Всякий житель Бостона знает, что самый жестокий
месяц - март, коварно дарящий несколько мгновений ложной надежды, чтобы
потом подло швырнуть в лицо пригоршню дерьма. Сегодня один из таких, не
внушающих доверия дней, когда кажется, что весна и впрямь посетила их
суровый город, и Джоунси даже подумывает пройтись немного, когда разберется
с одной неприятностью.., вернее, пакостью. Конечно, в эту секунду он не
представляет, чем обернется сегодняшняя погода, и понятия не имеет, что к
вечеру окажется в больничной палате, искалеченный, окровавленный и отчаянно
сражающийся за собственную проклятую жизнь.
День другой, дерьмо все то же, думает он, но на поверку дерьмо тоже
оказывается другим.
Но тут звонит телефон, и он хватает трубку, исполненный робкого
радостного предчувствия: это наверняка мальчишка Дефаньяк, попросит отменить
одиннадцатичасовую встречу.
Должно быть, чует кошка, чье мясо съела, думает Джоунси. Что ж, вполне
возможно. Обычно это студенты добиваются встречи с преподавателем. Когда же
парню сообщается, что преподаватель хочет видеть его.., не нужно быть
ясновидящим, чтобы понять, куда ветер дует.
- Алло, Джоунс у телефона, - бросает он в трубку.
- Привет, Джоунси, как жизнь? Он узнал бы этот голос где угодно.
- Генри! Эй, Генри! Прекрасна, жизнь прекрасна! По правде говоря, это
не совсем так, вернее, далеко не так, особенно при мысли о скором появлении
Дефаньяка, но все относительно, не так ли? По сравнению с тем, где он
окажется через двенадцать часов, пришпиленный к попискивающим, гудящим,
позвякивающим аппаратам: одна операция позади и три еще ждут... Джоунси
сильно приукрашивает действительность, или, попросту говоря, бздит сквозь
шелк. Высокопарно выражаясь, делает хорошую мину при плохой игре.
- Рад это слышать.
Должно быть, он расслышал невеселые нотки в голосе Генри, но скорее
всего просто чувствует подобные вещи.
- Генри? Что стряслось?
Молчание. Джоунси хочет было снова спросить, но Генри все же отвечает:
- Мой пациент умер вчера. Я увидел заметку в газете. Барри Ньюмен его
звали.
И после небольшой паузы добавляет:
- Он был диванным пациентом. Джоунси не совсем ясно, что это такое, но
старому другу плохо. Он это знает.
- Самоубийство?
- Сердечный приступ. В двадцать девять лет. Вырыл собственную могилу
ложкой и вилкой.
- Жаль.
- Последние три года он не был моим пациентом. Я отпугнул его.
Случилась.., одна из этих штук. Понимаешь, о чем я?
Джоунси кивает, забыв, что Генри его не видит.
- Линия?
Генри вздыхает, но Джоунси не слышит в его вздохе особого сожаления.
- Да. И я вроде как выплеснул все на него. Он смылся так, словно
задницу припекло.
- Это еще не делает тебя виновником его инфаркта.
- Может, ты и прав. Но почему-то мне так не кажется. Снова пауза. И
потом, уже веселее:
- Разве это не строчка из песни Джима Кроче? А ты? Ты в порядке,
Джоунси?
- Я? Угу. А почему ты спрашиваешь?
- Не знаю, - говорит Генри. - Только... Я думаю о тебе с той самой
минуты, как развернул газету и увидел фото Барри на странице некрологов.
Пожалуйста, будь осторожнее.
Джоунси вдруг ощущает легкий холодок, пронизавший до самых костей
(многим из которых грозят скорые множественные переломы).
- Да о чем это ты?
- Не знаю, - повторяет Генри. - Может, просто так. Но...
- Неужели опять эта линия? - тревожится Джоунси и, машинально
развернувшись в кресле, смотрит в окно, на переменчивое весеннее солнышко. И
тут на ум приходит, что парнишка, Дефаньяк, вероятно, съехал с катушек и
прихватил оружие (коварный замысел, как говорится в детективах и триллерах,
которые Джоунси любит почитывать в свободное время), и Генри каким-то
образом это просек.
- Не знаю. Вполне возможно, просто опосредованная реакция на смерть
Барри. Видеть его фото на странице некрологов... Но все же поостерегись
немного, договорились?
- Ну.., конечно, я вполне могу...
- Вот и хорошо.
- У тебя точно все нормально?
- Лучше некуда.
Но Джоунси так не думает. Он уже хочет сказать что-то, когда слышит за
спиной робкий кашель и понимает, что Дефаньяк скорее всего уже здесь.
