Я спихнул его с моей стороны кровати.
— Ты, паршивец, выключи свет, — пробормотал он. Я выключил свет, ощупью добрался до кухни и зажег газ. Было еще рано, старый облупленный будильник показывал половину четвертого. Во мне проснулось привычное чувство голода. Я открыл окно и заглянул в служившую нам холодильником жестяную коробку, прикрепленную к подоконнику.
Там было две тарелки: на одной лежали небольшие кусочки заливной рыбы, а на другой — плетенка. Все это предназначалось для субботнего и воскресного ужинов. Своим ножом я отрезал тонкий ломоть плетенки и, вернувшись к столу, съел его. А потом стал думать о том, что мой старик собирается делать с платой за квартиру, что он собирается предпринять, чтобы найти себе работу прежде, чем нас выбросят на улицу. Я точно не знал, за сколько месяцев мы задолжали: за два или за три? Я подумал о нашем паршивом домовладельце, который появляется весь разодетый и вопит, требуя квартплату. Я подумал о том, что этот ублюдок всегда носит в петлице белый цветок и, должно быть, он гомик. Мой дохлый старик, почему он не может найти работу и получить немного денег? Может быть, потому, думал я, что старый дурак неважно себя чувствует? Может быть, он всегда болен… Тогда какого черта он так много времени проводит в синагоге? Два часа каждое утро и два — каждый вечер. По субботам он портит воздух в этом заведении целый день. Все эти старые дурни с их бородами и шалями, качающиеся взад и вперед во время молитв, бормочущие всякую дрянь в свои бороды… И что она означает? Могу поспорить, что полудохлый раввин сам этого не знает. Это все не для меня! Я умный. И когда вырасту, буду ходить только за деньгами.
Бог ты мой! Какого черта я здесь сижу и перебираю весь этот хлам? Так можно и опоздать. Я вымыл две тарелки, которые оставил после ужина, смахнул на пол крошки и тараканов и выпил стакан воды. Достав из кармана сорок центов, я положил их на стол. Мне стало весело, когда я представил себе, как мама и старик накроют деньги листком бумаги и оставят на месте до завтрашнего захода солнца. Ну и глупцы! Правоверные евреи не прикасаются к деньгам во все время шаббата! Ну и глупцы. А этот еврейский мальчик не таков: покажите мне, где есть деньги, и я найду им нужное применение. В любой день недели, начиная с пятницы, и в любое время субботы. Любой сумме. Бог ты мой. Даже миллиону долларов!
Я взглянул на будильник. Было двадцать минут пятого. Я выключил газ, закрыл дверь и осторожно спустился по темной лестнице. На первом этаже остановился. Из-под лестницы донесся шум, и я сунул руку в карман. Рукоятка ножа вернула мне спокойствие. Я положил палец на кнопку и прислушался. Несколько минут я простоял, слушая ритмичный шорох и сдавленное дыхание, затем до меня донесся резкий глубокий вздох мужчины:
— Ох, Бог ты мой, это здорово.
Затем захихикала женщина, и к ее смеху присоединился хохот мужчины. Я узнал хихиканье. Это была Пегги. Громко насвистывая, я спустился по последнему лестничному пролету. Под лестницей наступила внезапная тишина. Когда я вышел на улицу, Макс уже стоял там, поджидая меня.
— Я слышал, как Пегги и какой-то парень резвятся под лестницей, — сказал я.
— Не врешь? — На лице Макса появилась заинтересованная ухмылка. — Давай вернемся и посмотрим на них в действии.
Мы на цыпочках прокрались в подъезд и остановились. Немного погодя мы услышали шептание под лестницей. Когда раздались мерный шорох и стесненное дыхание, мы начали осторожно подкрадываться ближе и ближе, пока не нависли над тесно переплетенной парой.
— Привет, Пегги! — крикнул Макс.
Я никогда не видел, чтобы два человека так быстро разлетелись в разные стороны. Затем пришел наш черед испугаться. Даже в темноте мы узнали партнера Пегги. Это был Вайти, участковый полицейский! Все четверо мы стояли, глядя друг на друга с открытыми ртами. Первой пришла в себя Пегги. Лишенным выражения голосом она сказала:
— Вайти, эти ребята мои друзья. Познакомься: Макс и Башка.
Она привела в порядок свою одежду, Вайти — свою.
— Какого черта вы тут лазаете? — раздраженно произнес он. — Почему вы в такое время не дома?
— А что вы делали с Пегги под лестницей? — нахально осведомился Макс. — Совершали дежурный обход? Вайти не мог решить, показать ли ему характер или отнестись к словам Макса как к шутке. В конце концов на его лице появилась легкая ухмылка, на смену которой пришла широкая улыбка, в свою очередь уступившая место хихиканью, быстро превратившемуся в оглушительный хохот. По его щекам заструились слезы.
