Дело пошло более слаженно: я нашел споры особого вида грибка из группы актиномицетов. Месяцы ушли на поиски питательной среды, на которой он дал бы рост… Сперва я получил ту разновидность возбудителя, которая вызывает не очень опасное кожное заболевание. Ну что ж, подумал я, и на этом можно заработать! Но продолжал искать главное, пока не добился своего… Затем опыты над животными и… туземцами.
— И что же? — спросил Стоутмен.
— Они сгнивали заживо! — воодушевился Дорт. — У меня в руках наконец была проказа, но не обычная, длящаяся десятков-лет, а молниеносная! Это не пятна на лице Паолы, и никакой мазью от нее не спасешься… Я перепробовал сотни антибиотиков и других всевозможных препаратов, но ничто ее не берет! Стоутмен поежился и оглянулся.
— Бациллы мои спрятаны надежно, — улыбнулся Дорт, заметив движение собеседника. — Но если я захочу… — он засмеялся, — мир запомнит меня! Герострата забудут, меня — нет! Я сейчас могуч, как никогда.
Дорт нажал кнопку электрического звонка, и в лабораторию вошел лилипут Гарри. Переступив порог, он широко открытыми глазами посмотрел на Стоутмена.
— Это мой воспитанник, — представил его Дорт, — иногда полезно для здоровья проявлять гуманность, так сказать, к своим ближним…
Стоутмен даже не удостоил лилипута взглядом.
— Гарри, принеси папку номер два, — распорядился Дорт.
— Слушаюсь, доктор.
Стоутмен, как бы играя, написал на пачке сигарет единицу с несколькими нулями, а когда Гарри вернулся с папкой, незаметно от Дорта повернул пачку так, чтобы лилипут увидел написанное, и затем, закурив, спрятал сигареты в карман.
— Вот часть тех бумаг, что достались мне от пращуров, — объяснил Дорт. — К сожалению, на этих страницах больше говорится о геологическом строении острова, описываются каменные истуканы, которых вы сегодня видели, и высказываются гипотезы относительно их происхождения.
Стоутмен взглянул на лилипута, стоявшего позади немца. Тот едва заметно кивнул.
— Вот в этой тетради описана фауна острова и немного сама болезнь, которая привела меня сюда, но ни слова о средствах лечения! Сами понимаете, как это усложнило мою работу. Но теперь я имею надежный препарат…
Стоутмен опять посмотрел на Гарри: лилипут отрицательно покачал головой.
— Так в чем же дело? — спросил Стоутмен. На посеревшем лице Дорта выступили капли пота… В зеркале на боковой стене он заметил сигналы, подаваемые Гарри Стоутмену. С трудом овладев собой, Дорт встал, опять подошел к шкафу и выпил еще одну порцию спирта.
— Гарри, — сказал он, не оборачиваясь, — ты мне больше не нужен.
— Слушаюсь, доктор. — Лилипут вышел. Успокоившись, Дорт посмотрел на Стоутмена и твердо сказал:
— Если хотите, чтобы мы были друзьями, признайтесь: кого вы приставили ко мне?
— Это нетактичный вопрос, мистер Дорт.
— Вы сами говорили, что каждый развивает свое дело, как может… Что вам стоит удовлетворить мою прихоть? Тем более, что мы уже компаньоны, а ваш человек сделал свое дело. Не так ли?
— Все-таки неудобно…
— Самое важное для нас — взаимное доверие!
— Ну что поделаешь с вами, — засмеялся Стоутмен. — Так и быть… Разве вам можно в чем-нибудь отказать? Полезные для нас, вернее, для меня сведения сообщал Монти Пирс…
Стоутмен крепко промахнулся, выдав Пирса! Он полагал, что сохраняет Гарри, человека более полезного для дела. Наконец, становясь компаньоном Дорта, он подумывал изменить систему наблюдения за немцем и, рассчитывая на лилипута, решил пожертвовать Колорадским Жуком.
Кровь ударила Дорту в голову. «Значит, ко мне приставлены по меньшей мере два шпиона!» — подумал он.
— Больше никого?
— Нет.
— А Гарри?!
Стоутмен выдержал его взгляд, даже ухитрился сделать вид, будто он кое-что припоминает.
— Да-да-а, — пропел делец. — Представьте себе, едва не забыл о нем! Спасибо, что вы напомнили… — И подумал: «Черт возьми, имел двух надежных людей, а теперь ни одного!..»
— Покончим с этим, — сказал Дорт. — Я вижу, вы деловом человек и у вас есть чему поучиться…
— Я всегда к вашим услугам. Право, мне думается, что мы скоро станем друзьями до гроба.
