Ему показалось, что он вступил в
новую фазу мышления. Словно некая астральная сущность принялась изучать
его вплотную, и она стала его попутчиком. Что же видел этот попутчик?
Нечто скорее смешное, нежели страшное. Мужчину, которому скоро стукнет
тридцать семь, в туфлях "Болли", с контактными линзами "Бош и Ломб", в
тройке стоимостью шестьсот долларов. Тридцатишестилетний толстый
американский самец кавказского происхождения, сидящий за рулем
"Олдсмобиля-98" модели 1984 года и пожирающий огромный бутерброд, с
которого капает майонез и падают ошметки салата на его темно-серую
жилетку. Над таким зрелищем можно только хохотать.
Он выбросил остатки второго бутерброда в окно и с ужасом посмотрел на
свои пальцы, запачканные смесью соуса и майонеза. После чего сделал
единственно разумную для данной ситуации вещь - расхохотался. И тут же
пообещал себе: "Хватит! Этому безобразию пора положить конец".
Вечером, когда он сидел у камина и читал "Уолл-стрит джорнэл", пришла
Линда. Пожелала спокойной ночи, поцеловала, слегка отстранилась и сказала:
- Слушай, пап! А ты становишься похожим на Сильвестра Сталлоне!
- О, господи! - воскликнул он, закатив глаза, после чего оба
рассмеялись.
Билли Халлек обнаружил, что процедура взвешивания начала обретать
черты некоего ритуала. С какого момента это началось? Он не знал. Еще
будучи молодым парнишкой, он иногда становился на весы, бросал мимолетный
взгляд на шкалу и отправлялся дальше. В какой-то момент, начиная со 190
фунтов и до нынешней почти восьмушки тонны, возник этот ритуал.
"Какой к черту ритуал?" - сказал он себе. - "Привычка. Всего лишь
привычка".
"Ритуал", упрямо прозвучал шепот из глубин сознания. Он был
агностиком и не переступил порога какой-либо церкви с тех пор, как ему
исполнилось девятнадцать. Но ритуал распознавал сразу, когда видел его.
Процедура со взвешиванием уподобилась коленопреклонению. "Ты видишь,
Господи, как регулярно я это делаю. Так спаси и сохрани этого белого
перспективного юриста от сердечного приступа или от среднестатистического
инфаркта в возрасте сорока семи. Именем холестерина и ожирения. Аминь".
Ритуал начинается в ванной. Сначала сними одеяния. Облачась в
темно-зеленый плюшевый халат. Брось грязное белье в стиральную машину.
Если костюм надевал пару раз и не запачкал, повесь его аккуратно в шкаф на
плечики.
В ванную входи с благоговением. Это исповедальня твоего веса и,
соответственно, твоей судьбы. Сними халат, повесь на крюк возле
умывальника. Помочись. Если есть хоть малейшие позывы сходить по-большому,
сделай непременно. У него не было ни малейшей идеи, сколько могут в
среднем весить его экскременты, но принцип был незыблемым: избавься от
любого лишнего груза.
Хейди исподволь приметила этот ритуал и однажды не без легкого
сарказма спросила, не желает ли он в подарок к дню рождения страусиное
перо. Тогда, сказала она, он сможет вставлять его себе в глотку и парочку
раз блевануть перед тем, как взвешиваться. Билли предложил ей тогда не
выпендриваться... а ночью подумал, что идея-то, в принципе, не такая уж
плохая.
И вот наконец однажды утром, в среду, Халлек впервые послал весь этот
ритуал к чертовой бабушке. Утром в среду Халлек стал еретиком. Он стал
чернее сектантов "черной мессы", поскольку вроде этих поклонников дьявола
сознательно перевернул все вверх тормашками, как они переворачивают
распятие.
Сперва он оделся, положил в карманы всю мелочь, какую смог найти
(плюс, разумеется, его армейский нож), надел свои самые тяжелые башмаки,
сожрал мощный завтрак, игнорируя настойчивые позывы шлаков организма на
волю. Два яйца, поджаренные с ветчиной, тост и прочее были залиты
апельсиновым соком и чашкой кофе (три кусочка сахара).
Со всей этой смесью, бурлящей в животе, Халлек поднялся в ванную, где
встал на весы и посмотрел на шкалу. Смотреть на нее было неприятно, а в
этот момент - тем более.
Он взглянул внимательно.
221.
"Такого быть не может!" Сердце учащенно забилось в груди. "Чушь
собачья! Что-то свихнулось тут окончательна. Что-то..."
