Что говорили старые люди в дни твоей молодости?» Дедушка долго думал, потом покачал головой. Он не помнил, чтобы старики такое говорили.
Залия озабоченно смотрела на мужа.
— Ты не в настроении, потому что провел все утро на Сукином сыне. Успокойся.
— Как я могу успокоиться, если они скоро нагрянут и заберут наших детей?
— Но ты не собираешься сделать что-нибудь глупое, не так ли, Ти? Что-нибудь глупое и в одиночку?
— Нет, — ответил он.
Без малейшей запинки. «Он уже начал строить планы», — подумала Залия, и у нее в душе затеплилась надежда. Конечно, Тиан ничего не мог противопоставить Волкам, никто из них не мог, но он был далеко не дурак. В фермерской деревне, где у большинства мужчин хватало ума лишь на то, что пахать, сеять да убирать урожай, Тиан разительно отличался от остальных. Он мог написать свое имя. Он мог написать: «Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ ЗАЛЛИ». Этим, собственно, он и завоевал ее сердце, хотя она не могла прочитать написанное в пыли. Он мог складывать числа, мог перечислять их, идя от большего к меньшему, что, по его словам, куда сложнее. Так может..?
Какая-то ее честь не хотела доводить эту мысль до логического завершения. И однако, когда она подумала о Хедде и Хеддоне, Лии и Лаймане, другая ее часть начала надеяться на лучшее.
— И что ты задумал?
— Хочу созвать общее собрание. Пошлю перышко.
— Они придут?
— После того, как новость облетит Калью, придут все мужчины. Мы все обговорим. Может, на этот раз они решатся вступить в бой. Может, захотят сразиться за своих детей.
Сзади раздался старческий голос: «Глупая это затея».
Тиан и Залия обернулись, посмотрели на старика. Тот смотрел на них.
— Почему ты так сказал, дедушка? — спросил Тиан.
— Расходясь с такого собрания, как ты планируешь, мужчины, если пьяные, могут сжечь половину страны, — ответил старик. — А трезвые… — он покачал головой. — Ты не сдвинешь их с места.
— Я думаю, на этот раз ты ошибаешься, дедушка, — стоял на своем Тиан, и Залия почувствовала, как ужас сжимает сердце. Однако, огонек надежды не желал гаснуть.
3
Ворчания бы поубавилось, если б Тиан назначил собрание на вечер следующего дня, но он этого не сделал, полагая, что времени у них осталось слишком мало, чтобы терять даже один день. И когда он послал Хедду и Хеддона с перышком, они пришли. Как он и рассчитывал.
Зал собраний Кальи находился в дальнем конце Главной улицы, за магазином Тука, рядом с Павильоном, темным и пыльным в конце лета. При обычном раскладе в скором времени женщины начали бы его украшать, готовясь к празднику Жатвы, но в принципе праздник этот никогда не отмечался в Калье с размахом. Детям нравилось смотреть, как соломенные чучела бросают в костер, некоторым смельчакам удавалось урвать свою долю поцелуев, но на том все и заканчивалось. Народ, возможно, и гулял в Срединном и Внутреннем мирах, но не здесь. Здесь людей занимали более серьезные проблемы, чем праздник Жатвы.
Такие проблемы, как Волки.
Некоторые из мужчин, с процветающих ферм на западе и трех ранчо на юге, приехали на лошадях. Эйзенхарт с Рокинг Би даже прихватил с собой винтовку, а грудь его крест накрест перепоясывали патронташи (Тиан Джеффордс, правда, сомневался, что от патронов будет какой-то толк, а из древней винтовки можно стрелять, хотя некоторые таки стреляли). Делегация Мэнни приехали на телеге, запряженной двумя меринами-мутантами: одном трехглазом, втором — с большущим розовым наростом на спине. Но в большинстве своем мужчины Кальи приезжали на ослах или волах, одетые в белые штаны и цветастые рубашки. Тычком мозолистого большого пальца они отбрасывали сомбреро на спину, там его удерживали завязки на шее, входили в зал, стараясь ни с кем не встречаться взглядом, рассаживались по скамьям из некрашеной сосны. В отсутствии женщин и рунтов мужчины заполнили менее тридцати из девяносто скамей. Некоторые переговаривались друг с другом. Никто не смеялся.
