Она тоже мигом вспомнила тот день: запах олифы и растворителей от ее перепачканной одежды, краска и мел под ногтями, спутанные, мокрые кудри. И он выглядел точь-в-точь как тогда. Нарядный, опрятный, красивый.Она подбросила ящик, перехватила поудобнее.– Но я же грязная! В таком виде не герцогов принимать, а навоз перекидывать, или холсты красить, или кожи дубить…Он шагнул вперед, забрал у нее ящик, опустил на пол, а потом сгреб ее в охапку. Не важно, что пыльная. Не важно, что потная.– Грязнуля, растрепа, вся рожица в краске. – Он коснулся пятнышка на ее щеке. – А олифой-то как разит… покрепче любых духов. Все, я испачкался. Ах, какое горе! – Он поцеловал ее. Крепко.Страсть мгновенно встретила отклик. Еще ни разу в жизни Сааведра не переживала такого сильного чувства; внезапно и неудержимо нахлынула уверенность, что на ее веку не было и не будет мига важнее, чем этот.– Дверь… – прошептала она, щекоча дыханием ему губы.– Заперта, – ответил он тоже шепотом.– В соседней комнате кровать…– Нет, – сказал он. – Здесь.Здесь – среди холстов, горшков, бутылок, ящиков; на свободном краю ковра, возле опрокинутой корзины с мелом и раздавленной, лишившейся пера шляпы Алехандро.Здесь. * * * Сарио был вынужден заказать громоздкий шкаф с выдвижными ящиками и врезанными замками; теперь в широких и неглубоких ящиках надежно хранились законченные и незаконченные работы. Хватало в его мастерской и других вместилищ для тайн: комоды, сундуки, ящики, корзины. Немало ушло времени, чтобы разобраться с вещами, выбрать то, что пригодится в первую очередь, остальное убрать подальше. И позаботиться о сохранности…И теперь почти на всех этих шкафах, сундуках, ящиках и корзинах, и даже на горшках, бутылках и пузырьках, закупоренных с помощью воска, или пробки, или кожи, – везде письмена, не поддающиеся расшифровке. Ленточки лингвы оскурры стерегут самое важное, самое необходимое для Сарио, для его Дара.У Грихальва есть чему поучиться. Со времен нерро лингвы семья зарабатывала на жизнь не только копированием и случайными заказами, но и материалами для художественных промыслов. Сарио не хуже других умел добывать пигменты, изготавливать краски, делать бумагу, клеить кожу. Эти навыки, а также разрозненные страницы Иль-Адиба и священная реликвия Грихальва, Фолио, позволили ему частично – увы, лишь частично, – восстановить Кита'аб; теперь эта книга в кожаном переплете принадлежит только ему.Немало времени ушло и на то, чтобы разобраться с прошлым, которое он взял с собой в будущее, из Палассо Грихальва перевез в Палассо Веррада. Ему предоставили целое крыло здания – чтобы Верховный иллюстратор ни в чем не нуждался, ни на что не отвлекался, а спокойно и сосредоточенно трудился на благо герцога, а значит, и герцогства. Разумеется, ему предложили многочисленную прислугу, но он взял только двух лакеев. Творя, он забывал обо всем на свете, даже о голоде и жажде, – чем лишний раз отрываться от дела, удобнее приказать слуге, чтобы в назначенный час явился с подносом еды.Да, его работа требовала полной сосредоточенности, особенно лингва оскурра и бордюры; с магией шутки плохи. Иногда Сарио приводила в бешенство малая нужда. Но тут уж ничего не поделаешь, слугу вместо себя к горшку не поставишь. Хотя временами он подумывал: а нельзя ли и эту проблему устранить с помощью волшебства?Сейчас ему горшок не требовался. Сидя на тза'абском ковре из шатра Иль-Адиба, Сарио разбирался с бумагами. Матра Дольча, сколько их тут: карты Тайра-Вирте, Пракансы, Гхийаса, Таглиса, Мерее, Диеттро-Марейи, даже далекой северной страны Ветия… Уже рябило в глазах, но Сарио упорно разглядывал, изучал, запоминал. Он теперь Верховный иллюстратор, а потому должен знать все о войнах и мирных договорах, о династических браках и обычаях правящих семей, об интересах и нравах чужеземных дворов. Помнить по именам всех королей, герцогов и принцев, а также всю их неисчислимую родню и даже наиболее близких придворных. Ведь ему предстоит помогать герцогу. Создавать новую дипломатию. Творить историю. Он должен знать все.– Матра! – пробормотал он. – Не верю, что Сарагоса Серрано держал все это в памяти! Он ни на что не способен, кроме как рядиться в ярко-красное.