- Прекрати, - хрипло прошептал Халлек. Он попятился от весов, как
пятятся от пса, готового укусить. Приложил ко рту тыльную сторону ладони и
начал тереть ею губы.
- Билли? - Хейди поднималась по лестнице.
Халлек повернул голову влево и увидел собственное побелевшее лицо в
зеркале, под глазами - красноватые мешки, которых раньше не было. Лесенка
морщин на лбу показалась более глубокой.
"Рак", подумал он вновь, и это слово смешалось с шепотом старого
цыгана.
- Билли, ты наверху?!
"Рак. Точно он, проклятый. Вот и все. Каким-то образом он меня
проклял. Старуха была его женой... или сестрой... и он наложил на меня
свое проклятье. Неужели такое возможно? Неужели? Неужто уже сейчас рак
пожирает меня изнутри, подобно тому, как его нос?.."
Тихий сдавленный стон вырвался из глотки. Лицо в зеркале было
воплощением болезненного ужаса - набрякшая физиономия инвалида. В этот
момент Халлек почти полностью убедился: у него - рак.
- Билли-и-и!
- Я здесь. - Его голос прозвучал ровно. Почти.
- А я тут ору, ору!
- Извини. "Только не поднимайся сюда, Хейди. Не смотри на меня в
таком виде, а то отправишь меня сразу в эту чертову клинику "Мэйо". Ради
Бога, оставайся там. Прошу тебя".
- Ты не забудешь записаться к доктору Майклу Хаустону?
- Нет, - ответил он. - Я запишусь.
- Спасибо, дорогой. - Хейди милосердно удалилась.
Халлек помочился, помыл руки и лицо. Когда он решил, что принял свой
нормальный вид, спустился с лестницы, пытаясь беззаботно насвистывать.
Никогда в жизни ему еще не было так страшно.
6. 217
- Сколько сейчас весишь? - спросил доктор Хаустон. Халлек решил
говорить начистоту и прямо сообщил ему, что потерял около тридцати фунтов
за три недели.
- Ого! - воскликнул Хаустон.
- Хейди малость волнуется. Сам знаешь - эти жены такие...
- Она права, что волнуется, - сказал Хаустон.
Майкл Хаустон был для Фэйрвью образцом мужчины: красавец доктор с
седыми волосами и ровным загаром. Когда видишь его под тентом за столиком
бара в клубе, невольно думаешь, что перед тобой молодая версия героя
известного сериала - доктора Маркуса Велби. Теперь он сидел в баре у
плавательного бассейна, который здесь называли корытом. На Хаустоне были
красные штаны для гольфа, подпоясанные широким белоснежным ремнем, туфли
для гольфа - естественно, тоже белоснежные. Рубашка - фирмы "Лакост", часы
- "Ролекс". Пил он "пинеколада". Его стандартной шуточкой была:
"пенис-колада". У них с женой росли два невероятно красивых ребенка, жили
они в большущем доме в нескольких минутах ходьбы от клуба - на улице
Лантерн Драйв. Этим обстоятельством Дженни Хаустон любила похвастаться,
когда выпивала, заявляя, что дом стоил свыше ста пятидесяти тысяч. Хаустон
ездил на коричневом "Мерседесе" с четырьмя дверцами. Супруга - на
"Кадиллаке-Симаррон", напоминавшем "роллс-ройс", страдающий геморроем. Их
детишки посещали частную школу в Уэстпорте. Местные сплетни, которые чаще
всего оказывались правдой, утверждали, что Майкл и Дженни Хаустон, видимо,
достигли своего _м_о_д_у_с_а _в_и_в_е_н_д_и_: он был маниакальным
бабником, а она начинала принимать виски каждый день с трех часов.
"Типичная семья Фэйрвью", подумал Халлек и вдруг, помимо страха, ощутил
усталость. Он в самом деле слишком хорошо знал эту публику.
Билли посмотрел на собственные сверкающие белые туфли и подумал:
"Перед кем выпендриваешься? Все эти одеяния - ритуальные перья племени".
- Завтра я хочу видеть тебя у себя в кабинете, - сказал Хаустон.
- Да у меня еще процесс в суде...
- Плюнь на процесс. Это гораздо важнее... А пока вот что скажи: у
тебя никаких кровотечений не было?
- Нет.
- Ну, буквально даже из скальпа, когда причесываешься?
- Нет.
- Какие-нибудь незаживающие ранки? Нарывы?
- Нет.
- Отлично, - сказал Хаустон. - Кстати, я сегодня заработал
восемьдесят четыре очка. Каково, а?
- Я думаю, еще пару лет тебе придется поиграть, прежде чем станешь
мастером, - ответил Билли.