Тиан стоял у дверей, с перышком в руке, наблюдал, как солнце скатывается к горизонту, как золото все гуще замешивается на багрянце. Когда его край коснулся земли, Тиан еще раз посмотрел на главную улицу. Пусто. Лишь три или четыре рунта сидели на ступенях магазина Тука. Все огромные и годящиеся лишь на то, чтобы ворочать камни. А вот мужчин он больше не увидел, ни пеших, ни на ослах, ни на лошадях. Глубоко вдохнул, выдохнул, снова вдохнул, поднял глаза к небу.
— Человек-Иисус, я в тебя не верю, — сказал он. — Но, если ты там, помоги мне. Замолви Богу словечко.
Потом вошел в Зал собраний и захлопнул двери, возможно, чуть громче, чем требовалось. Разговоры смолкли. Сто сорок мужчин, в основном, фермеры, наблюдали, как он идет по проходу, в широких штанах, каждый шаг гулко отдавался от деревянного пола. Он-то опасался, что перспектива выступить перед всеми мужчинами Кальи вгонит его в ужас, все-таки он — простой фермер, не артист или политик. Но подумал о своих детях, потом посмотрел на мужчин и понял, что без труда может держать их взгляды. Перышко в его руке не дрожало. Когда он заговорил, слова слетали с языка одно за другим, складываясь в четкие, связные предложения. Они могли не поддержать его, хотя он надеялся, что поддержат, что дедушка ошибается, но чувствовалось, что слушать они готовы.
— Вы знаете, кто я, — начал он. — Тиан Джеффордс, сын Люка, муж Зелии Хуник. У нас пятеро детей, две пары близнецов и еще один сын.
По залу пробежал тихий шепот, возможно, люди говорил друг другу, какие же Тиан и Залия счастливые, раз у них родился единственный ребенок. Тиан подождал, пока вновь установится тишина.
— Я прожил в Калье всю жизнь. Я делил с вами хлеб, а вы делили его со мной. А теперь прошу, чтобы вы выслушали меня.
— Мы говорим, спасибо, сэй, — пробормотали они. Стандартный, нейтральный ответ, но и он воодушевил Тиана.
— Скоро придут Волки. Мне сообщил об этом Энди. Тридцать дней, от луне к луне, и они будут здесь.
Вновь бормотание. Тиан слышал в нем отчаяние и ярость, но не удивление. Когда дело касалось распространения новостей, Энди не было равных.
— Даже те из нас, кто умеет читать и писать, не могут ничего написать, потому что нет бумаги, — продолжил Тиан, — поэтому я не могу сказать с определенностью, когда они приходили в последний раз. Ничего не записывается, вы знаете, все передается из уст в уста, от стариков к молодым. Но я помню, что уже ходил в штанах, следовательно, прошло больше двадцати лет…
— Двадцать четыре, — крикнули из дальних рядов.
— Нет, двадцать три, — возразил кто-то из сидящих впереди. Мужчина поднялся. Рубен Каверра, пухлый, всегда улыбающийся толстячок. Но теперь улыбка исчезла с его лица, на нем отражалась только печаль. — Они взяли мою сестру, Рут, так что можете мне поверить.
Вновь шепот, на этот раз выражающий согласие. Мужчины могли бы рассесться по всему залу, но предпочли сесть в тесноте, чтобы чувствовать плечо друг друга. Иной раз и в неудобстве есть свои плюсы, отметил про себя Тиан.
— Мы играли под большой сосной перед домом, когда они пришли, — продолжил Рубин. — С тех пор я каждый год оставлял на дереве зарубку. Даже после того, как ее привезли назад, продолжал оставлять. Сейчас их двадцать три, следовательно, прошло двадцать три года, — с этим он сел.
— Двадцать три или двадцать четыре, разницы нет, — вновь заговорил Тиан. — Те, кто был детьми, когда Волки приходили в последний раз, стали взрослыми, и у них самих уже появились дети. Неплохой урожай для этих мерзавцев, — он помолчал, давая им возможность самим прийти к мысли, которую собирался озвучить. — Если мы позволим этому случиться, если мы позволим Волкам забрать наших детей в Тандерклеп и вернуть рунтами.
— Да что еще мы можем сделать? — в отчаянии воскликнул кто-то из мужчин, сидящих в средних рядах. — Они же нелюди! — и по залу пробежал согласный шепот.
Поднялся один из Мэнни, в темно-синем плаще на худых плечах. Взгляд его мрачных глаз обещал сидящих. Они не были безумными, эти глаза, но Тиану показалось, что и здравомыслия в них немного.
— Выслушайте меня, прошу вас.
