Хозяин сначала спрятался, конечно. Тогда я Генку снаружи оставил. Вошел и говорю:
— Что же это ты моего брата испугался?
А хозяин знакомый был. Он как узнал, что Генка не канадец, так сразу из-под стола вылез и даже руку мне пожал. А на глазах слезы.
Сидим мы с Генкой, коктейль заказали. В окно поглядываем. Я пукалку свою на стол выложил. Генка повертел ее в руках, потом спрашивает:
— А ты почему нормальный пистолет не купишь? Или ты пацифистом стал?
— Может, и стал, — отвечаю. — Да и вообще хорошая штука: нажал — и пятеро валятся. Я его, кстати, вернуть должен…
Генка хмыкнул так, с сомнением, и о другом заговорил:
— А ты в Россию еще не намылился?
— Намылился, — говорю. — И тебе советую. Консульство на той неделе закрывается.
Он так глянул на меня исподлобья и говорит:
— Это мне-то?.. В Россию?.. Знаешь, я об этом подумываю, конечно. Только я думал про Китай.
— А чего тебе Китай?
Генка вздохнул:
— Там денег можно заработать…
Я говорю:
— В России тоже можно заработать. А Китай я не люблю. Китайцы сейчас по всему миру порядок наводят, как полицейские какие. Скоро до Штатов доберутся… Да ну его, Китай, ты мне лучше ответь, где ты мать оставил? Или вы вместе приехали?
Он чего-то отнекиваться стал, глаза отводить.
— Да вот, — говорит, — она тебя часто вспоминала. Виноватой себя чувствовала, что меня тогда увезла, а тебя забыла. Чуть ли не казнилась. А по-моему, правильно мы без тебя уехали. Ты тут пристроен был, а там, в Эквадоре, еще всяко могло повернуться. В случае чего мы бы обратно к тебе приехали.
— Ну-ну, — говорю. — А все-таки казнилась. Наверно, даже материнские чувства испытывала.
Ну, Генка сжался весь и говорит прямо в лоб:
— Она тебе не мать. Заткнись лучше!
Я смотрю, он заплакать готов. Мне как-то сразу холодно стало. Я его за плечо взял.
— Что случилось? — спрашиваю.
А он уже в себя пришел. Рукой так сделал в сторону, как будто от глупости какой-то отмахивается.
— Она в тюрьме… — говорит. — Ну а от отца что слыхать?
Тут я как разозлюсь! Что он на какие-то посторонние темы соскакивает, когда я еще ничего не понял?.. Как глянул на него:
— Всю жизнь тебя учил: не называй его отцом! Он тебе не отец… Давай лучше рассказывай, что с тетей Катей!
Ну, он помялся, помялся и поехал рассказывать. Я еще коктейля заказал, а про себя ругаюсь. Это я на телевидение ругаюсь, что новостей никаких не показывают. А так бы я про Эквадор этот еще раньше узнал.
В общем, жили они в своем Эквадоре. Тетя Катя бизнесом занималась. Ну и по инженерной своей специальности тоже. Старые перуанские мины покупала у крестьян, развинчивала на детальки, каждую детальку чистила, собирала всё обратно. А потом на рынке эти мины продавала как новые. Генка ей помогал. А тетя Катя там еще какие-то усовершенствования внутри придумала, так что жили не бедно. А по тамошним понятиям даже очень богато. У них даже кухонный комбайн был.
В общем, тетю Катю все уважали и даже выбирали в какое-то собрание. Она гражданство купила. А потом война кончилась, и Эквадор на две части поделили. Северную колумбийцы взяли, а южную — перуанцы. Тетя Катя с Генкой на южной половине оказались. Потом у них дома эти мины дурацкие нашли. Тете Кате пожизненный срок дали. Генку тоже в тюрьму посадили.
А через год, когда у перуанцев золото инков кончилось, в тюрьмах стало еды не хватать. Тогда самых важных преступников оставили, среди них — тетю Катю, а таких, как Генка, колумбийцам отдали.
— Колумбийцы со мной возюкаться не стали, — сказал Генка. — Привезли на панамскую границу и пнули под зад. Ну, я решил тебя найти. Только я еще полгода сюда добирался. Транспорта ведь там нету нормального. Джунгли, то, сё… Через канал по ржавым кораблям перелазил… Возле Манагуа в меня гранату бросили, когда я автобус останавливал. Вот, смотри… (Он задрал футболку и показал рубец под ребрами.) Но потом я на дороге автомат нашел, ехать стало получаться быстрее… В Мексике я каких-то придурков встретил. Мы вместе вагоны по рельсам разгоняли и так до самой границы добрались. Границы-то, конечно, нет никакой… А там придурки эти какой-то дрянью обкололись и загнулись за несколько часов. Ну, я всю дрянь, что после них осталась, продал и билет до Нью-Йорка купил. От границы поезда уже ходят. Только меня в вагон не пускали, пока я автомат не выбросил. В поезде так хорошо было после всего… Почувствовал прелесть цивилизации, подумал: а ведь Штаты не самая плохая страна… «Прелесть цивилизации» — помнишь, так отец, то есть дядя Юра, любил говорить… Так ты знаешь, где он?
