Глаза у него опять были зеленовато-карие.
Ну ладно, пускай. Перед сном он пошел в сортир и снял их; потом опять
пошел в сортир и надел их. Да ради Бога, Джейни! Ты просто нагоняешь на
себя панику, как дурочка!
Вовсе нет. Она не нагоняла на себя панику, как дурочка, хотя и не
могла сформулировать ничего конкретного.
Он слишком бледный.
Ну и что? Тысячи людей слишком бледны, включая твою собственную маму
- с тех пор, как у нее забарахлил желчный пузырь.
У него необыкновенно притягательные голубые глаза - может, не такие
симпатичные, как эти зеленовато-карие линзы, но безусловно очень
интересные. Так зачем ему вся эта канитель и такие расходы?
Потому что ему нравятся глаза от дизайнера. Разве этого не
достаточно?
Нет.
Незадолго до сигнала ПРИСТЕГНИТЕ РЕМНИ и последней проверки она
сделала одну вещь, которой раньше никогда не делала, потому что вспомнила
крутую старуху-инструкторшу. Она наполнила красный термос горячим кофе и
надела на горлышко пластмассовую крышку, не закрыв его пробкой, и
завинтила крышку только на первую нитку резьбы.
Сьюзи Дуглас делала последнее объявление перед посадкой, велела этим
дурачкам погасить сигареты и убрать все свои вещи, которые они вынули во
время полета, объясняла, что рейс встретят представители компании
"Дельта", напоминала, чтобы они проверили свои таможенные декларации и
документы, удостоверяющие гражданство, говорила, что сейчас придется
забрать все чашки, блюдца и наушники.
"Удивляюсь я, что нас не заставляют проверять, сухие ли у них штаны",
- рассеянно подумала Джейн. Она чувствовала, как вокруг ее внутренностей,
туго их захлестнув, все крепче обвивается ее собственная стальная
проволочка.
- Займись моей стороной, - сказала Джейн, когда Сьюзи повесила
микрофон.
Сьюзи взглянула на термос, потом в лицо Джейн.
- Джейн? Тебе плохо? Ты вся белая, как...
- Мне не плохо. Займись моей стороной. Объясню, когда вернешься. -
Джейн бросила короткий взгляд на откидные сиденья рядом с левым выходом. -
Я не хочу выпускать из рук оружия.
- Джейн...
- Обслужи мою сторону.
- Ладно, - сказала Сьюзи. - Ладно, Джейн. Не проблема.
Джейн Дорнинг села на ближайшее к проходу откидное сиденье. Она
держала термос в руках и не притрагивалась к ремням безопасности. Она
хотела держать термос наготове, а для этого были нужны обе руки.
"Сьюзи думает, я чокнулась".
Джейн надеялась, что и вправду чокнулась.
"Если капитан Макдоналд совершит жесткую посадку, у меня все руки
будут в пузырях".
Она пойдет на этот риск.
Самолет снижался. Человек в кресле 3-A, человек с двухцветными
глазами и белым лицом, вдруг нагнулся и вытащил из-под сиденья свою
дорожную сумку.
"Вот оно, - подумала Джейн. - Вот тут-то он и достанет гранату или
автомат, или какая там у него еще пакость".
И как только она это увидит, в ту же самую секундочку она сорвет с
термоса, который держит чуть дрожащими руками, красную пластмассовую
крышку, и в проходе борта 901 авиакомпании "Дельта" начнет кататься по
полу один очень даже изумленный Друг Аллаха, а с ошпаренного лица у него
будет облезать кожа.
3-А расстегнул на сумке молнию.
Джейн приготовилась.

Стрелок подумал, что этот человек - невольник он или не невольник -
по части изящного искусства выживания, пожалуй, обскакал всех остальных
мужчин, которых он видел в этом воздушном вагоне. Остальные были большей
частью жирными, но даже и те, кто, казалось, был более или менее в форме,
тоже выглядели открытыми, ненастороженными, у них были лица избалованных и
заласканных детей, лица людей, которые в конце концов будут драться, но
перед этим почти до бесконечности будут ныть; им можно выпустить кишки
так, что они на башмаки вывалятся - и на лицах у них перед смертью
отразится не ярость, не мука, а тупое удивление.
Невольник - лучше... но все же недостаточно хорош. Совсем
недостаточно.