— Мы говорим, спасибо, сэй, — ответили ему уважительно, но сдержанно. Появление Мэнни в деревне — явление редкое, а тут пришли целых восемь, толпа. Тиан радовался их приходу. Если у кого-то и возникали сомнения в серьезности ситуации, лучшего подтверждения тому, чем приход Мэнни, просто не могло быть.
Дверь Зала собраний открылась, и через порог переступил еще один мужчина. В длинном черном плаще. Со шрамом на лбу. Никто, включая Тиана, его появления не заметил. Все смотрели на Мэнни.
— Послушайте, что говорит Книга Мэнни: «Когда ангел смерти пролетел над Айджипом, он убил первенца в каждом доме, дверной косяк которого не был помазан кровью жертвенного барашка». Так говорит Книга.
— Да здравствует Книга, — воскликнули остальные Мэнни.
— Может, мы должны поступить также, — продолжил Мэнни-оратор. Голос звучал спокойно, но на лбу яростно пульсировала жила. — Может, эти тридцать дней нам превратить в праздник для тех, кого могут увести, а потом усыпить их, чтобы они заснули вечным сном и окропить землю их кровью. И пусть Волки увезут на восток трупы, если будет у них такое желание.
— Ты безумец, — ответил ему Бенито Кэш, негодующее и одновременно чуть ли не смеясь. — Ты и тебе подобные. Мы не собираемся убивать наших детей!
— А разве те, кто возвращается, лучше мертвых? — спросил Мэнни. — Огромные, бесполезные тела! Пустые, лишенные разума головы!
— Тут ты прав, но как насчет их братьев и сестер? — спросил Воун Эйзенхарт. — Волки берут только одно из близнецов, и вы это знаете.
Поднялся второй Мэнни, с серебристой бородой, лежащей на груди. Первый сел. Старик, звали его Хенчик, оглядел всех, потом посмотрел на Тиана.
— Ты держишь перышко, молодой человек… могу я говорить?
Тиан кивнул, предлагая ему продолжить. Он не видел ничего плохого в многообразии мнений. Пусть высказываются. Потому что не сомневался, что выбирать придется лишь между двумя вариантами: или позволить Волкам, как было всегда, забрать по одному ребенку из каждой пары близнецов, не достигшей совершеннолетия, или вступить с ними в бой. Но для того, чтобы сузить выбор до этих двух вариантов, следовало понять, что все остальные — тупиковые.
Старик заговорил медленно, с печалью в голосе.
— Это ужасная идея, согласен. Но подумайте вот о чем, сэи. Если волки придут и найдут нас бездетными, они, возможно, оставят нас в покое на веки вечные.
— Да, могут оставить, — пробормотал один из мелких фермеров, Джордж Эстрада. — А могут и не оставить. Мэнни-сэй, неужто вы готовы перебить всех детей ради того, что только может быть?
Мужчины одобрительно загудели. Поднялся еще один мелкий фермер, Гарретт Стронг. На грубом, словно вырубленном из камня лице, зло сверкнули глаза. Прежде чем заговорить, он засунул за ремень большие пальцы.
— Лучше убить всех. И себя, и детей.
Хенчику это предложение не показалось из ряда вон выходящим. Как и остальным семерым Мэнни, сидящих рядком в одинаковых синих плащах.
— Это вариант, — кивнул старик. — Мы готовы его обсуждать, если будет на то согласие остальных, — и сел.
— Я не готов, — пробурчал Гарретт Стронг. — Никто не отрезает себе голову, чтобы не бриться. Слышите меня?
Раздался смех, несколько выкриков: «Будь уверен, слышим и очень хорошо». Гарретт сел, сковывавшее его напряжение спало, он наклонился к Воуну Эйзерхарту, о чем-то зашептался. Еще один ранчер, Диего Адамс, внимательно прислушивался, не сводя с них черных глаз.
Поднялся очередной мелкий фермер, Баки Джавьер. Синие глазки возбужденно сверкали на маленькой головке. Бороденка не могла скрыть практически полного отсутствия подбородка.
— А может, нам на какое-то время уйти? Что, если мы возьмем детей и отправимся на запад? Далеко на запад, до рукава Большой Реки?
Несколько мгновений все молча оценивали эту смелую идею. Западный рукав Уайе находился практически в Срединном мире… где, согласно Энди, недавно появился огромный дворец из зеленого стекла, чтобы через некоторое время исчезнуть. Тиан уже собирался ответить, но его опередил Эбен Тук, хозяин магазина. Тиан этому только порадовался. Он намеревался молчать как можно больше. И высказаться уже после всех.