Я показал ему письмо от отца. И про юани рассказал. Генка только головой покачал от зависти.
— Я, — говорит, — юани эти даже не видел никогда… Может, к нему поедем? Если он такой богатый, он еще юаней даст, и можно будет мать из тюрьмы выкупить.
Я смотрю — вроде он не шутит. Генка увидел, что я ничего не понимаю, и говорит:
— Все по закону делается. При мне одного выкупили. Он, правда, шизик был, не хотел на свободу. За решетки цеплялся и кричал, что он президент Аргентины. Его такая толпа пришла вызволять…
Ну, я Генке про себя рассказывать давай. Как колледж закончил, как на Паулине женился, как меня чуть танк не задавил, как Паулина сбежала, как машина сломалась, как дом отобрали, и как я квартиру купил за сто долларов.
Генка спросил:
— А чего она сбежала-то?
Я объяснил:
— Она за меня вышла, потому что думала, что мы в Россию поедем. А я сначала не собирался, а потом американок пускать перестали. Хоть с мужем, хоть с кем…
— А где она сейчас?
— Где-то в Бронксе…
Генка только промолчал. Я понял, что он старается проявить такт. Я похлопал его по плечу.
— Да ладно, — говорю. — Не все же там так паршиво, в этом Бронксе… Даже справочное работает по Бронксу. Я адрес узнал. Конечно, она могла переехать…
— И какой адрес? — спросил Генка.
Я сказал ему адрес. Генка нахмурился и чертыхнулся. И было понятно, он этот адрес уже где-то слышал. Но я не стал пока уточнять.
— Генка! — говорю ему. — Поехали быстрее в консульство…
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
… Россия на себя не похожа. И только девчонка эта, скрипачка, как из прежнего мира. Глаза ее все время припухшие, лицо исхудалое, веснушки резко так выделяются. Словно она несколько ночей не спала, на скрипке играла.
Она сама так и говорит: я, мол, не спала. И сейчас не сплю. Все вокруг спят, погоны надели, на лыжах бегают, гимн поют. И всем им кажется, что дома вокруг чистые, улицы ухоженные, на деревьях соловьи поют. А это не соловьи, а вороны! Серые, грязные, наглые. Она одна это видит. А другие даже смотреть не хотят.
— Я ведь почему играю на скрипке? — зашептала она. — Когда скрипка играет, людям все невидимое ближе становится. Если приглядеться, можно соловья от вороны отличить. А люди просто мимо идут. Монетки мне кидают…
И вдруг она как закричит:
— Но ведь не только люди спят! Весь город спит, вся страна. Вся Земля… И сны какие-то дурацкие!
— А ты почему не спишь?
Она говорит:
— Я играю на скрипке… Уходи. Мне пора играть.
— Нет…
— А ты слушай перекресток. Машины все медленнее. Дома сейчас умрут. Каркают одни вороны.
— Это соловьи…
— Гнилой воздух… Я должна разогнать его! — кричит она. — Люди, больные одиночеством, ждут моей музыки!
— Люди счастливы, каждый со своими погонами!
Скрипачка сказала:
— Думаешь, люди счастливы? Может, вместо них счастлив кто-то? Кто-то или что-то… Чья-то воля. Ничто не может противостоять этому. Это в каждом. Указка.
— Что?
— Указка, — повторила она. — Очень просто. И быстро. То, что было сейчас в твоей квартире.
* * *
— …почему статуя Свободы почернела?..
Я говорю:
— От копоти, наверно. Это уже давно.
Мы из консульства возвращались. Генка всю дорогу нервничал, рулем дергал и вопросами меня донимал. Забыл совсем, что вопросы его до меня только наполовину доходят. Мотоцикл канадский-то трещал громко. Мы и переругивались поэтому.
Но Генка, в общем, по-радостному нервничал. Игорь Вадимович этот, консул-то, сказал, что Генка хоть сейчас может на самолет садиться, визу ему без проблем оформят. Но Генка без меня не захотел.
Я, конечно, благодарен ему был так, что и сказать нельзя. Хоть и не ожидал от него, в общем-то, мы же в детстве не слишком-то ладили. Ну, сначала все нормально было, а когда наши родители поженились, там всякая ерунда началась. И дрались мы часто. Ну я, понятно, в полную силу не бил, а он этим пользовался: увернется от меня и зубами норовит схватить. Однажды чуть палец не откусил, зараза.
