согласиться.— Необходимо заставить их идти вперед, — сказал он. — Надо зажечь факелы. Если там животное, огонь может отпугнуть его.Сам не понимая почему, Каландрилл был уверен, что по ту сторону валуна их поджидает не просто животное, которое можно испугать огнем. Но Брахт прав: выход у них только один. Каландрилл и керниец собрали молодые сосновые ветви и связали их в факелы.По приказу Брахта они пожертвовали одним одеялом и сделали шоры для лошадей. Поводья были переданы Кате, она согласилась принять их только после того, как керниец объяснил ей такую необходимость тем, что из них троих он наиболее привычен к клинку, а меч Каландрилла благословен Дерой.Первыми в ущелье ступили мужчины с мечами на изготовку и факелами. Катя следовала чуть поодаль, едва слышно ругая по-вануйски сопротивляющихся лошадей.В ущелье было холодно, высокие гладкие стены не пропускали сюда солнце. Каландрилл вдруг сообразил, что он весь в поту, а стук сердца перекрывает треск факелов; во рту пересохло, волосы на затылке шевелились. Он высоко поднял факел, держа меч наготове и вглядываясь в темноту.Факелы мало чем им помогли. Здесь, меж высоких скал, правила свой бал природная темень. Каландрилл порадовался, что Брахт с ним. Керниец решительно продвигался вперед. В красном свете факела Брахт, с ястребиным профилем, прищуренными глазами и раздувшимися ноздрями, походил на осторожно принюхивающегося дикого зверя. Керниец бросил быстрый взгляд на Каландрилла, вопросительно подняв брови. Тот кивнул: сквозь аромат сосен пробивался легкий запах миндаля.И вдруг в ноздри ему ударил отвратительный трупный, словно из склепа, запах, заполнивший собой все ущелье. Зловоние было настолько сильным, что Каландрилл, сплюнув, заткнул себе нос рукой.— Колдовство! — воскликнул Брахт, и тут же голос его был перекрыт ужасным рыком.Эхом отскакивая от скал, рев этот немилосердно навалился им на барабанные перепонки, заглушив ржание ничего не видящих лошадей и Катин возглас. Он словно раздвинул стены ущелья и исказил пространство, так то они уже не знали, где право, а где лево. Кромешная зловонная тьма окутала их настолько, что зажженные факелы казались едва тлеющими огоньками.Сквозь этот все заполняющий собой рев до Каландрилла вдруг долетел едва слышный голос Брахта:— Ахрд, встань на нашу сторону!— Да защитит нас Дера! — выкрикнул Каландрилл, и эта мольба прозвучала больше как боевой клич.Рев перерос в ужасное урчание или смех, и тьма закружилась вихрем, словно воздух заколебался под натиском огромного тела. Сквозь темень или из нее на Каландрилла бросилось невиданное существо. Он едва успел отпрянуть назад и выпростал руку с мечом вперед. В следующее мгновение юноша почувствовал на себе дыхание трупа и наконец разглядел ужасное существо, готовящееся к новому прыжку.Это был волк, но такой, которого не видал еще глаз человеческий. Он был огромен. Челюсти, усаженные кинжалоподобными клыками, походили на капканы. В красных глазах его светился злой огонь. Серая шкура была вспорота в нескольких местах выступающими желтыми костями, из-под содранной кожи на лапах виднелись сухожилия, а челюсти представляли собой сплошную кость и мышцы. Странное существо, воскрешенное неведомой силой, волк, давно умерший, но оживленный и наделенный колдовскими силами, чтобы остановить их. Зверь взмыл в воздух.Каландрилл беспомощно вскинул и поднял меч, понимая, что существо просто опрокинет его своим весом. Вот сейчас его ужасные челюсти сомкнутся у него на голове и раздавят череп. Но тут, как во сне, он увидел Брахта, бросившегося на животное сбоку. Меч кернийца крошил плоть чудовища, из которой на землю вываливались кучи копошащихся личинок; факелом в левой Руке Брахт подпалил волку шерсть, и запах паленого усугубил зловоние разлагающегося тела. Подчиняясь только инстинкту, Каландрилл согнул колени и спасся таким образом от лязгнувшей пасти. Он развернулся вполоборота, пропуская летящее мертвое тело мимо себя, и вонзил ему меч в плечо, разорвав в клочья полусгнившую кожу. Но крови не было.Рев животного изменился, и Каландрилл услышал крик Брахта:— Помоги Кате! Удержи лошадей!Керниец сам молнией бросился вперед и встал между волком и Катей, выманивая его на себя, но существо, словно и не видя его, вновь развернулось к Каландриллу, нацеленное только на него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52