OCR radist-putin
«Костикова Е. Лапник на правую сторону»: Время; М.; 2005
ISBN 5-9691-0060-9
Аннотация
Восходящей звезде отечественной беллетристики Екатерине Костиковой удалось создать чисто русский мистический триллер, который не стыдно поставить в один ряд с произведениями Стивена Кинга, Брэма Стокера и Клайва Баркера.
Оказывается, жуткие и невероятные истории случаются не только в печально-известном городке Дерри, старинных Шотландских замках или в Нью-Йорке, где, согласно мифологии кинематографа мирно сосуществуют Человек-Паук, Люди Х и заскучавшие в родной деревушке потомки детей кукурузы. Наша провинция тоже не лыком шита. Действие романа «Лапник на правую сторону» разворачивается в богом забытом городишке средней полосы, но в сравнение с ужасами, которые там происходят, знаменитый «Твин Пикс» Линча может показаться доброй рождественской сказкой.
Точно выверенные сюжетные линии, великолепный слог, потрясающее чувство юмора и абсолютно непредсказуемый финал удовлетворят самого взыскательного читателя.
Екатерина Костикова
ЛАПНИК НА ПРАВУЮ СТОРОНУ
Глава 1
Телефон мигал красным. Прием — ноль. Вольский на всякий случай понажимал кнопки, убедился, что дозвониться никуда не получиться, обругал последними словами жадность отечественных мобильных операторов, которым неохота поставить ретранслятор, и кинул бесполезную трубку на сиденье.
Три часа назад он выехал из Коржаковки, и сейчас должен был быть где-нибудь в районе Троицка, в получасе езды от Москвы. Однако Троицком и не пахло. Полный бред. По этой дороге Вольский ездил без малого сто раз. Несколько лет назад он купил гектар леса у озера в трехстах километрах от Москвы, поставил финский домик, рубленую баньку, и иногда сбегал туда продышаться и полениться. Топил баню, удил рыбу, смотрел ночью на звезды, слушал, как шебуршатся ежи у крыльца…
В свою берлогу Вольский ездил всегда сам, без шофера, и дорогу знал наизусть. Когда щит с приветливой надписью «Добро пожаловать в город-герой Троицк» не появился вовремя, он некоторое время пребывал в недоумении. Когда же вместо приглашения в город-герой фары высветили покосившийся ржавый указатель, где значилось «дер. Хвостово, 12 км», Вольский принялся ругать, на чем свет стоит и родные дороги, и осеннюю морось, и себя, дурака, за то что уехал в непонятное Хвостово, вместо того, чтобы рулить себе спокойно домой, в Москву — столицу родины и порт пяти морей.
Он притормозил, включил свет и, полистав карту, взвыл. Деревня Хвостово находилась в двухстах километрах от первопрестольной, при этом совершенно в стороне от маршрута. Поразмыслив, каким волшебным образом его сюда занесло, Вольский пришел к выводу, что во всем виноваты уродские ремонтники, затеявшие латать свою уродскую дорогу. Из-за ремонтных работ под Калугой пришлось делать крюк и пилить в объезд. В итоге он, по всей вероятности, свернул не на той развилке. Выходило, последние два часа Вольский ехал черт знает в какую сторону, в черт знает какое Хвостово. Йес. Замечательно. Теперь он неизвестно сколько будет выгребать из этого Хвостова, и припрется домой самое раннее в пять утра. А в половине девятого надо быть на работе, потому что приедут уродские англичане подписывать договор. Лучше не придумаешь.
Обругав все на свете еще тридцать восемь раз, Вольский снова уткнулся в карту, и, бубня «пять километров, потом направо, потом восемь, и налево», нажал газ. Машина сыто заурчала, и понеслась по щербатой дороге, легонько вздрагивая на колдобинах.
Давно стемнело. Фонарей в этом захолустье, ясное дело, не водилось. В свете фар Вольский видел лишь кусок убитой дороги, да темный лес. Он приоткрыл окно, выбросил окурок. В салон потек холодный воздух — был конец октября, примораживало. Вольский подышал, выгоняя из легких табачный дым, и свернул вправо. Через восемь километров — поворот налево, а там уж до московской трассы рукой подать.