— Это будет деловой союз, — напомнил Дорт.
— Разумеется. Такая основа — наиболее прочная для дружбы. Скажите, коллега, вы… полностью разработали средство лечения вашей болезни?
Дорт проглотил эту пилюлю.
— Почти… Мне нельзя даже посоветоваться со специалистами… Это, конечно, тормозит дело…
— Зато сохраняет конспирацию. Ведь если о ваших «крошках» узнают, то бизнеса может не получиться…
— Не потому ли вы так старались побольше выведать обо мне?
— Я не в счет: мы единомышленники, и я заботился лишь о том, чтобы в трудную минуту прийти к вам на помощь. Вы поняли меня?
— Понял. А теперь прошу присутствовать на опыте.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
«Никакого сундука не было!..»
1
Сардов, пробравшись в Москву, не торопился и действовал очень осторожно. Дорт просил никого не втягивать в дело, но какое это имеет значение, когда рисковать приходится не ему, а Сардову? И Сардов обманул Дорта, решив выполнить задание с помощью своего давнишнего приятеля Стася.
Вызвав Стася из Средней Азии и растолковав, что и где надо искать. Сардов посулил хорошее вознаграждение.
— Тебе нужно пробраться к Тверским и потихоньку перевернуть у них в доме каждую бумажку, камешек или стекляшку, — сказал он. — Ищи все, что осталось от покойного старика Тверского…
Задание Дорта не казалось Сардову сложным, причем нужных бумаг и ампулы могло вообще не быть, значит, есть возможность отговориться.
Сардов надеялся до конца оставаться в тени, следуя правилу некоторых политиков — загребать жар руками ближнего.
Стась предложил явку у Пата, но опытный шпион отказался воспользоваться таким ненадежным адресом. Он посоветовал приятелю лечь в клинику на операцию, что должно было помочь ближе познакомиться с Тверским. Резидент передал Стасю миниатюрную ультракоротковолновую радиоустановку для связи, объяснил, как с ней обращаться, и они расстались по крайней мере на месяц.
Относительно спокойную жизнь Сардова нарушала лишь нервозность Дорта, не перестававшего торопить его. В конце концов пришлось самому выехать в Задонскую,
В станице случайно удалось напасть на след Эвелины Марковны Тереховой, который привел Сардова в Ростов-на-Дону. Поиски оказались нелегкими. Все же неделю спустя адрес Тереховой (по паспорту — Пылаевой) был найден.
К тому времени Стась спешно выписался из клиники, связался со своим резидентом и ожидал его указаний.
Сардов вызвал Стася в Ростов. Они увидели друг друга на вокзале, в толпе приехавших, но разговаривали издали по замаскированной в одежде рации.
— Запомни адрес, — Сардов назвал улицу и номер дома. — Пойди к старухе, выведай, что у нее есть.
— Хорошо, — согласился Стась. — Только дай мне денег.
— Иди за мной, — распорядился Сардов. — Там, где я остановлюсь… Впрочем, нет, пройди в умывальную комнату… Зайдешь после меня в туалетную кабину и возьмешь сверток: в нем будут деньги и фотокопии расписок этой старухи. Припугнешь ее… Не забудь и сам взять расписку!
Стась быстро разыскал квартиру Пылаевой. Эвелина Марковна показала ему альбом, но старый вор даже не раскрыл его. Сундучок вызвал у Стася большее любопытство: в нем были статуэтки из камня, записные книжки, какие-то рисунки и две тяжелые металлические гильзы с запаянными крышками. Стась почуял, что это, пожалуй, и есть цель их поисков, но на всякий случай решил посоветоваться с Сардовым. Тем более, что старуха запросила невероятную сумму.
«Вот скряга, за какую-то рухлядь требует столько денег! — со злобой подумал он. — И к чему они ей? Ведь все равно скоро подохнет…» Пообещав зайти вечером, Стась оставил Пылаевой задаток.
На бульваре Пушкинской улицы, усевшись на уединенной скамье, Стась нажал на кнопку передатчика и вызвал Сардова. Резидент ответил сразу, но слышимость была неважной: вероятно, их разделяло большое расстояние. Резидент дважды переспрашивал о содержимом матросского сундучка и выразил удовлетворение.
— Пойдешь к ней вечером, — сказал он. — Купи в магазине саквояж… Старайся, чтобы тебя меньше видели.