За дверью раздались шаги. Сарио намеренно не запер ее, вопреки привычке не наложил сторожевые чары. В Палассо Веррадо каждый должен убедиться, что новому Верховному иллюстратору совершенно нечего скрывать. Пусть приходят. Пусть смотрят.– Сарагоса обречен это делать до конца своих дней, не так ли? – будничным тоном спросил вошедший. – Красный – цвет стыда, цвет пораженных костной лихорадкой рук, цвет крови, которую ему пускают чуть ли не ежедневно в надежде исцелить от болезни, очень похожей на ту, что обычно сводит в могилу Грихальва.Сарио не повернулся. Он узнал голос, уловил неприязнь на грани отвращения.– Его талант давно отправился в могилу. Просто тело слишком задержалось на земле.– Человек умирает, когда это нужно Матре. – Раймон Грихальва прошел на середину комнаты. – Или ты узурпировал ее престол?Сарио, стоявший на коленях к нему спиной, ухмыльнулся и разгладил карты., – Очень похоже на излюбленный довод семейки Серрано.– Разве он не имеет под собой оснований?«Так. Вот и началось…»Сарио положил одну карту на другую. Гхийас покорил Диеттро-Марейю. Что тут еще? Генеалогии: сложные шпалеры и лианы рождений, смертей, бесконечные описи увековеченных на холсте событий.– Я исполняю свой долг. Или ты забыл, что я – Вьехо Фрато?– И?– И? – Сарио пожал плечами, рассматривая многочисленные, кропотливой рукой изображенные “женитьбы” Бальтазара Гхийасского. Мыслимо ли, чтобы мужчина был женат столько раз? И почему у него перемерла такая уйма жен? – Вы от меня ожидали чего-то иного?– Возможно, чего-то большего, – сказал Раймон. – Такими способностями, как у тебя, не обладает никто. Даже Вьехос Фратос. Странно – Сарио не почувствовал сожаления. Лишь возбуждение, почти столь же мощное, как похоть.– Раймон, неужели тебя это волнует? – Он отложил в сторону гхийасскую генеалогию, придвинул к себе кипу торговых договоров между Таглисом и Тайра-Вирте. – Или боишься, что мои способности не найдут должного применения?Раймон промолчал.Сарио широко улыбнулся."Все-таки это приятно. Это власть”.Он отодвинул бумаги, встал, стряхнул пыль с колен. Повернулся. Цепь с Чиевой блеснули в сиянии свечи. С подчеркнутым самообладанием шагнул к единственному человеку, которого уважал.– Это ты меня сделал, – с чувством произнес он. – Граццо, давай напрямик. На что, по-твоему, я способен? В глазах Раймона блеснул холодный огонь.– На все.Сарио не ожидал, что Раймон так сразу начнет рубить сплеча, и немного помолчал.– С твоего позволения, я несколько изменю вопрос: что, по-твоему, я намерен сделать? – Все, что тебе захочется.Опять правда. Но Сарио и не ждал от этого человека ничего меньшего и ничего большего, просто события пустились вскачь, застигнув врасплох даже его. Да, Сарагоса должен был умереть или уйти в отставку из-за болезни, но внезапная смерть Бальтрана вызвала лавину непредвиденных событий. И, понятное дело, сангво Раймон вообразил то, чего не могли или не смели (пока) вообразить другие.Что ж, напрямик так напрямик.– Раймон, номмо Чиева до'Орро клянусь: я не хочу править. Ты этого боишься?Пожилой художник покачал головой.– Даже ты понимаешь, что узурпация верховной власти в Тайра-Вирте неизбежно приведет к гражданской войне, в которой погибнет все и вся, и ты останешься ни с чем. Разве что… – Взгляд Раймона стал колюч, как зимняя стужа. – Разве что ты служишь Тза'абу Ри.Сарио рассмеялся.– Да, Воины Пустыни были бы не против! А ведь такое могло случиться, старичок вполне серьезно на это рассчитывал. Но у меня другой интерес.– И в чем же твой интерес, а, Сарио? – Раймон молча изучал выражение лица и позу собеседника. – Скажи, есть ли у тебя хоть одна цель, кроме узурпации Трона Матери?Сарио вдруг охватило радостное возбуждение.– Это ересь? Или шутка? Что это, Раймон. – Смеясь, Сарио воздел руки. – Моя цель – быть тем, кто я есть. Верховным иллюстратором при герцоге Тайра-Вирте.– Зачем?– Что значит зачем? Меня к этому готовили. Такие, как ты. Раймон приблизился к нему.– Не я это начал…– Не ты? Разве? Вряд ли Отавио с Ферико ограничились бы тем, что прожгли три дырочки на моей ключице. – Сарио дотронулся до камзола. – Положа руку на сердце могу сказать с уверенностью: меня бы мучили, как Томаса, чтобы погасить непокорный огонь. – Он беспечно пожал плечами. – Я – тот, кем ты хотел меня увидеть. Мог бы стать чем-то меньшим или чем-то большим, если бы меня предоставили самому себе… Но теперь я – тот, в ком Грихальва видят своего спасителя.