— Что значит не показывают? Психакс вон тоже не показывали. Мало ли какая дрянь здесь может быть!
Он сделал движение к психотерапевту, чтобы помешать ему, но не успел — тишайший доктор Завадски отпрыгнул и с неожиданной ловкостью стащил противогаз.
Все застыли, наблюдая за ним. Доктор, с маской в руке, с взъерошенными волосами, несколько раз глубоко вздохнул и замер, словно к чему-то прислушиваясь.
— В крайнем случае вы будете иметь еще одного пациента, — сказал он, обращаясь к полковнику. — Это не страшно. Уверяю вас, я не буйный.
Однако ничего пугающего с ним не происходило, доктор не спешил превращаться в пациента. Тогда мы с полковником, не сговариваясь, тоже стащили маски, а за нами это сделали и остальные.
— А все же так нельзя, — пробормотал полковник, ни к кому конкретно не обращаясь. — Наверное, дым уже рассеялся. Но в земле все равно должен остаться. И в воде тоже. Надышаться можно за милую душу. Ну что, теперь все готовы?
От пригорка, на котором мы стояли, до окраины поселка оставалось не более двухсот метров. Ничто не указывало на то, что с его обитателями случилась беда. Все так же грелись на солнце пирамидальные, овальные или же — реже — обычные двухэтажные дома, так же реяли над ними флаги, а кое-где плавали в небе обвешанные колокольчиками и эоловыми арфами привязанные аэростаты самых причудливых форм и цветов — эта новинка, изобретенная здесь, в Китеже, быстро вошла в моду, и мне уже приходилось встречать ярких дракончиков и пестрых попугаев в хмуром небе над Юрьевцем.
Необычное это было место и необычные люди его населяли. Новый Китеж был основан 12 лет назад как поселок общины «Дом Гармонии». Руководитель общины Максим Путинцев имел весьма противоречивую репутацию. Одни считали его гением, пророком, другие — амбициозным чудаком, если не сумасшедшим. А кем еще прикажете считать человека, убежденного в собственном бессмертии и обещающего дать его своим ученикам — по крайней мере лучшим из них? Человека, заявляющего, что ему известны последние тайны бытия и секреты некоего неизвестного учения и что он готов указать путь спасения для всего человечества? Этот путь Учитель Максим (так его называли члены общины) видел в непрерывной творчестве, в отдаче всего себя делу созидания. Творящий, согласно его учению, приближается к Богу, отрекающийся от творения — к смерти. Посему в «Доме Гармонии» творили все. Каждый созидал что мог — кто новые понятия или образы, кто собственное тело. В Китеже ваяли, писали, делали видео, ставили спектакли, били рекорды, предсказывали будущее — всех занятий его обитателей я просто не знал. Себе самому Путинцев отводил роль воспитателя, если хотите, творца людей новой генерации, «третьей ступени», как он это называл; кроме того, он был талантливым скульптором и художником.
Можно было как угодно относиться к претенциозным и в чем-то нелепым заявлениям Учителя Максима, к его мессианским замашкам, но реальность (весьма неприятная и неожиданная для критиков) состояла в том, что самые обычные люди, став членами общины, спустя некоторое время действительно создавали нечто замечательное, демонстрируя несомненный талант. За короткое время Новый Китеж дал столько лауреатов всевозможных премий, сколько не дала ни одна крупная держава. Поэтому в обществе к «Дому Гармонии» сложилось противоречивое отношение: восхищение здесь соседствовало с сарказмом, изумление — с некоторой брезгливостью, и чего тут было больше, я сказать не берусь.
При возникновении «Дома» он кем-то из наших чрезмерно бдительных сотрудников был отнесен к общинам конфессионального типа и, стало быть, подлежал контролю со стороны Управления; его включили в группу «А» — «условно опасные». Путинцев всякий раз, когда вспоминал об этом, ядовито усмехался и отпускал какую-нибудь колкость про «кретинов, неусыпно протирающих штаны в борьбе за общественный покой». Я старался пропускать эти насмешки мимо ушей — снять общину с контроля было гораздо труднее, чем включить. «Дом Гармонии» был отнесен к моему ведению. Я должен был время от времени посещать Новый Китеж, проверяя, не нарушается ли там Декларация прав и не попирается ли свобода воли. Признаться, делал я это весьма охотно, несмотря на насмешки Путинцева. Не скажу, что с обитателями поселка было легко общаться — с талантливыми людьми всегда нелегко, — но здесь было очень интересно; необычное это было место, одним словом.
