— Разве ты не понимаешь, что если бы не твой раввин, не священник твоих дружков-католиков и не моя небольшая помощь в разговоре с властями, то вы, ребята, были бы отправлены в исправительное заведение?
Я пожал плечами. Это он, дурак, так считал. Он не знал, кто действительно замял дело. Я не мог сообразить, должен ли объяснить ему, что это сделал дядя Большого Макса, хозяин похоронного бюро. Он пошел к гангстеру Монаху, а Монах пошел к районному лидеру Демократической партии, и этот самый парень и дал указания судье еще до того, как раввин, священник или О'Брайен успели с ним встретиться. Тупые дурни, вот они кто. Монах и районный лидер — вот парни, за которых надо держаться. Они начальники всему — полиции, судьям, всему.
— Я обращаюсь к тебе, молодой человек. Почему ты не отвечаешь?
Я пожал плечами. Я не мог заставить себя взглянуть ему в лицо. Он продолжал расхаживать взад и вперед.
— Я спрашиваю, для чего вы это сделали? Из озорства? Из-за денег? Скажи-ка, мальчик, ты получаешь деньги на карманные расходы от своих родителей?
— Иногда, когда у отца бывает работа, — пробормотал я.
— Сейчас он работает?
Я отрицательно покачал головой.
— Сколько раз я тебе говорил, что невежливо мотать головой или пожимать плечами. Отвечай словами, а не телодвижениями. У тебя это становится дурной привычкой.
Я снова пожал плечами. Директор в отчаянии всплеснул руками.
— Ну ладно… Есть еще один вопрос, который я хотел бы прояснить… — Он на мгновение замешкался. — На протяжении всего семестра мне было интересно… Только имей в виду, я вовсе не собираюсь совать нос в твои личные дела, мне просто интересно узнать, чтобы я мог в дальнейшем ориентироваться… Почему это ты и твои приятели не пользуются бесплатными горячими завтраками, которые предоставляет школа? Вместо этого, как я заметил, вы, ребята, каждый день во время еды играете во дворе в баскетбол. Ты такой худой, и думаю, что где-то в полдень ты смог бы справиться с порцией горячего супа. — Он говорил доброжелательно и нерешительно. — Скажи, это из-за того, что этот суп вовсе не то, что вы называете кошером?
Я покачал головой:
— Нет, кошер для меня ничего не значит.
— Тогда почему? Мне действительно интересно узнать. — Я не ответил и пожал плечами.
— Город берет на себя пусть небольшие, но расходы и заботы, чтобы предоставлять эти бесплатные завтраки, — продолжил директор. — И очень многие из вас, детей, могли бы воспользоваться щедростью города, но не делают этого.
— Щедростью, — презрительно фыркнул я.
— Да, щедростью, — повторил он. — Что плохого в этих завтраках?
— Суп, — насмешливо сказал я.
— Суп?
— Да, благотворительный суп, — проворчал я.
— Хм-м-м…Да, к сожалению, на самом деле именно суп с хлебом — это основное блюдо, поставляемое, чтобы разнообразить домашнюю диету недокормленных детей в наших перенаселенных районах.
— «Суповая» школа, — с презрением произнес я. Директор грустно улыбнулся:
— Да-да, я это уже слышал. «Суповые» школы. Ладно, давай на минуту забудем о супе, хорошо?
Я кивнул.
— Хорошо, хорошо. На чем мы остановились? — спросил он с улыбкой. — Ах да, твой отец, к несчастью, безработный?
Я опять кивнул. Он печально покачал головой и сочувственно поцокал языком. Я опять начал чувствовать себя неуютно. Он глубоко вздохнул:
— Значит, поэтому ты и подал заявление, чтобы тебе выдали документы для устройства на работу? И поэтому ты не собираешься кончать школу? Ты хочешь зарабатывать деньги, чтобы помогать семье?
— Да.
— Это довольно похвально, но все-таки, не мог бы ты продолжить обучение?
Я пожал плечами.
— Так да или нет?
Я пожал плечами еще раз.
— Послушай, я хочу тебе помочь. Я смогу тебе помочь, если ты изменишь свое поведение. Не держись за своих дурных приятелей, продолжай ходить в школу Только при помощи учения…
Я перебил его:
— Я не могу окончить школу. Мне надо работать. У моего отца нет работы.
— Как долго твой отец без работы?
— Как долго? Около трех месяцев.