2
Старый большой дом. Серый, угрюмый, с седым фронтоном. Парадные двери поблекли, сетчатый ствол уже не существующего лифта покрыт паутиной, на всех этажах спертый воздух,
По вечерам здесь тускло светятся засиженные мухами электрические лампочки.
К этому дому подъехали Петушок и Нина. Спотыкаясь на щербатых ступенях, но не рискуя опираться о липкие перила, они добрались до двери с нужным номером. На ней оказалось не менее дюжины кнопок, а возле каждой на клочке бумаги — фамилия жильца. Отыскав фамилию «Пылаева», Петушок нажал кнопку.
Эвелина Марковна Пылаева только что возвратилась из сберегательной кассы. Удобно расположившись в кресле-качалке, она перелистывала сберегательную книжку: Пылаева любила деньги и старательно копила их.
Эвелина Марковна пробежала взглядом колонку цифр: каждая запись вклада оживляла в памяти волнующий эпизод ее жизни, в которой было много пестрого — от любовных похождений до спекулятивных махинаций, в равной мере острых, незабываемых и доходных.
Резко затрещал старый звонок. Старуха, не торопясь, спрятала в комод свое сокровище и пошла открывать дверь.
— Петя?! — удивилась она, но тут же, изобразив на морщинистом лице радушие, запела: — Заходи-ите, дорого-ой… Так приятно, что вы все же вспомнили о нашем существова-ании.
— Знакомьтесь, это Нина Константиновна. Мы к вам.
В комнате стоял терпкий запах нафталина. Обстановка была старинная, каждая вещь казалась привинченной к своему месту.
Нина посмотрела на обитательницу этого жилища. Хозяйка Черныша, высокая, горбоносая, крупная женщина, была одета в черное платье. Волосы ее гладко зачесаны назад. На бледном матовом лице выделяются глубоко сидящая темные глаза. Они смотрели на гостью зорко и вместе с тем приветливо. Гордая осанка старухи говорила о привычке главенствовать в доме, а тонкие бледные губы придавали ее прямоугольному лицу выражение замкнутости и суровости.
Сперва разговор шел о погоде, о том, о сем, и говорить было легко. Нина рассказала, что в Ростове-на-Дону она в командировке, что вместе с Петей они в свободное время ходят в кино, музей и даже были в воскресенье на толчке — искали антикварные вещи.
Старуха сказала, что и сама не прочь купить старинную статуэтку, посуду или безделушку. Нина ухватилась за эту мысль и довольно умело подвела разговор к желаемой цели.
— Мне Петя говорил, что у вас есть оригинальный альбом, и я так захотела взглянуть на него… Если, разумеется, это не очень побеспокоит вас.
Старуха насторожилась, но ничем не выдала своих чувств.
— Ах, альбом! Да-да, как же… Есть. Вот, пожалуйста.
Она подала Нине тяжелый старинный альбом. Девушка с любопытством раскрыла его. Фотографии были обычные, но местами попадались карандашные зарисовки каких-то тропических пейзажей и несколько старинных фотографий. На одной из них Нина увидела с десяток каменных статуй, точно стоящих в военном строю у подножия скалистой горы. О таких изваяниях она читала в дневнике деда.
— Старый альбом, — сказала старуха. — Обратите внимание, здесь что-то написано.
На обороте толстого переплета можно было прочитать надпись: «Своему верному другу и спутнику в тихоокеанских странствиях Федору Ивановичу Терехову в честь наступления Нового года, 1 января 1911». Подпись длинная, витиеватая. В конце подписи точка.
— Что с вами, Ниночка?
— Я узнала почерк своего деда.
— Деда?!
— Я внучка Павла Александровича Тверского. Вам это ни о чем не говорит?
— Н-нет… — неуверенно ответила Эвелина Марковна, как бы роясь в памяти.
— А как этот альбом попал к вам?
— Он принадлежал моему покойному мужу, а ему достался от его отца, моего свекра, Терехова.
— Значит, вы невестка Федора Ивановича! — воскликнула Нина. — Эвелина Марковна, как я рада, что так неожиданно нашла вас! Вы мне сможете оказать неоценимую услугу.
— Я… услугу?!
— Да-да! Скажите, вы лично знали Федора Ивановича?
— Нет. Насколько мне помнится, он умер в девятсот пятнадцатом году. С мужем я познакомилась уже в гражданскую войну, вышла замуж в двадцать пятом, а в тридцать третьем его убили кулаки здесь, на Дону. Он был такой идейный…
— И он никогда не рассказывал вам о своем отце?
— Возможно, и говорил когда, не помню…
— Эвелина Марковна, милая, может, сохранилось еще что-нибудь из вещей Федора Ивановича? Ведь он служил у моего дедушки!