Генка снова мне вопрос кричит:
— А что это за запах такой в Нью-Йорке? Как от апельсинов?
Я в ответ тоже кричу:
— Это крысиный яд! Химики от правительства задание получили — химикат найти, чтобы люди лучше жить стали. Ну, понимаешь, глотнул таблетку, и ты поумнел сразу, тебе работать захотелось, и законы чтоб не нарушать.
— Дальше что?
— Как — что? Придумали они препарат. Но химики, они ведь сначала все на крысах пробуют. Вот крысы и поумнели. Химиков убили, препарат украли. Стали его сами делать. В профсоюзы объединились. В Конгресс, говорят, протест подали, мол, президент незаконный, потому что они его не выбирали. Ну, крыс этих послали, конечно. А они в ответ все метро завоевали. Только тогда военные приехали и везде эту отраву разлили. Метро с тех пор не работает, кроме «N»-линии… Оно дохлыми крысами забито.
Едем мы с ним, а от нас все прохожие прячутся. Кто в магазин, кто в переулок, а кто, в точности как я, за кучу мусора падает. Я говорю:
— Снял бы ты этот флажок с костями! Чего народ зря пугать? Тебя вон наши, в консульстве, чуть не пристрелили сначала…
Генка отвечает:
— А если настоящие канадцы встретятся? Что тогда?
— А вдруг на полицейских нарвемся?
— У полицейских машины медленные! — кричит Генка. — За мной четыре раза гнались. Два раза — трезвые. Все равно не поймали…
Вечера мы с Генкой никак дождаться не могли. Предстояло нам в Бронкс ехать, жену мою искать, чтобы согласие ее с подписью в консульство принести. Ведь чтобы меня в Россию пустили, надо было мне развод оформить. Игорь Вадимович сказал, что это не совсем по закону, но если я еще согласие Паулины достану, то вообще проблем не будет. А без документов, он сказал, не может.
Посидели мы с Генкой в квартире, которую я у китаянки купил, телевизор посмотрели. Там, конечно, порнуху крутили, опять с китайскими иероглифами. Мы с Генкой не только из-за порнухи смотрели, а еще пытались по иероглифам китайский язык изучать. Генка сказал:
— А то, может, из России в Китай попадем. Там можно быстрее деньги заработать.
— А помнишь, — спрашиваю, — как раньше все в Америку пробивались, чтобы тут себе состояние сколотить?
— Сейчас уже и не верится, — ответил Генка.
Так вот, дождались мы вечера.
Я говорю:
— Зря мы утром у того араба канистру с бензином отобрали.
Генка возмущаться давай.
— Как это зря? Он ведь кричал, что самосожжение совершит. Может, это последний араб в Штатах. Музейный экспонат. Да и вообще, заправиться-то нам надо было?
— А ты понял, почему он такой отчаянный был?
— Конечно, — сказал Генка. — Его вроде как на родину не пускают. Там, в арабских странах, сейчас во как американских террористов боятся!
И поехали мы в Бронкс. Но прежде Генка у меня пистолет отобрал. Сказал, что сам будет всем руководить.
Еще Генка сказал, что по адресу этому, который мне в справочной дали, наверняка баронский дом стоит. Там всю эту улицу канадские бароны заселили. Правда, целых-то домов там мало, так вот, какие остались… Бароны в этих домах не сами живут, а гаремы свои держат. Потому что между канадцами тоже иногда разборки случаются, так вот, жены баронские всегда отдельно жить должны.
— Это если барона будут в собственном доме взрывать, то жены чтоб не пострадали, — так Генка мне объяснил. — Жены всегда от одного канадца к другому переходят, который в разборке уцелел…
— Так что, — спрашиваю, — жена моя, значит, в гареме теперь?
— Проверим…
В Бронксе, конечно, не только канадцы жили. Это уже почти ночь была, когда мы доехали. Но на улицах нам всякие прохожие попадались, и с детьми тоже. Генка объяснил, что канадцы редко в самом Бронксе стреляют, если только их не провоцировать.
— А ты провоцировал? — спрашиваю.
— Еще как!..
Я в Бронксе второй раз в жизни был, никаких улиц не знал. Генка говорит:
— Вот этот дом. По виду — точно, женщин там содержат. Видишь, электричество только на одном этаже горит? Это потому, что с женщинами в одном доме канадцы никого не селят, даже родственников барона. А гарем-то не очень большой, но женщин на один этаж сгоняют, чтобы они друг за другом наблюдали.
— А охрана? — спрашиваю.
Генка только плечами пожал — не знаю, мол.
