После того как меня подняли, я поцеловал белую полоску у департаментского знамени.
С последними тактами торжественного домового гимна открылась парадная дверь, инкрустированная знаменами и портретами, и в зал вошли два братца пятнадцатизубочника в строгих министерских процессуальных фраках, при орденах и медалях. У одного из них того, кто был пониже ростом, на руках лежала бархатная подушечка, на которой покоилась одиннадцатизубая корона.
Увидев одиннадцать зубьев на внесенной короне, я упал.
Меня подняли. Торжественный гимн заиграл снова. Второй вошедший братец снял корону с поду, шечки. Меня опустили на левое колено. Торжественный домовой гимн зазвучал еще торжественней. Мне склонили голову, и второй вошедший братец — тот, кто был повыше ростом, — возложил на нее новую, одиннадцатизубую корону.
Возложив на мою скромно склоненную голову новую корону, меня подняли с левого колена и подвели к домовому флагу. Бронированное стекло отъехало в какую-то сторону, из-под пола возник часовой, меня опустили на левое колено, и я нежно поцеловал специальную белую полоску, немного подумал и поцеловал специальную черную полоску. Тут же решил, что черную полоску я поцеловал более самоотверженно, более самозабвенно, более трепетно и священно, чем белую, и поцеловал снова белую. Вспомнил, что все-таки я — порядочная шлюха, и поцеловал черную. Подумал умом, что, если я закончу торжественное целование знамени целованием черной полоски, меня не поймут. И поцеловал белую. Вспомнил, кто есть кто, и поцеловал черную. Потом белую. После этого — черную. Снова белую и снова черную…
Наконец торжественный гимн торжественно отзвучал. Целовать домовое знамя не под торжественные звуки торжественного домового гимна не полагалось, и меня, со спокойной совестью вместе, подняли с колена.
Братец строгая референт перевела меня в следующий зал, где под торжественное звучание домового гимна и очень торжественное целование всех знамен мне вручили новую, одиннадцатизубочную прописку.
Выйдя с братцем Клеопатрой II из шикарного дворца Министерства внешних горизонтальных сношений, мы сели в поджидавший нас персональный министерский автомобиль. Там я нажал вторую кнопку на панели, чтобы продолжить наше знакомство с персональным баром братца министра. Когда это наше знакомство переросло в очень близкие отношения, я обратил внимание на пятую, черную среди белых, кнопку. Так как мне было очень радостно и хотелось в связи с этим еще какой-нибудь радости, я эту кнопку нажал. И моментально очутился на выскочившем из сиденья унитазе, причем уже без штанов. На таком шикарном унитазе я еще никогда не сидел.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
— Инструкция на твою новую, так сказать, синекуру снизу пока не поднята, — сказал мне начальник департамента братец Цицерон II, когда я вошел в персональный кабинет с подтверждающими мое назначение бумагами. — Так что действуй соотственно возникающей согласно другим инструкциям обстановкой. Слава Самому Братцу Президенту, на твое прежнее, так сказать, место назначен новый братец, которого перевели к нам из Министерства таможен четырнадцатого яруса. Введешь его в курс нашего департамента. Сдашь ему, как водится, так сказать, круглую печать.
— Братец Цицерон II, в инструктаже групп я буду принимать какое-нибудь участие или теперь мне инструктировать только своего преемника? — почтительно спросил я.
Братец Цицерон II внимательно обдумал мой вопрос и ответил:
— Инструктаж будешь проводить на местах. При необходимости.
— За Железным Бастионом?
— За Железным Бастионом.
— За Железным Бастионом все братцы всегда находятся в скафандрах, а в скафандрах нет переговорных устройств.
— Ну да? — удивился братец Цицерон II.
— Так точно, — заверил его я.
Тогда братец Цицерон II еще раз все хорошенько обдумал и сказал:
— Придется изучить, так сказать, язык глухонемых.
— Мне?
— И тебе и братцам из групп. Пошлю в Министерство запрос на преподавателя. Да что там! Там, так сказать, одним преподавателем не обойтись. Создадим новый отдел. Засучим, так сказать, рукава наших трудовых фраков и хорошенько над этим поработаем.
— Братец Цицерон II, так ведь переговорных устройств в скафандрах нет для того, чтобы братцы за Железным Бастионом не переговаривались.
— Ну и что?
— Я боюсь, что Орден Великой Ревизии нам это дело не санкционирует…
— Не санкционирует, так и не санкционирует, а новый отдел уже будет, так сказать, создан. Сами начнем по-глухонемому переговариваться. Что еще?