Губы старухи дрогнули.
— Что вы! Столько лет прошло… А почему это вас интересует?
— Федор Иванович много путешествовал с моим дедушкой. Не может быть, чтобы ничего не было. Возможно, какой-нибудь сундук…
На мгновение в глазах старухи отразился испуг, но, оправившись, она приняла оскорбленный вид. — Я вам ясно ответила. — И упрямо добавила: — Никакого сундука не было! Нина отшатнулась.
— Был, — грозно посмотрел на старуху Петушок. Она не выдержала его взгляда, отвернулась и глухо повторила:
— Никакого сундука не было.
— Но мне Серафим говорил, что он сам видел сундук.
— Серафим?! — старуха встала, выпрямилась, глаза ее метнули искры, но секунду спустя она чуть сжалась и заговорила мурлыкающим голосом, ласково и приветливо: — Что это мы, чуть не заспорили? А я-то, старая, и запамятовала… Был сундучок, но не Федора Ивановича, а мой собственный, еще от мамы в приданое достался. Но он было совсем расклеился, и я продала его еще зимой старьевщику. А вещей Федора Ивановича у меня нет никаких, кроме альбома. Могу уступить его вам, Ниночка. Подарила бы, но жизнь такая дорогая…
Большего они не добились. Нина купила у старухи альбом и, кивнув Петушку, первой поднялась.
— До свидания, — сухо сказала она.
— До свидания, моя милая. Прошу бывать у нас… Может, при случае и с Эммочкой вас познакомлю: дочь моя, живет с мужем в Ленинграде, но каждый год навещает меня. А Симочке я сделаю выговор, чтобы не сбивал людей с толку!
3
Нелегко дался Эвелине Марковне этот неожиданный визит. Проводив гостей, она, держась за стенку погруженного в полумрак коридора, едва доковыляла до двери. Войдя в комнату, грузно опустилась в качалку. Ноги налились тяжестью, усталость разлилась по всему телу, а пальцы безвольно опущенных рук были холодны, как сосульки.
Память вернула ее к событиям уже немалой давности, когда фашистские полчища ворвались на берега Дона. Это было тяжелое для всего советского народа время. Но только не для Эвелины Марковны. Она пустила в ход свои «сбережения», стала ездить по станицам, выменивая вещи на хлеб. Затем хлеб и другие продукты, добытые в станицах, она привозила в Ростов и снова выменивала на вещи, но уже более ценные.
Особенно часто она ездила в станицу Задонскую, где помнили эту дородную женщину по ее мужу — коренному задонцу. В один из приездов ей выпала редкая удача. В ту пору в доме, когда-то принадлежавшем Павлу Александровичу Тверскому, поселился немецкий врач, «герр доктор», как почтительно называли его немецкие солдаты. По рассказам станичников, он усиленно разыскивал родственников Тверского и даже обещал вознаграждение. Поразмыслив, Эвелина Марковна сказала себе; «Трус в карты не играет!» — и вечером, в запретный час, будто позабыв о строгом приказе гитлеровцев, вышла на темную улицу. Когда ее задержал патруль, она объяснила, что ей надо срочно «к господину доктору по важному делу».
— К подполковнику Дорту? — спросил офицер и приказал проводить задержанную.
Дорт говорил по-русски довольно сносно, и они нашли общий язык без переводчика.
— Кто ви есть? — спросил он.
— У Павла Александровича Тверского, — объяснила Эвелина Марковна, — был верный слуга, который с ним путешествовал… Федор Иванович Терехов.
— А ви кто есть? — нетерпеливо повторил Дорт.
— Я — невестка Терехова, жена его сына.
— Если ви есть настоящий невестка Терехова, — сказал Дорт, — то ви можете иметь от меня деньги! О! Зер грос деньги. Ми будем цузамен дружийть…
— Да, да, — послушно кивала Эвелина Марковна, и сердце ее приятно щемило.
— Мне не надо шпион, — с достоинством говорил Дорт. — О нет, я не занимайт этим… Мне надо иметь на память, что можно из вещей и коллекций доктора Тверского и вашего свекра, фрау. Ви понимайт?
— Да-да, я все понимаю, господин подполковник!
— Зер гут. Ви должна собирайт по станица все его бумаг, письмо, рукопись… Ферштейн зи?
— Я, я, — кивала Эвелина Марковна.
— И еще искать его коллекций. Согласны, фрау?
— Согласна, господин подполковник, — торопливо ответила Эвелина Марковна.
— А за каждый бумаг я платить вам деньги! Как это говорят по-русски? По рукам!