— Ладно, — говорю, — на месте разберемся.
В общем, ворвались мы в этот дом. Думаю, рожи у нас были смешные очень, до того нам было страшно.
А в доме тихо было. Охраны никакой. Я смотрю — в коридоре только старуха лысая сидит. Я ее за ухо схватил, кричу в это ухо:
— Где женщин содержат?
Она пальчиком показала, а сама вроде как молиться начала, чтобы я ее не убил. Тут мне вдруг стыдно стало, я давай извинения бормотать, да Генка меня толкнул:
— Хватит замирать! Скоро сюда весь Бронкс сбежится…
Слышим мы, за дверью, в которую нам надо, словно дыхание испуганное. Много людей дышит. Мы налегли, дверь открылась. Мы чуть не задохнулись сразу. Комната какой-то дрянью провоняла, вроде как духами, только всеми сразу, а еще ядом крысиным, конечно. А в комнате чуть ли не тридцать девок было. Все они сначала на колени попадали, вроде как перед хозяевами, а потом растерялись и ждут, что мы делать будем. Ну, пока они визжать не начали, я посмотрел повнимательней на каждую. Глаза у них разные были, жалкие, злобные, но, в общем-то, все испуганные.
— Генка, — говорю, — тут какая-то ошибка. Нет моей Паулины. Пошли другой гарем искать.
Тут одна девчонка голос подала.
— Вы, — говорит, — старшую жену ищете? Она за ширмой…
Смотрю — угол какой-то ерундой огорожен, с цветочками. Мы с Генкой эту ерунду сломали, а там моя жена сидит. Вся напряглась, рукой от меня закрылась.
— Привет, — говорю. — Как дела?
— Все о'кей, — отвечает. — Записку мою получил?
— Получил.
— Так какого черта, — спрашивает, — тебе от меня надо, проклятый русский?
Тут Генка пистолет вытащил и на нее наставил. Ну, думаю, это он рано, ведь все еще можно было добром решить. А Генка сказал ей с такой злобой:
— Так это ты трахала моего брата, только чтобы свалить отсюда на русские хлеба? Давай, подписывай согласие на развод. А то как потрачу всю обойму прямо в твою физиономию — никакие притирания не помогут.
А я бумагу свою достал и протянул жене. Паулина говорит:
— Сейчас охранник придет, который за домом приглядывает. Тогда вам ваша пукалка не поможет.
Я боялся, что остальные девчонки на нас кидаться начнут, чтобы свою старшую защитить. Потом до меня дошло, что они ее недолюбливают. Смотрят на нас с таким любопытством, без страха уже. Понятно, им ведь интересно, почему русские в Бронксе оказались. А еще, наверно, интересно, как эти русские отсюда выбираться будут…
Я говорю по-русски:
— Слушай, Генка, с ней так нельзя. Она поломаться любит. Надо ей денег предложить.
Генка тогда сказал:
— Бери ее.
И к выходу пошел.
Я Паулину за руку взял и — за ним. Девчонки перед нами расступались и вслед глядели.
Ну, как только мы вышли, они и завизжали сразу. И впрямь, думаю, настоящий восточный гарем из кино. А родители их, наверно, на Гавайи ездили, с терроризмом боролись и акциями владели. А всё канадцы эти…
Идем это мы с Паулиной, а Генка с пистолетом нас сзади прикрывает. Но мы до самого выхода не встретили никого, даже ту лысую старуху.
Паулина говорит:
— Все равно ничего не подпишу. Только если вы меня тоже в Россию увезете, понятно?
Я говорю Генке:
— Надо сваливать из этого Бронкса. Ее с собой возьмем и потом с ней поговорим.
— На мотоцикле втроем не уехать…
Он подумал и рукой махнул.
— Ладно! Канадцы иногда на таких фургончиках ездят. Я сейчас пригоню один. А ты пока в тень отойди.
Это мы с Генкой, конечно, по-русски говорили, чтобы только нам понятно было. Жена моя стоит себе и глазками так мигает, словно кинозвезда какая.
Генка мотоцикл оседлал, мотором затрещал и разгоняться давай. Я его проводил глазами, а Паулину не отпускаю.
И тут она как начнет меня колотить! И ногтями своими в глаза мне лезет! Чего она, думаю? Это потому что Генка пистолет мне не оставил? Да я тебя и без пистолета…
Только я хотел ей дать побольнее, как смотрю — Генка с мотоцикла упал. Еще и скорость набрать не успел. И тут я не понял ничего — то ли на него петлю накинули, вроде как ковбои в кино, то ли веревка эта поперек дороги была натянута. В общем, упал он, а мотоцикл дальше уехал.