— Было бы неплохо оформить братца Клеопатру II выходящим братцем. А то как-то несолидно получается: официальный представитель департамента во враждебном окружении ядовитой окружающей среды твой, братец Цицерон II, персональный заместитель… и без секретаря. Что о нас там по-думают?
Братец Цицерон II наморщил лоб. Наморщенный лоб братца Цицерона II свидетельствовал о том, что его желудок работает в полную силу.
— Действительно, — после пяти минут глубочайших размышлений изрек он, — нехорошо! Я бы даже, так сказать, сказал — непатриотично! Более того — аполитично! Немедленно пошлю запрос в Министерство. Нет, сам поеду. Хвалю!
— Служу Нашему Дому!
— Вот еще что… Ты ведь порядочная шлюха, не так ли?
— Так точно!
— Я тоже. Насколько мне стало известно, теперь ты вхож в, так сказать, очень и очень низкие сферы. Сам, гм, братец Белый Полковник… Сам, гм, братец Цезарь X… Может, и сам Сам Братец Президент? дай ему Сам Братец Президент здоровья…
— Никак нет!
— Пока никак нет, только пока, ведь уже сам Сынок Самого Братца Президента, слава Самому Братцу Президенту… Но молчу, молчу…
Братец Цицерон II засек на часах время и, как было установлено на молчание инструкцией, минуту помолчал. Помолчав, заговорил снова:
— А тут никогда ничего толком не знаешь, занимаешь себе, так сказать, совершенно определенное кресло… И вдруг в один прекрасный… то есть я хотел сказать: ужасный… Или прекрасный?
Наморщенный лоб братца Цицерона II вымок потом, глаза готовились вымокнуть слезами, он смотрел на меня так, будто прямо посреди улицы потерял корону и только я один мог ее найти…
— Прекрасно-ужасный, — подсказал я.
— Вот-вот, — подхватил протянутую ему корону братец Цицерон II, — именно это я и хотел сказать. Читаешь мои мысли, так сказать, братец мой персональный пятый заместитель, хвалю. Сейчас же, так сказать, отдам приказ по департаменту о награждении тебя грамотой на право покупки на пятнадцатом ярусе двух конфет!
— Служу Нашему замечательному Дому!
— Так вот… Занимаешь, так сказать, определенное кресло, а в один прекрасно-ужасный день — бах! — и домовой переворот. Кабинет Избранных занимают правосторонние, и если я не успеваю вовремя поменять доминанту полушарий желудка, плакало, так сказать, горькими слезами прощания мое уважаемое кресло… Меня опять переводят в Департамент круглой печати спецзоны Северного выхода… В общем, ты понимаешь. В общем, мне нужно только чуть-чуть намекнуть, только, так сказать, бросить мне мысль, которую я тут же достойно подхвачу… Я же, со своей стороны братца Цицерона II, буду весьма признателен.
— Так точно! Брошу!
— Теперь можешь идти.
Позволив себе на этот раз не очень почтительно и не очень громко щелкнуть каблуками, я вышел из кабинета. Когда вышел, прошел в хранилище. В хранилище привел в порядок инструкторскую книгу и рявкнул братцу Клеопатре II:
— Братец Клеопатра II!
— Да?
— Эту инструкторскую книгу передашь моему преемнику. Ключи от сейфа и хранилища я передам ему сам. Когда мой очередной выход?
— В пятнадцать ноль-ноль.
— Хорошо. Группа вернется часа через три. Подойдешь к Южной спецзоне. А сейчас — вот тебе деньги, купи одну заветную бутыль получше и отнеси братцу Малюге Скуратову XXXII в пятнадцать дробь седьмой участок Святой Экзекуции. Не забудь рассказать ему о нашей поездке в министерство…
Зазвонил телефон. Я, согласно инструкции, поднял трубку.
—Хранилище Департамента круглой печати. Пятый зам начальника департамента слушает.
В трубке прерывисто дышали…
— Алло! Пятый зам слушает!
В трубке молчали. Я почтительно положил ее на а стол и вытянулся в струнку, ожидая, что в хранилище просочится дымное белое облачко. Но ничего оттуда не просочилось, хотя я и прождал в струнке пять минут. Тогда я с гневом бросил трубку на аппарат и принял положение «вольно».
— Впредь на все звонки будешь отвечать ты, — приказал я братцу Клеопатре II. елефон зазвонил снова. Братец Клеопатра II взяла трубку.
— Департамент круглой печати. Персональный секретарь пятого зама слушает… Кто его спрашивает? Одну минуту… Какая-то братец Золушка…
Я выхватил трубку из руки братца Клеопатры II. которой приказал:
— Все, иди.