- Вот и хорошо, - вторит он, поворачиваясь к столу. Да, в дверях
переминается его одиннадцатичасовой посетитель, на вид совсем не опасный:
обычный мальчишка, закутанный в старое мешковатое пальто с капюшоном и
деревянными пуговицами, не по погоде теплое, тощий и невзрачный, с
панковской прической, неровными пиками торчащей над встревоженными
глазищами.
- Генри, у меня срочный разговор. Я перезвоню...
- Да нет, не стоит. Честно.
- Уверен?
- Да. Но только.., тут еще одно дельце. Тридцать секунд есть?
- Естественно, как же не быть? Он поднимает палец, и Дефаньяк послушно
кивает. Однако продолжает стоять, пока Джоунси не показывает на
единственный, не заваленный книгами свободный стул. Дефаньяк нерешительно
направляется к нему.
- Выкладывай, - говорит Джоунси в трубку.
- Думаю, надо бы смотаться в Дерри. По-быстрому, только я и ты.
Навестить старого друга.
- То есть .
Но он не хочет в присутствии постороннего произносить это имя, совсем
детское, чуточку смешное имя. Да и ни к чему: Генри делает это за него.
Когда-то они были квартетом, потом, ненадолго, стали квинтетом, а потом
снова квартетом. Но пятый, собственно говоря, так и не покинул их. Генри
называет это имя, имя мальчика, каким-то чудом так и оставшегося мальчиком.
Тревоги Генри о нем более понятны, отчетливее выражены. Он объясняет
Джоунси, что ничего в точности не известно, просто так, предчувствие, что
старый приятель, вполне возможно, нуждается в посещении.
- Говорил с его матерью? - спрашивает Джоунси.
- Думаю, - отвечает Генри, - будет лучше, если мы просто.., ну, словом,
свалимся как снег на голову. Как насчет твоих планов на этот уик-энд? Или
следующий?
Джоунси ни к чему сверяться с ежедневником. Уик-энд начинается
послезавтра. Правда, в субботу нужно быть на факультетской вечеринке, но от
этого можно легко отделаться.
- Вполне свободен, оба дня, - говорит он. - Ничего, если заеду в
субботу? К десяти?
- В самый раз, - облегченно вздыхает Генри, теперь уже больше похожий
на себя. Джоунси чуть расслабляется. - Ты точно успеешь?
- Если считаешь, что следует повидать... - Джоунси колеблется, -
..Дугласа, тогда, вероятно, так и сделаем. Уж очень давно это было.
- Твое собеседование.., он уже у тебя?
- Угу.
- Ладно. Жду в десять в субботу. Эй, может, стоит взять "скаут"? Дадим
ему размяться. Как тебе?
- Здорово! Генри смеется.
- Карла по-прежнему дает тебе завтрак с собой?
- Так и есть.
Джоунси невольно бросает взгляд на портфель.
- Что там у тебя сегодня? Сандвич с тунцом?
- Яичный салат.
- М-м-м... Ладно, я пошел. ДДДТ, так?
- ДДДТ, - соглашается Джоунси. Он не может назвать старого друга по
имени в присутствии студента, но ДДДТ ни о чем тому не говорит. - Поговорим
в...
- И береги себя. Я не шучу, - подчеркивает Генри, многозначительно и
чуть зловеще. И снова легкий холодок бежит по спине. Но прежде чем Джоунси
успевает ответить (а что он может сказать при Дефаньяке, смирно сидящем в
углу), Генри отключается.
Несколько мгновений Джоунси задумчиво смотрит на телефон, кладет
трубку, перелистывает страницы ежедневника, густо вычеркивает субботнюю
запись: "Попойка в доме декана Джейкобсона" и вписывает: "отпроситься:
поездка с Генри в Дерри, повидаться с Д." Но и это обещание он не сдержит. К
субботе Дерри и старые друзья надолго испарятся из его мыслей.
Джоунси набирает в грудь воздуха и переносит внимание на своего
взрывоопасного посетителя. Парень нервно ерзает на стуле, очевидно,
прекрасно понимая, почему вызван сюда.
- Итак, мистер Дефаньяк, - начинает Джоунси, - согласно документам, вы
из Мэна.
- Э-э.., да. Питтсфилд. Я...
- В документах сказано также, что вы получаете стипендию, и при этом
неплохо учитесь.
Парень, похоже, не просто волнуется. Парень, похоже, вот-вот
разревется. Господи, как же это трудно! До сегодняшнего дня Джоунси ни разу
не приходилось обвинять студента в обмане, но, похоже, все еще впереди.