Спидометр замер на ста тридцати, и он подумал, что все не так уж плохо. В конце концов, погонять по пустой дороге, подышать морозным воздухом, который, казалось, можно кусать, как яблоко — тоже не последнее дело. Он даже начал было напевать себе под нос какую-то ерунду, но вскоре, в низинке, въехал в такой густой туман, что стало не до пения. Туман выползал из лесу белыми щупальцами, облизывал кусты, клубился под колесами… Поначалу было даже славно — пейзаж в духе передвижников, ночь тиха, в этом роде. Однако вскоре туман сделался плотным, густым, как снятые сливки. Стекла заволокло белым, и Вольский даже асфальта перед собой не видел: казалось, джип не по проселку катится, а плывет по небу в грозовом облаке. Вольский снова приоткрыл окно, и туман, лениво переваливаясь через стекло, потянулся внутрь. Отчего-то стало неприятно, что это — сырое, белесое — забралось в теплую и безопасную машину.
«Что за черт? — подумал Вольский — заморозки же, откуда туман-то?» Он поскорее закрыл окно, включил вытяжку.
До поворота оставалось два километра, дорога пошла в гору, и он подумал, что там, наверху, тумана, должно быть, нет. Скоро вокруг снова будет звонкая осеняя ночь, и лес, и черные латки на асфальте, и, может быть, даже указатель на Москву. То, что написано на нем будет, скорее всего, «Москва — 156 км», Вольского уже не смущало.
Но указатель все не появлялся. Фары по-прежнему высвечивали молочную белизну. На горку-то Вольский въехал, вот только туман там был такой же густой, как внизу. Вольский почувствовал себя совершенно беспомощным.
«Средневековье какое-то, черт бы его побрал!» — подумал он. Здесь, в тумане, посреди леса, привычные веши, важные, нужные и полезные в обычной жизни, не имели ровно никакого значения. Неважно было, сколько у Вольского заводов-газет-параходов, с кем из министров он дружен, с кем в Давосе пьянствовал водку, и почем стоит неработающий в окрестностях деревни Хвостово бенефоновский аппарат с кнопкой экстренного вызова (нажмите, и через три с половиной минуты две милицейских машины и карета скорой помощи примчаться выручать вас из беды). Нажимай, не нажимай — сигнала все равно нет. Доблестные труженики в серых погонах и белых халатах могут спокойно спать в теплых постелях. Вольского им сегодня выручать не придется.
Он постучал по приборной доске. Тоже мне, Бермудский треугольник среднерусской возвышенности! Не только телефон в Хвостово не работал. Барахлила навигация у безотказного джипа. Слава богу, хоть бензин есть. Думать о том, что бензин закончится, печка выключится, и он останется один посреди леса в остывающей, словно гроб, машине, было неприятно. Чтобы отогнать безрадостные мысли, Вольский хорошенько тряхнул головой, и прибавил ходу. Через полчаса в тумане замаячил размытый огонек. Он рванул на свет, но тут будто бы что-то прошелестело по стеклу, зашептало над ухом, и Вольскому показалось, что кто-то невидимый положил холодные пальцы ему на запястья.
Все произошло очень быстро. Руль вывернуло влево, и джип, заложив крутой вираж, на полном ходу стал заваливаться на бок. Это было последнее, что Вольский помнил. Он не слышал, как засвистел невесть откуда налетевший ветер, не видел, как склонились верхушки елок, как над лесом взметнулся столб бело-голубого света. Не видел он и тех, кто спустя некоторое время вышел из лесу. Издали их можно было бы принять за людей. Однако, людьми в полном смысле слова они не были. Слепые, голые, они шли по опавшей хвое, глубоко втягивая носами воздух, вынюхивая дорогу. Вольскому повезло — они прошли чуть в стороне от его покореженной машины.
Глава 2
В половине третьего ночи, когда покореженная машина Вольского еще дымилась, уткнувшись смятым рылом в ствол трехсотлетней сосны, над лесом к западу от небольшого городка Заложное Калужской области, аккурат за старым кирпичным заводом, поднялся белый столб света, и тут же опал. Это необыкновенное явление заметили всего два человека: мучимая бессонницей старуха Семенова и местный уфолог-энтузиаст. Семенова, увидев поднявшийся над ельником свет, истово перекрестилась и задернула шторку на окне. Уфолог же кинулся за полевым биноклем.