Подождал, пока он покинула хранилище, и закричал в трубку:
— Принцесса?! Это действительно ты. Принцесса?! Ты где?!
— В отеле…
— Представляешь, Принцесса, а меня понизили на новую синекуру! Назначили пятым замом! Возложили на голову новую, одиннадцатизубую корону!
— Поздравляю…
— Ты что, ты плачешь? Что случилось?
— Ничего… Тоскливо… Я хочу тебя увидеть…
— Сейчас я не могу, сейчас я на службе. А в пятнадцать ноль-ноль у меня первый выход за Железный Бастион. Но если ты хочешь, я не пойду. Если ты хочешь, я приеду к тебе сейчас, прикажи только.
— За Железным Бастионом ты должен побывать обязательно, слышишь, обязательно. Сегодня. А потом мы встретимся, я буду ждать тебя в отеле. Я ждала тебя ночью, я надеялась, что ты придешь…
— Да ведь ты же не приказывала!
— Неужели я должна была приказать тебе даже это?
— Я боялся…
— Меня боялся?
— Нет, твоей короны. Все-таки двадцать один зуб… Как только представлял себе их все в короне, так сразу и боялся.
— Вот видишь, человек и корона не одно и то же. Никогда и ничего не бойся — все наши несчастья от страха. И вот от этих самых корон. Я буду ждать тебя в «Черном яблоке», приходи вечером. До свидания…
— Подожди!
В трубке что-то щелкнуло. Я крикнул:
— Я люблю тебя! Ты слышишь меня, Принцесса?
— Я тебя хорошо слышу, — ответил мне чей-то грубый голос, положи трубку на стол.
Вытянувшись в струнку, я положил. В хранилище просочилось белое дымное облачко. Оно колыхнулось… и материализовалось в братца, несколько от меня физиологически отличающегося, средних лет, на котором было поношенное широкополосое платье без пуговиц на платье и корона с девятнадцатью зубьями на короне.
— Голос узнаешь? — не очень свойственным братцам, несколько от меня физиологически отличающимся, грубым голосом спросила меня материализовавшаяся братец.
— Так точно! Братец Э-э!
— Докладывай. — Она уселась на стул под портрет Самого Братца Президента и отечески уставилась на меня накрашенными отеческими глазами.
Я почему-то молчал.
— Ну?
— Докладываю! — рявкнул я. — Вчера я встречался с братцем Принцессой!
— Почему в частных беседах ты называешь его просто Принцессой, без положенного инструкцией «братец»?
— Он приказала.
— Ладно. Но все равно мы не можем не отреагировать на нарушение инструкции. Придется записать тебе выговор с предупреждением в братцевский билет… Ничего, не расстраивайся, через неделю выговор снимем. Докладывай дальше.
— Докладываю: он ждала меня в холле отеля «Черное яблоко»!
— Знаю.
— Докладываю: он возила меня в Великую Мечту!
— Знаю, докладывай дальше!
— Докладываю дальше: мы смотрели через глазки на дикий хаос окружающей Наш Общий Дом ядовитой среды!
— Хватит докладывать! Рассказывай, что он тебе говорила.
— Рассказываю: говорила он много!
— Вот и перескажи мне все слово в слово, просто перескажи, понятно? Нормальным братцевским языком…
— Есть! Так точно!
— Ну?
— Слово в слово, братец Э-э, я не помню. Болтала о разных пустяках…
— Говоришь, о пустяках? Ну а не о пустяках он разве не болтала? Например, о том, что атмосфера ядовитой окружающей среды неядовита?
— Вообще-то, братец Э-э, вообще-то на самом леле он иногда болтала такое, что у меня просто корона вяла. Но только я в этом совсем ничего не понял. Например, рассказывала о каких-то птицах, которые будто бы летают по ядовитой окружающей среде куда им вздумается… Ну, конечно, это не птицы летают, это летают иллюзии, но ведь даже иллюзии… куда вздумается… Иллюзиям тоже куда вздумается летать не полагается! Или вот про луну, которая вроде бы как бы фонарь, но только никакой не фонарь и ни на чем не держится… Бред чистейшей воды. Или, как ты справедливо говоришь, братец Э-э, будто бы там неядовитый воздух… Ха-ха… Ха-ха, выдумает же такое…
— Значит, ты не поверил братцу Принцессе?
— Я? Да как можно, братец Э-э! Упаси меня Сам Братец Президент! Почти ни одному слову за целый день не поверил.
