С упавшим сердцем Джордж понял, что, судя по этим словам Дрейка, они заберут статуи независимо от того, договорятся стороны о чем-то или нет. Тогда с какой стати им обременять себя переходом в другой лагерь в этой подпольной войне? Но он покорно кивнул.— Вы молоды, не так ли? — сказал Дрейк, когда они входили в дом. — Но сейчас такие времена. Мальчики делают работу мужчин. — Обстановка в доме была элегантной, но вовсе не столь роскошной, как ожидал Джордж. Ковры толстые, двери и оконные рамы массивные, мебель антикварная. Джордж не очень представлял себе, как в такой интерьер могут вписаться атлантические статуи. На площадке лестницы, ведущей на второй этаж, висел портрет женщины, похожей на королеву Елизавету П. Она была в белом платье, а ее шею и запястья украшали бриллианты. С картины торжественно пялились стоявшие рядом с женщиной два маленьких хрупких светловолосых мальчика в синих морских костюмчиках с белыми атласными галстучками.— Моя жена и сыновья, — сказал с улыбкой Дрейк.Они вошли в просторный кабинет, обшитый панелями из красного дерева и дуба, с книгами в кожаных переплетах и мягкой кожаной мебелью. Над столом висел портрет бородатого мужчины в костюме елизаветинской эпохи. В руке он держал мяч для боулинга и надменно смотрел на курьера, показывавшего рукой в сторону моря. На дальнем плане виднелись парусные суда.— Предок, — спокойно сказал Дрейк. Он нажал на кнопку в панели письменного стола. Открылась дверь и в кабинет вошли двое: высокий молодой китаец со скуластым лицом и буйной черной шевелюрой и низенький худой мужчина, смутно напоминавший папу Павла VI.— Дон Федерико Малдонадо, достойнейший человек, — сказал Дрейк. — И Ричард Юнг, мой главный консультант. — Джордж обменялся рукопожатием с обоими. Он не понимал, почему Малдонадо называли «Банановым носом»; нос и впрямь был ничего себе, но ничуть не походил на банан. Скорее уж на баклажан. Вошедшие сели на красный кожаный диван. Джордж и Дрейк расположились напротив них в креслах.— Как поживают мои любимые музыканты? — приветливо спросил Юнг.Возможно, это пароль? Джордж не сомневался в одном: его жизнь зависит о того, насколько он будет правдив и откровенен с этими людьми. Поэтому он очень искренне сказал: «Не знаю. А кто ваши любимые музыканты?»Юнг продолжал улыбаться, не произнося ни слова, пока Джордж, у которого сердце стучало в груди, как у белки, решившей соскочить с колеса, не полез в портфель и не вытащил оттуда пергаментный свиток.— Это, — сказал он, — проект соглашения, предлагаемого людьми, которых я представляю. — Джордж протянул свиток Дрейку. Он поймал пристальный и бесстрастный взгляд Малдонадо, лишивший его присутствия духа. Глаза этого человека казались сделанными из стекла. У Джорджа мелькнула мысль, что Малдонадо — это украденная из музея мадам Тюссо восковая фигура папы Павла VI, которую сицилийские колдуны оживили, одели в деловой костюм и поставили во главе Мафии.— Мы должны расписаться кровью? — поинтересовался Дрейк, снимая золотую тесемку и разворачивая свиток. Джордж нервно рассмеялся.— Вполне достаточно чернил.Сол смотрит на меня сердитым, торжествующим взглядом, и я виновато отвожу глаза в сторону.— Позвольте мне объяснить, — в отчаянии прошу я. — Я действительно пытаюсь вам помочь. Ваш ум — это бомба. — То, что Вейсгаупт открыл в тот вечер, 2 февраля 1776 года, — объяснял Хагбард Челине Джо Малику в Майами ясным осенним днем 1973 года (примерно тогда же, когда капитан Текилья-и-Мота читал книгу Луттвака о государственном перевороте и делал первые шаги по вербовке офицеров-заговорщиков, которые позже захватили Фернандо-По), — в сущности, было простым математическим соотношением. Настолько простым, что его никогда не замечает большинство администраторов и бюрократов. Как домовладелец не замечает скромного термита, пока не становится слишком поздно... Вот, возьми бумагу и проверь сам. Сколько перестановок может произойти в системе из четырех элементов?Джо, припоминая школьную математику, написал: «4x3x2x1» — и ответил вслух: «Двадцать четыре».