Хаустон засмеялся. Подошел официант. Хаустон заказал еще один
"пенис-колада", Халлек - один "Миллер": страшно захотелось вдруг пива.
Майкл Хаустон наклонился к нему. Взгляд его был серьезен, и Халлеку
снова стало страшно. Словно тонкая игла начала прощупывать очертания его
желудка. С тоской он подумал, что в его жизни произошла перемена и отнюдь
не к лучшему. Отнюдь. Он был очень напуган. Месть цыгана.
Строгий взгляд Хаустона зафиксировался на Билли, и тот услышал:
- Пять шансов из шести, что у тебя рак, Билли. Мне нет нужды даже
рентген делать. Твое завещание в порядке? Хейди и Линда не пропадут?
Знаешь, когда ты еще относительно молод, тебе и в голову не приходит что
такое может с тобой произойти. Однако может. Еще как может.
Сообщив тихим бесстрастным голосом эту самую важную для Билли
информацию, Хаустон неожиданно спросил:
- Сколько нужно носильщиков, чтобы похоронить черномазого из Гарлема?
Билли с легкой фальшивой улыбкой покачал головой.
- Шесть, - сказал Хаустон. - Четверо несут гроб, а двое - тащат
радиоприемник.
Хаустон рассмеялся, а Халлек увидел мысленно картину: цыгана,
поджидающего возле здания суда. Позади него, на участке, где стоянка была
запрещена, находился старый пикап. На нем аляповато намалевана яркая
картина: единорог, стоящий на коленях и склонивший голову перед цыганкой с
охапкой цветов в руках. На цыгане была зеленая жилетка с пуговицами,
сделанными из серебряных монет. Глядя на Хаустона, смеющегося над
собственной шуткой, Билли подумал: "Оказывается, ты помнишь гораздо
больше, чем тебе казалось вначале. Думал, что запомнил только нос этого
мужика! Ан нет! Ты запомнил практически все".
Дети. В кабине фургона сидели дети и смотрели на него бездонными
карими глазами. Глаза их были почти черными. "Худеющий", сказал старик, и
несмотря на шершавость пальца, его прикосновение было почти любовным.
"Номера Делавера", неожиданно вспомнил Билли. "На их машине были
номерные знаки Делавера. Возле бампера наклейка с изображением..."
На руках Халлека появилась гусиная кожа. Хотелось заорать, как
однажды орала тут женщина, которой показалось, будто ее ребенок утонул в
бассейне.
Билли Халлек вспомнил, как впервые увидел цыган, когда они явились в
Фэйрвью.
Они припарковали машины вдоль главной улицы, и тотчас на газоны
высыпали дети, затеяв игры. Цыганские мамаши сбились в кучки, о чем-то
болтая и наблюдая за детишками. Наряжены пестро, но не так по-деревенски,
как в голливудских версиях тридцатых и сороковых годов. Женщины были в
летних пестрых платьях, в брюках, а те, что помоложе, щеголяли в джинсах.
Выглядели ярко, полными жизни, но в чем-то опасными.
Молодой парень выскочил из микроавтобуса "Фольксваген" и принялся
жонглировать увеличенными копиями булав кегельбана. КАЖДОМУ НУЖНО ВО
ЧТО-НИБУДЬ ВЕРИТЬ - было начертано на его рубашке с короткими рукавами. -
И СЕЙЧАС Я ВЕРЮ, ЧТО ВЫПЬЮ ЕЩЕ ПИВА. Дети Фэйрвью побежали к нему, словно
притянутые магнитом, с радостными криками. Парень играл бицепсами, на
груди прыгал огромный крест. Мамаши Фэйрвью торопливо забирали своих
детишек и уводили их прочь. Другие матери оказались менее проворными.
Ребята постарше направились к цыганским детям, а те прервали свои игры и
наблюдали за их приближением. "Горожане", говорили их темные глаза. "Эти
городские дети повсюду, куда ни сунься. Мы знаем ваши глаза и прически,
знаем, как блестят на солнце скрепы-исправилки на ваших зубах. Мы не
знаем, где будем завтра, но знаем, где будете вы. И как вам не надоедают
одни и те же лица, одни и те же места? Наверное, потому вы так нас
ненавидите".
Билли, Хейди и Линда в тот день были (за два дня до того, как Халлек
убьет старую цыганку) всего лишь в четверти мили отсюда. Они расположились
пикником на полянке и ждали начала первого концерта духового оркестра в
нынешнем сезоне. Большинство народа оказалось здесь по той же причине, что
наверняка было известно цыганам.