– Спасителя?– А как же? Ведь это ко мне придет герцог – вынужден будет прийти, – чтобы спокойно править, держать в узде своенравных советников, заключать выгодные сделки и договоры с соседними странами, жениться, производить наследников, жениться еще раз, если первая супруга умрет при родах… Раймон, я буду документировать жизнь страны! Писать историю нации! – Он помолчал, тщась увидеть на морщинистом лице собеседника понимание и одобрение. – Вот чем мы занимаемся. Вот в чем наша задача. Сорвать маску с жизни, чтобы другие увидели голую правду.– Твою правду?– Каждый из нас пишет собственную правду. В крайнем случае искажает ее в угоду заказчикам. Чего не сделаешь ради денег!– Ты никому не причинишь зла? “Он боится моей власти. Боится меня”.– Никому, кроме тех, на кого укажет мой герцог.– Сарагрсе Серрано? – Отвращения в голосе Раймона было не меньше, чем иронии. Сарио вздохнул.– Раймон, да неужели тебе не все равно, что будет с Сарагосой Серрано? Эйха, я вижу, ты пытаешься найти доказательства тому, что я превращаюсь в чудовище… Но откуда уверенность, что это обязательно должно случиться? Раймон, я художник! Всю жизнь мечтал только об одном: писать картины!У Раймона дрожали руки, он едва превозмогал обморочную слабость.– Так в чем же дело? – хрипло спросил он. – Я благословил тебя. Пиши, как мы учили.Сарио улыбнулся. “Напрямик так напрямик, – напомнил он себе. – Я не собираюсь тебя щадить”.– Но у меня было много учителей. Много муалимов. И не все они – Грихальва.– А… помнится, ты говорил о старом тза'абе…– Ему хотелось, чтобы я стал вторым Пророком. – Сарио усмехнулся. – Матра эй Фильхо, ну почему на свете столько охотников лепить все что им вздумается из живых людей? Раймон, я что для тебя, кусок глины? А моя голова – горшок, да? И в нем можно хранить лишь то, что изволили вложить мудрецы вроде тебя, Артурро, Отавио и Ферико? Ну конечно, ведь дети сами думать не способны. И не должны ни в коем случае! Детей надо держать в ежовых рукавицах компордотты и правил покойников…– Покойников?Сарио всегда злился, когда его не понимали. И выходил из себя, когда его не желали понять.– Вьехос Фратос, – стал объяснять он, – Артурро, Отавио. Они мертвы. А другие очень скоро к ним присоединятся: Ферико, Дэво. По сути, они уже покойники – костная лихорадка убила их Дар. И ты мертвец, Раймон, хоть и протянешь еще несколько лет на этом свете. – От его спокойствия не осталось и следа, он весь обратился в ледяной гнев. – Все мы смертны, Раймон. Все, кроме Верховных иллюстраторов.– Нет, Сарио. Верховные иллюстраторы тоже умирают. Ничто не вечно.Сарио покачал головой.– Кроме их работ. Раймон, скажи, кто приходит в наши Галиерры? Кто приходит узнать, кем мы были и кем стали?Эйха, никто… К нам приходят заказать копию чужой картины. Картины, написанной Верховным иллюстратором из другой семьи. Только кисть Верховного иллюстратора бессмертна, только его полотнам обеспечена вечная слава. – Он нелегко, с присвистом вздохнул. – Вот в чем цель нашего рода. Не пристроить кого-то из рода Грихальва ко двору герцога, а украсть годы, которые украли у нас, и вложить их в наши картины… Потому что наши тела слишком ненадежные хранилища для времени. – Он протянул Раймону изящные, молодые, умелые, чувствительные руки. – Мне всего-навсего двадцать. Еще столько же лет, и я стану таким, как ты. Скажи, во что к этому времени превратятся мои руки? Художник живет, пока он способен писать. Такими руками, как у тебя, писать невозможно. Поэтому художник умирает.– Сарио…– Раймон, мы умрем. Все до одного. И никто нас не вспомнит. – Руки повисли плетьми. – Твой путь – путь Вьехос Фратос, а цель – лепить из живых людей художников, чьи творения их переживут. Но это не жизнь. Вернее, это фальшивая, искусственная жизнь. Вы, Вьехос Фратос, забыли, как в детстве мечтали стать бессмертными. Забыли напрочь. Ты позволил своему таланту засохнуть и теперь уверяешь себя, что такова была воля Матры эй Фильхо. А меня подобный исход не устраивает. Настоящая жизнь – это именно жизнь, вот этим-то я и собираюсь заняться. Жить. И писать. Душа умирает, когда ей незачем жить, как это сейчас происходит с тобой. Но моя душа не умрет. Я этого не допущу.