Потому что это ужасно трудно.., то, что Бивер назвал бы сранью.
- Мистер Дефаньяк... Дэвид.., знаете, куда деваются стипендии, когда их
обладателя ловят на шпаргалках? Да еще на семестровом экзамене?
Парень дергается так, словно спрятанный под сиденьем недоброжелатель
только сейчас воткнул оголенный электропровод с низковольтным зарядом в его
тощую ягодицу. Губы трясутся, и первая слеза... О Господи, первая слеза
ползет по небритой щеке.
- Могу в точности вам объяснить, - продолжает Джоунси. - Такие
стипендии испаряются. Вот что с ними происходит. Пуф - и шарик лопается.
- Я.., я...
На столе Джоунси лежит папка. Он открывает ее и вытаскивает программу
билетов Европейской истории за первый семестр: один из тех чудовищных
вопросников-"угадаек", на которых в своей безграничной мудрости настаивает
департамент образования. Сверху черным росчерком айбиэмовского карандаша
(старайтесь, чтобы пометки были четкими и ясными, а если необходимо стереть,
стирайте как можно тщательнее) написано имя:
ДЭВИД ДЕФАНЬЯК.
- Я прочел вашу курсовую, Дэвид, пробежал вашу статью о средневековом
французском феодализме и даже пролистал ваши характеристики. Вы, разумеется,
не гений, но успевали не хуже других. Кроме того, я в курсе, что вы просто
выполняете обязательную программу, ведь ваши истинные интересы не лежат в
моей области знаний, верно?
Дефаньяк молча кивает. Слезы неярко поблескивают в ненадежных
мартовских лучах. В уголке стола валяется пачка бумажных салфеток, и Джоунси
швыряет ее мальчику, который, даже в расстроенных чувствах, легко ее ловит.
Хорошие рефлексы. Когда тебе девятнадцать, вся твоя "проводка" надежна и
туга, все связки крепки и гибки.
Подождите несколько лет, мистер Дефаньяк, думает он. Мне всего тридцать
семь, а кое-какие провода уже повисли.
- Возможно, вы заслуживаете еще одного шанса, - произносит Джоунси и
медленно, словно напоказ, начинает скручивать подозрительно безупречную
работу Дефаньяка, высший балл, ни больше ни меньше, в толстый жгут. - Может,
вам стало нехорошо в день экзамена и вы вообще не пришли...
- Я был болен, - с готовностью подхватывает Дэвид Дефаньяк. - Похоже,
едва не свалился с гриппом.
- В таком случае я готов дать вам на дом эссе, вместо того теста,
который сдавали ваши однокурсники. Если хотите, конечно. Чтобы восполнить
пропущенный экзамен. Ну как, согласны?
- Да, - шмыгает носом парень, яростно растирая глаза охапкой салфеток.
Что ж, по крайней мере не стал нести все это лживое дерьмо насчет того, что
Джоунси все равно ничего не докажет, что он обратится в Совет по делам
студентов, что подаст протест, и прочее в том же духе.
Вместо этого он плачет, что неприятно наблюдать, но, возможно, хороший
знак: девятнадцать - это так мало, но большинство уже успевает потерять
остатки совести к тому времени, как попадают сюда. Дефаньяк же все равно что
сознался, а значит, у него еще есть шансы стать человеком.
- Да, это было бы здорово.
- И вы понимаете, что если что-то подобное случится снова...
- Никогда, - быстро отвечает парень. - Никогда, профессор Джоунс.
И хотя Джоунс всего лишь адъюнкт-профессор, ему не приходит в голову
поправить парня. В любом случае когда-нибудь он станет профессором Джоунсом,
без этого дело швах. Полон дом детишек, и если в будущем не предвидится
нескольких значительных прибавок в бюджете, сводить концы с концами будет
все труднее.
- Надеюсь, - произносит он вслух. - Напишете эссе на три тысячи слов о
последствиях завоевания норманнами Англии договорились? Ссылки на источники,
но никакой дополнительной информации. Изложение свободное, но выводы должны
быть достаточно убедительными. Срок - следующий понедельник. Понятно?
- Да. Да, сэр.
- В таком случае можете идти и приступать к делу. - Он показывает на
изношенные до дыр кроссовки Дефаньяка:
- И в следующий раз, когда вздумаете попить пивка, купите лучше новые
тапочки. Не хочу, чтобы вы снова подхватили грипп.