"Военная женщина. Она что-то заметила, что - не знаю, но заметила,
что что-то неладно. Она обратила на него внимание, не так, как на других".
Невольник сел. Посмотрел на книгу в мягкой обложке, которую мысленно
называл "Шур-гнал", хотя, что это за Шур и куда он кого гнал, Роланду было
предельно безразлично. Стрелок не хотел смотреть на книгу, хотя вещь это
была, конечно, удивительная; он хотел смотреть на женщину в военной форме.
Желание выдвинуться на передний план и начать управлять невольником было
очень сильно. Но он сопротивлялся ему... по крайней мере, пока.
Невольник куда-то ездил и получил там снадобье. Не то снадобье, какое
нужно ему самому, и не то, которое могло бы помочь исцелить больное тело
стрелка, но то, за которое люди платят уйму денег, потому что оно
запрещено законом. Он собирается отдать это снадобье своему брату, а тот,
в свою очередь, отдаст его человеку по имени Балазар. Сделка будет
завершена, когда Балазар в обмен на это снадобье даст им то, которым
пользуются они - то есть, если невольник сумеет правильно выполнить
неизвестный стрелку обряд (в столь странном мире, как этот, неминуемо
должно быть много странных обрядов); он называется Пройти Таможенный
Досмотр.
"Но эта женщина его видит".
Может она помешать ему Пройти Таможенный Досмотр? По мнению Роланда,
вероятно, сможет. И что тогда? Темница. А если невольника заточат в
темницу, стрелку негде будет достать то лекарство, в котором так нуждается
его зараженное, умирающее тело.
"Он должен Пройти Таможенный Досмотр, - подумал Роланд. - ДОЛЖЕН. И
должен отправиться со своим братом к этому Балазару. Это не входит в план,
брату это не понравится, но он должен это сделать".
Потому что тот, кто торгует снадобьями, должен либо знать человека,
который исцеляет больных, либо сам быть таким человеком. Человеком,
который выслушает рассказ о том, что болит, и тогда... быть может...
Стрелок подумал, что Пройти Таможенный Досмотр должен он сам.
Ответ был так огромен и прост, лежал так близко к нему, что он едва
не проглядел его. Конечно же, невольнику будет так трудно Пройти
Таможенный Досмотр именно из-за снадобья, которое он хочет пронести с
собой; быть может, у них есть какой-нибудь Оракул, с которым советуются,
когда кто-то вызывает подозрения. Иначе, насколько сумел понять Роланд,
церемония Прохождения была бы проще простого, все равно, что в его мире -
пересечь границу дружественного королевства. Присягнешь на верность
монарху этого королевства - жест чисто символический - и тебя пропускают.
Ведь он может переносить предметы из мира невольника в свой мир. Это
доказал бопкин с рыбой-дудцом. Он заберет пакеты со снадобьем, как забрал
бопкин. Невольник Пройдет Таможенный Досмотр. И тогда Роланд принесет
пакеты со снадобьем назад.
А сможешь?
Ох, вот это - вопрос достаточно тревожный, чтобы отвлечь его от вида
воды внизу... они пролетели, похоже, над бескрайним океаном и теперь как
раз поворачивали назад, к берегу. Вода при этом становилась все ближе.
Воздушный вагон снижался (Эдди взглянул коротко, безразлично; стрелок
смотрел зачарованно, как ребенок, впервые увидевший снегопад). Он может
выносить предметы из этого мира, это он знает. А переносить их обратно?
Вот об этом ему пока ничего не известно. Придется выяснить.
Стрелок сунул руку в карман невольника и сомкнул его пальцы на
монете.
И прошел через дверь обратно в свой мир.

Когда он приподнялся и сел, птицы улетели. На этот раз они не посмели
подобраться так близко. У него все болело, его лихорадило, он плохо
соображал... но поразительно, сколько сил ему придала эта малая толика
еды.
Он взглянул на монету, которую взял с собой на этот раз. Она казалась
серебряной, но по красноватому оттенку на ребре можно было подумать, что в
действительности она сделана из какого-то менее благородного металла. На
одной стороне был профиль мужчины, в чьем лице угадывалось благородство,
мужество, упрямство. Его волосы, завивавшиеся на затылке и собранные в
косичку ниже, там, где начиналась шея, позволяли думать и о некотором
тщеславии. Стрелок повернул монету и увидел нечто столь изумившее его, что
он вскрикнул хриплым каркающим голосом.