— Ну, если все готовы, поехали! — скомандовал руководитель нашего отряда.
Мягко взревели мощные двигатели, и огромный глайдер, начиненный всевозможным спасательным оборудованием, плавно двинулся с места.
Однако наша поездка оказалась недолгой. Едва глайдер миновал последний поворот и перед нами открылась улица, водитель нажал на тормоз. Прямо посреди улицы, скорчившись, сжавшись в комок, лежал человек. Это была женщина, и она была мертва, тело уже начало коченеть. Мы с трудом смогли повернуть ее. Я увидел закатившиеся глаза и насквозь прокушенную нижнюю губу; кровь, стекавшая по подбородку, уже высохла, и на асфальте осталось лишь липкое пятно. Никаких других ран на теле не было.
Метрах в двадцати, обвившись вокруг столба, словно обнимая его, лежал еще одни человек, а на другой стороне, у низенького заборчика, — сразу двое. И дальше по всей улице виднелись неподвижные тела.
— Понятно… — пробормотал полковник и, обращаясь к своим, скомандовал:
— Давайте берите носилки и системы, все, сколько есть. В темпе, в темпе!
— Надеетесь, что будут и живые? — спросил кто-то. Он не ответил.
…Мужчина лет 40 — 45: скрытый перелом левой руки, сильный ушиб левой стороны лица; по всей видимости, откуда-то упал. Указанные травмы не являются несовместимыми с жизнью, причиной смерти скорее всего является остановка сердца.
Юноша, возраст примерно 20 лет. Перелом обеих ног (непонятно, как он вообще сюда добрался). На левой стороне туловища колотые раны. Возможные причины смерти: болевой шок или потеря крови.
Женщина, около 30 лет. Глубокая рваная рана на левом бедре. Руки сомкнуты на горле, лицо имеет выраженные признаки смерти от удушья. Причина смерти: самоудушение (?).
Женщина, лет 25—27. Повреждена правая нога, колотые раны на левом бедре, правая рука…
— Стойте! У нее пульс! Осторожнее, черт возьми! Систему быстро! Кладите, кладите…
Мне врезалось в память увиденное возле необычайно изящного дома с тщательно ухоженной лужайкой перед ним. На лужайке находилась скульптурная композиция — по всей видимости, бронза, литье. Больше всего это напоминало тянущиеся из земли руки, множество рук. И среди этой металлической рощи стоял человек. Так показалось не только мне. Лишь когда мы приблизились к дому, стала видна ошибка: человек не стоял, он висел на одной из этих рук, надетый на нее, как на вилку, и под ним на постаменте темнела подсыхающая лужа — сколько их мы видели сегодня! Очевидно, он нашел свою смерть, спрыгнув на скульптуру с крыши.
Эту ли находку считать самой страшной? Или девочку, задушенную матерью в своих объятиях? Мать так хотела защитить ребенка от какой-то неизвестной нам угрозы, так крепко прижимала к себе — уже сама теряя сознание, коченея…
Или те трое в бассейне — мужчина, женщина и ребенок. Видимо, они обнялись, прежде чем шагнуть в воду, и так и плавали, сплетясь. Легкий ветерок рябил воду, и тела слегка раскачивались.
За время наших поисков мы обнаружили лишь 27 живых — впятеро меньше, чем мертвых, — трое из них находились в сознании — если это можно считать сознанием. Был тучный и совершенно голый мужчина, прятавшийся (или запертый кем-то) в подвале. Мы обнаружили его по истошному вою, доносившемуся из-за двери; когда мы открыли подвал, он, продолжая кричать, попытался куда-то бежать. Был мальчик — он тоже прятался в доме, но не кричал, и не двигался, и не говорил с нами, однако понимал что-то, потому что наотрез отказался выходить наружу; ему, как и мужчине, пришлось ввести большую дозу успокоительного.
Единственным обитателем поселка, с которым доктору Завадски удалось установить хоть какой-то контакт, была девушка, обнаруженная нами в саду возле дома. Она попыталась убежать, но ноги ее не слушались, и, сделав несколько шагов, она упала. У нее ничего не было сломано, она не была ранена — только сильно исцарапаны руки и лицо вымазано в земле. И она с большим трудом, после нескольких безуспешных попыток, смогла ответить на вопросы нашего психотерапевта, потвердив, что мы действительно находимся в поселке Новый Китеж, что она живет здесь и зовут ее Таня. Однако уже невинный вопрос о времени вызвал у Тани сильнейшее волнение, и она так и не смогла сказать, утро сейчас или вечер; как и в предыдущих случаях, дело кончилось транквилизаторами.