— Вы, ребята, поймали меня без штанов, так что все верно.
Он попытался прекратить свой истерический хохот. Мы направились к выходу. Пегги старалась сдержать хихиканье. Вайти задыхался от смеха и ловил воздух широко открытым ртом. В нескольких кварталах от нашего дома, на Хестер-стрит, около кондитерской Спивака, мы увидели три пачки уже доставленных газет. Мы взяли по пачке, закинули их за спины и поспешили к кондитерской Джелли. По пути Макс заметил:
— На этот раз нам не надо высматривать, нет ли где Вайти. Мы знаем, где он находится.
— И не только сегодня, — добавил я. — Мы знаем о Вайги достаточно, чтобы его повесить. С сегодняшнего дня во время его дежурств мы можем делать все, что угодно.
Лицо Макса светилось радостным возбуждением.
— Да, ты прав, Башка! Мы поймали его прямо за причинное место. Пегги несовершеннолетняя. От нее прямая дорога за решетку. Ого, ну и неприятности мы можем ему устроить!
Мы оставили пачки газет возле дверей в кондитерскую Джелли.
— Пойдем попьем кофе у Сэма, пока Джелли не открылся, — предложил Макс. Я засмеялся:
— У меня нет денег, Макс. Я оставил их дома, для семьи.
— Ну и что? Что ты переживаешь? У меня есть. — Макс весело хлопнул меня по плечу.
Возле ночной кофейни Сэма на Деланси-стрит стояло такси марки «форд».
— Похоже на тачку брата Косого, — заметил Макс.
В кофейне, на табурете у стойки, мы увидели брата Косого Хими, Крючконосого Симона, уплетающего яичницу с ветчиной и одновременно читающего газету.
— Как дела, Крючконосый? — окликнул его Макс. Симон поднял голову, помахал нам рукой и вернулся к своей яичнице и своей газете.
Мы расположились у дальнего конца стойки, заказали кофе и зарылись в стоящую на стойке чашку с горячими сухариками. Мы сидели, макая сухарики в кофе, когда Макс прошептал:
— Смотри, кто пришел.
Это был Вайти, полицейский. Не заметив нас, он сел рядом с Симоном и начал его задирать:
— Эй, осторожней, Крючконосый, а то твой длинный нос застрянет в яичнице.
Симон поднял голову и проворчал:
— Один из самых больших паршивцев Нью-Йорка! И почему это ты не дежуришь на улице?
— Дежурить на улице? Сегодня утром я дежурил в другом месте. — Он добродушно хохотнул. — И очень после — этого проголодался. — Он взглянул на тарелку Симона и окликнул Сэма:
— Эй, Сэм! Мне то же, что и у Крючконосого. Ветчину с яйцами. — Потом пихнул Симона локтем. — Скажи-ка, Крючконосый, как это получается, что еврей ест ветчину с яичницей? Или это специальная субботняя ветчина из свиньи, которой было сделано обрезание?
Симон с раздражением отложил в сторону газету.
— Почему бы тебе не свалить отсюда, пока тебя не застукал сержант?
Вайти веселился, довольный тем, что смог его подцепить.
— Эй, Крючконос! А что скажет раввин? Он знает, что ты ешь ветчину?
— Ну-ну, — пробормотал Симон. — Чтоб тебя арестовали. Проваливай. Сам, небось, не все говоришь на исповеди своему священнику.
И словно глас совести Вайти, Макс проорал во всю глотку:
— Ведь не все говоришь?!
— Эй, Вайти, — подхватил я, — а ты расскажешь священнику, сам знаешь что? — я подмигнул ему.
Полицейский вздрогнул и, подняв голову, посмотрел на нас. Мы ответили ему холодными пристальными взглядами. В этом безмолвном обмене мнениями было достигнуто полное взаимопонимание. Вайти опустил глаза: он знал, что он в наших руках. Подошел Сэм и убрал со стойки чашку с сухариками.
— Вы сколько думаете слопать на пятак? С каждого из вас за шесть сухариков.
Мы проглотили остатки кофе. Высокомерно улыбнувшись, я громко произнес:
— Эй, Вайти, позаботься о нашем счете!
Макс бросил на меня испуганно-восхищенный взгляд. Сэм с удивленным видом вручил Вайти ветчину с яйцами.
— Сосунки. Чертовы сосунки…
— Ну что скажешь, Вайти?
— Все в порядке, все в порядке, — пробормотал тот.
Сэм обмахнул тряпкой стойку, бормоча себе под нос и качая головой, а затем спросил:
— Ты собираешься заплатить за двенадцать сухариков? За двенадцать сухариков и две чашки кофе? Двадцать центов? За этих сосунков?