— Хм-м-м… — О'Брайен потер подбородок. — Ладно, у меня есть одна идея, и я реализую ее в твоем случае. Ты очень одаренный и в общем-то не испорченный, ты еще можешь стать добропорядочным и преуспевающим гражданином. Я сделаю так, чтобы агентство по социальной защите занялось твоим делом и помогло твоей семье. Так что ты сможешь продолжить учебу. Только держись подальше от своих друзей. — Он самоуверенно улыбнулся, считая, что решил проблему. Его голос повеселел: — Ну? Ведь совсем неплохо? Они помогут тебе помочь самому себе. Ты продолжишь обучение и при хорошем поведении сможешь преуспеть. Ты ведь хочешь добиться успеха в этой жизни, верно? Чтобы получить свою долю от богатств мира, ты должен специализироваться. Мне кажется, что у тебя замечательные способности к математике. Почему бы не продолжить и не попытаться стать счетоводом, а может быть, и бухгалтером? Не следует брести по жизни без определенной цели. Специализированные знания — это острый нож, который поможет тебе пробиться сквозь жизненные затруднения к своей цели. К успеху. Ты понял, что я хочу сказать?
Да, я понял, что он хотел сказать, но сыграл в дурачка.
— Да, я достану себе большой нож.
Директор впервые вышел из себя.
— Черт подери твою тупость! — взорвался он. — Я думал, ты понимаешь, о чем я говорю.
Я пожал плечами. Все это стало действовать мне на нервы.
— Ну? — обеспокоенно спросил он.
— Что? — я сделал вид, что не понимаю.
Он пристально посмотрел на меня. Я опустил глаза. Тогда до него дошло, что я понял, о чем он говорил. Да, я понял, о чем он говорил. Он хотел, чтобы я не бросал школу, откололся от Макса и остался без миллиона долларов, которые мы собирались сделать на налетах и всем остальном. Я буду получать помощь от агентства по социальной защите? Ха! Все станут смотреть на нас сверху вниз. Благотворительность. Фу! Какой толк в образовании? Я знаю достаточно для того, чем собираюсь заняться. Умею писать. Знаю арифметику. Могу читать. Я умный. Я умею использовать свою башку. Да, именно поэтому меня и прозвали Башкой. Потому что я умный. Да, и я достану себе настоящий острый нож. Он будет моим ножом специализированных знаний.
О'Брайен остановился напротив меня с суровым выражением лица.
— Я сделаю так, чтобы агентство помогло твоей семье, а ты не бросай школу, — сказал он. Его тон был категоричным. Я поднялся со стула. Я чувствовал себя героем, вроде крутого Натана.
— Я не желаю вашей благотворительности и не нуждаюсь в ней. Я ухожу из школы.
Он был славным парнем. Мне даже стало его жаль. Он выглядел таким расстроенным из-за всех нас, малолеток.
— Хорошо-хорошо, мы кончили, сынок. — Он похлопал меня по спине. Я подошел к двери и обернулся.
— Так мне отдадут документы для устройства на работу?
Он не ответил, а лишь посмотрел на меня и безнадежно вздохнул. Я не отставал:
— Мне они нужны, мистер О'Брайен.
Он печально кивнул:
— Ты их получишь.
Друзья ждали меня возле выхода.
— Чего хотел старый болтун? — спросил Макс.
— Ничего особенного. Он в основном разговаривал сам с собой. Он хотел, чтобы я остался в школе.
Косой вытащил губную гармошку. Мы пошли вниз по улице, напевая «Прощай, моя крошка с Кони-Айленд».
У Макса был замечательный баритон. Простаку достался посредственный бас. Доминик пел высоким фальцетом: у него ломался голос. А я пел голосом, который считал тенором. В любом случае мы очень гордились нашим уличным квартетом. Мы дружно маршировали под музыку вдоль по улице. Вдруг мы резко затормозили и вытаращили глаза: перед нами стоял величайший в мире человек. В наших глазах он был более великим, чем Джордж Вашингтон в глазах большинства школьников. И он смотрел прямо на нас.
— Привет, ребята.
Мы замерли в благоговении. Макс всегда был самым решительным.
— Привет, Монах, — ответил он. Это был Монах, самый крутой человек во всем Ист-Сайде, а значит, когда это касалось нас, то и во всем мире.
— Ребята, я хочу, чтобы вы оказали мне одну услугу, — сказал Монах.
— Все что угодно, Монах, — ответил Макс.
— Отлично, тогда пошли. — Монах жестом указал дорогу.
Мы последовали бы за ним даже в ад, если бы он попросил нас об этом. Он завел нас в салун на Ладлоу-стрит. Внутри коротали время за пивом десять здоровенных громил с приплюснутыми носами и помятыми лицами.
Монах со смехом обратился к ним:
— Ну, как вам моя новая банда?
Громилы глядели на нас и улыбались.