На обратной стороне монеты был орел, изображение, украшавшее некогда
его собственное знамя - в те полузабытые дни, когда существовали еще
королевства и символизировавшие их знамена.
"Времени мало. Возвращайся. Поспеши".
Но он помедлил еще секунду, задумавшись. Думать, находясь внутри этой
головы, было трудно. У невольника голова тоже была далеко не ясной, но все
же, по крайней мере временно, она была более чистым сосудом, чем его
собственная.
Пронести монету туда и обратно - это ведь только половина
эксперимента, не так ли?
Роланд достал из своей патронной ленты еще один патрон и стиснул его
в руке, прижав к монете.
И шагнул через дверь обратно.

Монета невольника была на месте, крепко сжатая в засунутой в карман
руке. Чтобы проверить патрон, Роланду не надо было выдвигаться вперед; он
знал, что патрон сюда не прошел.
Но он все равно шагнул вперед, на минутку, потому что ему было
необходимо узнать одну вещь. Было необходимо увидеть.
Поэтому он повернулся, словно для того, чтобы поправить маленькую
бумажную штучку на спинке своего кресла (в этом мире бумага повсюду -
свидетели тому все боги, какие только были и есть), и посмотрел за дверь.
Он увидел свое тело, лежащее бессильно, как и раньше, только теперь на
щеке появилась свежая ссадина, и из нее текла струйка крови - должно быть,
его тело расшиблось о камень, когда он покинул его и перешел сюда.
Патрон, который он нес вместе с монетой, лежал у низа двери, на
песке.
Все же ответ был достаточно полным. Невольник сможет Пройти
Таможенный Досмотр. Пусть их стража обыскивает его с ног до головы, от
дырки, в которую еда входит, до дырки, из которой она потом выходит, а
потом наоборот.
Они ничего не найдут.
Стрелок отступил назад, довольный, не подозревая - по крайней мере, в
тот момент, - что он еще не осознал всю проблему в целом.

Боинг низко и плавно прошел над затопленной морской водой низиной
Лонг-Айленда, оставляя за собой черный шлейф отработанного горючего.
Грохот, глухой удар - это шасси коснулось земли.

3-А, человек с двухцветными глазами, выпрямился, и Джейн увидела - по
самому настоящему увидела - у него в руках короткоствольный "узи" и тут же
поняла, что это всего-навсего его таможенная декларация и маленькая
сумочка на молнии, в каких мужчины иногда держат паспорта.
Самолет сел, плавно, как в пух.
С долгим, прерывистым вздохом, вздрагивая, она завинтила на термосе
красную крышку.
- Можешь обозвать меня жопой с ручкой, - тихо сказала она Сьюзи,
пристегивая ремни, хотя это было уже ни к чему. Когда заходили на посадку,
она сказала Сьюзи, в чем дело, чтобы та была готова. - Имеешь полное
право.
- Нет, - возразила Сьюзи. - Ты сделала совершенно правильно.
- Я слишком остро прореагировала. И обед - за мой счет.
- Фигушки. И не смотри на него. Смотри на меня. Улыбайся, Джейни.
Джейн улыбнулась. Кивнула. Подумала: "Сейчас-то что происходит,
Господи?"
- Ты все время смотрела ему на руки, - сказала Сьюзи и засмеялась.
Джейн тоже засмеялась. - А я смотрела, что делается с его рубашкой, когда
он нагнулся за сумкой. У него там столько всего, что можно у Вулворта
целый отдел мелкой галантереи укомплектовать. Только не думаю я, что он
везет то, что можно купить у Вулворта.
Джейн запрокинула голову и опять расхохоталась, чувствуя себя
марионеткой.
- И что нам теперь делать?
Сьюзи работала на пять лет дольше, чем Джейн, и Джейн, которой минуту
назад казалось, что она, хоть из последних сил, но контролирует ситуацию,
теперь была только рада, что Сьюзи - рядом.
- Нам - ничего. Пока будем катиться по посадочной полосе, скажи
капитану. Капитан свяжется с таможенниками. Этот твой друг встанет в
очередь, как все пассажиры, только потом его выдернут из очереди и отведут
в одну такую маленькую комнатку. Я думаю, для него это будет первая из
очень длинного ряда маленьких комнаток.
- Мамочки. - Джейн улыбнулась, но ее бросало то в жар, то в холод.