— Не поверил самому Сынку Самого Братца Президента, дай им обоим Сам Братец Президент здоровья? Двадцатиоднозубой короне не поверил? Ты что себе позволяешь, а, братец Пилат III?
Я кашлянул. После того, как я кашлянул, я сильнее вытянулся в струнку. Мгновенно оценил ситуацию, в которую но неосторожности угодил по самую корону, и рявкнул что было мочи:
— Держал пальцы крестиком, когда не верил!
Братец Белый Полковник в личине братца, несколько от меня физиологически отличающегося, повторила мой кашель, пошевелила короной и сказала:
— Ну-ну… А ты, братец Пилат III. братец не дурак…
— Служу Нашему Дому!
— Но что означает это твое «почти»? Чему-то, выходит, поверил, когда у тебя пальцы были крестиком, чтобы не верить, когда с тобой разговаривает двадцатиоднозубая корона?
— Когда верил держал крестиком и другую пару пальцев! — бодро отчеканил я.
— Ну-ну, ну-ну…
Братец Белый Полковник в личине перевела свой отеческий взгляд с меня на свои отеческие руки. Сложила из пальцев сначала один крестик, поразмышляла, вздохнула, пошевелила короной. Потом сложила второй крестик, снова о чем-то поразмышляла, помотала короной из левой стороны в правую сторону и, взглянув на меня очень отечески, сказала:
— Молодец!
— Служу Нашему Дому!
— Так чему ты поверил, когда держал две пары пальцев двумя крестиками?
— Братец Принцесса рассказывала, что будто бы в шикарных дворцах двадцать первого яруса в специальных комнатах растут иллюзии деревьев. Вот я и подумал, что, может, действительно как-нибудь растут, по только, конечно, под стеклянными колпаками, которых братец Принцесса в силу, так сказать, своих странных причуд почему-то не видит.
Братец Белый Полковник, одетая в потрепанное широкополосое платье без пуговиц на платье, сделала лицо личины крайне печальным.
— Жаль, — сказала он.
— Кого жаль, братец Э-э? — не понял я.
— Тебя жаль, братец Пилат III. Жаль, что такой преданный Нашему замечательному Дому братец поверил столь очевидной нелепице. Ну-ка, подумай как следует и скажи: зачем хоть кому-то понадобилось бы держать у себя в шикарном дворце иллюзии деревьев? Да хоть бы и под стеклянными колпаками?
— Так точно, — сказал, рявкнув, я. — Я всю ночь ломал себе над этим вопросом желудок — ни к чему!
— Вот именно. Вот видишь, что значит здравая логика. Думать нужно, прежде чем что-то подумать…
Взгляд братца Белого Полковника в личине снова стал предельно отеческим.
— Сам Братец Президент и братцы из Кабинета Избранных очень обеспокоены причудами братца Принцессы. Кто бы другой на его месте… то есть не на месте братца Сынка, а на месте братца с причудами… уже давно бы подвергся общеукрепляющему курсу психотерапии и психоинъекций Кабинета Избранных, но это дело слишком, очень слишком деликатное — братец Принцесса ведь не просто братец, а братец Сынок. И мы просто обязаны помочь ему справиться с некоторыми причудами. Не навязчиво, осторожно, тактично. Ты получил в связи с этим огромной важности спецзадание. А ты вместо того, чтобы его причуды стали непричудами, сам распускаешь по Нашему замечательному Дому разные абсурдные слухи.
— Это ты, братец Э-э, про братца непорядочную шлюху Инфанту?
— Про него самую.
— Так ведь я всеми силами стараюсь сделать причуды непричудами, братец Э-э. Всеми силами. Согласно полученным ранее инструкциям. Но только братец Принцесса несколько заразна, и его зараза иногда чуть-чуть проникает в меня. Хотя я и делаю пальцы крестиком. Вот меня и тянет порой проверить, как разный абсурдный бред действует на нормальных братцев. Зараза тянет… Но бред — он и есть бред!
— Ну— ну… Ты ведь, по моим агентурным данным, братец не дурак. Луна — не такой уж и бред, а всего лишь полубред, поскольку сама луна — бред, а свет от луны светит… хотя и не греет… Но наличие в хаосе ядовитой окружающей среды не бредовой, а всего лишь полубредовой луны — есть святая домовая тайна, которую все посвященные в нее братцы должны свято беречь. Однако вернемся к братцу Принцессе. Так как ты страдаешь некоторой забывчивостью, впредь все ваши разговоры будешь записывать на микромагнитофон…
Братец Белый Полковник в личине братца, несколько от меня физиологически отличающегося, протянула мне орден Великой Ревизии с двадцатизубой короной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
С последними тактами торжественного домового гимна открылась парадная дверь, инкрустированная знаменами и портретами, и в зал вошли два братца пятнадцатизубочника в строгих министерских процессуальных фраках, при орденах и медалях. У одного из них того, кто был пониже ростом, на руках лежала бархатная подушечка, на которой покоилась одиннадцатизубая корона.