Дефаньяк шагает к двери и оборачивается. Ему не терпится поскорее
смыться, пока мистер Джоунс не передумал, но, с другой стороны, ему всего
девятнадцать... О, это любопытство юности!
- Откуда вы узнали? Вас в тот день там даже не было. Экзамен принимал
какой-то аспирант.
- Знаю, и этого достаточно, - отрезает Джоунс. - Топай, сынок. И напиши
хорошую работу. Потерять стипендию для тебя - смерти подобно. Я сам из Мэна:
Дерри, и знаю Питтсфилд. От этого места лучше держаться подальше.
- Уж это точно, - с чувством произносит Дефаньяк. - Спасибо. Спасибо за
то, что дали мне еще шанс.
- Закрой за собой дверь.
Дефаньяк, который потратит последние деньги не на кроссовки, не па
пиво, а па букет в палату Джоунси с пожеланием скорейшего выздоровления,
выскальзывает в коридор, послушно прикрыв за собой дверь. Джоунси
поворачивается к окну. Солнце по-прежнему изменчивое, неверное, по влекущее.
И потому, что история с Дефаньяком кончилась куда благополучнее, чем он
ожидал, Джоунси решает прогуляться, прежде чем мартовские облака, а может, и
сложный заряд, омрачат этот день. Он хотел поесть в кабинете, но сейчас в
голове возник новый план. Худший в его жизни, но Джоунси, конечно, этого не
знает. И поэтому решает захватить с собой портфель, сегодняшний выпуск
"Бостон феникс", и перебраться через реку в Кембридж <Пригород Бостона,
где находятся Гарвардский университет и Массачусетский технологический
институт.>. Сядет на скамеечку и спокойно съест сандвич с яичным салатом,
жмурясь на солнышке.
Он поднимается, чтобы положить документы Дефаньяка в картотечный шкаф,
под табличкой "D - F". "Откуда вы знаете?" - спросил мальчик. Что ж, хороший
вопрос. Превосходный, можно сказать. А ответ прост. Он знает, потому что..,
иногда знает. Вот она, правда, а другой нет и быть не может. Правда, если бы
кто-то приставил пистолет к его виску, он признался бы, что обнаружил это во
время первой лекции второго семестра и что в мозгу Дэвида Дефаньяка
взрывались огромные красные буквы, словно мигающая неоновая вывеска,
обдававшая стыдом, назойливо долбившая в виски: шпаргалочник, шпаргалочник,
шпаргалочник...
Но, Господи, все это чушь: не может он читать мысли. И никогда не мог.
Никогда-в-жизни, никогда-в-жизни, никогда-в-жизни.., не мог и не сможет.
Иногда что-то вспыхивает в голове, да, именно так он узнал о проблемах жены
с таблетками, вероятно, срабатывает интуиция, как с Генри. Он сразу
заподозрил что-то неладное, когда тот позвонил (да нет же, олух, просто
догадался по голосу, только и всего), но такие вещи в последнее время почти
не случаются. Да и не происходило ничего по-настоящему странного после той
истории с Джози Ринкенхауэр. Может, когда-то и было что-то, тянувшееся за
ними хвостом все детство и юность, но теперь все позади. Или почти.
Почти.
Он обводит кружком слова "поездка в Дерри", хватает портфель, и тут
новая мысль осеняет его, внезапная и бессмысленная, но мощная и
всеобъемлющая: Берегись мистера Грея.
Джоунс, уже схватившийся за ручку двери, замирает. Это его голос, вне
всяких сомнений.
- Что? - вопрошает он пустоту.
Ничего.
Джоунси выходит из кабинета, захлопывает дверь и проверяет, заперто ли.
В уголке доски для объявлений белеет листочек. Джоунси откалывает его,
переворачивает напечатанной стороной вверх. Всего одна строчка: "Вернусь в
час. Он спокойно прикалывает записку, не ведая, что пройдет почти два
месяца, прежде чем он вновь войдет в эту комнату и увидит ежедневник,
раскрытый на дне Святого Патрика <17 марта>.
"Береги себя", - сказал Генри, но Джоунси думает не о том, чтобы
поберечь себя. О мартовском солнышке. О том, как бы поскорее съесть сандвич.
О том, как приятно поглазеть на девушек в Кембридже: юбки слишком коротки, а
мартовский ветер игрив и большой шутник. Словом, о многих заманчивых вещах,
в список которых не входит необходимость беречься мистера Грея. И беречься
вообще.
И в этом его ошибка. Вот так может перемениться жизнь, навсегда и
бесповоротно.