— Отлично, Монах. Очень крутая банда. Как насчет пива, детки? — спросил один из них. До этого мы ни разу не пробовали пива. Вкус оказался ужасным. Но мы осушили свои кружки. У нас немного кружилось в головах, и мы почувствовали себя важными персонами. Монах Истман объяснил, для чего мы ему понадобились.
Каждому из нас дали по две бейсбольные биты и сказали, чтобы мы ждали Монаха и его ребят в парке на Джексон-стрит. Шайка ирландских хулиганов взяла в привычку устраивать налеты на парк и досаждать старым евреям, которые там собирались. На сей раз ирландцев должен был ждать сюрприз. По такому случаю Монах собрал самых крутых ребят со всей округи. Это была шайка всех звезд, такая же сборная, как бейсбольная команда всех звезд, которую собирают из лучших игроков обеих лиг.
Кроме Монаха здесь были Кидала Кид, Буксир, Кочан Аби, Большой Луи, Псих Изя — все парни с громкими именами. Если Монах и его команда пойдут с битами по улице к парку, то это наверняка станет известно полиции и ирландской шайке. Нас пригласили именно по этой причине. Монах и его ребята входили в парк по одному, делая вид, что не знают друг друга. Они подсаживались на скамейки к своим престарелым единоверцам, доставали из карманов еврейские газеты и в буквальном смысле слова уходили в них с головой, чтобы их никто не узнал. Мы с битами наготове расположились неподалеку. Ждать пришлось недолго. Мы увидели ирландцев, входящих в парк со стороны реки. Около пятнадцати человек крутой портовой шпаны. Кроткие набожные евреи сразу же устремились вон из парка. Кочан Аби находился ближе всех к приближающейся толпе. Кроме всего прочего он славился размерами своей огромной головы, которая отнюдь не была такой же мягкой, как кочан капусты. Скорее она была твердой, как валун. Самый здоровый ирландец подошел к Аби и проворчал:
— Проваливай, пока цел, жидовская морда. Пшел из парка, чертов шут.
Аби медленно поднялся со скамейки с таким видом, будто готов был задать деру. Затем, низко опустив голову, он, словно бык, бросился в атаку. Не дожидаясь сигнала от Монаха, мы подбежали со своими битами. Монах и его ребята повскакивали со скамеек. Каждый схватил у нас по бите, и бойня началась. Мы наблюдали, стоя с камнями в руках. Если бы голова какого-нибудь ирландца привлекла наше внимание, то мы впятером наверняка вырубили бы его.
Нам было чертовски весело. Именно там мы впервые увидели Пипи, Веселого Гонифа и Глазастика.
Макс первым заметил что-то необычное. Трое пацанов примерно нашего возраста мелькали в тех местах, где драка разгоралась наиболее жарко. Макс пихнул меня:
— Смотри, двое еврейских пацанов и один ирландский. Они действуют заодно. Наверняка у них что-то на уме.
В один момент пацаны оказывались в самом центре группы дерущихся, затем разбегались в разные стороны и в следующий момент мчались к следующей группе.
— Они не дерутся, — заметил я. — Что они там делают?
Макс пожал плечами.
Наконец со звоном прикатил арестантский фургон, и полицейские в жестких высоких шлемах замахали своими дубинками. Все, кто мог, бросились наутек.
Мы с Максом подхватили по бите, Макс крикнул остальным, чтобы не отставали, и мы стали преследовать двух малолетних евреев и ирландца. Наконец мы догнали их на берегу реки. Ирландец совсем запыхался, но улыбнулся нам и произнес с сильным акцентом:
— Может быть, хватит драться? Давайте будем друзьями. — Он протянул руку и представился: — Мои друзья называют меня Пипи, а это мои кореша — Веселый и Глазастик.
Веселый тоже протянул руку, улыбнулся и сказал с отчетливым еврейским акцентом:
— Рад встрече с вами, мальчишечки.
Макс поднял биту и проговорил:
— В помойку весь этот мусор о дружбе. Башка, проверь их карманы.
Я передал Простаку свою биту. Он держал ее наготове, пока мы с Домиником обшаривали карманы пацанов. Содержимое их просто поразило нас. На троих у них оказалось три бумажника и две пары часов с золотыми брелоками. Мы достали деньги из бумажников, около двадцати шести долларов. Макс вручил Пипи, Веселому и Глазастику по два доллара. Немного подумав, он сунул каждому из них еще по доллару.