— Ты чокнулся? — спросил он. — Волки придут, увидят, что нас нет, и сожгут все дотла, фермы и ранчо, посевы и припасы, вершки и корешки. И к чему мы тогда вернемся?
— А если они пойдут за нами? — вставил Джордж Эстрада. — Ты думаешь, нас трудно догнать, таким, как Волки? Они все сожгут, как и говорил Тук, потом догонят нас и все равно заберут детей!
Сидящие в зале одобрительно затопали. Послышались крики: «Дело говорит, дело».
— А кроме того, — Нейл Фарадей поднялся, держа перед собой огромное и грязное сомбреро, — они никогда не берут всех наших детей, — в голосе явственно слышался испуг человека, который хотел оставить все как есть, соглашался на плохое, чтобы не допустить худшего. Тиан аж скрипнул зубами. Такой точки зрения он больше всего и боялся. Покорности судьбе.
Один из Мэнни, молодой и безбородый, резко, пренебрежительно рассмеялся.
— Ага, из двоих спасется один. А значит, все хорошо, не так ли? Да благословит тебя Господь!
Он мог сказать и что-то еще, но костлявые пальцы Хенчика сжали предплечье молодого человека. Он замолчал, но не опустил в смирении голову. Глаза его пылали огнем, губы превратились в белую полоску.
— Я не говорю, что это хорошо, — Нейл начал крутить сомбреро, — но мы должны смотреть в лицо реальности. Они не берут всех детей. Вот моя дочь Джорджина, умная, веселая, шустрая…
— Да, а твой сын Джордж — пустоголовый здоровяк, — прервал его Бен Слайтман. Он работал на ранчо у Эйзенхарта, своей фермы у него не было, но дураков он на дух не переносил. Бен снял очки протер их банданой, вернул на переносицу. — Я видел, что он сидел на ступенях магазина, когда проезжал по улице. Он и еще несколько пустоголовых…
— Но…
— Я знаю, — вновь Слайтман не дал ему договорить. — Это трудное решение. Возможно, несколько пустоголовых лучше, чем общая смерть, — он помолчал. — Или ситуация, когда они забирали бы всех детей, а не половину.
И Слайтман сел под крики: «Дело говорит» и «Спасибо, сэй».
— Они никогда не оставляли нас без всего, — заговорил еще один мелкий фермер, земли которого находилась к западу от жилища Тиана, у границы Кальи. Его звали Луис Хейкокс, и в голосе слышалась горечь. А в улыбке, которая изгибала губы под усами, напрочь отсутствовала веселость. — Мы не будем убивать наших детей, — он посмотрел на Мэнни. — При всем уважении к вам, господа, я не верю, что даже вы сподобитесь на такое, когда придется от слов переходить к делу. Во всяком случае, если и сподобитесь, то не все. Мы не можем собрать пожитки и двинуться на запад, или в любом другом направлении, потому что тогда придется оставить наши фермы. Волки их сожгут, это точно, а потом все равно придут за нашими детьми. Они им нужны, уж не знаю почему.
Все всегда сводится к одному: мы — фермеры, большинство из нас. Мы сильные, когда имеем дело с землей, слабые, когда нет. У меня двое детей, им по четыре года, я люблю их обоих, и сердце обливается кровью при мысли о том, что одного придется потерять. Но я отдам одного, чтобы сохранить второго. И ферму, — вокруг одобрительно зашептались. — А какое другое решение мы можем принять? Я скажу так: злить Волков — худшая из ошибок, которые мы можем допустить. Если, конечно, мы не сможем дать им бой. Если сможем, я только за. Но я просто ума не приложу, что мы им противопоставим?
Тиан чувствовал, как от каждого слова Хейкокса у него сжимается сердце. Этот человек просто выбивал почву у него из-под ног. Боги и Человек-Иисус!
Со скамьи поднялся Уэйн Оуверхолсер, самый процветающий фермер Кальи Брин Стерджис, доказательством чего служил внушительный живот.
— Выслушайте меня, прошу вас.
— Мы говорим, спасибо, сэй, — пробормотали они.
— Скажу вам, что мы должны сделать, — он огляделся. — То же самое, что делали всегда. Кто-нибудь из вас хочет предложить сразиться с Волками? Есть среди нас сумасшедшие? Чем будем сражаться? Камнями и копьями? Несколькими луками и винтовками? Таким вот заржавленными, как у него? — он ткнул пальцем в Эйзенхарта. — Думаю, во всей Калье мы наберем штуки четыре.