ЧАСТЬ 1
РАК
Я сознаю, что только эта дрожь меня приводит в чувство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
месяц - март, коварно дарящий несколько мгновений ложной надежды, чтобы
потом подло швырнуть в лицо пригоршню дерьма. Сегодня один из таких, не
внушающих доверия дней, когда кажется, что весна и впрямь посетила их
суровый город, и Джоунси даже подумывает пройтись немного, когда разберется
с одной неприятностью.., вернее, пакостью. Конечно, в эту секунду он не
представляет, чем обернется сегодняшняя погода, и понятия не имеет, что к
вечеру окажется в больничной палате, искалеченный, окровавленный и отчаянно
сражающийся за собственную проклятую жизнь.
День другой, дерьмо все то же, думает он, но на поверку дерьмо тоже
оказывается другим.
Но тут звонит телефон, и он хватает трубку, исполненный робкого
радостного предчувствия: это наверняка мальчишка Дефаньяк, попросит отменить
одиннадцатичасовую встречу.
Должно быть, чует кошка, чье мясо съела, думает Джоунси. Что ж, вполне
возможно. Обычно это студенты добиваются встречи с преподавателем. Когда же
парню сообщается, что преподаватель хочет видеть его.., не нужно быть
ясновидящим, чтобы понять, куда ветер дует.
- Алло, Джоунс у телефона, - бросает он в трубку.
- Привет, Джоунси, как жизнь? Он узнал бы этот голос где угодно.
- Генри! Эй, Генри! Прекрасна, жизнь прекрасна! По правде говоря, это
не совсем так, вернее, далеко не так, особенно при мысли о скором появлении
Дефаньяка, но все относительно, не так ли? По сравнению с тем, где он
окажется через двенадцать часов, пришпиленный к попискивающим, гудящим,
позвякивающим аппаратам: одна операция позади и три еще ждут... Джоунси
сильно приукрашивает действительность, или, попросту говоря, бздит сквозь
шелк. Высокопарно выражаясь, делает хорошую мину при плохой игре.
- Рад это слышать.
Должно быть, он расслышал невеселые нотки в голосе Генри, но скорее
всего просто чувствует подобные вещи.
- Генри? Что стряслось?
Молчание. Джоунси хочет было снова спросить, но Генри все же отвечает:
- Мой пациент умер вчера. Я увидел заметку в газете. Барри Ньюмен его
звали.
И после небольшой паузы добавляет:
- Он был диванным пациентом. Джоунси не совсем ясно, что это такое, но
старому другу плохо. Он это знает.
- Самоубийство?
- Сердечный приступ. В двадцать девять лет. Вырыл собственную могилу
ложкой и вилкой.
- Жаль.
- Последние три года он не был моим пациентом. Я отпугнул его.
Случилась.., одна из этих штук. Понимаешь, о чем я?
Джоунси кивает, забыв, что Генри его не видит.
- Линия?
Генри вздыхает, но Джоунси не слышит в его вздохе особого сожаления.
- Да. И я вроде как выплеснул все на него. Он смылся так, словно
задницу припекло.
- Это еще не делает тебя виновником его инфаркта.
- Может, ты и прав. Но почему-то мне так не кажется. Снова пауза. И
потом, уже веселее:
- Разве это не строчка из песни Джима Кроче? А ты? Ты в порядке,
Джоунси?
- Я? Угу. А почему ты спрашиваешь?
- Не знаю, - говорит Генри. - Только... Я думаю о тебе с той самой
минуты, как развернул газету и увидел фото Барри на странице некрологов.
Пожалуйста, будь осторожнее.
Джоунси вдруг ощущает легкий холодок, пронизавший до самых костей
(многим из которых грозят скорые множественные переломы).
- Да о чем это ты?
- Не знаю, - повторяет Генри. - Может, просто так. Но...
- Неужели опять эта линия? - тревожится Джоунси и, машинально
развернувшись в кресле, смотрит в окно, на переменчивое весеннее солнышко. И
тут на ум приходит, что парнишка, Дефаньяк, вероятно, съехал с катушек и
прихватил оружие (коварный замысел, как говорится в детективах и триллерах,
которые Джоунси любит почитывать в свободное время), и Генри каким-то
образом это просек.
- Не знаю. Вполне возможно, просто опосредованная реакция на смерть
Барри. Видеть его фото на странице некрологов... Но все же поостерегись
немного, договорились?
- Ну.., конечно, я вполне могу...
- Вот и хорошо.
- У тебя точно все нормально?
- Лучше некуда.
Но Джоунси так не думает. Он уже хочет сказать что-то, когда слышит за
спиной робкий кашель и понимает, что Дефаньяк скорее всего уже здесь.