Особо тяжелое впечатление производила центральная площадь поселка. На этой небольшой и очень уютной площади, где вечерами обычно устраивались танцы, сейчас грудами лежали тела погибших и искалеченных.
Здесь наш отряд остановился. Полковник выслал по нескольким направлениям небольшие поисковые группы. Связавшись с базой в Белогорске, он попросил прислать дополнительные бригады эвакуаторов и врачей. Уже все машины экспедиции вошли в поселок, гнетущая тишина исчезла, слышались голоса, спасатели осматривали каждый дом. Прибывшие со следственной бригадой операторы снимали площадь, лежащие на ней тела. В Новом Китеже шла та мрачная и лихорадочная псевдожизнь, что возникает в местах катастроф.
— Ну и что вы об этом думаете? — спросил я. Руководитель экспедиции ответил не сразу — мне даже показалось, что он меня не слышал. Он стоял, привалившись к глайдеру, закрыв глаза. Потом достал из кармана фляжку, отвинтил колпачок и сделал большой глоток, после чего протянул ее нам. Я покачал головой, доктор Завадски сделал то же самое; полковник с сомнением посмотрел на фляжку, сделал еще один глоток и сказал:
— Трудно тут что-то думать. Типичная картина газовой атаки, а газа нет.
— Много анализов сделали?
— Уже 150… нет, 167 проб. В воздухе, в воде, в почве, в крови — нигде ничего.
— А если это был не газ?
— А какая разница? Если что-то вводили в кровь или растворяли в воде, следы тем более должны быть.
— А вы что скажете? — повернулся я к психотерапевту.
— Я понимаю ваш вопрос… Да, кроме отравления, это еще похоже на результат внушения. Глубокое вторжение в психику. Но это невозможно, поймите! Скольких мы подобрали — 130 человек? С остальными наверняка то же самое. Не бывает такого массового, да еще бесконтактного воздействия.
Реципиент должен видеть гипнолога, слышать его. А они выбегали из домов полуодетые, босиком и уже во власти галлюцинаций. Словно у каждого возле кровати сидел маньяк-гипнотизер и сводил его с ума еще при пробуждении.
— Возле каждого, возле каждого… — бормотал я. Какая-то мысль не давала мне покоя. Вот! Я повернулся к полковнику: — Скажите, а что докладывают с других улиц — какая там картина? Я хочу узнать, собственно, вот что: по нашей улице люди бежали прочь из города, по дороге калечились и погибали. А на других тоже так?
— Ну… — Он помедлил, припоминая недавно услышанные рапорты. — Пожалуй, то же самое. Вдоль шоссе на Бедогорск нашли сорок шесть человек, и на Старый Крым тоже… — Значит, они разбегались в разные стороны — правильно? Из центра — в разные стороны. Понимаете? — Я вновь обращался к доктору. — А что, если кто-то собрал всех жителей поселка в одном месте — скажем, на этой площади — провел здесь с ними сеанс — в общем, воздействовал определенным образом, — и отсюда, уже безумные, в состоянии глубокого делирия, они бросились спасаться — такое может быть?
— Собрать всех… потом дать команду… — бормотал он, что-то припоминая.
— Да, вот именно: Лимерик! Арчибальд Пейн — помните?
— Да, а потом где-то в Южной Америке…
— Пуэрто-Аренас — но там была другая картина, там людей строили в колонну, Карталана хотел возглавить процессию…Значит, и тут могло быть такое?
— В общем, да… Знаете, пожалуй, это может объяснить… хотя…
— Я вас очень прошу, доктор: обдумайте все «за» и «против», и вечером в штабе мы еще раз это обсудим — хорошо?
Теперь, когда картина начала проясняться, я точно знал, что мне нужно делать, и делать быстро.
— На сколько часов установили блокаду — на 12? — обратился я к полковнику.
— Нет, на 10. И то прокурор не хотел — вы же знаете, как сейчас связываться с телевизионщиками, — но ваше начальство настояло.