А Паулина в это время меня как-то так схватила, что я тоже повалился. Смотрю, а это не Паулина. Это какой-то тип сбоку подошел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
— Что же это ты моего брата испугался?
А хозяин знакомый был. Он как узнал, что Генка не канадец, так сразу из-под стола вылез и даже руку мне пожал. А на глазах слезы.
Сидим мы с Генкой, коктейль заказали. В окно поглядываем. Я пукалку свою на стол выложил. Генка повертел ее в руках, потом спрашивает:
— А ты почему нормальный пистолет не купишь? Или ты пацифистом стал?
— Может, и стал, — отвечаю. — Да и вообще хорошая штука: нажал — и пятеро валятся. Я его, кстати, вернуть должен…
Генка хмыкнул так, с сомнением, и о другом заговорил:
— А ты в Россию еще не намылился?
— Намылился, — говорю. — И тебе советую. Консульство на той неделе закрывается.
Он так глянул на меня исподлобья и говорит:
— Это мне-то?.. В Россию?.. Знаешь, я об этом подумываю, конечно. Только я думал про Китай.
— А чего тебе Китай?
Генка вздохнул:
— Там денег можно заработать…
Я говорю:
— В России тоже можно заработать. А Китай я не люблю. Китайцы сейчас по всему миру порядок наводят, как полицейские какие. Скоро до Штатов доберутся… Да ну его, Китай, ты мне лучше ответь, где ты мать оставил? Или вы вместе приехали?
Он чего-то отнекиваться стал, глаза отводить.
— Да вот, — говорит, — она тебя часто вспоминала. Виноватой себя чувствовала, что меня тогда увезла, а тебя забыла. Чуть ли не казнилась. А по-моему, правильно мы без тебя уехали. Ты тут пристроен был, а там, в Эквадоре, еще всяко могло повернуться. В случае чего мы бы обратно к тебе приехали.
— Ну-ну, — говорю. — А все-таки казнилась. Наверно, даже материнские чувства испытывала.
Ну, Генка сжался весь и говорит прямо в лоб:
— Она тебе не мать. Заткнись лучше!
Я смотрю, он заплакать готов. Мне как-то сразу холодно стало. Я его за плечо взял.
— Что случилось? — спрашиваю.
А он уже в себя пришел. Рукой так сделал в сторону, как будто от глупости какой-то отмахивается.
— Она в тюрьме… — говорит. — Ну а от отца что слыхать?
Тут я как разозлюсь! Что он на какие-то посторонние темы соскакивает, когда я еще ничего не понял?.. Как глянул на него:
— Всю жизнь тебя учил: не называй его отцом! Он тебе не отец… Давай лучше рассказывай, что с тетей Катей!
Ну, он помялся, помялся и поехал рассказывать. Я еще коктейля заказал, а про себя ругаюсь. Это я на телевидение ругаюсь, что новостей никаких не показывают. А так бы я про Эквадор этот еще раньше узнал.
В общем, жили они в своем Эквадоре. Тетя Катя бизнесом занималась. Ну и по инженерной своей специальности тоже. Старые перуанские мины покупала у крестьян, развинчивала на детальки, каждую детальку чистила, собирала всё обратно. А потом на рынке эти мины продавала как новые. Генка ей помогал. А тетя Катя там еще какие-то усовершенствования внутри придумала, так что жили не бедно. А по тамошним понятиям даже очень богато. У них даже кухонный комбайн был.
В общем, тетю Катю все уважали и даже выбирали в какое-то собрание. Она гражданство купила. А потом война кончилась, и Эквадор на две части поделили. Северную колумбийцы взяли, а южную — перуанцы. Тетя Катя с Генкой на южной половине оказались. Потом у них дома эти мины дурацкие нашли. Тете Кате пожизненный срок дали. Генку тоже в тюрьму посадили.
А через год, когда у перуанцев золото инков кончилось, в тюрьмах стало еды не хватать. Тогда самых важных преступников оставили, среди них — тетю Катю, а таких, как Генка, колумбийцам отдали.
— Колумбийцы со мной возюкаться не стали, — сказал Генка. — Привезли на панамскую границу и пнули под зад. Ну, я решил тебя найти. Только я еще полгода сюда добирался. Транспорта ведь там нету нормального. Джунгли, то, сё… Через канал по ржавым кораблям перелазил… Возле Манагуа в меня гранату бросили, когда я автобус останавливал. Вот, смотри… (Он задрал футболку и показал рубец под ребрами.) Но потом я на дороге автомат нашел, ехать стало получаться быстрее… В Мексике я каких-то придурков встретил. Мы вместе вагоны по рельсам разгоняли и так до самой границы добрались. Границы-то, конечно, нет никакой… А там придурки эти какой-то дрянью обкололись и загнулись за несколько часов. Ну, я всю дрянь, что после них осталась, продал и билет до Нью-Йорка купил. От границы поезда уже ходят. Только меня в вагон не пускали, пока я автомат не выбросил. В поезде так хорошо было после всего… Почувствовал прелесть цивилизации, подумал: а ведь Штаты не самая плохая страна… «Прелесть цивилизации» — помнишь, так отец, то есть дядя Юра, любил говорить… Так ты знаешь, где он?