- Вот и хорошо, - вторит он, поворачиваясь к столу. Да, в дверях
переминается его одиннадцатичасовой посетитель, на вид совсем не опасный:
обычный мальчишка, закутанный в старое мешковатое пальто с капюшоном и
деревянными пуговицами, не по погоде теплое, тощий и невзрачный, с
панковской прической, неровными пиками торчащей над встревоженными
глазищами.
- Генри, у меня срочный разговор. Я перезвоню...
- Да нет, не стоит. Честно.
- Уверен?
- Да. Но только.., тут еще одно дельце. Тридцать секунд есть?
- Естественно, как же не быть? Он поднимает палец, и Дефаньяк послушно
кивает. Однако продолжает стоять, пока Джоунси не показывает на
единственный, не заваленный книгами свободный стул. Дефаньяк нерешительно
направляется к нему.
- Выкладывай, - говорит Джоунси в трубку.
- Думаю, надо бы смотаться в Дерри. По-быстрому, только я и ты.
Навестить старого друга.
- То есть .
Но он не хочет в присутствии постороннего произносить это имя, совсем
детское, чуточку смешное имя. Да и ни к чему: Генри делает это за него.
Когда-то они были квартетом, потом, ненадолго, стали квинтетом, а потом
снова квартетом. Но пятый, собственно говоря, так и не покинул их. Генри
называет это имя, имя мальчика, каким-то чудом так и оставшегося мальчиком.
Тревоги Генри о нем более понятны, отчетливее выражены. Он объясняет
Джоунси, что ничего в точности не известно, просто так, предчувствие, что
старый приятель, вполне возможно, нуждается в посещении.
- Говорил с его матерью? - спрашивает Джоунси.
- Думаю, - отвечает Генри, - будет лучше, если мы просто.., ну, словом,
свалимся как снег на голову. Как насчет твоих планов на этот уик-энд? Или
следующий?
Джоунси ни к чему сверяться с ежедневником. Уик-энд начинается
послезавтра. Правда, в субботу нужно быть на факультетской вечеринке, но от
этого можно легко отделаться.
- Вполне свободен, оба дня, - говорит он. - Ничего, если заеду в
субботу? К десяти?
- В самый раз, - облегченно вздыхает Генри, теперь уже больше похожий
на себя. Джоунси чуть расслабляется. - Ты точно успеешь?
- Если считаешь, что следует повидать... - Джоунси колеблется, -
..Дугласа, тогда, вероятно, так и сделаем. Уж очень давно это было.
- Твое собеседование.., он уже у тебя?
- Угу.
- Ладно. Жду в десять в субботу. Эй, может, стоит взять "скаут"? Дадим
ему размяться. Как тебе?
- Здорово! Генри смеется.
- Карла по-прежнему дает тебе завтрак с собой?
- Так и есть.
Джоунси невольно бросает взгляд на портфель.
- Что там у тебя сегодня? Сандвич с тунцом?
- Яичный салат.
- М-м-м... Ладно, я пошел. ДДДТ, так?
- ДДДТ, - соглашается Джоунси. Он не может назвать старого друга по
имени в присутствии студента, но ДДДТ ни о чем тому не говорит. - Поговорим
в...
- И береги себя. Я не шучу, - подчеркивает Генри, многозначительно и
чуть зловеще. И снова легкий холодок бежит по спине. Но прежде чем Джоунси
успевает ответить (а что он может сказать при Дефаньяке, смирно сидящем в
углу), Генри отключается.
Несколько мгновений Джоунси задумчиво смотрит на телефон, кладет
трубку, перелистывает страницы ежедневника, густо вычеркивает субботнюю
запись: "Попойка в доме декана Джейкобсона" и вписывает: "отпроситься:
поездка с Генри в Дерри, повидаться с Д." Но и это обещание он не сдержит. К
субботе Дерри и старые друзья надолго испарятся из его мыслей.
Джоунси набирает в грудь воздуха и переносит внимание на своего
взрывоопасного посетителя. Парень нервно ерзает на стуле, очевидно,
прекрасно понимая, почему вызван сюда.
- Итак, мистер Дефаньяк, - начинает Джоунси, - согласно документам, вы
из Мэна.
- Э-э.., да. Питтсфилд. Я...
- В документах сказано также, что вы получаете стипендию, и при этом
неплохо учитесь.
Парень, похоже, не просто волнуется. Парень, похоже, вот-вот
разревется. Господи, как же это трудно! До сегодняшнего дня Джоунси ни разу
не приходилось обвинять студента в обмане, но, похоже, все еще впереди.