Я взглянул на часы. В моем распоряжении оставалось около двух часов. Как только кончится запрет, здесь будут все: ТВ простое и компьютерное, газетчики… О какой-либо работе уже не будет и речи. До вечера распрощавшись с доктором и полковником, я поспешил по знакомому адресу. Был лишь один человек, способный собрать всех жителей поселка ночью на главной площади, человек, способный воодушевить сотни людей одной идеей, пусть и безумной. Это был Максим Путинцев. Тайна всего здесь случившегося наверняка была связана с ним; ни одно объяснение ночных событий не могло обойти личность Учителя Максима.
Конечно, его могло и не быть дома (ведь не рассчитывал же я застать его спокойно работающим в своем кабинете?) — он мог быть среди погибших на площади или на одной их улиц, он мог находиться в числе тех, кто ночью вырвался их поселка, — но, может быть, будет записка? Видеозапись? Пусть хоть что-то — по крайней мере с дома следовало начать.
В этой части поселка спасатели еще не побывали, и неубранные тела по-прежнему лежали на асфальте. Наконец я увидел хорошо знакомый конек крыши, над ней флаг с изображение горы… Я так спешил, что едва не споткнулся о человека, лежавшего на тротуаре неподалеку от дома. Возле него сидела женщина. Она подняла голову, и я сразу узнал ее.
— Ах, это вы, — сказала она. — Так и думала, что вы появитесь в числе первых. Помогите мне — не хочу, чтобы он здесь лежал, а сама дотащить не могу. Берите вот так, а я возьму ноги. Да берите же, не бойтесь — он умер два часа назад.
Наверное, у меня был достаточно дикий вид и странное выражение лица. Я не сразу осознал, что же меня так поразило. Не смерть руководителя «Дома Гармонии» — к ней я был готов, не слова его жены, а… Да, вот что: Анна Путинцева говорила как совершенно нормальный человек — первый нормальный человек, встреченный мной в Новом Китеже. И скорее всего единственный.
Глава 3
НОЧНОЙ ГОСТЬ
— Ну вот, теперь я могу все рассказать — вы ведь хотите, чтобы я рассказала?
Мы сидели за низеньким столиком в гостиной. Неподалеку, на другом столе — большом, овальном, за которым часто собирался совет общины, — лежал ее руководитель. Я помогал Анне переодевать мужа и потому знал причину его смерти. На груди погибшего я увидел два маленьких отверстия — одно повыше, возле сердца, другое пониже — следы от пуль. Выходных отверстий не было. Я успел сбегать на улицу, на то место, где лежал Путинцев, и нашел маленькую желтоватую гильзу. В последнее время огнестрельным оружием пользовались все реже, в ходу было лучевое. Однако тот, кто стрелял в руководителя «Дома Гармонии», предпочел армейский пистолет.
— Так вы готовы? Вы меня слушаете?
Глаза Анны оставались сухими, на щеках горел румянец, но весь ее вид, лихорадочное нетерпение, не позволявшее ей ни секунды остаться без какого-то — пусть выдуманного, пустячного дела, выдавали боль.
— Да, я готов, — ответил я. — Только знаете что? Давайте сначала запрем двери — у вас есть задняя дверь? — и занавесим окна. И хорошо бы на ручку двери снаружи повесить плакатик вроде «Буду на следующей неделе». Тут скоро будет очень много людей, и вряд ли вы захотите…
Анна отправилась запирать двери, а я занялся окнами. Задергивая тяжелые шторы, я словно ощутил внезапный укол: мне почудилось, что совсем недавно, несколько часов назад, я делал нечто подобное — и тоже желая защититься, скрыться… Но у нас дома нет никаких штор. Я застыл, вспоминая — и вспомнил: та женщина! «Закройте двери, занавесьте окна, не выходите на улицу…» Я так и не узнал, что же с ней стало.
В доме стало темно. Я не видел выражения лица Анны — лишь голос, стремившийся не сорваться, лишь рассказ, старавшийся быть точным даже в безумии.
— Они пришли вчера вечером. Было уже поздно, мы собирались ложиться. Максим был у себя, я сидела здесь. Когда в дверь постучали, я крикнула как обычно: «Открыто, входите», — но они вошли еще раньше, чем я крикнула. Их было трое: двое молодых мужчин (один совсем юноша) и старик. Сразу было видно, что он среди них главный. Он был из числа тех людей, на которых невольно оборачиваются в толпе. В нем была огромная внутренняя сила — я чувствую такие вещи. Вам, конечно, нужно знать, как он выглядел. Я потом нарисую, а пока так: высокий, худой и очень старый. Но это не сразу заметно — так он держался. Когда он стал подниматься по лестнице, то попробовал идти быстро, и к середине подъема стало видно, как трудно ему это дается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Он сделал движение к психотерапевту, чтобы помешать ему, но не успел — тишайший доктор Завадски отпрыгнул и с неожиданной ловкостью стащил противогаз.