Увидев одиннадцать зубьев на внесенной короне, я упал.
Меня подняли. Торжественный гимн заиграл снова. Второй вошедший братец снял корону с поду, шечки. Меня опустили на левое колено. Торжественный домовой гимн зазвучал еще торжественней. Мне склонили голову, и второй вошедший братец — тот, кто был повыше ростом, — возложил на нее новую, одиннадцатизубую корону.
Возложив на мою скромно склоненную голову новую корону, меня подняли с левого колена и подвели к домовому флагу. Бронированное стекло отъехало в какую-то сторону, из-под пола возник часовой, меня опустили на левое колено, и я нежно поцеловал специальную белую полоску, немного подумал и поцеловал специальную черную полоску. Тут же решил, что черную полоску я поцеловал более самоотверженно, более самозабвенно, более трепетно и священно, чем белую, и поцеловал снова белую. Вспомнил, что все-таки я — порядочная шлюха, и поцеловал черную. Подумал умом, что, если я закончу торжественное целование знамени целованием черной полоски, меня не поймут. И поцеловал белую. Вспомнил, кто есть кто, и поцеловал черную. Потом белую. После этого — черную. Снова белую и снова черную…
Наконец торжественный гимн торжественно отзвучал. Целовать домовое знамя не под торжественные звуки торжественного домового гимна не полагалось, и меня, со спокойной совестью вместе, подняли с колена.
Братец строгая референт перевела меня в следующий зал, где под торжественное звучание домового гимна и очень торжественное целование всех знамен мне вручили новую, одиннадцатизубочную прописку.
Выйдя с братцем Клеопатрой II из шикарного дворца Министерства внешних горизонтальных сношений, мы сели в поджидавший нас персональный министерский автомобиль. Там я нажал вторую кнопку на панели, чтобы продолжить наше знакомство с персональным баром братца министра. Когда это наше знакомство переросло в очень близкие отношения, я обратил внимание на пятую, черную среди белых, кнопку. Так как мне было очень радостно и хотелось в связи с этим еще какой-нибудь радости, я эту кнопку нажал. И моментально очутился на выскочившем из сиденья унитазе, причем уже без штанов. На таком шикарном унитазе я еще никогда не сидел.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
— Инструкция на твою новую, так сказать, синекуру снизу пока не поднята, — сказал мне начальник департамента братец Цицерон II, когда я вошел в персональный кабинет с подтверждающими мое назначение бумагами. — Так что действуй соотственно возникающей согласно другим инструкциям обстановкой. Слава Самому Братцу Президенту, на твое прежнее, так сказать, место назначен новый братец, которого перевели к нам из Министерства таможен четырнадцатого яруса. Введешь его в курс нашего департамента. Сдашь ему, как водится, так сказать, круглую печать.
— Братец Цицерон II, в инструктаже групп я буду принимать какое-нибудь участие или теперь мне инструктировать только своего преемника? — почтительно спросил я.
Братец Цицерон II внимательно обдумал мой вопрос и ответил:
— Инструктаж будешь проводить на местах. При необходимости.
— За Железным Бастионом?
— За Железным Бастионом.
— За Железным Бастионом все братцы всегда находятся в скафандрах, а в скафандрах нет переговорных устройств.
— Ну да? — удивился братец Цицерон II.
— Так точно, — заверил его я.
Тогда братец Цицерон II еще раз все хорошенько обдумал и сказал:
— Придется изучить, так сказать, язык глухонемых.
— Мне?
— И тебе и братцам из групп. Пошлю в Министерство запрос на преподавателя. Да что там! Там, так сказать, одним преподавателем не обойтись. Создадим новый отдел. Засучим, так сказать, рукава наших трудовых фраков и хорошенько над этим поработаем.
— Братец Цицерон II, так ведь переговорных устройств в скафандрах нет для того, чтобы братцы за Железным Бастионом не переговаривались.
— Ну и что?
— Я боюсь, что Орден Великой Ревизии нам это дело не санкционирует…
— Не санкционирует, так и не санкционирует, а новый отдел уже будет, так сказать, создан. Сами начнем по-глухонемому переговариваться. Что еще?