Линда поднялась, отряхивая сзади свои джинсы "Ливайс", и направилась
к жонглирующему цыгану.
- Линда, вернись! - резко окликнула ее Хейди. Ее пальцы ощупывали
воротник свитера. Когда она бывала чем-то расстроена, это был ее обычный
жест. Халлек предполагал, что она сама не знает за собой такой привычки.
- Мам, ну почему? У них там представление, кажется.
- Потому что они цыгане, - сказала Хейди. - Держись от них подальше.
Они все жулики.
Линда посмотрела на мать, потом перевела взгляд на отца. Билли только
пожал плечами. На лице дочери он увидел разочарование, а Хейди все
теребила воротник свитера, явно чем-то недовольная.
Парень забросил свои булавы обратно в микроавтобус одну за другой.
Девушка неземной красоты начала бросать ему одну за другой пять индейских
дубинок. Парень принялся жонглировать ими, подбрасывая некоторые вверх
из-под мышки и крича при этом: "Хой!"
Пожилой человек в спецовке фирмы "Ошкош" и в клетчатой рубашке
раздавал какие-то рекламные листовки. Прекрасная женщина, бросившая
молодому жонглеру дубинки, выскочила из фургона с мольбертом. Установила
его, и Халлек подумал: "Сейчас выставит какие-нибудь пошлые морские
пейзажи, возможно, еще фотографии президента Кеннеди". Однако вместо
картин она установила на подставке мишень. Кто-то из фургона кинул ей
рогатку.
- Джина! - крикнул ей жонглер, подбрасывая индейские дубинки, и
широко улыбнулся красавице, обнаружив отсутствие нескольких передних
зубов. Линда вдруг решительно села на траву. Ее понятие мужской красоты
формировалось извечными программами ТВ. Красота молодого цыгана погасла в
один миг. Хейди перестала ощупывать воротник свитера.
Девушка бросила рогатку парню, а он бросил одну дубинку и, не меняя
темпа, заменил ее рогаткой. Халлек тогда подумал: "невозможный трюк".
Парень сделал пару-тройку кругов, потом перебросил ей рогатку обратно и
ухитрился успеть поднять дубинку, пока остальные кувыркались в воздухе.
Послышались разрозненные аплодисменты. Кое-кто из местных улыбался, Билли
тоже поймал себя на этом. Но остальные смотрели настороженно.
Девушка отбежала от мишени, извлекла из нагрудного кармашка шарики от
подшипников и стрельнула из рогатки три раза подряд в самый центр мишени -
п_л_о_п_, _п_л_о_п_, _п_л_о_п_. Никто из цыган ничего не продавал. Это
было совершенно очевидно. Не было здесь и гадающих на картах.
Тем не менее полицейский автомобиль Фэйрвью вскоре прибыл, и из него
вышли двое полицейских. Один был Хопли - начальник полиции, мужчина лет
сорока, несколько грубовато красивый. Цыганская активность несколько
сбавила темп, еще некоторые мамаши воспользовались этим, чтобы увести
своих завороженных детей. Дети постарше протестовали, а малыши заплакали,
когда их утаскивали прочь со зрелища.
Хопли начал обсуждать с молодым жонглером факты текущей жизни
(дубинки, раскрашенные в синий и красные цвета, были рассыпаны по траве).
К их беседе присоединился и пожилой цыган в спецовке. Он что-то сказал, и
Хопли покачал головой. Заговорил, сильно жестикулируя, жонглер. Он подошел
к патрульному полицейскому, сопровождавшему Хопли. Вся эта картина была до
боли знакома, и Халлек вспомнил: типичная разборка игроков на матче
бейсбола.
Цыган в спецовке взял жонглера за руку и потянул его на пару шагов
назад, при этом выглядел, как школьный наставник, разнимающий "горячие
головы". Парень сказал что-то еще, и Хопли снова покачал головой. Тогда он
начал что-то выкрикивать, но до Билли доносились только голоса.
- Мам, а что там происходит? - спросила Линда, явно заинтригованная.
- Ничего особенного, - ответила Хейди. Она вдруг начала собирать и
укладывать вещи. - Вы закончили есть?
- Да, спасибо. Пап, может, ты знаешь - чего это там?
У него на языке вертелось: "Ты наблюдаешь классическую сцену, Линда.
Происходит Изгнание Непрошенных". Но глаза Хейди были строго нацелены на
его лицо, губы плотно сжаты, - совершенно очевидно, она считала, что здесь
не место для грубых шуток.