Все застыли, наблюдая за ним. Доктор, с маской в руке, с взъерошенными волосами, несколько раз глубоко вздохнул и замер, словно к чему-то прислушиваясь.
— В крайнем случае вы будете иметь еще одного пациента, — сказал он, обращаясь к полковнику. — Это не страшно. Уверяю вас, я не буйный.
Однако ничего пугающего с ним не происходило, доктор не спешил превращаться в пациента. Тогда мы с полковником, не сговариваясь, тоже стащили маски, а за нами это сделали и остальные.
— А все же так нельзя, — пробормотал полковник, ни к кому конкретно не обращаясь. — Наверное, дым уже рассеялся. Но в земле все равно должен остаться. И в воде тоже. Надышаться можно за милую душу. Ну что, теперь все готовы?
От пригорка, на котором мы стояли, до окраины поселка оставалось не более двухсот метров. Ничто не указывало на то, что с его обитателями случилась беда. Все так же грелись на солнце пирамидальные, овальные или же — реже — обычные двухэтажные дома, так же реяли над ними флаги, а кое-где плавали в небе обвешанные колокольчиками и эоловыми арфами привязанные аэростаты самых причудливых форм и цветов — эта новинка, изобретенная здесь, в Китеже, быстро вошла в моду, и мне уже приходилось встречать ярких дракончиков и пестрых попугаев в хмуром небе над Юрьевцем.
Необычное это было место и необычные люди его населяли. Новый Китеж был основан 12 лет назад как поселок общины «Дом Гармонии». Руководитель общины Максим Путинцев имел весьма противоречивую репутацию. Одни считали его гением, пророком, другие — амбициозным чудаком, если не сумасшедшим. А кем еще прикажете считать человека, убежденного в собственном бессмертии и обещающего дать его своим ученикам — по крайней мере лучшим из них? Человека, заявляющего, что ему известны последние тайны бытия и секреты некоего неизвестного учения и что он готов указать путь спасения для всего человечества? Этот путь Учитель Максим (так его называли члены общины) видел в непрерывной творчестве, в отдаче всего себя делу созидания. Творящий, согласно его учению, приближается к Богу, отрекающийся от творения — к смерти. Посему в «Доме Гармонии» творили все. Каждый созидал что мог — кто новые понятия или образы, кто собственное тело. В Китеже ваяли, писали, делали видео, ставили спектакли, били рекорды, предсказывали будущее — всех занятий его обитателей я просто не знал. Себе самому Путинцев отводил роль воспитателя, если хотите, творца людей новой генерации, «третьей ступени», как он это называл; кроме того, он был талантливым скульптором и художником.
Можно было как угодно относиться к претенциозным и в чем-то нелепым заявлениям Учителя Максима, к его мессианским замашкам, но реальность (весьма неприятная и неожиданная для критиков) состояла в том, что самые обычные люди, став членами общины, спустя некоторое время действительно создавали нечто замечательное, демонстрируя несомненный талант. За короткое время Новый Китеж дал столько лауреатов всевозможных премий, сколько не дала ни одна крупная держава. Поэтому в обществе к «Дому Гармонии» сложилось противоречивое отношение: восхищение здесь соседствовало с сарказмом, изумление — с некоторой брезгливостью, и чего тут было больше, я сказать не берусь.
При возникновении «Дома» он кем-то из наших чрезмерно бдительных сотрудников был отнесен к общинам конфессионального типа и, стало быть, подлежал контролю со стороны Управления; его включили в группу «А» — «условно опасные». Путинцев всякий раз, когда вспоминал об этом, ядовито усмехался и отпускал какую-нибудь колкость про «кретинов, неусыпно протирающих штаны в борьбе за общественный покой». Я старался пропускать эти насмешки мимо ушей — снять общину с контроля было гораздо труднее, чем включить. «Дом Гармонии» был отнесен к моему ведению. Я должен был время от времени посещать Новый Китеж, проверяя, не нарушается ли там Декларация прав и не попирается ли свобода воли. Признаться, делал я это весьма охотно, несмотря на насмешки Путинцева. Не скажу, что с обитателями поселка было легко общаться — с талантливыми людьми всегда нелегко, — но здесь было очень интересно; необычное это было место, одним словом.