— Не надо смеяться над моей железной стрелялкой, сынок, — ответил Эйзенхарт, но с грустной улыбкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
Залия озабоченно смотрела на мужа.
— Ты не в настроении, потому что провел все утро на Сукином сыне. Успокойся.
— Как я могу успокоиться, если они скоро нагрянут и заберут наших детей?
— Но ты не собираешься сделать что-нибудь глупое, не так ли, Ти? Что-нибудь глупое и в одиночку?
— Нет, — ответил он.
Без малейшей запинки. «Он уже начал строить планы», — подумала Залия, и у нее в душе затеплилась надежда. Конечно, Тиан ничего не мог противопоставить Волкам, никто из них не мог, но он был далеко не дурак. В фермерской деревне, где у большинства мужчин хватало ума лишь на то, что пахать, сеять да убирать урожай, Тиан разительно отличался от остальных. Он мог написать свое имя. Он мог написать: «Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ ЗАЛЛИ». Этим, собственно, он и завоевал ее сердце, хотя она не могла прочитать написанное в пыли. Он мог складывать числа, мог перечислять их, идя от большего к меньшему, что, по его словам, куда сложнее. Так может..?
Какая-то ее честь не хотела доводить эту мысль до логического завершения. И однако, когда она подумала о Хедде и Хеддоне, Лии и Лаймане, другая ее часть начала надеяться на лучшее.
— И что ты задумал?
— Хочу созвать общее собрание. Пошлю перышко.
— Они придут?
— После того, как новость облетит Калью, придут все мужчины. Мы все обговорим. Может, на этот раз они решатся вступить в бой. Может, захотят сразиться за своих детей.
Сзади раздался старческий голос: «Глупая это затея».
Тиан и Залия обернулись, посмотрели на старика. Тот смотрел на них.
— Почему ты так сказал, дедушка? — спросил Тиан.
— Расходясь с такого собрания, как ты планируешь, мужчины, если пьяные, могут сжечь половину страны, — ответил старик. — А трезвые… — он покачал головой. — Ты не сдвинешь их с места.
— Я думаю, на этот раз ты ошибаешься, дедушка, — стоял на своем Тиан, и Залия почувствовала, как ужас сжимает сердце. Однако, огонек надежды не желал гаснуть.
3
Ворчания бы поубавилось, если б Тиан назначил собрание на вечер следующего дня, но он этого не сделал, полагая, что времени у них осталось слишком мало, чтобы терять даже один день. И когда он послал Хедду и Хеддона с перышком, они пришли. Как он и рассчитывал.
Зал собраний Кальи находился в дальнем конце Главной улицы, за магазином Тука, рядом с Павильоном, темным и пыльным в конце лета. При обычном раскладе в скором времени женщины начали бы его украшать, готовясь к празднику Жатвы, но в принципе праздник этот никогда не отмечался в Калье с размахом. Детям нравилось смотреть, как соломенные чучела бросают в костер, некоторым смельчакам удавалось урвать свою долю поцелуев, но на том все и заканчивалось. Народ, возможно, и гулял в Срединном и Внутреннем мирах, но не здесь. Здесь людей занимали более серьезные проблемы, чем праздник Жатвы.
Такие проблемы, как Волки.
Некоторые из мужчин, с процветающих ферм на западе и трех ранчо на юге, приехали на лошадях. Эйзенхарт с Рокинг Би даже прихватил с собой винтовку, а грудь его крест накрест перепоясывали патронташи (Тиан Джеффордс, правда, сомневался, что от патронов будет какой-то толк, а из древней винтовки можно стрелять, хотя некоторые таки стреляли). Делегация Мэнни приехали на телеге, запряженной двумя меринами-мутантами: одном трехглазом, втором — с большущим розовым наростом на спине. Но в большинстве своем мужчины Кальи приезжали на ослах или волах, одетые в белые штаны и цветастые рубашки. Тычком мозолистого большого пальца они отбрасывали сомбреро на спину, там его удерживали завязки на шее, входили в зал, стараясь ни с кем не встречаться взглядом, рассаживались по скамьям из некрашеной сосны. В отсутствии женщин и рунтов мужчины заполнили менее тридцати из девяносто скамей. Некоторые переговаривались друг с другом. Никто не смеялся.
Тиан стоял у дверей, с перышком в руке, наблюдал, как солнце скатывается к горизонту, как золото все гуще замешивается на багрянце. Когда его край коснулся земли, Тиан еще раз посмотрел на главную улицу. Пусто. Лишь три или четыре рунта сидели на ступенях магазина Тука. Все огромные и годящиеся лишь на то, чтобы ворочать камни. А вот мужчин он больше не увидел, ни пеших, ни на ослах, ни на лошадях. Глубоко вдохнул, выдохнул, снова вдохнул, поднял глаза к небу.