"Господи! — вертелось у него в голове — Вот же удача какая! А я-то думаю, что мне не спится… "
Незадолго до появления над лесом удивительного сияния он вышел на балкон своей хрущевки, ближней к лесу, покурить. Стоя на балконе, словно капитан на мостике, уфолог-энтузиаст, бывший научный сотрудник, уволенный по сокращению штатов, ежился под накинутой на голое тело курткой, и размышлял о высоком. Размышления отставного научного сотрудника в основном сводились к тому, что кабы не вера в существование иных миров и иного разума, жизнь его в этом заштатном городишке была бы совершенно беспросветной.
Справедливости ради надо заметить, что жизнь его, с точки зрения обывателя, именно беспросветной и была. Уфолога-энтузиаста звали красивым именем Валериан Электронович Савский, однако ни внешностью, ни образом жизнь Валериан Электронович на товарища Савского, супруга легендарной одноименной царицы, нимало не походил. Наружность он имел до крайности непрезентабельную — небольшого росту, сухонький, носик пуговкой… К сорока пяти годам лицо покрылось сетью мелких морщин, кудри неопределенного цвета, который у нас люди по доброте душевной зовут русым, изрядно поредели… Фигура бывшего научного сотрудника также глаз не радовала. От шеи до пят Валериан Электронович представлял собою живой памятник ушедшей в небытие стране советов, в точности походя на худосочную замороженную курицу времен социалистического строительства. Однако в его хилой груди билось пылкое сердце мечтателя.
Папа Савского, Электрон, надеялся, что из сына вырастет величайший физик современности. Он и имя младенцу придумал соответствующее: Радий Электронович. Узнав об этом, теща Савкого, особа, столь же упрямая, сколь и изобретательная, три дня добросовестно изображала предынфарктное состояние, и своего таки добилась: имя ребенку дали почти человеческое.
По этой ли причине, или по какой другой, но великого физика из Валериана не вышло. Вышел совершенно рядовой научный сотрудник одного из многочисленных НИИ, добросовестно просиживающий штаны за зарплату, и на досуге балующийся экспериментами с неведомым.
За двадцать лет работы Валериан успел последовательно увлечься телекинезом, торсионными полями, и идеей нуль-перехода, после чего окончательно отдал свое сердце неопознанным летающим объектам. Его увлечение НЛО совпало с сокращениями в НИИ, в результате чего пылкий уфолог остался без работы. Помыкавшись месяц-другой, и не найдя никакого места в Калуге, он устроился учителем физики и математики в среднюю школу захолустного городка Заложное. На Заложное выбор пал по той простой причине, что как-то Валериан Электронович прочел в газете заметку о якобы замеченных здесь НЛО…
Правда, за пять лет жизни в этом самом Заложном Валериану Электроновичу так ни одного объекта увидеть и не удалось. Около года назад счастье, казалось, улыбнулось ему. На рассвете Валериан проснулся от того, что его единственный соратник Виктор Николаевич Веселовский неистово колотил в дверь. Соседка Веселовского по частному сектору бабка Ерохина выходила доить корову и увидала пролетающий над огородами огненный шар. Валериан Электронович как был, в белье, выскочил из дому и помчался в указанное место.
Была опрошена бабка Ерохина, которая Христом богом клялась, что ей не померещилось. Были вызваны столичные уфологи для проведения экспертизы. Была организована целая экспедиция во главе с Валерианом Электроновичем, с целью разыскать следы посадки НЛО. Бабка Ерохина вывела их на пустырь за огородами, и следы посадки действительно обнаружились. Этот ужасный день Валериан Электронович запомнил надолго. То, что они нашли, оказалось обугленной тушкой бродячего кота, сдуру взобравшегося на опорный столб высоковольтной линии. Убитое током животное загорелось от мощного электрического разряда, и, подобно метеору, пронеслось над крышами, до смерти напугав Ерохину и опозорив Валериана Электроновича. Журналист, прибывший вместе со столичными уфологами, шустро написал заметку об этом забавном казусе и ославил Валериана Электроновича на всю страну. После этого уфолог возненавидел прессу лютой ненавистью, однако в отчаяние не впал, и продолжал ждать встречи с братьями по разуму.