— Ну, если все готовы, поехали! — скомандовал руководитель нашего отряда.
Мягко взревели мощные двигатели, и огромный глайдер, начиненный всевозможным спасательным оборудованием, плавно двинулся с места.
Однако наша поездка оказалась недолгой. Едва глайдер миновал последний поворот и перед нами открылась улица, водитель нажал на тормоз. Прямо посреди улицы, скорчившись, сжавшись в комок, лежал человек. Это была женщина, и она была мертва, тело уже начало коченеть. Мы с трудом смогли повернуть ее. Я увидел закатившиеся глаза и насквозь прокушенную нижнюю губу; кровь, стекавшая по подбородку, уже высохла, и на асфальте осталось лишь липкое пятно. Никаких других ран на теле не было.
Метрах в двадцати, обвившись вокруг столба, словно обнимая его, лежал еще одни человек, а на другой стороне, у низенького заборчика, — сразу двое. И дальше по всей улице виднелись неподвижные тела.
— Понятно… — пробормотал полковник и, обращаясь к своим, скомандовал:
— Давайте берите носилки и системы, все, сколько есть. В темпе, в темпе!
— Надеетесь, что будут и живые? — спросил кто-то. Он не ответил.
…Мужчина лет 40 — 45: скрытый перелом левой руки, сильный ушиб левой стороны лица; по всей видимости, откуда-то упал. Указанные травмы не являются несовместимыми с жизнью, причиной смерти скорее всего является остановка сердца.
Юноша, возраст примерно 20 лет. Перелом обеих ног (непонятно, как он вообще сюда добрался). На левой стороне туловища колотые раны. Возможные причины смерти: болевой шок или потеря крови.
Женщина, около 30 лет. Глубокая рваная рана на левом бедре. Руки сомкнуты на горле, лицо имеет выраженные признаки смерти от удушья. Причина смерти: самоудушение (?).
Женщина, лет 25—27. Повреждена правая нога, колотые раны на левом бедре, правая рука…
— Стойте! У нее пульс! Осторожнее, черт возьми! Систему быстро! Кладите, кладите…
Мне врезалось в память увиденное возле необычайно изящного дома с тщательно ухоженной лужайкой перед ним. На лужайке находилась скульптурная композиция — по всей видимости, бронза, литье. Больше всего это напоминало тянущиеся из земли руки, множество рук. И среди этой металлической рощи стоял человек. Так показалось не только мне. Лишь когда мы приблизились к дому, стала видна ошибка: человек не стоял, он висел на одной из этих рук, надетый на нее, как на вилку, и под ним на постаменте темнела подсыхающая лужа — сколько их мы видели сегодня! Очевидно, он нашел свою смерть, спрыгнув на скульптуру с крыши.
Эту ли находку считать самой страшной? Или девочку, задушенную матерью в своих объятиях? Мать так хотела защитить ребенка от какой-то неизвестной нам угрозы, так крепко прижимала к себе — уже сама теряя сознание, коченея…
Или те трое в бассейне — мужчина, женщина и ребенок. Видимо, они обнялись, прежде чем шагнуть в воду, и так и плавали, сплетясь. Легкий ветерок рябил воду, и тела слегка раскачивались.
За время наших поисков мы обнаружили лишь 27 живых — впятеро меньше, чем мертвых, — трое из них находились в сознании — если это можно считать сознанием. Был тучный и совершенно голый мужчина, прятавшийся (или запертый кем-то) в подвале. Мы обнаружили его по истошному вою, доносившемуся из-за двери; когда мы открыли подвал, он, продолжая кричать, попытался куда-то бежать. Был мальчик — он тоже прятался в доме, но не кричал, и не двигался, и не говорил с нами, однако понимал что-то, потому что наотрез отказался выходить наружу; ему, как и мужчине, пришлось ввести большую дозу успокоительного.
Единственным обитателем поселка, с которым доктору Завадски удалось установить хоть какой-то контакт, была девушка, обнаруженная нами в саду возле дома. Она попыталась убежать, но ноги ее не слушались, и, сделав несколько шагов, она упала. У нее ничего не было сломано, она не была ранена — только сильно исцарапаны руки и лицо вымазано в земле. И она с большим трудом, после нескольких безуспешных попыток, смогла ответить на вопросы нашего психотерапевта, потвердив, что мы действительно находимся в поселке Новый Китеж, что она живет здесь и зовут ее Таня. Однако уже невинный вопрос о времени вызвал у Тани сильнейшее волнение, и она так и не смогла сказать, утро сейчас или вечер; как и в предыдущих случаях, дело кончилось транквилизаторами.