— Человек-Иисус, я в тебя не верю, — сказал он. — Но, если ты там, помоги мне. Замолви Богу словечко.
Потом вошел в Зал собраний и захлопнул двери, возможно, чуть громче, чем требовалось. Разговоры смолкли. Сто сорок мужчин, в основном, фермеры, наблюдали, как он идет по проходу, в широких штанах, каждый шаг гулко отдавался от деревянного пола. Он-то опасался, что перспектива выступить перед всеми мужчинами Кальи вгонит его в ужас, все-таки он — простой фермер, не артист или политик. Но подумал о своих детях, потом посмотрел на мужчин и понял, что без труда может держать их взгляды. Перышко в его руке не дрожало. Когда он заговорил, слова слетали с языка одно за другим, складываясь в четкие, связные предложения. Они могли не поддержать его, хотя он надеялся, что поддержат, что дедушка ошибается, но чувствовалось, что слушать они готовы.
— Вы знаете, кто я, — начал он. — Тиан Джеффордс, сын Люка, муж Зелии Хуник. У нас пятеро детей, две пары близнецов и еще один сын.
По залу пробежал тихий шепот, возможно, люди говорил друг другу, какие же Тиан и Залия счастливые, раз у них родился единственный ребенок. Тиан подождал, пока вновь установится тишина.
— Я прожил в Калье всю жизнь. Я делил с вами хлеб, а вы делили его со мной. А теперь прошу, чтобы вы выслушали меня.
— Мы говорим, спасибо, сэй, — пробормотали они. Стандартный, нейтральный ответ, но и он воодушевил Тиана.
— Скоро придут Волки. Мне сообщил об этом Энди. Тридцать дней, от луне к луне, и они будут здесь.
Вновь бормотание. Тиан слышал в нем отчаяние и ярость, но не удивление. Когда дело касалось распространения новостей, Энди не было равных.
— Даже те из нас, кто умеет читать и писать, не могут ничего написать, потому что нет бумаги, — продолжил Тиан, — поэтому я не могу сказать с определенностью, когда они приходили в последний раз. Ничего не записывается, вы знаете, все передается из уст в уста, от стариков к молодым. Но я помню, что уже ходил в штанах, следовательно, прошло больше двадцати лет…
— Двадцать четыре, — крикнули из дальних рядов.
— Нет, двадцать три, — возразил кто-то из сидящих впереди. Мужчина поднялся. Рубен Каверра, пухлый, всегда улыбающийся толстячок. Но теперь улыбка исчезла с его лица, на нем отражалась только печаль. — Они взяли мою сестру, Рут, так что можете мне поверить.
Вновь шепот, на этот раз выражающий согласие. Мужчины могли бы рассесться по всему залу, но предпочли сесть в тесноте, чтобы чувствовать плечо друг друга. Иной раз и в неудобстве есть свои плюсы, отметил про себя Тиан.
— Мы играли под большой сосной перед домом, когда они пришли, — продолжил Рубин. — С тех пор я каждый год оставлял на дереве зарубку. Даже после того, как ее привезли назад, продолжал оставлять. Сейчас их двадцать три, следовательно, прошло двадцать три года, — с этим он сел.
— Двадцать три или двадцать четыре, разницы нет, — вновь заговорил Тиан. — Те, кто был детьми, когда Волки приходили в последний раз, стали взрослыми, и у них самих уже появились дети. Неплохой урожай для этих мерзавцев, — он помолчал, давая им возможность самим прийти к мысли, которую собирался озвучить. — Если мы позволим этому случиться, если мы позволим Волкам забрать наших детей в Тандерклеп и вернуть рунтами.
— Да что еще мы можем сделать? — в отчаянии воскликнул кто-то из мужчин, сидящих в средних рядах. — Они же нелюди! — и по залу пробежал согласный шепот.
Поднялся один из Мэнни, в темно-синем плаще на худых плечах. Взгляд его мрачных глаз обещал сидящих. Они не были безумными, эти глаза, но Тиану показалось, что и здравомыслия в них немного.
— Выслушайте меня, прошу вас.
— Мы говорим, спасибо, сэй, — ответили ему уважительно, но сдержанно. Появление Мэнни в деревне — явление редкое, а тут пришли целых восемь, толпа. Тиан радовался их приходу. Если у кого-то и возникали сомнения в серьезности ситуации, лучшего подтверждения тому, чем приход Мэнни, просто не могло быть.