Когда реверсы отключились, она нажала на своих ремнях безопасности
кнопку автоматического расстегивания, отдала термос Сьюзи, встала и
постучала в дверь кабины пилотов.
Не террорист, а контрабандист, перевозчик наркотиков. Что ж, и на том
спасибо. Но ей было как-то неприятно. Он все-таки был симпатичный.
Не очень, но немножко.

"Он все еще не видит, - подумал стрелок со злостью и зарождающимся
отчаянием. - О боги!"
Невольник нагнулся, чтобы достать бумаги, нужные ему для обряда, а
когда выпрямился, военная женщина уставилась на него, выпучив глаза, щеки
у нее стали белые, как бумажные штучки на спинках кресел. Серебряная
трубка с красной крышкой, которую он сперва принял за флягу или что-то в
этом роде, по-видимому, была оружием. Сейчас женщина держала ее, прижав к
груди. Роланд подумал, что через пару секунд она либо швырнет эту штуку в
невольника, либо сорвет красную крышку и пристрелит его из нее.
Вдруг она расслабилась и застегнула ремни, хотя по толчку и стрелок,
и невольник поняли, что воздушный вагон уже приземлился. Она повернулась к
военной женщине, рядом с которой сидела, и что-то сказала. Та засмеялась и
кивнула, но стрелок подумал, что если это - искренний смех, то он - речная
жаба.
Стрелка удивляло, как тот человек, чье сознание стало для него
временным пристанищем, может быть таким глупым. Конечно, отчасти это
вызвано снадобьем, которое он вводит в свое тело... одним из здешних
вариантов бес-травы. Отчасти, но не только. Он не такой мягкотелый и
ненаблюдательный, как остальные, но со временем, возможно, станет таким.
"Они такие, какие есть, потому что живут при свете, - подумал вдруг
стрелок. - При свете цивилизации, перед которым тебя научили преклоняться
больше, чем перед всем остальным. Они живут в мире, что не сдвинулся с
места".
Роланд подумал, что если в таком мире люди становятся такими, как
эти, то он, возможно, предпочел бы тьму. "Это было до того, как мир
сдвинулся с места", - говорили люди в его собственном мире, причем всегда
- скорбным тоном утраты... но, быть может, эта печаль была бездумной,
необдуманной.
"Когда я/он нагнулся за бумагами, она подумала, что я/он хочу достать
оружие. Когда она увидела бумаги, она расслабилась и сделала то, что все
остальные сделали до того, как вагон опустился на землю. А теперь она и ее
подруга болтают и смеются, но их лица - особенно ее лицо, лицо женщины с
металлической трубкой - не такие, как должны быть. Они действительно
разговаривают, но только притворяются, что смеются... и это потому, что
разговаривают они о нем".
Теперь воздушный вагон ехал по длинной дороге, по-видимому, бетонной,
одной из многих. Стрелок в основном следил за военными женщинами, но краем
глаза видел, как по некоторым другим дорогам движутся другие воздушные
вагоны. Одни ехали медленно, неуклюже, другие мчались с неимоверной
скоростью, не как вагоны, а как выстреленные пули или снаряды - готовились
прыгнуть в воздух. Каким бы отчаянным ни стало сейчас его положение, часть
его сознания испытывала сильнейшее желание выдвинуться вперед и повернуть
голову, чтобы увидеть, как эти экипажи уходят в небо. Они были сделаны
руками человека, но казались такими же легендарными, как истории о Великом
Пернатце, жившем некогда, как рассказывали, в далеком (и, надо полагать,
мифическом) королевстве Гарлан - может быть, даже более легендарными,
просто потому, что эти были созданы человеком.
Женщина, которая принесла ему бопкин, расстегнула ремни (а ведь не
прошло и минуты, как она их застегнула) и подошла к какой-то маленькой
двери. "Здесь сидит возница", - подумал стрелок, но когда дверь открылась
и она вошла, Роланд увидел, что для управления воздушным вагоном нужны,
по-видимому, три возницы, и даже короткого взгляда ему хватило, чтобы
понять, почему: насколько он успел заметить, там был чуть ли не миллион
всяких ручек, циферблатов и огоньков.
Невольник смотрел на все, но ничего не видел - Корт сначала высмеял
бы его, а потом прошиб бы им ближайшую стену.
1 2 3 4 5 6 7 8