Вайти вяло кивнул.
Мы сказали «Привет!» и со смехом вышли. Мы брели вдоль сточной канавы, выискивая окурки Макс углядел очень большой окурок, на котором даже остался бумажный поясок, и затянулся с видом знатока.
— Замечательный вкус. На, Башка, попробуй. — Протягивая мне окурок, он взглянул на название: — А, «Корона-Корона»! Когда я разбогатею, это будет мой сорт.
Я тоже затянулся.
— Ну как тебе, Башка?
— Очень хорошая сигара для тех, что можно найти на Деланси-стрит.
Макс засмеялся:
— Попозже, днем, мы сходим в финансовый район и поищем там такие же окурки.
— И заодно грабанем Федеральный резервный банк, да, Макс?
— Кончай свои шуточки про Федеральный резерв, Башка. Увидишь, что когда-нибудь мы обчистим это заведение… После того как наберемся опыт?.. — Он бросил на меня сердитый взгляд.
Мы вошли в кондитерскую. Джелли разрезал веревки на пачках газет, которые мы принесли, чтобы разложить их для продажи. Он дал каждому из нас по пятнадцать центов.
— А как насчет солодовых коктейлей и заварных пирожных? — спросил Макс.
Я подошел поближе и проворчал, глядя на Джелли:
— Уговор есть уговор.
— Ладно, ладно, значит, я сейчас приготовлю коктейли, — сказал он и включил электрическую машину. — Берите по пирожному. К чему ругаться?
— А как насчет яйца в коктейль? — спросил Макс.
— Яйца? Хорошо, значит, я добавлю туда одно яйцо. К чему ругаться?
Джелли разбил яйцо в готовящийся коктейль. Пока он стоял к нам спиной, Макс стащил с прилавка плитку шоколада. Джелли налил нам два больших стакана. Мы сидели, медленно потягивая коктейль. Макс бесцеремонно развернул шоколадку и дал мне половину. Мы грызли шоколад и запивали коктейлем. Джелли заметил, что мы грызем.
— Откуда вы взяли шоколад? — сурово спросил он.
Макс ответил с нарочитой вежливостью:
— О, мистер Джелли, мы купили его у Спивака, когда ходили за газетами.
— Да, — произнес я, передразнивая Джелли. — К чему ругаться? Мы его купили.
— Вы купили его у Спивака? Вы, наверное, не вчера на свет родились, вы жулики, вы… — он таращился на нас, охваченный праведным гневом.
— Как тебе это нравится? Он назвал нас жуликами! — насмешливо произнес Макс.
— А как насчет вас, мистер Джелли? Вы что, такой законный?
— поинтересовался я. — Законный? — переспросил Джелли. — Я имел в виду, такой честный, что можете называть нас жуликами?
— А, так вот что ты понимаешь под словом «законный»?
— Да, вот что я понимаю под словом «законный».
— Значит, я законный?
— Нет, вы, как и все остальные, незаконный.
— Незаконный? Что ты подразумеваешь под словом «незаконный»?
— Вор или жулик — незаконны.
— Ты украл, и ты же называешь меня, честного человека, который не крадет и ходит в синагогу, жуликом? Незаконным? Почему? За что? — Он пристально смотрел на нас.
— Мы украли для вас. Вы послали нас за газетами. Вы купили то, что мы украли, значит, вы такой же, как и мы. Вы незаконный, — очень по-умному объяснил я.
— Ты думаешь, ты умный. Ты искажаешь все вокруг, поэтому вместо того, что ты жулик, получается, что жулик я. — Джелли фыркнул и всплеснул руками, как будто не понял. — Значит, я незаконный, а вы — молодцы! — он рассмеялся. — Ты все передергиваешь, ты, умный мальчик. Ты умеешь пользоваться своей башкой, да, мистер Башка?
— Да, я умею ею пользоваться, и вы поняли, что я хотел сказать, вы… вы… — я чуть было не назвал его словом, означающим его обрезанную часть, но вдруг вспомнил о Долорес. Этот хрен мог когда-нибудь стать моим тестем. Макс продолжил объяснение:
— Эй, Джелли, Башка вот что имеет в виду, когда ты по ночам устраиваешь игры на деньги в задней комнате, то это незаконно.
— Незаконно? Даже если я плачу полицейскому Вайти десять процентов за разрешение? — хитрый огонек мерцал в глазах Джелли. Он просто валял дурака. — А как насчет моих конкурентов за углом? Как ты их назовешь, мой умник Башка? Они что, тоже незаконны?
— О ком вы говорите?