Я показал ему письмо от отца. И про юани рассказал. Генка только головой покачал от зависти.
— Я, — говорит, — юани эти даже не видел никогда… Может, к нему поедем? Если он такой богатый, он еще юаней даст, и можно будет мать из тюрьмы выкупить.
Я смотрю — вроде он не шутит. Генка увидел, что я ничего не понимаю, и говорит:
— Все по закону делается. При мне одного выкупили. Он, правда, шизик был, не хотел на свободу. За решетки цеплялся и кричал, что он президент Аргентины. Его такая толпа пришла вызволять…
Ну, я Генке про себя рассказывать давай. Как колледж закончил, как на Паулине женился, как меня чуть танк не задавил, как Паулина сбежала, как машина сломалась, как дом отобрали, и как я квартиру купил за сто долларов.
Генка спросил:
— А чего она сбежала-то?
Я объяснил:
— Она за меня вышла, потому что думала, что мы в Россию поедем. А я сначала не собирался, а потом американок пускать перестали. Хоть с мужем, хоть с кем…
— А где она сейчас?
— Где-то в Бронксе…
Генка только промолчал. Я понял, что он старается проявить такт. Я похлопал его по плечу.
— Да ладно, — говорю. — Не все же там так паршиво, в этом Бронксе… Даже справочное работает по Бронксу. Я адрес узнал. Конечно, она могла переехать…
— И какой адрес? — спросил Генка.
Я сказал ему адрес. Генка нахмурился и чертыхнулся. И было понятно, он этот адрес уже где-то слышал. Но я не стал пока уточнять.
— Генка! — говорю ему. — Поехали быстрее в консульство…
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
… Россия на себя не похожа. И только девчонка эта, скрипачка, как из прежнего мира. Глаза ее все время припухшие, лицо исхудалое, веснушки резко так выделяются. Словно она несколько ночей не спала, на скрипке играла.
Она сама так и говорит: я, мол, не спала. И сейчас не сплю. Все вокруг спят, погоны надели, на лыжах бегают, гимн поют. И всем им кажется, что дома вокруг чистые, улицы ухоженные, на деревьях соловьи поют. А это не соловьи, а вороны! Серые, грязные, наглые. Она одна это видит. А другие даже смотреть не хотят.
— Я ведь почему играю на скрипке? — зашептала она. — Когда скрипка играет, людям все невидимое ближе становится. Если приглядеться, можно соловья от вороны отличить. А люди просто мимо идут. Монетки мне кидают…
И вдруг она как закричит:
— Но ведь не только люди спят! Весь город спит, вся страна. Вся Земля… И сны какие-то дурацкие!
— А ты почему не спишь?
Она говорит:
— Я играю на скрипке… Уходи. Мне пора играть.
— Нет…
— А ты слушай перекресток. Машины все медленнее. Дома сейчас умрут. Каркают одни вороны.
— Это соловьи…
— Гнилой воздух… Я должна разогнать его! — кричит она. — Люди, больные одиночеством, ждут моей музыки!
— Люди счастливы, каждый со своими погонами!
Скрипачка сказала:
— Думаешь, люди счастливы? Может, вместо них счастлив кто-то? Кто-то или что-то… Чья-то воля. Ничто не может противостоять этому. Это в каждом. Указка.
— Что?
— Указка, — повторила она. — Очень просто. И быстро. То, что было сейчас в твоей квартире.
* * *
— …почему статуя Свободы почернела?..
Я говорю:
— От копоти, наверно. Это уже давно.
Мы из консульства возвращались. Генка всю дорогу нервничал, рулем дергал и вопросами меня донимал. Забыл совсем, что вопросы его до меня только наполовину доходят. Мотоцикл канадский-то трещал громко. Мы и переругивались поэтому.
Но Генка, в общем, по-радостному нервничал. Игорь Вадимович этот, консул-то, сказал, что Генка хоть сейчас может на самолет садиться, визу ему без проблем оформят. Но Генка без меня не захотел.
Я, конечно, благодарен ему был так, что и сказать нельзя. Хоть и не ожидал от него, в общем-то, мы же в детстве не слишком-то ладили. Ну, сначала все нормально было, а когда наши родители поженились, там всякая ерунда началась. И дрались мы часто. Ну я, понятно, в полную силу не бил, а он этим пользовался: увернется от меня и зубами норовит схватить. Однажды чуть палец не откусил, зараза.