Дверь Зала собраний открылась, и через порог переступил еще один мужчина. В длинном черном плаще. Со шрамом на лбу. Никто, включая Тиана, его появления не заметил. Все смотрели на Мэнни.
— Послушайте, что говорит Книга Мэнни: «Когда ангел смерти пролетел над Айджипом, он убил первенца в каждом доме, дверной косяк которого не был помазан кровью жертвенного барашка». Так говорит Книга.
— Да здравствует Книга, — воскликнули остальные Мэнни.
— Может, мы должны поступить также, — продолжил Мэнни-оратор. Голос звучал спокойно, но на лбу яростно пульсировала жила. — Может, эти тридцать дней нам превратить в праздник для тех, кого могут увести, а потом усыпить их, чтобы они заснули вечным сном и окропить землю их кровью. И пусть Волки увезут на восток трупы, если будет у них такое желание.
— Ты безумец, — ответил ему Бенито Кэш, негодующее и одновременно чуть ли не смеясь. — Ты и тебе подобные. Мы не собираемся убивать наших детей!
— А разве те, кто возвращается, лучше мертвых? — спросил Мэнни. — Огромные, бесполезные тела! Пустые, лишенные разума головы!
— Тут ты прав, но как насчет их братьев и сестер? — спросил Воун Эйзенхарт. — Волки берут только одно из близнецов, и вы это знаете.
Поднялся второй Мэнни, с серебристой бородой, лежащей на груди. Первый сел. Старик, звали его Хенчик, оглядел всех, потом посмотрел на Тиана.
— Ты держишь перышко, молодой человек… могу я говорить?
Тиан кивнул, предлагая ему продолжить. Он не видел ничего плохого в многообразии мнений. Пусть высказываются. Потому что не сомневался, что выбирать придется лишь между двумя вариантами: или позволить Волкам, как было всегда, забрать по одному ребенку из каждой пары близнецов, не достигшей совершеннолетия, или вступить с ними в бой. Но для того, чтобы сузить выбор до этих двух вариантов, следовало понять, что все остальные — тупиковые.
Старик заговорил медленно, с печалью в голосе.
— Это ужасная идея, согласен. Но подумайте вот о чем, сэи. Если волки придут и найдут нас бездетными, они, возможно, оставят нас в покое на веки вечные.
— Да, могут оставить, — пробормотал один из мелких фермеров, Джордж Эстрада. — А могут и не оставить. Мэнни-сэй, неужто вы готовы перебить всех детей ради того, что только может быть?
Мужчины одобрительно загудели. Поднялся еще один мелкий фермер, Гарретт Стронг. На грубом, словно вырубленном из камня лице, зло сверкнули глаза. Прежде чем заговорить, он засунул за ремень большие пальцы.
— Лучше убить всех. И себя, и детей.
Хенчику это предложение не показалось из ряда вон выходящим. Как и остальным семерым Мэнни, сидящих рядком в одинаковых синих плащах.
— Это вариант, — кивнул старик. — Мы готовы его обсуждать, если будет на то согласие остальных, — и сел.
— Я не готов, — пробурчал Гарретт Стронг. — Никто не отрезает себе голову, чтобы не бриться. Слышите меня?
Раздался смех, несколько выкриков: «Будь уверен, слышим и очень хорошо». Гарретт сел, сковывавшее его напряжение спало, он наклонился к Воуну Эйзерхарту, о чем-то зашептался. Еще один ранчер, Диего Адамс, внимательно прислушивался, не сводя с них черных глаз.
Поднялся очередной мелкий фермер, Баки Джавьер. Синие глазки возбужденно сверкали на маленькой головке. Бороденка не могла скрыть практически полного отсутствия подбородка.
— А может, нам на какое-то время уйти? Что, если мы возьмем детей и отправимся на запад? Далеко на запад, до рукава Большой Реки?
Несколько мгновений все молча оценивали эту смелую идею. Западный рукав Уайе находился практически в Срединном мире… где, согласно Энди, недавно появился огромный дворец из зеленого стекла, чтобы через некоторое время исчезнуть. Тиан уже собирался ответить, но его опередил Эбен Тук, хозяин магазина. Тиан этому только порадовался. Он намеревался молчать как можно больше. И высказаться уже после всех.
— Ты чокнулся? — спросил он. — Волки придут, увидят, что нас нет, и сожгут все дотла, фермы и ранчо, посевы и припасы, вершки и корешки. И к чему мы тогда вернемся?