— Было бы неплохо оформить братца Клеопатру II выходящим братцем. А то как-то несолидно получается: официальный представитель департамента во враждебном окружении ядовитой окружающей среды твой, братец Цицерон II, персональный заместитель… и без секретаря. Что о нас там по-думают?
Братец Цицерон II наморщил лоб. Наморщенный лоб братца Цицерона II свидетельствовал о том, что его желудок работает в полную силу.
— Действительно, — после пяти минут глубочайших размышлений изрек он, — нехорошо! Я бы даже, так сказать, сказал — непатриотично! Более того — аполитично! Немедленно пошлю запрос в Министерство. Нет, сам поеду. Хвалю!
— Служу Нашему Дому!
— Вот еще что… Ты ведь порядочная шлюха, не так ли?
— Так точно!
— Я тоже. Насколько мне стало известно, теперь ты вхож в, так сказать, очень и очень низкие сферы. Сам, гм, братец Белый Полковник… Сам, гм, братец Цезарь X… Может, и сам Сам Братец Президент? дай ему Сам Братец Президент здоровья…
— Никак нет!
— Пока никак нет, только пока, ведь уже сам Сынок Самого Братца Президента, слава Самому Братцу Президенту… Но молчу, молчу…
Братец Цицерон II засек на часах время и, как было установлено на молчание инструкцией, минуту помолчал. Помолчав, заговорил снова:
— А тут никогда ничего толком не знаешь, занимаешь себе, так сказать, совершенно определенное кресло… И вдруг в один прекрасный… то есть я хотел сказать: ужасный… Или прекрасный?
Наморщенный лоб братца Цицерона II вымок потом, глаза готовились вымокнуть слезами, он смотрел на меня так, будто прямо посреди улицы потерял корону и только я один мог ее найти…
— Прекрасно-ужасный, — подсказал я.
— Вот-вот, — подхватил протянутую ему корону братец Цицерон II, — именно это я и хотел сказать. Читаешь мои мысли, так сказать, братец мой персональный пятый заместитель, хвалю. Сейчас же, так сказать, отдам приказ по департаменту о награждении тебя грамотой на право покупки на пятнадцатом ярусе двух конфет!
— Служу Нашему замечательному Дому!
— Так вот… Занимаешь, так сказать, определенное кресло, а в один прекрасно-ужасный день — бах! — и домовой переворот. Кабинет Избранных занимают правосторонние, и если я не успеваю вовремя поменять доминанту полушарий желудка, плакало, так сказать, горькими слезами прощания мое уважаемое кресло… Меня опять переводят в Департамент круглой печати спецзоны Северного выхода… В общем, ты понимаешь. В общем, мне нужно только чуть-чуть намекнуть, только, так сказать, бросить мне мысль, которую я тут же достойно подхвачу… Я же, со своей стороны братца Цицерона II, буду весьма признателен.
— Так точно! Брошу!
— Теперь можешь идти.
Позволив себе на этот раз не очень почтительно и не очень громко щелкнуть каблуками, я вышел из кабинета. Когда вышел, прошел в хранилище. В хранилище привел в порядок инструкторскую книгу и рявкнул братцу Клеопатре II:
— Братец Клеопатра II!
— Да?
— Эту инструкторскую книгу передашь моему преемнику. Ключи от сейфа и хранилища я передам ему сам. Когда мой очередной выход?
— В пятнадцать ноль-ноль.
— Хорошо. Группа вернется часа через три. Подойдешь к Южной спецзоне. А сейчас — вот тебе деньги, купи одну заветную бутыль получше и отнеси братцу Малюге Скуратову XXXII в пятнадцать дробь седьмой участок Святой Экзекуции. Не забудь рассказать ему о нашей поездке в министерство…
Зазвонил телефон. Я, согласно инструкции, поднял трубку.
—Хранилище Департамента круглой печати. Пятый зам начальника департамента слушает.
В трубке прерывисто дышали…
— Алло! Пятый зам слушает!
В трубке молчали. Я почтительно положил ее на а стол и вытянулся в струнку, ожидая, что в хранилище просочится дымное белое облачко. Но ничего оттуда не просочилось, хотя я и прождал в струнке пять минут. Тогда я с гневом бросил трубку на аппарат и принял положение «вольно».
— Впредь на все звонки будешь отвечать ты, — приказал я братцу Клеопатре II. елефон зазвонил снова. Братец Клеопатра II взяла трубку.
— Департамент круглой печати. Персональный секретарь пятого зама слушает… Кто его спрашивает? Одну минуту… Какая-то братец Золушка…
Я выхватил трубку из руки братца Клеопатры II. которой приказал:
— Все, иди.