Потому что это ужасно трудно.., то, что Бивер назвал бы сранью.
- Мистер Дефаньяк... Дэвид.., знаете, куда деваются стипендии, когда их
обладателя ловят на шпаргалках? Да еще на семестровом экзамене?
Парень дергается так, словно спрятанный под сиденьем недоброжелатель
только сейчас воткнул оголенный электропровод с низковольтным зарядом в его
тощую ягодицу. Губы трясутся, и первая слеза... О Господи, первая слеза
ползет по небритой щеке.
- Могу в точности вам объяснить, - продолжает Джоунси. - Такие
стипендии испаряются. Вот что с ними происходит. Пуф - и шарик лопается.
- Я.., я...
На столе Джоунси лежит папка. Он открывает ее и вытаскивает программу
билетов Европейской истории за первый семестр: один из тех чудовищных
вопросников-"угадаек", на которых в своей безграничной мудрости настаивает
департамент образования. Сверху черным росчерком айбиэмовского карандаша
(старайтесь, чтобы пометки были четкими и ясными, а если необходимо стереть,
стирайте как можно тщательнее) написано имя:
ДЭВИД ДЕФАНЬЯК.
- Я прочел вашу курсовую, Дэвид, пробежал вашу статью о средневековом
французском феодализме и даже пролистал ваши характеристики. Вы, разумеется,
не гений, но успевали не хуже других. Кроме того, я в курсе, что вы просто
выполняете обязательную программу, ведь ваши истинные интересы не лежат в
моей области знаний, верно?
Дефаньяк молча кивает. Слезы неярко поблескивают в ненадежных
мартовских лучах. В уголке стола валяется пачка бумажных салфеток, и Джоунси
швыряет ее мальчику, который, даже в расстроенных чувствах, легко ее ловит.
Хорошие рефлексы. Когда тебе девятнадцать, вся твоя "проводка" надежна и
туга, все связки крепки и гибки.
Подождите несколько лет, мистер Дефаньяк, думает он. Мне всего тридцать
семь, а кое-какие провода уже повисли.
- Возможно, вы заслуживаете еще одного шанса, - произносит Джоунси и
медленно, словно напоказ, начинает скручивать подозрительно безупречную
работу Дефаньяка, высший балл, ни больше ни меньше, в толстый жгут. - Может,
вам стало нехорошо в день экзамена и вы вообще не пришли...
- Я был болен, - с готовностью подхватывает Дэвид Дефаньяк. - Похоже,
едва не свалился с гриппом.
- В таком случае я готов дать вам на дом эссе, вместо того теста,
который сдавали ваши однокурсники. Если хотите, конечно. Чтобы восполнить
пропущенный экзамен. Ну как, согласны?
- Да, - шмыгает носом парень, яростно растирая глаза охапкой салфеток.
Что ж, по крайней мере не стал нести все это лживое дерьмо насчет того, что
Джоунси все равно ничего не докажет, что он обратится в Совет по делам
студентов, что подаст протест, и прочее в том же духе.
Вместо этого он плачет, что неприятно наблюдать, но, возможно, хороший
знак: девятнадцать - это так мало, но большинство уже успевает потерять
остатки совести к тому времени, как попадают сюда. Дефаньяк же все равно что
сознался, а значит, у него еще есть шансы стать человеком.
- Да, это было бы здорово.
- И вы понимаете, что если что-то подобное случится снова...
- Никогда, - быстро отвечает парень. - Никогда, профессор Джоунс.
И хотя Джоунс всего лишь адъюнкт-профессор, ему не приходит в голову
поправить парня. В любом случае когда-нибудь он станет профессором Джоунсом,
без этого дело швах. Полон дом детишек, и если в будущем не предвидится
нескольких значительных прибавок в бюджете, сводить концы с концами будет
все труднее.
- Надеюсь, - произносит он вслух. - Напишете эссе на три тысячи слов о
последствиях завоевания норманнами Англии договорились? Ссылки на источники,
но никакой дополнительной информации. Изложение свободное, но выводы должны
быть достаточно убедительными. Срок - следующий понедельник. Понятно?
- Да. Да, сэр.
- В таком случае можете идти и приступать к делу. - Он показывает на
изношенные до дыр кроссовки Дефаньяка:
- И в следующий раз, когда вздумаете попить пивка, купите лучше новые
тапочки. Не хочу, чтобы вы снова подхватили грипп.