— По рукам, господин подполковник!
— Ви получите зер филь денег! Зер филь! — и он принялся подробно объяснять своей неожиданной помощнице, что ему требовалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
— И что же? — спросил Стоутмен.
— Они сгнивали заживо! — воодушевился Дорт. — У меня в руках наконец была проказа, но не обычная, длящаяся десятков-лет, а молниеносная! Это не пятна на лице Паолы, и никакой мазью от нее не спасешься… Я перепробовал сотни антибиотиков и других всевозможных препаратов, но ничто ее не берет! Стоутмен поежился и оглянулся.
— Бациллы мои спрятаны надежно, — улыбнулся Дорт, заметив движение собеседника. — Но если я захочу… — он засмеялся, — мир запомнит меня! Герострата забудут, меня — нет! Я сейчас могуч, как никогда.
Дорт нажал кнопку электрического звонка, и в лабораторию вошел лилипут Гарри. Переступив порог, он широко открытыми глазами посмотрел на Стоутмена.
— Это мой воспитанник, — представил его Дорт, — иногда полезно для здоровья проявлять гуманность, так сказать, к своим ближним…
Стоутмен даже не удостоил лилипута взглядом.
— Гарри, принеси папку номер два, — распорядился Дорт.
— Слушаюсь, доктор.
Стоутмен, как бы играя, написал на пачке сигарет единицу с несколькими нулями, а когда Гарри вернулся с папкой, незаметно от Дорта повернул пачку так, чтобы лилипут увидел написанное, и затем, закурив, спрятал сигареты в карман.
— Вот часть тех бумаг, что достались мне от пращуров, — объяснил Дорт. — К сожалению, на этих страницах больше говорится о геологическом строении острова, описываются каменные истуканы, которых вы сегодня видели, и высказываются гипотезы относительно их происхождения.
Стоутмен взглянул на лилипута, стоявшего позади немца. Тот едва заметно кивнул.
— Вот в этой тетради описана фауна острова и немного сама болезнь, которая привела меня сюда, но ни слова о средствах лечения! Сами понимаете, как это усложнило мою работу. Но теперь я имею надежный препарат…
Стоутмен опять посмотрел на Гарри: лилипут отрицательно покачал головой.
— Так в чем же дело? — спросил Стоутмен. На посеревшем лице Дорта выступили капли пота… В зеркале на боковой стене он заметил сигналы, подаваемые Гарри Стоутмену. С трудом овладев собой, Дорт встал, опять подошел к шкафу и выпил еще одну порцию спирта.
— Гарри, — сказал он, не оборачиваясь, — ты мне больше не нужен.
— Слушаюсь, доктор. — Лилипут вышел. Успокоившись, Дорт посмотрел на Стоутмена и твердо сказал:
— Если хотите, чтобы мы были друзьями, признайтесь: кого вы приставили ко мне?
— Это нетактичный вопрос, мистер Дорт.
— Вы сами говорили, что каждый развивает свое дело, как может… Что вам стоит удовлетворить мою прихоть? Тем более, что мы уже компаньоны, а ваш человек сделал свое дело. Не так ли?
— Все-таки неудобно…
— Самое важное для нас — взаимное доверие!
— Ну что поделаешь с вами, — засмеялся Стоутмен. — Так и быть… Разве вам можно в чем-нибудь отказать? Полезные для нас, вернее, для меня сведения сообщал Монти Пирс…
Стоутмен крепко промахнулся, выдав Пирса! Он полагал, что сохраняет Гарри, человека более полезного для дела. Наконец, становясь компаньоном Дорта, он подумывал изменить систему наблюдения за немцем и, рассчитывая на лилипута, решил пожертвовать Колорадским Жуком.
Кровь ударила Дорту в голову. «Значит, ко мне приставлены по меньшей мере два шпиона!» — подумал он.
— Больше никого?
— Нет.
— А Гарри?!
Стоутмен выдержал его взгляд, даже ухитрился сделать вид, будто он кое-что припоминает.
— Да-да-а, — пропел делец. — Представьте себе, едва не забыл о нем! Спасибо, что вы напомнили… — И подумал: «Черт возьми, имел двух надежных людей, а теперь ни одного!..»
— Покончим с этим, — сказал Дорт. — Я вижу, вы деловом человек и у вас есть чему поучиться…
— Я всегда к вашим услугам. Право, мне думается, что мы скоро станем друзьями до гроба.
— Это будет деловой союз, — напомнил Дорт.