Особо тяжелое впечатление производила центральная площадь поселка. На этой небольшой и очень уютной площади, где вечерами обычно устраивались танцы, сейчас грудами лежали тела погибших и искалеченных.
Здесь наш отряд остановился. Полковник выслал по нескольким направлениям небольшие поисковые группы. Связавшись с базой в Белогорске, он попросил прислать дополнительные бригады эвакуаторов и врачей. Уже все машины экспедиции вошли в поселок, гнетущая тишина исчезла, слышались голоса, спасатели осматривали каждый дом. Прибывшие со следственной бригадой операторы снимали площадь, лежащие на ней тела. В Новом Китеже шла та мрачная и лихорадочная псевдожизнь, что возникает в местах катастроф.
— Ну и что вы об этом думаете? — спросил я. Руководитель экспедиции ответил не сразу — мне даже показалось, что он меня не слышал. Он стоял, привалившись к глайдеру, закрыв глаза. Потом достал из кармана фляжку, отвинтил колпачок и сделал большой глоток, после чего протянул ее нам. Я покачал головой, доктор Завадски сделал то же самое; полковник с сомнением посмотрел на фляжку, сделал еще один глоток и сказал:
— Трудно тут что-то думать. Типичная картина газовой атаки, а газа нет.
— Много анализов сделали?
— Уже 150… нет, 167 проб. В воздухе, в воде, в почве, в крови — нигде ничего.
— А если это был не газ?
— А какая разница? Если что-то вводили в кровь или растворяли в воде, следы тем более должны быть.
— А вы что скажете? — повернулся я к психотерапевту.
— Я понимаю ваш вопрос… Да, кроме отравления, это еще похоже на результат внушения. Глубокое вторжение в психику. Но это невозможно, поймите! Скольких мы подобрали — 130 человек? С остальными наверняка то же самое. Не бывает такого массового, да еще бесконтактного воздействия.
Реципиент должен видеть гипнолога, слышать его. А они выбегали из домов полуодетые, босиком и уже во власти галлюцинаций. Словно у каждого возле кровати сидел маньяк-гипнотизер и сводил его с ума еще при пробуждении.
— Возле каждого, возле каждого… — бормотал я. Какая-то мысль не давала мне покоя. Вот! Я повернулся к полковнику: — Скажите, а что докладывают с других улиц — какая там картина? Я хочу узнать, собственно, вот что: по нашей улице люди бежали прочь из города, по дороге калечились и погибали. А на других тоже так?
— Ну… — Он помедлил, припоминая недавно услышанные рапорты. — Пожалуй, то же самое. Вдоль шоссе на Бедогорск нашли сорок шесть человек, и на Старый Крым тоже… — Значит, они разбегались в разные стороны — правильно? Из центра — в разные стороны. Понимаете? — Я вновь обращался к доктору. — А что, если кто-то собрал всех жителей поселка в одном месте — скажем, на этой площади — провел здесь с ними сеанс — в общем, воздействовал определенным образом, — и отсюда, уже безумные, в состоянии глубокого делирия, они бросились спасаться — такое может быть?
— Собрать всех… потом дать команду… — бормотал он, что-то припоминая.
— Да, вот именно: Лимерик! Арчибальд Пейн — помните?
— Да, а потом где-то в Южной Америке…
— Пуэрто-Аренас — но там была другая картина, там людей строили в колонну, Карталана хотел возглавить процессию…Значит, и тут могло быть такое?
— В общем, да… Знаете, пожалуй, это может объяснить… хотя…
— Я вас очень прошу, доктор: обдумайте все «за» и «против», и вечером в штабе мы еще раз это обсудим — хорошо?
Теперь, когда картина начала проясняться, я точно знал, что мне нужно делать, и делать быстро.
— На сколько часов установили блокаду — на 12? — обратился я к полковнику.
— Нет, на 10. И то прокурор не хотел — вы же знаете, как сейчас связываться с телевизионщиками, — но ваше начальство настояло.
Я взглянул на часы. В моем распоряжении оставалось около двух часов. Как только кончится запрет, здесь будут все: ТВ простое и компьютерное, газетчики… О какой-либо работе уже не будет и речи. До вечера распрощавшись с доктором и полковником, я поспешил по знакомому адресу. Был лишь один человек, способный собрать всех жителей поселка ночью на главной площади, человек, способный воодушевить сотни людей одной идеей, пусть и безумной. Это был Максим Путинцев. Тайна всего здесь случившегося наверняка была связана с ним; ни одно объяснение ночных событий не могло обойти личность Учителя Максима.