Дефаньяк шагает к двери и оборачивается. Ему не терпится поскорее
смыться, пока мистер Джоунс не передумал, но, с другой стороны, ему всего
девятнадцать... О, это любопытство юности!
- Откуда вы узнали? Вас в тот день там даже не было. Экзамен принимал
какой-то аспирант.
- Знаю, и этого достаточно, - отрезает Джоунс. - Топай, сынок. И напиши
хорошую работу. Потерять стипендию для тебя - смерти подобно. Я сам из Мэна:
Дерри, и знаю Питтсфилд. От этого места лучше держаться подальше.
- Уж это точно, - с чувством произносит Дефаньяк. - Спасибо. Спасибо за
то, что дали мне еще шанс.
- Закрой за собой дверь.
Дефаньяк, который потратит последние деньги не на кроссовки, не па
пиво, а па букет в палату Джоунси с пожеланием скорейшего выздоровления,
выскальзывает в коридор, послушно прикрыв за собой дверь. Джоунси
поворачивается к окну. Солнце по-прежнему изменчивое, неверное, по влекущее.
И потому, что история с Дефаньяком кончилась куда благополучнее, чем он
ожидал, Джоунси решает прогуляться, прежде чем мартовские облака, а может, и
сложный заряд, омрачат этот день. Он хотел поесть в кабинете, но сейчас в
голове возник новый план. Худший в его жизни, но Джоунси, конечно, этого не
знает. И поэтому решает захватить с собой портфель, сегодняшний выпуск
"Бостон феникс", и перебраться через реку в Кембридж <Пригород Бостона,
где находятся Гарвардский университет и Массачусетский технологический
институт.>. Сядет на скамеечку и спокойно съест сандвич с яичным салатом,
жмурясь на солнышке.
Он поднимается, чтобы положить документы Дефаньяка в картотечный шкаф,
под табличкой "D - F". "Откуда вы знаете?" - спросил мальчик. Что ж, хороший
вопрос. Превосходный, можно сказать. А ответ прост. Он знает, потому что..,
иногда знает. Вот она, правда, а другой нет и быть не может. Правда, если бы
кто-то приставил пистолет к его виску, он признался бы, что обнаружил это во
время первой лекции второго семестра и что в мозгу Дэвида Дефаньяка
взрывались огромные красные буквы, словно мигающая неоновая вывеска,
обдававшая стыдом, назойливо долбившая в виски: шпаргалочник, шпаргалочник,
шпаргалочник...
Но, Господи, все это чушь: не может он читать мысли. И никогда не мог.
Никогда-в-жизни, никогда-в-жизни, никогда-в-жизни.., не мог и не сможет.
Иногда что-то вспыхивает в голове, да, именно так он узнал о проблемах жены
с таблетками, вероятно, срабатывает интуиция, как с Генри. Он сразу
заподозрил что-то неладное, когда тот позвонил (да нет же, олух, просто
догадался по голосу, только и всего), но такие вещи в последнее время почти
не случаются. Да и не происходило ничего по-настоящему странного после той
истории с Джози Ринкенхауэр. Может, когда-то и было что-то, тянувшееся за
ними хвостом все детство и юность, но теперь все позади. Или почти.
Почти.
Он обводит кружком слова "поездка в Дерри", хватает портфель, и тут
новая мысль осеняет его, внезапная и бессмысленная, но мощная и
всеобъемлющая: Берегись мистера Грея.
Джоунс, уже схватившийся за ручку двери, замирает. Это его голос, вне
всяких сомнений.
- Что? - вопрошает он пустоту.
Ничего.
Джоунси выходит из кабинета, захлопывает дверь и проверяет, заперто ли.
В уголке доски для объявлений белеет листочек. Джоунси откалывает его,
переворачивает напечатанной стороной вверх. Всего одна строчка: "Вернусь в
час. Он спокойно прикалывает записку, не ведая, что пройдет почти два
месяца, прежде чем он вновь войдет в эту комнату и увидит ежедневник,
раскрытый на дне Святого Патрика <17 марта>.
"Береги себя", - сказал Генри, но Джоунси думает не о том, чтобы
поберечь себя. О мартовском солнышке. О том, как бы поскорее съесть сандвич.
О том, как приятно поглазеть на девушек в Кембридже: юбки слишком коротки, а
мартовский ветер игрив и большой шутник. Словом, о многих заманчивых вещах,
в список которых не входит необходимость беречься мистера Грея. И беречься
вообще.
И в этом его ошибка. Вот так может перемениться жизнь, навсегда и
бесповоротно.
ЧАСТЬ 1
РАК
Я сознаю, что только эта дрожь меня приводит в чувство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12