Генка снова мне вопрос кричит:
— А что это за запах такой в Нью-Йорке? Как от апельсинов?
Я в ответ тоже кричу:
— Это крысиный яд! Химики от правительства задание получили — химикат найти, чтобы люди лучше жить стали. Ну, понимаешь, глотнул таблетку, и ты поумнел сразу, тебе работать захотелось, и законы чтоб не нарушать.
— Дальше что?
— Как — что? Придумали они препарат. Но химики, они ведь сначала все на крысах пробуют. Вот крысы и поумнели. Химиков убили, препарат украли. Стали его сами делать. В профсоюзы объединились. В Конгресс, говорят, протест подали, мол, президент незаконный, потому что они его не выбирали. Ну, крыс этих послали, конечно. А они в ответ все метро завоевали. Только тогда военные приехали и везде эту отраву разлили. Метро с тех пор не работает, кроме «N»-линии… Оно дохлыми крысами забито.
Едем мы с ним, а от нас все прохожие прячутся. Кто в магазин, кто в переулок, а кто, в точности как я, за кучу мусора падает. Я говорю:
— Снял бы ты этот флажок с костями! Чего народ зря пугать? Тебя вон наши, в консульстве, чуть не пристрелили сначала…
Генка отвечает:
— А если настоящие канадцы встретятся? Что тогда?
— А вдруг на полицейских нарвемся?
— У полицейских машины медленные! — кричит Генка. — За мной четыре раза гнались. Два раза — трезвые. Все равно не поймали…
Вечера мы с Генкой никак дождаться не могли. Предстояло нам в Бронкс ехать, жену мою искать, чтобы согласие ее с подписью в консульство принести. Ведь чтобы меня в Россию пустили, надо было мне развод оформить. Игорь Вадимович сказал, что это не совсем по закону, но если я еще согласие Паулины достану, то вообще проблем не будет. А без документов, он сказал, не может.
Посидели мы с Генкой в квартире, которую я у китаянки купил, телевизор посмотрели. Там, конечно, порнуху крутили, опять с китайскими иероглифами. Мы с Генкой не только из-за порнухи смотрели, а еще пытались по иероглифам китайский язык изучать. Генка сказал:
— А то, может, из России в Китай попадем. Там можно быстрее деньги заработать.
— А помнишь, — спрашиваю, — как раньше все в Америку пробивались, чтобы тут себе состояние сколотить?
— Сейчас уже и не верится, — ответил Генка.
Так вот, дождались мы вечера.
Я говорю:
— Зря мы утром у того араба канистру с бензином отобрали.
Генка возмущаться давай.
— Как это зря? Он ведь кричал, что самосожжение совершит. Может, это последний араб в Штатах. Музейный экспонат. Да и вообще, заправиться-то нам надо было?
— А ты понял, почему он такой отчаянный был?
— Конечно, — сказал Генка. — Его вроде как на родину не пускают. Там, в арабских странах, сейчас во как американских террористов боятся!
И поехали мы в Бронкс. Но прежде Генка у меня пистолет отобрал. Сказал, что сам будет всем руководить.
Еще Генка сказал, что по адресу этому, который мне в справочной дали, наверняка баронский дом стоит. Там всю эту улицу канадские бароны заселили. Правда, целых-то домов там мало, так вот, какие остались… Бароны в этих домах не сами живут, а гаремы свои держат. Потому что между канадцами тоже иногда разборки случаются, так вот, жены баронские всегда отдельно жить должны.
— Это если барона будут в собственном доме взрывать, то жены чтоб не пострадали, — так Генка мне объяснил. — Жены всегда от одного канадца к другому переходят, который в разборке уцелел…
— Так что, — спрашиваю, — жена моя, значит, в гареме теперь?
— Проверим…
В Бронксе, конечно, не только канадцы жили. Это уже почти ночь была, когда мы доехали. Но на улицах нам всякие прохожие попадались, и с детьми тоже. Генка объяснил, что канадцы редко в самом Бронксе стреляют, если только их не провоцировать.
— А ты провоцировал? — спрашиваю.
— Еще как!..
Я в Бронксе второй раз в жизни был, никаких улиц не знал. Генка говорит:
— Вот этот дом. По виду — точно, женщин там содержат. Видишь, электричество только на одном этаже горит? Это потому, что с женщинами в одном доме канадцы никого не селят, даже родственников барона. А гарем-то не очень большой, но женщин на один этаж сгоняют, чтобы они друг за другом наблюдали.
— А охрана? — спрашиваю.
Генка только плечами пожал — не знаю, мол.
— Ладно, — говорю, — на месте разберемся.