– Сарио… – В глазах Раймона стояли слезы, он в отчаянии повторил:– Ничто не вечно.– Кроме меня, – возразил Сарио. – Я себя смешал, как мы смешиваем пигменты. Со связующими веществами… И теперь моя плоть – масло и холст, а кость – подрамник. Я не умру.Раймон опустил голову. Кожа, "совсем еще недавно молодая, свежая, казалась пергаментом, натянутым на хрупкий череп.– Пресвятая Матерь… Матра Дольча, Матра эй Фильхо…– Можно сколько угодно бубнить молитвы, но Матерь с Сыном тут совершенно ни при чем.В глазах – молодых, гордых, властных, столь не похожих на лицо, – вспыхнуло пламя.– Ты смеешь говорить это мне? Мне?– Что значит – тебе? – Хладнокровие дрогнуло, но ему на помощь тут же пришла злость. – Раймону Грихальве? Или Вьехо Фрато?– Тому, кто считал тебя своим другом. Поддерживал тебя. Заступался…– Да, – возвысил голос Сарио, – я это говорю всем твоим ипостасям. Как я сказал, так и будет.Чиева до'Орро Раймона скрылась в ладони.– Сарио, даже на Верховного иллюстратора мы найдем управу. Если ты нас к этому вынудишь. Сарио захохотал.– Ты о моем Пейнтраддо?Только на один кратчайший миг в глазах Раймона блеснуло торжество.– Ты позаботился о том, чтобы нам досталась бесполезная копия. Но у Сааведры есть оригинал.– Да? – с ледяным спокойствием произнес Сарио. – В самом деле?Настал момент истины: голой, горькой, страшной. Раймон содрогнулся, с ужасом глядя на Верховного иллюстратора. Никто из них не знал этого человека. Никто. Ни один мужчина. Ни одна женщина.Сарио объяснил вкрадчивым голосом:– Иль сангво, мы же лучшие художники в мире. Для нас копию сделать – пустяк: Две копии – пара пустяков. Три копии…Он с головы до ног окинул взглядом единственного человека, которого любил и уважал, даже почитал, и понял, что давно перерос эту слабость. А слабостей он не терпел.– Ты предал мою веру, – сказал он с печалью, которой вовсе не испытывал. Печаль он тоже перерос. Раймона била дрожь.– А ты – мою… сделав копию Пейнтраддо Чиевы… Две копии!– Мейо фрато, как видишь, они мне сослужили добрую службу. Теперь можно спокойно писать. Теперь можно спокойно жить. – Сарио усмехнулся. – Я никогда не окажусь на месте Томаса. Я никогда не окажусь на твоем месте. И что бы вы ни вытворяли в кречетте, я для вас недосягаем.– Это наш путь, мы… – Раймон умолк. Уговаривать бесполезно.– Ваш путь безнадежно устарел. Сейчас я торю новый. Больше ни у кого нет на это смелости, сил и возможностей. – Сарио улыбнулся. – И Луса до'Орро. Глава 24 Алехандро зашевелился, вырываясь из объятий дремоты. Под матрасом, в раме кровати, заскрипели кожаные ремни. После первого – и невероятно сладостного – любовного поединка на полу выяснилось, что к менее бурным, неторопливым ласкам обстановка не располагает – мешают россыпью лежащие рукоятки кистей, упавшая со стола кружка, угол деревянного ящика. Поэтому он в конце концов согласился перебраться на кровать. Там они снова предавались любви, но вскоре его потянуло в сон – подействовали вино, выпитое перед его приходом к Сааведре, жара и изнурительные ласки.Сааведра язвительно заметила, что с его стороны было невежливо торопиться со сном…И вот он снова свеж и с улыбкой вспоминает эти слова, и ему не хочется вставать или поднимать ее. Блаженный покой; его нагое бедро прижато к упругому бедру женщины, ее волосы лежат на его шее. Еще ни разу с того дня, когда пришла весть о гибели отца, у него не было так легко на душе. Впервые он мог спокойно собраться с мыслями.Смерть. Она его сделала герцогом. Но она же отняла у него юность. Совсем недавно он считался мальчишкой, он выглядел мальчишкой рядом с отцом, хотя в его возрасте уже можно иметь собственных детей. Он и сам казался себе ребенком. И вот Бальтран ушел в мир иной, и Алехандро вступил во владение наследством. Неожиданно для себя и не желая того. Но что случилось, то случилось. По капризу Матери жизнь герцога Бальтрана оборвалась, его жена стала вдовой, дети – сиротами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40