Увидев со своего балкона взметнувшийся над лесом свет, Савский понял, что ждал не зря. Определенно, это не был еще один суицидально настроенный кот, кинувшийся на высоковольтную линию. Бело-голубой свет, столбом уходящий в небо, резал глаза, и еще несколько минут после того, как потухло пламя этой неизвестно кем зажженной исполинской свечи, в глазах у Валериана Электроновича плыли оранжевые круги.
Круги плыли, а он уже натягивал брюки, одновременно пытаясь запереть входную дверь, и фотоаппарат «Зенит» висел на его цыплячьей груди, маслянисто поблескивая объективом — издали могло показаться, что у Савского неожиданно открылся третий глаз в области желудка. Плюнув, в конце концов, на дверь, которая никак не желала запираться, и рассудив, что риск лишиться допотопного телевизора и потертой дубленки, когда-то привезенной из социалистической Венгерской республики, ничто в сравнении с риском опоздать на встречу человечества с инопланетными братьями по разуму, Валериан Электронович скатился по лестнице, пушечным ядром вылетел из подъезда, и бодрой рысью устремился к лесу.
Несколько дней назад подморозило. Жухлую траву и опавшую хвою выбелило инеем, и товарищ Савский, бывший научный сотрудник, навсегда отдавший свое сердце уфологии, оскальзывался на этой примороженной хвое, торопясь встретиться с иными цивилизациями посерди ельника. Один раз он чуть не вывихнул ногу, налетев на корягу, и, что было бы утратой поистине невосполнимой, чуть ре разбил свой драгоценный «Зенит». Лишь в самый последний момент Валериан Электронович успел отбросить фотоаппарат в сторону, и со всей силы ударился о ствол животом. Савского скорчило пополам, в глазах у него снова поплыли оранжевые круги, но аппарат не пострадал, и это было главное.
«Зенит», гордость заложновского уфологического общества, был вскладчину куплен его председателем (товарищем Савским) и ученым секретарем (товарищем Веселовским), из которых означенное общество, собственно, и состояло. «Зенит» круглосуточно лежал у товарища Савского в прихожей под вешалкой, зачехленный, заряженный четырехсотсильной пленкой. Сейчас Валериан Электронорвич спас его ценою собственного здоровья, что почитал совершенно естественным.
После спасения аппарата он торопиться не перестал, но побежал аккуратнее, внимательно глядя под ноги, и стараясь перепрыгивать, либо обегать кривые корни, посеребренные коварным инеем. Сверяясь по компасу, Валериан Электонович с удовлетворением подумал, что приближается к расчетному месту. Он несколько снизил темп: в такой исторический момент не хотелось походить на загнанного жеребца, который плюет пеной и вот-вот свалится замертво. Товарищ Савский пошел медленнее, пытаясь отдышаться, отряхнул с колен налипшую хвою, поправил фотоаппарат на животе, и тут в просвете между деревьями увидел слабенькое голубое сияние.
Голубой свет был таким холодным, таким пронзительным, что натуре поэтической навеял бы мысли о вечных льдах — нет, не Арктики, а древней остывшей звезды, несущейся сквозь бесконечный мрак космоса, о ледяных пиках, сталактитами спускающихся в бездны преисподней, чтобы пронзать грешные сердца смертной стужей. Однако Валериан Электронович поэтической натурой не был, и единственное, о чем он подумал в данную минуту вечности, так это фантастической своей удаче и явно внеземном происхождении удивительного света.
Савский отвел в сторону загораживавшую обзор еловую лапу, и взглянул в лицо своей мечте.
То, что уфолог увидел, заставило его не содрогнуться, нет. То, что он увидел, сковало несчастного Савского такой жутью, таким безысходным ужасом, о существовании которого Валериан Электронович никогда и не подозревал даже. Все на свете он отдал бы, что б никогда не видеть этого, не знать, не касаться даже краем сознания. Все на свете, включая бессмертную душу (если допустить, что она существует), и веру в иные миры, которой Савский жил долгие годы. Да! Мечтатель Савский предпочел бы навсегда остаться в плоском, маленьком и грязном мире, на своем продавленном диване, в убогой квартирке, без надежды когда-нибудь соприкоснуться с великими цивилизациями и бесконечностью космоса. Но вот беда: Савский не был дома. Он был здесь, отделенный от происходящего лишь ажурной еловой веткой. Ветка тихо качнулась, царапнула по щеке, посыпались хвоинки… К горлу подкатила тошнота.
1 2 3 4 5