Конечно, его могло и не быть дома (ведь не рассчитывал же я застать его спокойно работающим в своем кабинете?) — он мог быть среди погибших на площади или на одной их улиц, он мог находиться в числе тех, кто ночью вырвался их поселка, — но, может быть, будет записка? Видеозапись? Пусть хоть что-то — по крайней мере с дома следовало начать.
В этой части поселка спасатели еще не побывали, и неубранные тела по-прежнему лежали на асфальте. Наконец я увидел хорошо знакомый конек крыши, над ней флаг с изображение горы… Я так спешил, что едва не споткнулся о человека, лежавшего на тротуаре неподалеку от дома. Возле него сидела женщина. Она подняла голову, и я сразу узнал ее.
— Ах, это вы, — сказала она. — Так и думала, что вы появитесь в числе первых. Помогите мне — не хочу, чтобы он здесь лежал, а сама дотащить не могу. Берите вот так, а я возьму ноги. Да берите же, не бойтесь — он умер два часа назад.
Наверное, у меня был достаточно дикий вид и странное выражение лица. Я не сразу осознал, что же меня так поразило. Не смерть руководителя «Дома Гармонии» — к ней я был готов, не слова его жены, а… Да, вот что: Анна Путинцева говорила как совершенно нормальный человек — первый нормальный человек, встреченный мной в Новом Китеже. И скорее всего единственный.
Глава 3
НОЧНОЙ ГОСТЬ
— Ну вот, теперь я могу все рассказать — вы ведь хотите, чтобы я рассказала?
Мы сидели за низеньким столиком в гостиной. Неподалеку, на другом столе — большом, овальном, за которым часто собирался совет общины, — лежал ее руководитель. Я помогал Анне переодевать мужа и потому знал причину его смерти. На груди погибшего я увидел два маленьких отверстия — одно повыше, возле сердца, другое пониже — следы от пуль. Выходных отверстий не было. Я успел сбегать на улицу, на то место, где лежал Путинцев, и нашел маленькую желтоватую гильзу. В последнее время огнестрельным оружием пользовались все реже, в ходу было лучевое. Однако тот, кто стрелял в руководителя «Дома Гармонии», предпочел армейский пистолет.
— Так вы готовы? Вы меня слушаете?
Глаза Анны оставались сухими, на щеках горел румянец, но весь ее вид, лихорадочное нетерпение, не позволявшее ей ни секунды остаться без какого-то — пусть выдуманного, пустячного дела, выдавали боль.
— Да, я готов, — ответил я. — Только знаете что? Давайте сначала запрем двери — у вас есть задняя дверь? — и занавесим окна. И хорошо бы на ручку двери снаружи повесить плакатик вроде «Буду на следующей неделе». Тут скоро будет очень много людей, и вряд ли вы захотите…
Анна отправилась запирать двери, а я занялся окнами. Задергивая тяжелые шторы, я словно ощутил внезапный укол: мне почудилось, что совсем недавно, несколько часов назад, я делал нечто подобное — и тоже желая защититься, скрыться… Но у нас дома нет никаких штор. Я застыл, вспоминая — и вспомнил: та женщина! «Закройте двери, занавесьте окна, не выходите на улицу…» Я так и не узнал, что же с ней стало.
В доме стало темно. Я не видел выражения лица Анны — лишь голос, стремившийся не сорваться, лишь рассказ, старавшийся быть точным даже в безумии.
— Они пришли вчера вечером. Было уже поздно, мы собирались ложиться. Максим был у себя, я сидела здесь. Когда в дверь постучали, я крикнула как обычно: «Открыто, входите», — но они вошли еще раньше, чем я крикнула. Их было трое: двое молодых мужчин (один совсем юноша) и старик. Сразу было видно, что он среди них главный. Он был из числа тех людей, на которых невольно оборачиваются в толпе. В нем была огромная внутренняя сила — я чувствую такие вещи. Вам, конечно, нужно знать, как он выглядел. Я потом нарисую, а пока так: высокий, худой и очень старый. Но это не сразу заметно — так он держался. Когда он стал подниматься по лестнице, то попробовал идти быстро, и к середине подъема стало видно, как трудно ему это дается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28