Веселый Гониф был рослым парнишкой, Пипи — низеньким и тщедушным, а Глазастик — коренастым, с огромными навсегда удивленными глазами. Они настолько отличались друг от друга, что их союз показался мне очень странным. Однако, узнав их поближе, я понял, что в душе они очень похожи. Они все были «свежими» иммигрантами. Иммигрантами из разных стран, но с одинаковым озорным юмором и инстинктивной тягой к воровству. Тогда мы встали кружком и начали слушать, как Пипи хвастает о своих подвигах. Это оказалось ошибкой. К нам быстро подбежал Вайти, местный полицейский. Для начала он вытянул Гонифа дубинкой по спине.
— Вы те ребята, которых описали парни в кутузке. Быстро давайте их бумажники и часы. — Он прошелся по нашим карманам и изъял все, чем мы только что завладели. — А теперь проваливайте, пока я вас не отвел в участок.
Мы грустно побрели прочь.
— Этот чертов Вайти, — горько подосадовал Макс. — Он жулик. Могу поспорить, что он ничего не отдаст обратно. Все оставит себе.
— А ты как думал? — ехидно ответил я. — Ты что, разве не знаешь, что все жулики? Что все правонарушители?
— Да, ты прав, — согласился Макс.
— Конечно, Башка прав, — произнес Простак. — Все воры.
Мы вышли, из парка.
— Надеюсь, еще увидимся, ребята. — Пипи широко улыбнулся нам и вместе с Веселым и Глазастиком двинулся, прочь, в сторону Брум-стрит.
— Да, приходите, — бросил им вслед я. — Мы бываем рядом с кондитерской Джелли на Деланси-стрит.
— Конечно, придем, — откликнулся веселый Гониф. Мы шли вдоль по улице. Мы уже забыли неприятную встречу с Вайти.
Приближался вечер пятницы. Солнце, улицы, все на свете воспринимается совсем по-другому, по пятницам, ближе к вечеру. Мы были счастливы и беззаботны. В нашем распоряжении была целая вечность: целых два дня праздника, два волшебных дня без школьных занятий. Я был голоден, и сегодня вечером меня ждала самая великая еда недели, еда. Субботы — единственная плотная еда за каждые семь дней. Вечером не будет черствого хлеба, натертого чесноком и, если его не запивать чаем, застревающего в горле. Мама сейчас печет. И будет горячая плетенка, и заливная рыба, и свежий соус из хрена. Мой рот наполнился слюной. Боже, как я был голоден! И похоже, что не один я. Косой перестал играть на гармошке и сказал:
— Как насчет того, чтобы пойти в пирожковую Юни Шиммеля и взять парочку?
— У кого есть деньги? — поинтересовался Простак. — У тебя есть деньги?
— У меня есть цент, который не отобрал Вайти, — ответил Косой.
— У кого-нибудь еще есть деньги? — Макс протянул руку за монетой Косого.
Доминик достал из потайного кармана два цента. У остальных не оказалось ни гроша.
— Мы купим пирожок за два цента и пакет жареных орешков на оставшийся.
Купив горячий пирожок и орешки, мы остановились на углу, и каждый получил по кусочку и по нескольку орешков. Вкус был изумительный, но от этого нам стало еще голоднее. Мы двинули по Орчард-стрит, где уличные торговцы с ручными тележками собирали свои товары, чтобы пораньше вернуться домой к субботней еде. Они настороженно смотрели на нас. Им уже было известно, кто мы такие. Совершив несколько хитроумных маневров, Макс и Простак умудрились схватить по апельсину. Торговец посылал проклятия нам вдогонку:
— Бандиты! Будьте вы прокляты!
Разделив апельсины, мы не спеша побрели по Деланси-стрит, по улице, на которой я жил.
— Смотрите, вон стоит Пегги, — заикаясь от волнения, проговорил Косой.
На моем крыльце, томно привалившись к двери, стояла белокурая дочка дворника, нимфоманка Пегги.
— Привет, мальчики! — окликнула она нас. — Башка, угости меня долькой своего апельсина.
— Я угощу тебя долькой своего, если ты угостишь меня кусочком своей… — Простак не договорил и с надеждой посмотрел на Пегги.
— Свежий мальчик. — Она хихикнула, довольная своей шуткой, и прощально помахала рукой. — Потом, не сейчас, проваливай. И не за апельсин. Если хочешь чего-нибудь хорошенького, то принеси мне заварное пирожное.
Проходя мимо, я крепко тиснул ее.
— Ой, Башка, не здесь, пойдем на лестницу, — прошептала она.
Я был молод, однако ответил:
— Нет уж, не сейчас. Я жрать хочу.
— Приходи после ужина к кондитерской, Башка! — прокричал мне вслед Макс.
— Конечно! — ответил я.
Я бегом преодолел пять пролетов скрипящих ступенек и влетел в нашу темную квартиру.
1 2 3 4 5 6 7 8