— О церкви за углом. Они устраивают в подвале азартные игры. Два, может быть, три раза в неделю. Там играют в бинго. Это азартная игра, но им не надо платить Вайти за разрешение. — Он рассмеялся. — Они завели у себя доходное предприятие. Ну что, умник, ну что, Башка? — насмешливо кривлялся он. — Их ты тоже назовешь незаконными?
Я пожал плечами:
— Да. Я понимаю это именно так. Вы незаконны. Полицейский Вайти незаконен, и ваши конкуренты за углом тоже незаконны.
Старик Джелли хихикнул:
— Так, значит, ты говоришь, что все незаконны?
— Да, — пробормотал я. — Все незаконны.
Глава 4
В кондитерскую вошел Косой, и мы прекратили этот разговор. У Косого был слишком уж радостный вид.
— Что делаете? Что-нибудь случилось? — спросил он.
— Случилось? — ехидно произнес Макс.
— Ты что, думаешь, что находишься на Диком Западе вместе с бандой Джесси Джеймса? В Ист-Сайде ничего не случается.
— Ну, Макс, ты что, все не можешь забыть об этом? — радостное выражение исчезло с лица Косого. — Я ведь просто шутил насчет того, чтобы к нему присоединиться.
— Ладно-ладно, Косой. Теперь слушай, что тебе надо сделать. Сходи, разбуди Простака с Домиником и скажи им, чтобы шли к нам в школу.
— А где вы будете? В спортзале?
Макс в отчаянии хлопнул себя по голове.
— Боже мой! А где еще мы можем быть в субботу? Учить историю в классе?
— Старик Доминика начнет прыгать до потолка, если я постучусь в дверь, — проворчал Косой, выходя на улицу.
Мы с Максом перелезли через школьную ограду, утыканную пиками, распахнули незапертое подвальное окно с обратной стороны школы и спрыгнули с высоты полутора метров на пол спортивного зала. Сбросив верхнюю одежду, мы босиком бегали по залу, пока не начали потеть. Затем Макс развернул набивной мат и достал из кармана самоучитель по джиу-джитсу. Мы отрабатывали друг на друге различные захваты до тех пор, пока Макс не вывернул мою руку так, что от боли я вышел из себя и пнул его в пах босой ногой. Он согнулся, но, несмотря на боль, радостно прокряхтел:
— Молодец, Башка, становишься жестким.
Мы вступили в поединок без правил, яростно нанося друг другу беспорядочные удары руками и ногами. Максу удалось взять меня в жесткий захват. Он откинул мою голову назад и надавил на горло большим пальцем. Я начал задыхаться, перед глазами поплыли черные пятна. Но тут, к моей радости, раздался звук открываемого окна. В зал спрыгнули Простак и Косой. Макс ослабил хватку и похлопал меня по спине:
— Ты становишься все лучше, Башка. — Он повернулся к Косому и спросил: — Где Доминик?
— Его отправили в церковь. В воскресную школу.
Макс презрительно фыркнул:
— Церковь — пустая трата времени. Ладно, ребята, раздевайтесь.
Вслед за Максом мы приступили к нашей обычной тренировке: поднятие тяжестей, подтягивание и выполнение разных фигур на брусьях. Потом Макс устроил небольшой отдых, во время которого читал самоучитель. В течение нескольких часов мы отрабатывали приемы джиу-джитсу и рукопашного боя, а напоследок каждый из нас пятнадцать минут яростно лупил боксерскую грушу. Косой ушел первым. Он сказал, что ему пора идти домой завтракать. Макс, Простак и я майками обтерли с себя пот и грязь, вылезли в окно и направились в закусочную Катца на Хьюстон-стрит.
Когда мы туда вошли, чарующий запах выставленных на прилавке разогретых солонины и пастромы просто одурманил нас. Словно три прожорливых зверя, мы втягивали в себя этот аромат и, дрожа от вожделения, не отрываясь глядели на горячее мясо. Мы решили взять три порции солонины и три порции пастромы с солеными огурцами. Я дал Максу пятнадцать центов, он добавил к ним пятнадцать своих, положил деньги на прилавок и повелительным голосом произнес:
— И положите побольше мяса на каждый кусок хлеба.
Часто дыша, с высунутыми языками, исходя слюной, шестью голодными глазами мы следили за каждым движением продавца. Неся тарелки с бутербродами так осторожно, будто они были нашим самым хрупким и самым ценным достоянием, мы пробрались через переполненную закусочную к дальнему столу. Мы ели медленно, очень медленно, стараясь как можно дольше продлить жизнь каждого из бутербродов. Мы не разговаривали, мы не отрываясь откусывали от них по кругу маленькие кусочки. Мы облизывали губы и издавали утробные звуки, выражавшие животное наслаждение.
1 2 3 4 5 6 7 8