— А если ты сам — один из этих элементов, то число коалиций -или, если употребить более зловещее слово, число заговоров, — с которыми ты можешь столкнуться, равно двадцати трем. Несмотря нанавязчивую идею Саймона Муна, число двадцать три не имеет никакого особого мистического значения, — быстро добавил Хагбард. -Относись к нему просто прагматически. Это число возможных связей, которые мозг способен запомнить и поддерживать. Но предположим, что система состоит из пяти элементов...Джо написал: «5 х 4 х 3 х 2 х 1» — и ответил в слух: «Сто двадцать» — Улавливаешь? И с такими масштабными скачками приходится сталкиваться всегда, когда имеешь дело с перестановками и комбинациями. Но, как я сказал, администраторы об этом чаще всего не знают. Еще в начале тридцатых годов Кожибский указывал, что никто никогда непосредственно не должен руководить более чем четырьмя подчиненными, потому что двадцати четырех возможных коалиций, которые могут возникнуть в результате политических интриг в самом обычном учреждении, вполне достаточно, чтобы напрячь до предела любой мозг. Когда происходит скачок до ста двадцати коалиций, администратор пропал. В сущности, это социологический аспект таинственного Закона Пятерок. Иллюминаты всегда ставят пять руководителей в каждом государстве, а ими руководят пять международных Первоиллюминатов, но каждый управляет своим участком более или менее независимо от остальных четверых, хотя его объединяет со всеми общая преданность Цели Груада.Хагбард умолк, заново раскуривая длинную черную итальянскую сигару.— Так вот, — продолжил он, — поставь себя на место главы любой спецслужбы, например контрразведки. Представь, что сейчас, к примеру, 1963 год, период первой Новой Волны иллюминат-ских убийств, а ты — бедный старый Маккоун из ЦРУ. Конечно же, Освальд, как все всегда знали, был двойным агентом. Русские не выпустили бы его из России, не взяв с него обязательство выполнять «мелкие поручения», как говорят в бизнесе, хотя его готовили как «крота». Это значит, что большую часть времени он занимался бы своим обычным делом, и лишь иногда, оказавшись в нужном месте в нужное время, призывался для выполнения конкретного «небольшого поручения». Разумеется, в Вашингтоне об этом знают. Известно, что ни один экспатриант не возвращается из Москвы, не подписав какое-нибудь подобное соглашение. А Москве известна другая сторона дела: Госдепартамент не примет Освальда обратно, пока он не согласится выполнять такие же «мелкие поручения» ЦРУ. Затем наступает 22 ноября, Дили-плаза — бац! Все по уши в дерьме. И Москва, и Вашингтон хотят знать, и чем скорее, тем лучше, от кого он получил такое «поручение». Или он сделал это по собственному усмотрению? Смутно вырисовывались еще две возможности: а не могли ли этого одиночку с путаными политическими взглядами завербовать кубинцы или китайцы? Затем неожиданный поворот: а может быть он вообще невиновен? А что, если все это организовано другой группой, которую, чтобы не называть вещи своими именами, назовем Силой Икс? Итак у нас есть КГБ, ЦРУ, ФБР и все остальные, которые лезли из кожи вон, рыскали по Далласу и Новому Орлеану в поисках зацепок. И чем дальше, тем больше все они считают Силу Икс нереальной, потому что она, в сущности, невероятна. Она невероятна, поскольку у нее нет ни скелета, ни формы, ни плоти — ничего, за что можно уцепиться. А дело все в том, что Сила Икс — это, безусловно, иллюминаты, работающие через пятерку руководителей со ста двадцатью различными базисными векторами (которые получаются в результате перемножения пятерки на четверку, на тройку и на двойку). А заговор, в котором участвуют 120 векторов, уже вообще не выглядит заговором: он больше похож на хаос. Человеческий ум не может охватить такой заговор и потому объявляет его несуществующим. Понимаешь, иллюминаты всегда стараются поддерживать в этих ста двадцати векторах один случайный элемент. На самом деле им не нужно вербовать одновременно лидеров экологического движения и директоров корпораций, которые больше всего загрязняют окружающую среду. Но они сделали это, чтобы создать неопределенность. Каждый, кто пытается описать их действия, производит впечатление параноика. Исход дела решило то, — заключил Хагбард, — что стало настоящей удачей для банды Вейсгаупта: в нее вошли еще два элемента, которых никто не мог ни спланировать, ни предвидеть. Одним из этих элементов был Синдикат.