В общем, ворвались мы в этот дом. Думаю, рожи у нас были смешные очень, до того нам было страшно.
А в доме тихо было. Охраны никакой. Я смотрю — в коридоре только старуха лысая сидит. Я ее за ухо схватил, кричу в это ухо:
— Где женщин содержат?
Она пальчиком показала, а сама вроде как молиться начала, чтобы я ее не убил. Тут мне вдруг стыдно стало, я давай извинения бормотать, да Генка меня толкнул:
— Хватит замирать! Скоро сюда весь Бронкс сбежится…
Слышим мы, за дверью, в которую нам надо, словно дыхание испуганное. Много людей дышит. Мы налегли, дверь открылась. Мы чуть не задохнулись сразу. Комната какой-то дрянью провоняла, вроде как духами, только всеми сразу, а еще ядом крысиным, конечно. А в комнате чуть ли не тридцать девок было. Все они сначала на колени попадали, вроде как перед хозяевами, а потом растерялись и ждут, что мы делать будем. Ну, пока они визжать не начали, я посмотрел повнимательней на каждую. Глаза у них разные были, жалкие, злобные, но, в общем-то, все испуганные.
— Генка, — говорю, — тут какая-то ошибка. Нет моей Паулины. Пошли другой гарем искать.
Тут одна девчонка голос подала.
— Вы, — говорит, — старшую жену ищете? Она за ширмой…
Смотрю — угол какой-то ерундой огорожен, с цветочками. Мы с Генкой эту ерунду сломали, а там моя жена сидит. Вся напряглась, рукой от меня закрылась.
— Привет, — говорю. — Как дела?
— Все о'кей, — отвечает. — Записку мою получил?
— Получил.
— Так какого черта, — спрашивает, — тебе от меня надо, проклятый русский?
Тут Генка пистолет вытащил и на нее наставил. Ну, думаю, это он рано, ведь все еще можно было добром решить. А Генка сказал ей с такой злобой:
— Так это ты трахала моего брата, только чтобы свалить отсюда на русские хлеба? Давай, подписывай согласие на развод. А то как потрачу всю обойму прямо в твою физиономию — никакие притирания не помогут.
А я бумагу свою достал и протянул жене. Паулина говорит:
— Сейчас охранник придет, который за домом приглядывает. Тогда вам ваша пукалка не поможет.
Я боялся, что остальные девчонки на нас кидаться начнут, чтобы свою старшую защитить. Потом до меня дошло, что они ее недолюбливают. Смотрят на нас с таким любопытством, без страха уже. Понятно, им ведь интересно, почему русские в Бронксе оказались. А еще, наверно, интересно, как эти русские отсюда выбираться будут…
Я говорю по-русски:
— Слушай, Генка, с ней так нельзя. Она поломаться любит. Надо ей денег предложить.
Генка тогда сказал:
— Бери ее.
И к выходу пошел.
Я Паулину за руку взял и — за ним. Девчонки перед нами расступались и вслед глядели.
Ну, как только мы вышли, они и завизжали сразу. И впрямь, думаю, настоящий восточный гарем из кино. А родители их, наверно, на Гавайи ездили, с терроризмом боролись и акциями владели. А всё канадцы эти…
Идем это мы с Паулиной, а Генка с пистолетом нас сзади прикрывает. Но мы до самого выхода не встретили никого, даже ту лысую старуху.
Паулина говорит:
— Все равно ничего не подпишу. Только если вы меня тоже в Россию увезете, понятно?
Я говорю Генке:
— Надо сваливать из этого Бронкса. Ее с собой возьмем и потом с ней поговорим.
— На мотоцикле втроем не уехать…
Он подумал и рукой махнул.
— Ладно! Канадцы иногда на таких фургончиках ездят. Я сейчас пригоню один. А ты пока в тень отойди.
Это мы с Генкой, конечно, по-русски говорили, чтобы только нам понятно было. Жена моя стоит себе и глазками так мигает, словно кинозвезда какая.
Генка мотоцикл оседлал, мотором затрещал и разгоняться давай. Я его проводил глазами, а Паулину не отпускаю.
И тут она как начнет меня колотить! И ногтями своими в глаза мне лезет! Чего она, думаю? Это потому что Генка пистолет мне не оставил? Да я тебя и без пистолета…
Только я хотел ей дать побольнее, как смотрю — Генка с мотоцикла упал. Еще и скорость набрать не успел. И тут я не понял ничего — то ли на него петлю накинули, вроде как ковбои в кино, то ли веревка эта поперек дороги была натянута. В общем, упал он, а мотоцикл дальше уехал.
А Паулина в это время меня как-то так схватила, что я тоже повалился. Смотрю, а это не Паулина. Это какой-то тип сбоку подошел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26