- Не очень сам понимаю, - ответил он.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Худеющий'
1 2 3 4 5
новую фазу мышления. Словно некая астральная сущность принялась изучать
его вплотную, и она стала его попутчиком. Что же видел этот попутчик?
Нечто скорее смешное, нежели страшное. Мужчину, которому скоро стукнет
тридцать семь, в туфлях "Болли", с контактными линзами "Бош и Ломб", в
тройке стоимостью шестьсот долларов. Тридцатишестилетний толстый
американский самец кавказского происхождения, сидящий за рулем
"Олдсмобиля-98" модели 1984 года и пожирающий огромный бутерброд, с
которого капает майонез и падают ошметки салата на его темно-серую
жилетку. Над таким зрелищем можно только хохотать.
Он выбросил остатки второго бутерброда в окно и с ужасом посмотрел на
свои пальцы, запачканные смесью соуса и майонеза. После чего сделал
единственно разумную для данной ситуации вещь - расхохотался. И тут же
пообещал себе: "Хватит! Этому безобразию пора положить конец".
Вечером, когда он сидел у камина и читал "Уолл-стрит джорнэл", пришла
Линда. Пожелала спокойной ночи, поцеловала, слегка отстранилась и сказала:
- Слушай, пап! А ты становишься похожим на Сильвестра Сталлоне!
- О, господи! - воскликнул он, закатив глаза, после чего оба
рассмеялись.
Билли Халлек обнаружил, что процедура взвешивания начала обретать
черты некоего ритуала. С какого момента это началось? Он не знал. Еще
будучи молодым парнишкой, он иногда становился на весы, бросал мимолетный
взгляд на шкалу и отправлялся дальше. В какой-то момент, начиная со 190
фунтов и до нынешней почти восьмушки тонны, возник этот ритуал.
"Какой к черту ритуал?" - сказал он себе. - "Привычка. Всего лишь
привычка".
"Ритуал", упрямо прозвучал шепот из глубин сознания. Он был
агностиком и не переступил порога какой-либо церкви с тех пор, как ему
исполнилось девятнадцать. Но ритуал распознавал сразу, когда видел его.
Процедура со взвешиванием уподобилась коленопреклонению. "Ты видишь,
Господи, как регулярно я это делаю. Так спаси и сохрани этого белого
перспективного юриста от сердечного приступа или от среднестатистического
инфаркта в возрасте сорока семи. Именем холестерина и ожирения. Аминь".
Ритуал начинается в ванной. Сначала сними одеяния. Облачась в
темно-зеленый плюшевый халат. Брось грязное белье в стиральную машину.
Если костюм надевал пару раз и не запачкал, повесь его аккуратно в шкаф на
плечики.
В ванную входи с благоговением. Это исповедальня твоего веса и,
соответственно, твоей судьбы. Сними халат, повесь на крюк возле
умывальника. Помочись. Если есть хоть малейшие позывы сходить по-большому,
сделай непременно. У него не было ни малейшей идеи, сколько могут в
среднем весить его экскременты, но принцип был незыблемым: избавься от
любого лишнего груза.
Хейди исподволь приметила этот ритуал и однажды не без легкого
сарказма спросила, не желает ли он в подарок к дню рождения страусиное
перо. Тогда, сказала она, он сможет вставлять его себе в глотку и парочку
раз блевануть перед тем, как взвешиваться. Билли предложил ей тогда не
выпендриваться... а ночью подумал, что идея-то, в принципе, не такая уж
плохая.
И вот наконец однажды утром, в среду, Халлек впервые послал весь этот
ритуал к чертовой бабушке. Утром в среду Халлек стал еретиком. Он стал
чернее сектантов "черной мессы", поскольку вроде этих поклонников дьявола
сознательно перевернул все вверх тормашками, как они переворачивают
распятие.
Сперва он оделся, положил в карманы всю мелочь, какую смог найти
(плюс, разумеется, его армейский нож), надел свои самые тяжелые башмаки,
сожрал мощный завтрак, игнорируя настойчивые позывы шлаков организма на
волю. Два яйца, поджаренные с ветчиной, тост и прочее были залиты
апельсиновым соком и чашкой кофе (три кусочка сахара).
Со всей этой смесью, бурлящей в животе, Халлек поднялся в ванную, где
встал на весы и посмотрел на шкалу. Смотреть на нее было неприятно, а в
этот момент - тем более.
Он взглянул внимательно.
221.
"Такого быть не может!" Сердце учащенно забилось в груди. "Чушь
собачья! Что-то свихнулось тут окончательна. Что-то..."