Подождал, пока он покинула хранилище, и закричал в трубку:
— Принцесса?! Это действительно ты. Принцесса?! Ты где?!
— В отеле…
— Представляешь, Принцесса, а меня понизили на новую синекуру! Назначили пятым замом! Возложили на голову новую, одиннадцатизубую корону!
— Поздравляю…
— Ты что, ты плачешь? Что случилось?
— Ничего… Тоскливо… Я хочу тебя увидеть…
— Сейчас я не могу, сейчас я на службе. А в пятнадцать ноль-ноль у меня первый выход за Железный Бастион. Но если ты хочешь, я не пойду. Если ты хочешь, я приеду к тебе сейчас, прикажи только.
— За Железным Бастионом ты должен побывать обязательно, слышишь, обязательно. Сегодня. А потом мы встретимся, я буду ждать тебя в отеле. Я ждала тебя ночью, я надеялась, что ты придешь…
— Да ведь ты же не приказывала!
— Неужели я должна была приказать тебе даже это?
— Я боялся…
— Меня боялся?
— Нет, твоей короны. Все-таки двадцать один зуб… Как только представлял себе их все в короне, так сразу и боялся.
— Вот видишь, человек и корона не одно и то же. Никогда и ничего не бойся — все наши несчастья от страха. И вот от этих самых корон. Я буду ждать тебя в «Черном яблоке», приходи вечером. До свидания…
— Подожди!
В трубке что-то щелкнуло. Я крикнул:
— Я люблю тебя! Ты слышишь меня, Принцесса?
— Я тебя хорошо слышу, — ответил мне чей-то грубый голос, положи трубку на стол.
Вытянувшись в струнку, я положил. В хранилище просочилось белое дымное облачко. Оно колыхнулось… и материализовалось в братца, несколько от меня физиологически отличающегося, средних лет, на котором было поношенное широкополосое платье без пуговиц на платье и корона с девятнадцатью зубьями на короне.
— Голос узнаешь? — не очень свойственным братцам, несколько от меня физиологически отличающимся, грубым голосом спросила меня материализовавшаяся братец.
— Так точно! Братец Э-э!
— Докладывай. — Она уселась на стул под портрет Самого Братца Президента и отечески уставилась на меня накрашенными отеческими глазами.
Я почему-то молчал.
— Ну?
— Докладываю! — рявкнул я. — Вчера я встречался с братцем Принцессой!
— Почему в частных беседах ты называешь его просто Принцессой, без положенного инструкцией «братец»?
— Он приказала.
— Ладно. Но все равно мы не можем не отреагировать на нарушение инструкции. Придется записать тебе выговор с предупреждением в братцевский билет… Ничего, не расстраивайся, через неделю выговор снимем. Докладывай дальше.
— Докладываю: он ждала меня в холле отеля «Черное яблоко»!
— Знаю.
— Докладываю: он возила меня в Великую Мечту!
— Знаю, докладывай дальше!
— Докладываю дальше: мы смотрели через глазки на дикий хаос окружающей Наш Общий Дом ядовитой среды!
— Хватит докладывать! Рассказывай, что он тебе говорила.
— Рассказываю: говорила он много!
— Вот и перескажи мне все слово в слово, просто перескажи, понятно? Нормальным братцевским языком…
— Есть! Так точно!
— Ну?
— Слово в слово, братец Э-э, я не помню. Болтала о разных пустяках…
— Говоришь, о пустяках? Ну а не о пустяках он разве не болтала? Например, о том, что атмосфера ядовитой окружающей среды неядовита?
— Вообще-то, братец Э-э, вообще-то на самом леле он иногда болтала такое, что у меня просто корона вяла. Но только я в этом совсем ничего не понял. Например, рассказывала о каких-то птицах, которые будто бы летают по ядовитой окружающей среде куда им вздумается… Ну, конечно, это не птицы летают, это летают иллюзии, но ведь даже иллюзии… куда вздумается… Иллюзиям тоже куда вздумается летать не полагается! Или вот про луну, которая вроде бы как бы фонарь, но только никакой не фонарь и ни на чем не держится… Бред чистейшей воды. Или, как ты справедливо говоришь, братец Э-э, будто бы там неядовитый воздух… Ха-ха… Ха-ха, выдумает же такое…
— Значит, ты не поверил братцу Принцессе?
— Я? Да как можно, братец Э-э! Упаси меня Сам Братец Президент! Почти ни одному слову за целый день не поверил.