— Разумеется. Такая основа — наиболее прочная для дружбы. Скажите, коллега, вы… полностью разработали средство лечения вашей болезни?
Дорт проглотил эту пилюлю.
— Почти… Мне нельзя даже посоветоваться со специалистами… Это, конечно, тормозит дело…
— Зато сохраняет конспирацию. Ведь если о ваших «крошках» узнают, то бизнеса может не получиться…
— Не потому ли вы так старались побольше выведать обо мне?
— Я не в счет: мы единомышленники, и я заботился лишь о том, чтобы в трудную минуту прийти к вам на помощь. Вы поняли меня?
— Понял. А теперь прошу присутствовать на опыте.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
«Никакого сундука не было!..»
1
Сардов, пробравшись в Москву, не торопился и действовал очень осторожно. Дорт просил никого не втягивать в дело, но какое это имеет значение, когда рисковать приходится не ему, а Сардову? И Сардов обманул Дорта, решив выполнить задание с помощью своего давнишнего приятеля Стася.
Вызвав Стася из Средней Азии и растолковав, что и где надо искать. Сардов посулил хорошее вознаграждение.
— Тебе нужно пробраться к Тверским и потихоньку перевернуть у них в доме каждую бумажку, камешек или стекляшку, — сказал он. — Ищи все, что осталось от покойного старика Тверского…
Задание Дорта не казалось Сардову сложным, причем нужных бумаг и ампулы могло вообще не быть, значит, есть возможность отговориться.
Сардов надеялся до конца оставаться в тени, следуя правилу некоторых политиков — загребать жар руками ближнего.
Стась предложил явку у Пата, но опытный шпион отказался воспользоваться таким ненадежным адресом. Он посоветовал приятелю лечь в клинику на операцию, что должно было помочь ближе познакомиться с Тверским. Резидент передал Стасю миниатюрную ультракоротковолновую радиоустановку для связи, объяснил, как с ней обращаться, и они расстались по крайней мере на месяц.
Относительно спокойную жизнь Сардова нарушала лишь нервозность Дорта, не перестававшего торопить его. В конце концов пришлось самому выехать в Задонскую,
В станице случайно удалось напасть на след Эвелины Марковны Тереховой, который привел Сардова в Ростов-на-Дону. Поиски оказались нелегкими. Все же неделю спустя адрес Тереховой (по паспорту — Пылаевой) был найден.
К тому времени Стась спешно выписался из клиники, связался со своим резидентом и ожидал его указаний.
Сардов вызвал Стася в Ростов. Они увидели друг друга на вокзале, в толпе приехавших, но разговаривали издали по замаскированной в одежде рации.
— Запомни адрес, — Сардов назвал улицу и номер дома. — Пойди к старухе, выведай, что у нее есть.
— Хорошо, — согласился Стась. — Только дай мне денег.
— Иди за мной, — распорядился Сардов. — Там, где я остановлюсь… Впрочем, нет, пройди в умывальную комнату… Зайдешь после меня в туалетную кабину и возьмешь сверток: в нем будут деньги и фотокопии расписок этой старухи. Припугнешь ее… Не забудь и сам взять расписку!
Стась быстро разыскал квартиру Пылаевой. Эвелина Марковна показала ему альбом, но старый вор даже не раскрыл его. Сундучок вызвал у Стася большее любопытство: в нем были статуэтки из камня, записные книжки, какие-то рисунки и две тяжелые металлические гильзы с запаянными крышками. Стась почуял, что это, пожалуй, и есть цель их поисков, но на всякий случай решил посоветоваться с Сардовым. Тем более, что старуха запросила невероятную сумму.
«Вот скряга, за какую-то рухлядь требует столько денег! — со злобой подумал он. — И к чему они ей? Ведь все равно скоро подохнет…» Пообещав зайти вечером, Стась оставил Пылаевой задаток.
На бульваре Пушкинской улицы, усевшись на уединенной скамье, Стась нажал на кнопку передатчика и вызвал Сардова. Резидент ответил сразу, но слышимость была неважной: вероятно, их разделяло большое расстояние. Резидент дважды переспрашивал о содержимом матросского сундучка и выразил удовлетворение.
— Пойдешь к ней вечером, — сказал он. — Купи в магазине саквояж… Старайся, чтобы тебя меньше видели.
2
Старый большой дом. Серый, угрюмый, с седым фронтоном. Парадные двери поблекли, сетчатый ствол уже не существующего лифта покрыт паутиной, на всех этажах спертый воздух,
По вечерам здесь тускло светятся засиженные мухами электрические лампочки.