- Прекрати, - хрипло прошептал Халлек. Он попятился от весов, как
пятятся от пса, готового укусить. Приложил ко рту тыльную сторону ладони и
начал тереть ею губы.
- Билли? - Хейди поднималась по лестнице.
Халлек повернул голову влево и увидел собственное побелевшее лицо в
зеркале, под глазами - красноватые мешки, которых раньше не было. Лесенка
морщин на лбу показалась более глубокой.
"Рак", подумал он вновь, и это слово смешалось с шепотом старого
цыгана.
- Билли, ты наверху?!
"Рак. Точно он, проклятый. Вот и все. Каким-то образом он меня
проклял. Старуха была его женой... или сестрой... и он наложил на меня
свое проклятье. Неужели такое возможно? Неужели? Неужто уже сейчас рак
пожирает меня изнутри, подобно тому, как его нос?.."
Тихий сдавленный стон вырвался из глотки. Лицо в зеркале было
воплощением болезненного ужаса - набрякшая физиономия инвалида. В этот
момент Халлек почти полностью убедился: у него - рак.
- Билли-и-и!
- Я здесь. - Его голос прозвучал ровно. Почти.
- А я тут ору, ору!
- Извини. "Только не поднимайся сюда, Хейди. Не смотри на меня в
таком виде, а то отправишь меня сразу в эту чертову клинику "Мэйо". Ради
Бога, оставайся там. Прошу тебя".
- Ты не забудешь записаться к доктору Майклу Хаустону?
- Нет, - ответил он. - Я запишусь.
- Спасибо, дорогой. - Хейди милосердно удалилась.
Халлек помочился, помыл руки и лицо. Когда он решил, что принял свой
нормальный вид, спустился с лестницы, пытаясь беззаботно насвистывать.
Никогда в жизни ему еще не было так страшно.
6. 217
- Сколько сейчас весишь? - спросил доктор Хаустон. Халлек решил
говорить начистоту и прямо сообщил ему, что потерял около тридцати фунтов
за три недели.
- Ого! - воскликнул Хаустон.
- Хейди малость волнуется. Сам знаешь - эти жены такие...
- Она права, что волнуется, - сказал Хаустон.
Майкл Хаустон был для Фэйрвью образцом мужчины: красавец доктор с
седыми волосами и ровным загаром. Когда видишь его под тентом за столиком
бара в клубе, невольно думаешь, что перед тобой молодая версия героя
известного сериала - доктора Маркуса Велби. Теперь он сидел в баре у
плавательного бассейна, который здесь называли корытом. На Хаустоне были
красные штаны для гольфа, подпоясанные широким белоснежным ремнем, туфли
для гольфа - естественно, тоже белоснежные. Рубашка - фирмы "Лакост", часы
- "Ролекс". Пил он "пинеколада". Его стандартной шуточкой была:
"пенис-колада". У них с женой росли два невероятно красивых ребенка, жили
они в большущем доме в нескольких минутах ходьбы от клуба - на улице
Лантерн Драйв. Этим обстоятельством Дженни Хаустон любила похвастаться,
когда выпивала, заявляя, что дом стоил свыше ста пятидесяти тысяч. Хаустон
ездил на коричневом "Мерседесе" с четырьмя дверцами. Супруга - на
"Кадиллаке-Симаррон", напоминавшем "роллс-ройс", страдающий геморроем. Их
детишки посещали частную школу в Уэстпорте. Местные сплетни, которые чаще
всего оказывались правдой, утверждали, что Майкл и Дженни Хаустон, видимо,
достигли своего _м_о_д_у_с_а _в_и_в_е_н_д_и_: он был маниакальным
бабником, а она начинала принимать виски каждый день с трех часов.
"Типичная семья Фэйрвью", подумал Халлек и вдруг, помимо страха, ощутил
усталость. Он в самом деле слишком хорошо знал эту публику.
Билли посмотрел на собственные сверкающие белые туфли и подумал:
"Перед кем выпендриваешься? Все эти одеяния - ритуальные перья племени".
- Завтра я хочу видеть тебя у себя в кабинете, - сказал Хаустон.
- Да у меня еще процесс в суде...
- Плюнь на процесс. Это гораздо важнее... А пока вот что скажи: у
тебя никаких кровотечений не было?
- Нет.
- Ну, буквально даже из скальпа, когда причесываешься?
- Нет.
- Какие-нибудь незаживающие ранки? Нарывы?
- Нет.
- Отлично, - сказал Хаустон. - Кстати, я сегодня заработал
восемьдесят четыре очка. Каково, а?
- Я думаю, еще пару лет тебе придется поиграть, прежде чем станешь
мастером, - ответил Билли.