— Не поверил самому Сынку Самого Братца Президента, дай им обоим Сам Братец Президент здоровья? Двадцатиоднозубой короне не поверил? Ты что себе позволяешь, а, братец Пилат III?
Я кашлянул. После того, как я кашлянул, я сильнее вытянулся в струнку. Мгновенно оценил ситуацию, в которую но неосторожности угодил по самую корону, и рявкнул что было мочи:
— Держал пальцы крестиком, когда не верил!
Братец Белый Полковник в личине братца, несколько от меня физиологически отличающегося, повторила мой кашель, пошевелила короной и сказала:
— Ну-ну… А ты, братец Пилат III. братец не дурак…
— Служу Нашему Дому!
— Но что означает это твое «почти»? Чему-то, выходит, поверил, когда у тебя пальцы были крестиком, чтобы не верить, когда с тобой разговаривает двадцатиоднозубая корона?
— Когда верил держал крестиком и другую пару пальцев! — бодро отчеканил я.
— Ну-ну, ну-ну…
Братец Белый Полковник в личине перевела свой отеческий взгляд с меня на свои отеческие руки. Сложила из пальцев сначала один крестик, поразмышляла, вздохнула, пошевелила короной. Потом сложила второй крестик, снова о чем-то поразмышляла, помотала короной из левой стороны в правую сторону и, взглянув на меня очень отечески, сказала:
— Молодец!
— Служу Нашему Дому!
— Так чему ты поверил, когда держал две пары пальцев двумя крестиками?
— Братец Принцесса рассказывала, что будто бы в шикарных дворцах двадцать первого яруса в специальных комнатах растут иллюзии деревьев. Вот я и подумал, что, может, действительно как-нибудь растут, по только, конечно, под стеклянными колпаками, которых братец Принцесса в силу, так сказать, своих странных причуд почему-то не видит.
Братец Белый Полковник, одетая в потрепанное широкополосое платье без пуговиц на платье, сделала лицо личины крайне печальным.
— Жаль, — сказала он.
— Кого жаль, братец Э-э? — не понял я.
— Тебя жаль, братец Пилат III. Жаль, что такой преданный Нашему замечательному Дому братец поверил столь очевидной нелепице. Ну-ка, подумай как следует и скажи: зачем хоть кому-то понадобилось бы держать у себя в шикарном дворце иллюзии деревьев? Да хоть бы и под стеклянными колпаками?
— Так точно, — сказал, рявкнув, я. — Я всю ночь ломал себе над этим вопросом желудок — ни к чему!
— Вот именно. Вот видишь, что значит здравая логика. Думать нужно, прежде чем что-то подумать…
Взгляд братца Белого Полковника в личине снова стал предельно отеческим.
— Сам Братец Президент и братцы из Кабинета Избранных очень обеспокоены причудами братца Принцессы. Кто бы другой на его месте… то есть не на месте братца Сынка, а на месте братца с причудами… уже давно бы подвергся общеукрепляющему курсу психотерапии и психоинъекций Кабинета Избранных, но это дело слишком, очень слишком деликатное — братец Принцесса ведь не просто братец, а братец Сынок. И мы просто обязаны помочь ему справиться с некоторыми причудами. Не навязчиво, осторожно, тактично. Ты получил в связи с этим огромной важности спецзадание. А ты вместо того, чтобы его причуды стали непричудами, сам распускаешь по Нашему замечательному Дому разные абсурдные слухи.
— Это ты, братец Э-э, про братца непорядочную шлюху Инфанту?
— Про него самую.
— Так ведь я всеми силами стараюсь сделать причуды непричудами, братец Э-э. Всеми силами. Согласно полученным ранее инструкциям. Но только братец Принцесса несколько заразна, и его зараза иногда чуть-чуть проникает в меня. Хотя я и делаю пальцы крестиком. Вот меня и тянет порой проверить, как разный абсурдный бред действует на нормальных братцев. Зараза тянет… Но бред — он и есть бред!
— Ну— ну… Ты ведь, по моим агентурным данным, братец не дурак. Луна — не такой уж и бред, а всего лишь полубред, поскольку сама луна — бред, а свет от луны светит… хотя и не греет… Но наличие в хаосе ядовитой окружающей среды не бредовой, а всего лишь полубредовой луны — есть святая домовая тайна, которую все посвященные в нее братцы должны свято беречь. Однако вернемся к братцу Принцессе. Так как ты страдаешь некоторой забывчивостью, впредь все ваши разговоры будешь записывать на микромагнитофон…
Братец Белый Полковник в личине братца, несколько от меня физиологически отличающегося, протянула мне орден Великой Ревизии с двадцатизубой короной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20