— Это всегда начинается с абсурда, — рассказывает в 1969 году Саймон Джо Малику в другом временном цикле между Лос-Анджелесом и Сан-Франциско. — Вейсгаупт обнаружил Закон Пятерок, когда был под кайфом и вгляделся в один из рисунков шогготов, которые ты видел в Аркхеме. Он представил себе, что шоггот — это кролик, и назвал его "du hexen Hase, и эта шутливая фраза стала своеобразным паролем иллюминатских агентов в Голливуде. Она постоянно повторяется в мультфильмах о Багзе Банни: «Ты, хитвый кволик!» Но за этой галлюцинацией Вейсгаупт сумел разглядеть не только мистическое значение Закона Пятерок, но и его сугубо прагматическое значение как основы международного шпионажа, работающего на основе пермутаций и комбинаций, которые я тебе объясню, когда у нас будет бумага и карандаш. Всякий раз, когда ты вступаешь в контакт со сверхсознанием — не важно, через магию, религию, психоделики, йогу или спонтанное озарение, — оно всегда говорит с тобой на языке, в котором откровение смешано с абсурдом. Возможно, элемент пародийности или абсурда привносится загрязняющим влиянием подсознания, точно не знаю. Но этот элемент есть всегда. Вот почему серьезные люди никогда не совершают великих открытий.— Ты говоришь о Мафии? — спрашивает Джо.— Что? Я ни словом не обмолвился о Мафии. Ты снова попал в другое течение времени?— Нет, не только Мафия, — отвечает Хагбард. — Синдикат намного могущественнее Мафии. — Место действия обретает четкость: это ресторан. Морской ресторан. На Бискайн-авеню, с видом на залив. Майами, 1973 год. В дизайне интерьера использованы морские мотивы, в том числе изображение гигантского осьминога на стене. Несомненно, Хагбард выбрал для встречи этот ресторан только из-за морского антуража. Безумный мерзавец считает себя капитаном Немо. Тем не менее с ним приходится иметь дело. Как говорит Джон, в одиночку ДЖЕМам не справиться. Хагбард усмехается, видимо заметив возвращение Джо в настоящее время.— Ты дошел до критической стадии, — говорит он, сменив тему разговора. — Сейчас у тебя есть лишь два ментальных состояния: кайф от наркотиков и кайф без наркотиков. Это прекрасно. Но я всегда говорил, что Синдикат — это гораздо больше, чем просто Мафия. Конечно, до 23 октября 1935 года Синдикат был самой обычной Мафией. Но потом они убили Голландца, и юному студенту психологического факультета, который к тому же оказался психопатом, стремившимся к власти с таким же рвением, как Чингисхан, поручили подготовить статью, иллюстрирующую на основе последних слов Голландца сходство между соматическим повреждением и шизофренией. В животе Голландца сидела пуля, когда его допрашивала полиция, и полицейские запротоколировали все, что он сказал, но на первый взгляд его слова казались сплошной галиматьей. Этот студент-психолог написал статью, которую от него ждал профессор, и получил за нее высший балл. Но для себя он написал другое толкование слов Голландца. А копии этого текста спрятал в сейфах нескольких банков. Он происходил из старинного рода новоанглийских банкиров и как раз тогда испытывал сильное давление со стороны семьи, требовавшей бросить психологию и заняться банковским делом. Его звали...(Роберт Патни Дрейк приезжал в Цюрих в 1935 году. Он с глазу на глаз беседовал с Карлом Юнгом об архетипах коллективного бессознательного, И-цзине и принципе синхронистичности. Он беседовал с людьми, которые знали Джеймса Джойса до того, как этот запойный ирландский гений переехал в Париж, и узнал, что пьяный Джойс часто объявлял себя пророком. Он прочел опубликованные отрывки «Поминок по Финнегану» и вернулся к Юнгу для дальнейших бесед. Затем он познакомился с Германом Гессе, Паулем Клее, другими членами Восточного Братства и даже участвовал с ними в мескалиновом ритуале. Примерно тогда же он получил письмо от отца. Отец спрашивал, когда он перестанет попусту растрачивать время и вернется в Гарвардскую школу бизнеса. Роберт ответил отцу, что вернется к осеннему семестру, но изучать торгово-промышленный менеджмент больше не намерен. Тогда уже практически произошло рождение великого психолога, а у Гарварда появились все шансы на тридцать лет раньше стать свидетелем такого же скандала, какой устроил там Тимоти Лири в шестидесятых. Вот только Дрейк уж очень жаждал власти.) Дрожащая Джозефина Малик лежит в кровати, пытаясь быть смелой, пытаясь скрыть страх. Где же сейчас маска мужественности?