— А если они пойдут за нами? — вставил Джордж Эстрада. — Ты думаешь, нас трудно догнать, таким, как Волки? Они все сожгут, как и говорил Тук, потом догонят нас и все равно заберут детей!
Сидящие в зале одобрительно затопали. Послышались крики: «Дело говорит, дело».
— А кроме того, — Нейл Фарадей поднялся, держа перед собой огромное и грязное сомбреро, — они никогда не берут всех наших детей, — в голосе явственно слышался испуг человека, который хотел оставить все как есть, соглашался на плохое, чтобы не допустить худшего. Тиан аж скрипнул зубами. Такой точки зрения он больше всего и боялся. Покорности судьбе.
Один из Мэнни, молодой и безбородый, резко, пренебрежительно рассмеялся.
— Ага, из двоих спасется один. А значит, все хорошо, не так ли? Да благословит тебя Господь!
Он мог сказать и что-то еще, но костлявые пальцы Хенчика сжали предплечье молодого человека. Он замолчал, но не опустил в смирении голову. Глаза его пылали огнем, губы превратились в белую полоску.
— Я не говорю, что это хорошо, — Нейл начал крутить сомбреро, — но мы должны смотреть в лицо реальности. Они не берут всех детей. Вот моя дочь Джорджина, умная, веселая, шустрая…
— Да, а твой сын Джордж — пустоголовый здоровяк, — прервал его Бен Слайтман. Он работал на ранчо у Эйзенхарта, своей фермы у него не было, но дураков он на дух не переносил. Бен снял очки протер их банданой, вернул на переносицу. — Я видел, что он сидел на ступенях магазина, когда проезжал по улице. Он и еще несколько пустоголовых…
— Но…
— Я знаю, — вновь Слайтман не дал ему договорить. — Это трудное решение. Возможно, несколько пустоголовых лучше, чем общая смерть, — он помолчал. — Или ситуация, когда они забирали бы всех детей, а не половину.
И Слайтман сел под крики: «Дело говорит» и «Спасибо, сэй».
— Они никогда не оставляли нас без всего, — заговорил еще один мелкий фермер, земли которого находилась к западу от жилища Тиана, у границы Кальи. Его звали Луис Хейкокс, и в голосе слышалась горечь. А в улыбке, которая изгибала губы под усами, напрочь отсутствовала веселость. — Мы не будем убивать наших детей, — он посмотрел на Мэнни. — При всем уважении к вам, господа, я не верю, что даже вы сподобитесь на такое, когда придется от слов переходить к делу. Во всяком случае, если и сподобитесь, то не все. Мы не можем собрать пожитки и двинуться на запад, или в любом другом направлении, потому что тогда придется оставить наши фермы. Волки их сожгут, это точно, а потом все равно придут за нашими детьми. Они им нужны, уж не знаю почему.
Все всегда сводится к одному: мы — фермеры, большинство из нас. Мы сильные, когда имеем дело с землей, слабые, когда нет. У меня двое детей, им по четыре года, я люблю их обоих, и сердце обливается кровью при мысли о том, что одного придется потерять. Но я отдам одного, чтобы сохранить второго. И ферму, — вокруг одобрительно зашептались. — А какое другое решение мы можем принять? Я скажу так: злить Волков — худшая из ошибок, которые мы можем допустить. Если, конечно, мы не сможем дать им бой. Если сможем, я только за. Но я просто ума не приложу, что мы им противопоставим?
Тиан чувствовал, как от каждого слова Хейкокса у него сжимается сердце. Этот человек просто выбивал почву у него из-под ног. Боги и Человек-Иисус!
Со скамьи поднялся Уэйн Оуверхолсер, самый процветающий фермер Кальи Брин Стерджис, доказательством чего служил внушительный живот.
— Выслушайте меня, прошу вас.
— Мы говорим, спасибо, сэй, — пробормотали они.
— Скажу вам, что мы должны сделать, — он огляделся. — То же самое, что делали всегда. Кто-нибудь из вас хочет предложить сразиться с Волками? Есть среди нас сумасшедшие? Чем будем сражаться? Камнями и копьями? Несколькими луками и винтовками? Таким вот заржавленными, как у него? — он ткнул пальцем в Эйзенхарта. — Думаю, во всей Калье мы наберем штуки четыре.
— Не надо смеяться над моей железной стрелялкой, сынок, — ответил Эйзенхарт, но с грустной улыбкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13