Хаустон засмеялся. Подошел официант. Хаустон заказал еще один
"пенис-колада", Халлек - один "Миллер": страшно захотелось вдруг пива.
Майкл Хаустон наклонился к нему. Взгляд его был серьезен, и Халлеку
снова стало страшно. Словно тонкая игла начала прощупывать очертания его
желудка. С тоской он подумал, что в его жизни произошла перемена и отнюдь
не к лучшему. Отнюдь. Он был очень напуган. Месть цыгана.
Строгий взгляд Хаустона зафиксировался на Билли, и тот услышал:
- Пять шансов из шести, что у тебя рак, Билли. Мне нет нужды даже
рентген делать. Твое завещание в порядке? Хейди и Линда не пропадут?
Знаешь, когда ты еще относительно молод, тебе и в голову не приходит что
такое может с тобой произойти. Однако может. Еще как может.
Сообщив тихим бесстрастным голосом эту самую важную для Билли
информацию, Хаустон неожиданно спросил:
- Сколько нужно носильщиков, чтобы похоронить черномазого из Гарлема?
Билли с легкой фальшивой улыбкой покачал головой.
- Шесть, - сказал Хаустон. - Четверо несут гроб, а двое - тащат
радиоприемник.
Хаустон рассмеялся, а Халлек увидел мысленно картину: цыгана,
поджидающего возле здания суда. Позади него, на участке, где стоянка была
запрещена, находился старый пикап. На нем аляповато намалевана яркая
картина: единорог, стоящий на коленях и склонивший голову перед цыганкой с
охапкой цветов в руках. На цыгане была зеленая жилетка с пуговицами,
сделанными из серебряных монет. Глядя на Хаустона, смеющегося над
собственной шуткой, Билли подумал: "Оказывается, ты помнишь гораздо
больше, чем тебе казалось вначале. Думал, что запомнил только нос этого
мужика! Ан нет! Ты запомнил практически все".
Дети. В кабине фургона сидели дети и смотрели на него бездонными
карими глазами. Глаза их были почти черными. "Худеющий", сказал старик, и
несмотря на шершавость пальца, его прикосновение было почти любовным.
"Номера Делавера", неожиданно вспомнил Билли. "На их машине были
номерные знаки Делавера. Возле бампера наклейка с изображением..."
На руках Халлека появилась гусиная кожа. Хотелось заорать, как
однажды орала тут женщина, которой показалось, будто ее ребенок утонул в
бассейне.
Билли Халлек вспомнил, как впервые увидел цыган, когда они явились в
Фэйрвью.
Они припарковали машины вдоль главной улицы, и тотчас на газоны
высыпали дети, затеяв игры. Цыганские мамаши сбились в кучки, о чем-то
болтая и наблюдая за детишками. Наряжены пестро, но не так по-деревенски,
как в голливудских версиях тридцатых и сороковых годов. Женщины были в
летних пестрых платьях, в брюках, а те, что помоложе, щеголяли в джинсах.
Выглядели ярко, полными жизни, но в чем-то опасными.
Молодой парень выскочил из микроавтобуса "Фольксваген" и принялся
жонглировать увеличенными копиями булав кегельбана. КАЖДОМУ НУЖНО ВО
ЧТО-НИБУДЬ ВЕРИТЬ - было начертано на его рубашке с короткими рукавами. -
И СЕЙЧАС Я ВЕРЮ, ЧТО ВЫПЬЮ ЕЩЕ ПИВА. Дети Фэйрвью побежали к нему, словно
притянутые магнитом, с радостными криками. Парень играл бицепсами, на
груди прыгал огромный крест. Мамаши Фэйрвью торопливо забирали своих
детишек и уводили их прочь. Другие матери оказались менее проворными.
Ребята постарше направились к цыганским детям, а те прервали свои игры и
наблюдали за их приближением. "Горожане", говорили их темные глаза. "Эти
городские дети повсюду, куда ни сунься. Мы знаем ваши глаза и прически,
знаем, как блестят на солнце скрепы-исправилки на ваших зубах. Мы не
знаем, где будем завтра, но знаем, где будете вы. И как вам не надоедают
одни и те же лица, одни и те же места? Наверное, потому вы так нас
ненавидите".
Билли, Хейди и Линда в тот день были (за два дня до того, как Халлек
убьет старую цыганку) всего лишь в четверти мили отсюда. Они расположились
пикником на полянке и ждали начала первого концерта духового оркестра в
нынешнем сезоне. Большинство народа оказалось здесь по той же причине, что
наверняка было известно цыганам.