Ошибочное представление, что ты — мужчина, замурованный в женское тело, можно излечить лишь одним способом. Меня выгнали бы из Американской психоаналитической ассоциации, если бы узнали о моих методах. В сущности, тамошние типы уже проявляли признаки озабоченности, когда один из моих пациентов избавился от Эдипова комплекса, трахнув собственную мать и при этом экстенсионально себя убеждая, как сказали бы семантики, что в действительности она была просто пожилой леди, а вовсе не той женщиной, которую он помнил с младенчества. И все же весь мир сходит с ума, как ты наверняка заметила, бедняжка, и мы должны принимать героические меры ради спасения остатков вменяемости в любом пациенте, который попадает к нам в руки. {Сейчас психиатр обнажен. Он ложится к ней в постель.) Ну вот, моя маленькая испуганная голубка, сейчас ты убедишься, что в действительности ты самая что ни на есть настоящая женщина... Джозефина чувствует его палец во влагалище и вскрикивает. Не от прикосновения: из-за реальности всего этого. До сих пор она не верила, что это изменение произошло в реальности. Мост Вейсгаупта рушится Рушится Рушится И таковы все современные романы: в общежитии Ассоциации молодых христиан на Атлантик-авеню в Бруклине, глядя из окна на радиоантенну на крыше Бруклинской высшей технической школы, человек по фамилии Чейни раскладывает на кровати порнографические карты Таро. Он замечает, что одной карты нет. Он быстро раскладывает карты по мастям в поисках недостающей карты: это Пятерка Пентаклей. Чейни тихо чертыхается, ведь это была одна из его любимых оргий. Ребекка. Сенбернар. — У тебя, как видно, полная каша в голове, — продолжал я, взбешенный, что наш план разваливается и что сейчас, когда я так нуждаюсь в его доверии, у меня нет никаких шансов его заслужить. — Мы провели полную детоксикацию твоего организма и разгипнотизировали тебя, но ты почти наверняка не можешь отличить нас от иллюминатов, а ведь мы тебя спасли и повернули процесс вспять. В ближайшие двадцать четыре часа у тебя ожидается сильнейший приступ психоза, и мы используем единственную методику, которая может остановить этот процесс.— Почему я все слышу по два раза? — спросил Сол, балансируя между недоверчивым скептицизмом и ощущением, что Малик больше не играет в игры, а отчаянно пытается ему помочь.— Тебя накачали наркотиком, производным от метилдиамфетамина. Плюс мескалин и метедрин. Он создает эхо-эффект минимум на семьдесят два часа. Ты слышишь то, что я собираюсь сказать, до того, как я это говорю, а потом снова, когда я действительно это говорю. Через несколько минут это пройдет, но еще в течение ближайших суток такое состояние будет возвращаться через каждые полчаса или около того. Эта последовательность завершится психозом, если мы не остановим процесс. («Если мы не остановим процесс», — повторяет эхо.)— Сейчас немного легче, — осторожно сказал Сол. — Меньше эхо. Я все еще не знаю, доверять ли тебе. Зачем ты пытался обратить меня в Барни Малдуна?— Затем, что психический взрыв должен произойти на временной линии Сола Гудмана, а не Барни Малдуна. Десять больших носорогов, одиннадцать больших носорогов... — Ты Хитвый Кволик, — шепчет Саймон в дверной глазок. Дверь мгновенно открывается, и молодой человек, типичный обитатель Фриско с длинными волосами и бородой под Иисуса Христа, говорит: «Добро пожаловать в Клику Джошуа Нортона». Джо с облегчением видит, что это обычный, хотя и на редкость чистый, притон хиппи и здесь нет мрачных атрибутов для шабаша, как на Лэйк-Шор-драйв. В ту же секунду он слышит голос лежащего в постели странного человека, который спрашивает: «Зачем вы пытались обратить меня в Барни Малдуна?» О Господи, это происходит сейчас, когда я в такой же мере бодрствую, как и сплю. Одно-мульти-временно он слышит сигнал тревоги и кричит:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45