К этому дому подъехали Петушок и Нина. Спотыкаясь на щербатых ступенях, но не рискуя опираться о липкие перила, они добрались до двери с нужным номером. На ней оказалось не менее дюжины кнопок, а возле каждой на клочке бумаги — фамилия жильца. Отыскав фамилию «Пылаева», Петушок нажал кнопку.
Эвелина Марковна Пылаева только что возвратилась из сберегательной кассы. Удобно расположившись в кресле-качалке, она перелистывала сберегательную книжку: Пылаева любила деньги и старательно копила их.
Эвелина Марковна пробежала взглядом колонку цифр: каждая запись вклада оживляла в памяти волнующий эпизод ее жизни, в которой было много пестрого — от любовных похождений до спекулятивных махинаций, в равной мере острых, незабываемых и доходных.
Резко затрещал старый звонок. Старуха, не торопясь, спрятала в комод свое сокровище и пошла открывать дверь.
— Петя?! — удивилась она, но тут же, изобразив на морщинистом лице радушие, запела: — Заходи-ите, дорого-ой… Так приятно, что вы все же вспомнили о нашем существова-ании.
— Знакомьтесь, это Нина Константиновна. Мы к вам.
В комнате стоял терпкий запах нафталина. Обстановка была старинная, каждая вещь казалась привинченной к своему месту.
Нина посмотрела на обитательницу этого жилища. Хозяйка Черныша, высокая, горбоносая, крупная женщина, была одета в черное платье. Волосы ее гладко зачесаны назад. На бледном матовом лице выделяются глубоко сидящая темные глаза. Они смотрели на гостью зорко и вместе с тем приветливо. Гордая осанка старухи говорила о привычке главенствовать в доме, а тонкие бледные губы придавали ее прямоугольному лицу выражение замкнутости и суровости.
Сперва разговор шел о погоде, о том, о сем, и говорить было легко. Нина рассказала, что в Ростове-на-Дону она в командировке, что вместе с Петей они в свободное время ходят в кино, музей и даже были в воскресенье на толчке — искали антикварные вещи.
Старуха сказала, что и сама не прочь купить старинную статуэтку, посуду или безделушку. Нина ухватилась за эту мысль и довольно умело подвела разговор к желаемой цели.
— Мне Петя говорил, что у вас есть оригинальный альбом, и я так захотела взглянуть на него… Если, разумеется, это не очень побеспокоит вас.
Старуха насторожилась, но ничем не выдала своих чувств.
— Ах, альбом! Да-да, как же… Есть. Вот, пожалуйста.
Она подала Нине тяжелый старинный альбом. Девушка с любопытством раскрыла его. Фотографии были обычные, но местами попадались карандашные зарисовки каких-то тропических пейзажей и несколько старинных фотографий. На одной из них Нина увидела с десяток каменных статуй, точно стоящих в военном строю у подножия скалистой горы. О таких изваяниях она читала в дневнике деда.
— Старый альбом, — сказала старуха. — Обратите внимание, здесь что-то написано.
На обороте толстого переплета можно было прочитать надпись: «Своему верному другу и спутнику в тихоокеанских странствиях Федору Ивановичу Терехову в честь наступления Нового года, 1 января 1911». Подпись длинная, витиеватая. В конце подписи точка.
— Что с вами, Ниночка?
— Я узнала почерк своего деда.
— Деда?!
— Я внучка Павла Александровича Тверского. Вам это ни о чем не говорит?
— Н-нет… — неуверенно ответила Эвелина Марковна, как бы роясь в памяти.
— А как этот альбом попал к вам?
— Он принадлежал моему покойному мужу, а ему достался от его отца, моего свекра, Терехова.
— Значит, вы невестка Федора Ивановича! — воскликнула Нина. — Эвелина Марковна, как я рада, что так неожиданно нашла вас! Вы мне сможете оказать неоценимую услугу.
— Я… услугу?!
— Да-да! Скажите, вы лично знали Федора Ивановича?
— Нет. Насколько мне помнится, он умер в девятсот пятнадцатом году. С мужем я познакомилась уже в гражданскую войну, вышла замуж в двадцать пятом, а в тридцать третьем его убили кулаки здесь, на Дону. Он был такой идейный…
— И он никогда не рассказывал вам о своем отце?
— Возможно, и говорил когда, не помню…
— Эвелина Марковна, милая, может, сохранилось еще что-нибудь из вещей Федора Ивановича? Ведь он служил у моего дедушки!
Губы старухи дрогнули.
— Что вы! Столько лет прошло… А почему это вас интересует?