Линда поднялась, отряхивая сзади свои джинсы "Ливайс", и направилась
к жонглирующему цыгану.
- Линда, вернись! - резко окликнула ее Хейди. Ее пальцы ощупывали
воротник свитера. Когда она бывала чем-то расстроена, это был ее обычный
жест. Халлек предполагал, что она сама не знает за собой такой привычки.
- Мам, ну почему? У них там представление, кажется.
- Потому что они цыгане, - сказала Хейди. - Держись от них подальше.
Они все жулики.
Линда посмотрела на мать, потом перевела взгляд на отца. Билли только
пожал плечами. На лице дочери он увидел разочарование, а Хейди все
теребила воротник свитера, явно чем-то недовольная.
Парень забросил свои булавы обратно в микроавтобус одну за другой.
Девушка неземной красоты начала бросать ему одну за другой пять индейских
дубинок. Парень принялся жонглировать ими, подбрасывая некоторые вверх
из-под мышки и крича при этом: "Хой!"
Пожилой человек в спецовке фирмы "Ошкош" и в клетчатой рубашке
раздавал какие-то рекламные листовки. Прекрасная женщина, бросившая
молодому жонглеру дубинки, выскочила из фургона с мольбертом. Установила
его, и Халлек подумал: "Сейчас выставит какие-нибудь пошлые морские
пейзажи, возможно, еще фотографии президента Кеннеди". Однако вместо
картин она установила на подставке мишень. Кто-то из фургона кинул ей
рогатку.
- Джина! - крикнул ей жонглер, подбрасывая индейские дубинки, и
широко улыбнулся красавице, обнаружив отсутствие нескольких передних
зубов. Линда вдруг решительно села на траву. Ее понятие мужской красоты
формировалось извечными программами ТВ. Красота молодого цыгана погасла в
один миг. Хейди перестала ощупывать воротник свитера.
Девушка бросила рогатку парню, а он бросил одну дубинку и, не меняя
темпа, заменил ее рогаткой. Халлек тогда подумал: "невозможный трюк".
Парень сделал пару-тройку кругов, потом перебросил ей рогатку обратно и
ухитрился успеть поднять дубинку, пока остальные кувыркались в воздухе.
Послышались разрозненные аплодисменты. Кое-кто из местных улыбался, Билли
тоже поймал себя на этом. Но остальные смотрели настороженно.
Девушка отбежала от мишени, извлекла из нагрудного кармашка шарики от
подшипников и стрельнула из рогатки три раза подряд в самый центр мишени -
п_л_о_п_, _п_л_о_п_, _п_л_о_п_. Никто из цыган ничего не продавал. Это
было совершенно очевидно. Не было здесь и гадающих на картах.
Тем не менее полицейский автомобиль Фэйрвью вскоре прибыл, и из него
вышли двое полицейских. Один был Хопли - начальник полиции, мужчина лет
сорока, несколько грубовато красивый. Цыганская активность несколько
сбавила темп, еще некоторые мамаши воспользовались этим, чтобы увести
своих завороженных детей. Дети постарше протестовали, а малыши заплакали,
когда их утаскивали прочь со зрелища.
Хопли начал обсуждать с молодым жонглером факты текущей жизни
(дубинки, раскрашенные в синий и красные цвета, были рассыпаны по траве).
К их беседе присоединился и пожилой цыган в спецовке. Он что-то сказал, и
Хопли покачал головой. Заговорил, сильно жестикулируя, жонглер. Он подошел
к патрульному полицейскому, сопровождавшему Хопли. Вся эта картина была до
боли знакома, и Халлек вспомнил: типичная разборка игроков на матче
бейсбола.
Цыган в спецовке взял жонглера за руку и потянул его на пару шагов
назад, при этом выглядел, как школьный наставник, разнимающий "горячие
головы". Парень сказал что-то еще, и Хопли снова покачал головой. Тогда он
начал что-то выкрикивать, но до Билли доносились только голоса.
- Мам, а что там происходит? - спросила Линда, явно заинтригованная.
- Ничего особенного, - ответила Хейди. Она вдруг начала собирать и
укладывать вещи. - Вы закончили есть?
- Да, спасибо. Пап, может, ты знаешь - чего это там?
У него на языке вертелось: "Ты наблюдаешь классическую сцену, Линда.
Происходит Изгнание Непрошенных". Но глаза Хейди были строго нацелены на
его лицо, губы плотно сжаты, - совершенно очевидно, она считала, что здесь
не место для грубых шуток.
- Не очень сам понимаю, - ответил он.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Худеющий'
1 2 3 4 5