— Федор Иванович много путешествовал с моим дедушкой. Не может быть, чтобы ничего не было. Возможно, какой-нибудь сундук…
На мгновение в глазах старухи отразился испуг, но, оправившись, она приняла оскорбленный вид. — Я вам ясно ответила. — И упрямо добавила: — Никакого сундука не было! Нина отшатнулась.
— Был, — грозно посмотрел на старуху Петушок. Она не выдержала его взгляда, отвернулась и глухо повторила:
— Никакого сундука не было.
— Но мне Серафим говорил, что он сам видел сундук.
— Серафим?! — старуха встала, выпрямилась, глаза ее метнули искры, но секунду спустя она чуть сжалась и заговорила мурлыкающим голосом, ласково и приветливо: — Что это мы, чуть не заспорили? А я-то, старая, и запамятовала… Был сундучок, но не Федора Ивановича, а мой собственный, еще от мамы в приданое достался. Но он было совсем расклеился, и я продала его еще зимой старьевщику. А вещей Федора Ивановича у меня нет никаких, кроме альбома. Могу уступить его вам, Ниночка. Подарила бы, но жизнь такая дорогая…
Большего они не добились. Нина купила у старухи альбом и, кивнув Петушку, первой поднялась.
— До свидания, — сухо сказала она.
— До свидания, моя милая. Прошу бывать у нас… Может, при случае и с Эммочкой вас познакомлю: дочь моя, живет с мужем в Ленинграде, но каждый год навещает меня. А Симочке я сделаю выговор, чтобы не сбивал людей с толку!
3
Нелегко дался Эвелине Марковне этот неожиданный визит. Проводив гостей, она, держась за стенку погруженного в полумрак коридора, едва доковыляла до двери. Войдя в комнату, грузно опустилась в качалку. Ноги налились тяжестью, усталость разлилась по всему телу, а пальцы безвольно опущенных рук были холодны, как сосульки.
Память вернула ее к событиям уже немалой давности, когда фашистские полчища ворвались на берега Дона. Это было тяжелое для всего советского народа время. Но только не для Эвелины Марковны. Она пустила в ход свои «сбережения», стала ездить по станицам, выменивая вещи на хлеб. Затем хлеб и другие продукты, добытые в станицах, она привозила в Ростов и снова выменивала на вещи, но уже более ценные.
Особенно часто она ездила в станицу Задонскую, где помнили эту дородную женщину по ее мужу — коренному задонцу. В один из приездов ей выпала редкая удача. В ту пору в доме, когда-то принадлежавшем Павлу Александровичу Тверскому, поселился немецкий врач, «герр доктор», как почтительно называли его немецкие солдаты. По рассказам станичников, он усиленно разыскивал родственников Тверского и даже обещал вознаграждение. Поразмыслив, Эвелина Марковна сказала себе; «Трус в карты не играет!» — и вечером, в запретный час, будто позабыв о строгом приказе гитлеровцев, вышла на темную улицу. Когда ее задержал патруль, она объяснила, что ей надо срочно «к господину доктору по важному делу».
— К подполковнику Дорту? — спросил офицер и приказал проводить задержанную.
Дорт говорил по-русски довольно сносно, и они нашли общий язык без переводчика.
— Кто ви есть? — спросил он.
— У Павла Александровича Тверского, — объяснила Эвелина Марковна, — был верный слуга, который с ним путешествовал… Федор Иванович Терехов.
— А ви кто есть? — нетерпеливо повторил Дорт.
— Я — невестка Терехова, жена его сына.
— Если ви есть настоящий невестка Терехова, — сказал Дорт, — то ви можете иметь от меня деньги! О! Зер грос деньги. Ми будем цузамен дружийть…
— Да, да, — послушно кивала Эвелина Марковна, и сердце ее приятно щемило.
— Мне не надо шпион, — с достоинством говорил Дорт. — О нет, я не занимайт этим… Мне надо иметь на память, что можно из вещей и коллекций доктора Тверского и вашего свекра, фрау. Ви понимайт?
— Да-да, я все понимаю, господин подполковник!
— Зер гут. Ви должна собирайт по станица все его бумаг, письмо, рукопись… Ферштейн зи?
— Я, я, — кивала Эвелина Марковна.
— И еще искать его коллекций. Согласны, фрау?
— Согласна, господин подполковник, — торопливо ответила Эвелина Марковна.
— А за каждый бумаг я платить вам деньги! Как это говорят по-русски? По рукам!
— По рукам, господин подполковник!
— Ви получите зер филь денег! Зер филь! — и он принялся подробно объяснять своей неожиданной помощнице, что ему требовалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19